Дарья Донцова
Гарпия с пропеллером
Глава 5
Я вышла на улицу и пошлепала вперед. Да уж, точно: не дай бог иметь такую бабищу над собой. Хотя мне тоже попадались разные начальники. Едва окончив институт, я устроилась на работу в бюро переводов, помните, раньше молодых специалистов обязывали отработать два года по распределению? Вот мне и досталась служба при Министерстве обороны. Особо там, правда, не напрягали, но в начальниках ходил майор Маркин, не знавший языков, но в полной мере овладевший военной выправкой.
Как-то раз я тосковала за письменным столом, проклиная злую судьбу, забросившую меня в это отвратительное заведение. Работы нет, а домой раньше шести не отпускают. По магазинам тоже не пробежишься, потому что нужно иметь пропуск на выход. Одним словом, жуть.
Но тут появился майор и заявил:
– Васильева, поедешь на дачу к нашему генералу. День рождения у него, гости ждут. Кино им привезли, будешь переводить с ангольского.
Я попыталась было объяснить чурбану в военной форме, что ангольского языка не существует, в Анголе говорят на португальском.
– Один шут, – отмахнулся солдафон, – собирайся живей.
– Но у меня французский и немецкий, другими языками я не владею, – слабо сопротивлялась я.
Маркин покраснел:
– Васильева, шагом марш к машине. Больно умная, французский-немецкий… Велено перевести фильм, вот и действуй. Других никого нет, отставить разговорчики!
Сами понимаете, в каком настроении я прибыла на мероприятие. Меня провели в кабинку, дали в руки микрофон, в зале расселись гости. Я шумно вздохнула и решила: ну выгонят меня с позором, и что? Даже лучше, избавлюсь от противного Маркина.
Экран засветился, на нем появилось изображение степи. «Может, и обойдется, – подумала я, – португальский язык похож, правда, весьма отдаленно, на французский, кое-что я пойму, а остальное додумаю». Но не успела я успокоиться, как перед глазами возникла юрта, затем два всадника, начавших гортанный диалог, и до меня дошло, что лента на… монгольском языке. Очевидно, в нашем отделе барахлит телефон, или у Маркина в ушах два банана – у него попросили специалиста с монгольским языком.
И куда было деваться? Схватив микрофон, я понесла чушь:
– Здравствуй, батыр!
– Привет, друг!
– Зачем приехал?
Тут камера дала общий план, я увидела у юрты несколько женских фигур и в порыве вдохновения продолжила:
– Жениться хочу на твоей сестре.
– Заходи, договоримся.
Всадники рядом поскакали к юрте. Я обрадовалась. Неужели угадала и дело катит к свадьбе? На всякий случай добавила:
– Твоя сестрица красавица, я влюблен в нее…
Хотела было далее развить тему, но тут вдруг один из всадников резко взмахнул рукой, и откуда ни возьмись появилась целая армия людей на коротконогих конях. Началась битва, в разные стороны полетели отрубленные головы, полились реки крови. В полном ужасе уставившись на смертоубийство, я обреченно пробормотала:
– Не договорились о калыме за невесту, из-за этого и возникла великая битва.
От позора меня спасли два обстоятельства. Во-первых, генерал и его гости сильно поддали, и им, очевидно, было все равно, что показывают. А во-вторых, киномеханик, сержант лет сорока, засмеялся, и тут же сеанс прервался.
– Что случилось, Сергей? – спросил генерал.
– Ща, Петр Иванович, налажу! – крикнул механик. – Копию плохую прислали, пленка рвется, зараза.
Потом сержант повернулся ко мне и подмигнул:
– Значитца, так, главное, не тушуйся, Петр Иванович минут через пять заснет, он, когда на грудь примет, всегда кемарит. Только он захрапит, остальные разбредутся, оно и правильно, смотреть эту нудятину невозможно, нет бы чего хорошего заказал, так подавай ему войну обязательно. На всякий случай запомни: ни о какой свадьбе тут и речи нет, сплошная драка. Тот, который в синем халате, – плохой, в красном – хороший.
И он снова включил аппарат. Очевидно, Сергей хорошо знал Петра Ивановича, потому что вышло, как он обещал. Спустя полтора часа генерала разбудили. Он открыл красные мутные глаза и спросил у меня:
– Тебе чего?
– Я переводчица, распишитесь, пожалуйста, в наряде.
– А, – протянул генерал, – давай, конечно, молодец, хорошо все объяснила, одно не понял, кто из них за красных, а кто за белых дрался!
– Тот, который в синем халате, самый главный белогвардеец, а в красном – наш, чапаевец, – нашлась я.
На следующий день Маркин, притормозив около моего стола, заявил:
– Молодец, Васильева. Петр Иванович очень тобой доволен остался, говорит, три раза до этого фильм смотрел и ничегошеньки не понял, а ты все отлично перетолковала. А ведь кривлялась: «Не знаю ангольский!» Теперь, если кто из Анголы приедет, только тебя отправлю.
С гордо поднятой головой Маркин удалился, а я осталась сидеть с раскрытым ртом. Все оставшиеся месяцы до увольнения я в ужасе вздрагивала, боясь, что меня и впрямь приставят к ангольцам, которые в те годы считались нашими братьями по оружию.
Придя от этих воспоминаний в хорошее расположение духа, я дошла до уродливой пятиэтажки, обнаружила нужную квартиру и позвонила.
– Вам кого? – спросил детский голосок.
– Соню, почтальона.
– Баба, – завопил ребенок, громыхая замком, – к тебе тетенька пришла!
Дверь распахнулась, я увидела крохотную прихожую и маленькую черноглазую женщину, вытиравшую руки посудным полотенцем.
– Вы ко мне? – настороженно поинтересовалась она. – С претензией? Пропало что? Журнал сперли?
– Что вы, – приветливо улыбнулась я, – просто хочу кое-что узнать.
– Идите на кухню, – велела Соня.
Я втиснулась в пятиметровое пространство и подавила тяжелый вздох. Это сейчас у нас огромный, двухэтажный кирпичный особняк и домработница с кухаркой, но большая часть моей жизни прошла в Медведкове, как раз на такой кухне, где между холодильником и крошечным столиком оставалось место лишь для одной табуретки. Как только не пытались мы с бабушкой увеличить свое жизненное пространство! Сначала оттащили «ЗИЛ» в прихожую, но тогда стало негде повесить вешалку. Поставили его в комнату и лишились сна. Старенький агрегат тарахтел так, что дрожали диван, стулья и буфет.
– Садитесь, – предложила Соня, вытаскивая из-под стола табуретку.
Я осторожно опустилась на колченогую скамеечку и решила сразу брать быка за рога.
– Меня зовут Лена Гладышева.
– Соня, – ответила почтальонша.
– Вчера вечером, около восьми, вы разносили почту?
– А как же! Два раза в день положено, – кивнула Соня, – я аккуратно разложила.
– Откуда вы взяли конверт с долларами?
Соня покраснела так, что губы ее слились по цвету со щеками.
– Какой конверт? – прозаикалась она. – Я ничего не знаю!
Я пару секунд молча смотрела на нее, потом вынула кошелек, вытащила сто долларов и тихо сказала:
– Сонечка, вы не сделали ничего плохого, мне просто надо знать, кто вручил вам деньги.
Почтальонша уставилась на зеленую купюру, потом тоже очень тихо спросила:
– Это мне?
– Да, – кивнула я, – если расскажете, как было дело.
– Не знаю, деньги-то какие огромные, – покачала головой Соня, – я так объясню, бесплатно. Муж ваш постарался.
– Да ну? – фальшиво изумилась я. – Давайте-ка поподробней!
Соня облокотилась на подоконник и начала рассказ. Вчера она подошла к подъезду, где живет Ленка, около половины восьмого, но не успела открыть тяжелую дверь, как была остановлена мужчиной.
– Вы почтальон? – спросил он.
Соня кивнула.
– Сделайте одолжение, – попросил мужик, – положите в ящик сто двадцатой квартиры этот конверт.
Почтальонша испугалась:
– Ни за что. Мало ли чего там внутри!
– Да вы не пугайтесь, – улыбнулся мужик, – там всего лишь деньги.
Он раскрыл конверт, и Соня увидела доллары.
– Жена моя бывшая там живет, – грустно объяснил он, – ушла, дверью хлопнула и сына забрала. Гордая слишком, алименты не берет. Пытался ей деньги давать, назад швыряет. Вот, думаю, конверт придется ей принять, ну не станет же его в подъезде бросать.
Честно говоря, объяснение выглядело не слишком убедительно, но Соня – женщина недалекая, больше всего на свете она любит любовные сериалы. Поэтому она взяла конверт и, получив сто рублей за услугу, положила его в железный бокс. Вот если бы ее попросили вынуть из ящика конверт с деньгами, то Соня никогда не пошла бы на такой шаг, а отчего не положить? Ведь она ничего не забирает, а прибавляет!
– И как этот мужчина выглядел?
Соня наморщила лоб.
– Да обычно, в куртке такой черной и брюках.
– Лицо помните?
Она насупилась:
– Волосы темные, вьются слегка, длинные, уши прикрывают.
Я почувствовала легкий озноб. Олег тоже был темноволосым, и волосы у него вились, но не мелкими кудряшками, а лежали красивой волной. И он любил, когда пряди спускались ниже мочек. Балетные часто носят длинные волосы, но у Олега имелась на то особая причина. На виске у него было родимое пятно. Приятель стеснялся отметины и, как мог, прикрывал ее.
– Глаза карие, – перечисляла Соня, – большие такие, под ними синяки. Я еще подумала, на больного похож!
Мне стало нехорошо. Темные круги под глазами у Олега были с детства. Его бабушка в свое время обежала чуть ли не всех московских педиатров, требуя от них ответа на вопрос, почему у ее внука такой болезненный вид. Но медики только качали головой. Никаких недугов у Олега не было, с нагрузкой в балетном училище он справлялся легко, даже насморк не цеплялся к Гладышеву. Вся Москва в метро чихала и кашляла, а он спокойно ходил без шапки в самый сильный мороз. Просто у него была очень тонкая кожа вокруг глаз, вот сосуды и просвечивали. Кстати, в подростковом возрасте предприимчивый Гладышев часто пользовался этим обстоятельством. Приходил домой и валился на диван с книжкой, но тут, как правило, появлялась бабушка и, потряхивая поводком, говорила:
– Олежек, Кара хочет гулять!
Гладышев откладывал томик, тяжело вздыхал и уныло отвечал:
– Сейчас, бусенька, только дух переведу, что-то голова кружится.
Старушка бросала взгляд на бледное лицо внука с огромными синяками под нижними веками и поспешно сама собиралась на улицу, приговаривая:
– Отдыхай, детка, ты и впрямь ужасно выглядишь!
– Куртка на нем была, – продолжала Соня, – черная, а может, темно-коричневая, кожаная. Я плохо разглядела, хоть перед подъездом горит фонарь, да вокруг-то темно, восемь вечера, февраль, самая ночь… Вроде джинсы у него еще из-под нее виднелись.
Я молча слушала почтальоншу, пытаясь справиться с тревогой, змеей вползавшей в душу. Олег всегда предпочитал короткие куртки и джинсы любил больше любой другой одежды.
– Приятный такой мужчина, – продолжала Соня, – стройный, наверное, бывший военный.
– Отчего вы так решили? – удивилась я.
– А спину ровно держит, – пояснила она, – словно палку проглотил. Сейчас все скрюченные да скособоченные ходят, а этот прямой, будто накрахмаленный, и голова как на подносе, подбородком вверх. Видать, себе цену знает! Ну чего? Похож на вашего бывшего? Что же вы от такого симпатичного мужика ушли, да и при деньгах он, очевидно! Вот бы мне такой попался!
Это Олег! Полуграмотная почтальонша очень четко описала осанку человека, профессионально занимающегося танцами. Абсолютно прямой позвоночник, лопатки почти сведены вместе, и высоко поднятая голова. Когда всю свою жизнь проводишь в танце, это не может не отразиться на осанке.
Значит, Гладышев отчего-то решил бросить Ленку и ребенка. Теперь понятно, почему он испарился вместе с паспортом. Хотя странно… Ведь его искали… Ну и что? Машину тоже объявили в розыск, и результат? Она стояла совершенно спокойно в самом центре города, и никто даже ухом не повел, так бы и сгнил автомобиль, не пройди мимо противная Нинка Расторгуева! Скорей всего, Олег уехал из Москвы. Впрочем, нет, в гигантском мегаполисе очень легко затеряться. Небось снял квартиру в другом районе и живет себе припеваючи. Но почему? Конечно, чужая жизнь потемки, однако со стороны казалось, что семья Олега и Ленки на редкость крепкая. Никакой корысти, женясь на Ленке, Олег не преследовал – у нее богатых родственников нет, а материальное положение Ленки на момент брака с Гладышевым было просто аховым. Когда Олег впервые привел к нам в дом Лену, еще до свадьбы, на ней была тоненькая курточка из дешевой синтетики. Это в январе-то! Она стянула в прихожей одежонку на рыбьем меху и быстро сказала:
– Мне всегда так жарко, что мех я не ношу. Висит норка в шкафу, только пылится!
Я посмотрела на ее красный нос, покрытую мурашками шею и не поверила.
Олег на самом деле любил Ленку и обожал Алешу. Так почему сбежал от них? Да еще так дико, заставив жену мучиться от неизвестности?
– Вы узнаете этого человека, если я покажу вам его фотографию? – спросила я.
Соня кивнула:
– Конечно.
– Можно еще раз к вам зайти?
– Почему же нет? – удивилась Соня. – Сегодня я весь день буду дома, уборку затеяла.
Я попрощалась с ней и пошла назад. Сейчас придется сообщить Ленке не слишком приятную информацию. Как она отнесется к тому, что супруг жив и отчего-то прячется?
В подъезде дома Гладышевой меня ожидал сюрприз. Баба Клава не сидела на своем месте. Я сначала даже оторопела, не увидев ее на посту. Железные решетчатые двери оказались открытыми. Я вошла в лифт и ткнула пальцем в кнопку. С тихим шуршанием кабина поползла вверх. Да уж, даже самая отличная дежурная иногда вынуждена отлучиться в туалет. Очевидно, бабе Клаве очень приспичило, раз она унеслась к себе, забыв проверить, хорошо ли заперты решетки.
Дверь Лениной квартиры была приоткрыта, но этот факт меня как раз не удивил. Из-за бдительной старухи внизу жильцы дома потеряли всякую осторожность, и Лена частенько не запирала замок. А зачем волноваться? Мимо бабы Клавы и пушинка не пролетит, а соседи тут приличные, в основном люди искусства. Олег построил квартиру в кооперативе, принадлежащем Москонцерту.
– Эй, ставь чай, я замерзла, – закричала я, стаскивая сапожки, – а лучше кофе, только не растворимый, слышишь, Лен!
Но в ответ не донеслось ни звука. Я вошла в комнату, служившую Гладышевым гостиной, и обомлела. Стенка раскрыта, на полу валяется одежда вперемешку с видеокассетами, фотографиями и книгами. Честно говоря, Ленка неряха, особого порядка у нее никогда не бывает, но чтобы такое?!
Я распахнула дверь во вторую, маленькую комнату. Раньше она была семейной спальней, теперь Ленка спит в ней одна. Здесь все выглядело вполне нормально. Кровать, правда, не застелена, на спинке кресла висит кое-какая одежда, а на прикроватном коврике валяется подушка, но у Ленки всегда так. В комнате Алеши царил порядок. Мальчик большую часть времени проводит у няни. Лена забирает его в пятницу вечером и возвращает назад в воскресенье. Мне кажется, что это не лучший режим для ребенка, но если учесть, что никаких помощников у матери нет, а работает она журналисткой, то, наверное, Алеше лучше с няней, тем более что она живет в этом же доме.
Маленькая кроватка была аккуратно застелена пледом, бесконечные ряды машинок выстроились на полках из светлого дерева, на письменном столе, слегка скривившись набок, сидел потертый коричневый мишка.
Относительно аккуратно было и на кухне, вернее, как всегда: грязная кастрюлька на плите, несколько чашек и таракан, кисло шевеливший усами в мойке.
Я боюсь насекомых, поэтому, поискав глазами тряпку и не найдя ее, хотела уже возвратиться в большую комнату. Скорей всего, Ленка решила произвести генеральную уборку, случаются у нее раз в году подобные порывы, и, не доведя дело до конца, бросила. Но куда она сама подевалась? Может, пошла к соседке?
Внезапно со двора раздался вой сигнализации. Я насторожилась. Похоже, кто-то из местных хулиганов решил «обидеть» мой «Пежо». Распахнув дверь лоджии, я выскочила наружу, чтобы посмотреть вниз, и закричала. На полу, выстланном красивой итальянской плиткой, лежала скорчившись женщина. Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить: передо мной Ленка, скорей всего, мертвая, потому что под ее головой растеклось большое темное пятно. Преодолевая ужас, я села возле нее на корточки и прикоснулась к плечу, ожидая ощутить холод. Но пальцы почувствовали живое тепло, а потом Лена и вовсе застонала, слабо, еле слышно, но отчетливо.
Я потеряла всякий разум и принялась бестолково метаться по квартире, пытаясь разыскать телефонную трубку. У Ленки радиотелефон. Естественно, трубки никогда нет на месте, она может валяться где угодно: на кресле, под диваном. Бросив взгляд на софу, я внезапно поняла, что подруга лежит на холоде, на плитке, правда, в брюках и свитере, но без всякой верхней одежды, и может в придачу к проломленной голове получить еще и пневмонию.
Схватив плед, я быстрее птицы метнулась к балкону. Поднять Ленку побоялась, просто прикрыла ее сверху, бормоча:
– Сейчас, сейчас доктора вызову.
Потом опять побежала в комнату. Ну где же телефон? Неожиданно в голову пришла мысль: надо взять свой сотовый и набрать номер Лены. Трубка запищит, и я быстро ее обнаружу. Вытащив крохотный аппаратик, я потыкала в кнопки, и тут же из-под диванных подушек понеслась бодрая мелодия. Я кинулась к дивану, потом остановилась и растерянно посмотрела на мобильный. Похоже, я совсем с ума сошла, могу же воспользоваться собственным телефоном!
Глава 6
«Скорая помощь» приехала на удивление быстро, не задержался и Дегтярев. Хмурый Александр Михайлович быстро переговорил с врачами и велел мне:
– Хочешь курить, ступай на балкон.
Я покорно шагнула к двери.
– Да не на этот! – взвился полковник. – Не смей затаптывать место происшествия, иди на другую лоджию.
Я повиновалась. Ленкина квартира угловая, и в ней два балкона. На один можно попасть из кухни, на другой – из большой комнаты. Впрочем, кухонный больше похож на веранду. Олег в свое время застеклил его, но не так, как у всех, а очень красиво. Бока и крыша сделаны из разноцветных кусочков стекла, а спереди он не застеклен. Ленка очень любит этот балкон, весной и летом частенько пьет там кофе. Вторая же лоджия просто превращена в склад, где хранится всякая чепуха. Я пробралась между коробками, лыжами, запасным колесом от «Жигулей» и, опершись на парапет, стала бездумно смотреть вниз. У дома отчего-то стояли две «Скорые помощи». Естественно, там толпилась куча зевак. Из подъезда показались санитары. Мое сердце тревожно сжалось. Двое крепких парней в коротких темно-голубых халатах легко тащили носилки, на которых лежал… черный, наглухо закрытый пластиковый мешок. Я уронила недокуренную сигарету и заорала:
– Дегтярев!
– Ну что еще? – высунулся на лоджию недовольный полковник. – Только не говори, что тут еще кто-то лежит с простреленной головой!
Но я, не обращая внимания на его идиотскую шутку, ткнула пальцем вниз:
– Лена умерла!
– С чего это тебе пришло в голову? – изумился Александр Михайлович, глядя, как грузят в машину носилки.
– Так тело в мешок положили!
– Это не Лена.
– А кто? – подскочила я. – Больше никого в квартире не было!
– Дежурная из подъезда, – пояснил Дегтярев.
Я попятилась:
– Баба Клава?
– Да, лифтерша, – продолжал Александр Михайлович, – ее нашли на полу, около столика. Очевидно, она не хотела пускать в подъезд этих отморозков, а они в нее выстрелили. Точно в глаз попали, так что скончалась она мигом, наверное, и вскрикнуть не успела.
Ноги мои подкосились, я рухнула на коробку, набитую ненужным шмотьем. Вот почему бабы Клавы не было на посту, когда я вошла в подъезд. Она вовсе не бегала в туалет, а лежала под столом мертвая.
В Ложкино я приехала в состоянии, близком к истерическому. Мало того что я узнала про «воскрешение» Олега, смерть бабы Клавы и ранение Ленки, так еще Дегтярев заставил меня чуть ли не сто раз повторить историю с конвертом и деньгами. Долларов в квартире не нашли, и мне стало понятно, что бедная Ленка – жертва грабителей, которые зашли в открытую квартиру.
Дома было тихо, Аркадий и Зайка, естественно, на работе, Машка возвращается около девяти вечера, а Аньку и Ваньку, моих внуков, няня повела на занятия. Близнецам только-только исполнилось два года, но Зайка нашла учебный центр «Грамотей», где таких крошечных детей обучают математике, рисованию, чтению и пению. Честно говоря, мне, педагогу с многолетним стажем, непонятно, каким образом можно объяснить малышам нотную грамоту и о каком чтении идет речь, если Ванька еще плохо говорит. Но спорить с Зайкой – дело бесполезное. Если Ольге что-то взбредет в голову, отговорить ее от этого шага не способен никто, а уж тем более я.
Чувствуя огромную усталость, я вошла в столовую в надежде хлебнуть кофейку в одиночестве и тут же узрела тщедушную фигуру Генри. Вот черт, совсем забыла, что к нам заявился Генка вместе с профессором-орнитологом. Ну почему вчера я не послушалась Зайку? В Москве и впрямь полно гостиниц, куда можно отвезти незваных гостей. Правда, номера в них невероятно дороги, но у нас-то есть деньги!
– Чудесная стоит погода на дворе, – приветливо улыбнулся Генри, – вроде еще зима, но все уже свидетельствует о приближении карнавала.
– Какого карнавала? – испугалась я.
Нам сейчас только не хватает толпы людей, одетых в костюмы пиратов, гномов и разбойников. Надеюсь, Генри не думает, что в его честь мы собираемся дать костюмированный бал!
– Извините, – мягко усмехнулся Малкович, – иногда я могу употребить не то слово. Мы, этнические русские, дома всегда говорим на родном языке, но, поскольку последним человеком, который посетил Москву, была моя бабушка, то, естественно, я иногда ошибаюсь. Карнавал – это такое веселое мероприятие, которое устраивают в России, провожая зиму. Одеваются в чудные наряды, жгут костры, поедают блины с икрой.
– Вы имеете в виду Масленицу, – сообразила я. – Но ряженые по улицам у нас не ходят.
– Да? – вежливо удивился Генри. – А вот бабушка утверждала наоборот. Рано утром слуги входят в спальню хозяев, без приглашения, в обычные дни они себе подобного, естественно, не позволяют, но в Масленицу можно. Девушки одеты в красные сарафаны…
– Простите, Генри, – не утерпела я, – а когда ваша бабушка последний раз посещала Россию?
– Она уехала из Москвы в тысяча девятьсот восемнадцатом году, – пояснил орнитолог, – убежала от Гражданской войны, голода и репрессий. Больше ей не довелось побывать в родимых краях, и бабушка очень тосковала, вспоминая, какая была интересная жизнь: балы, концерты.
– С того времени у нас много чего изменилось, – пробормотала я, – война была с сорок первого по сорок пятый. Потом социализм строили, затем вновь произошла революция… Вашей бабушке небось не очень бы понравилось в Москве в тридцать седьмом году. А вы сами зачем приехали?
Генри откашлялся:
– Я изучаю оранжевого гуся.
– Кого?
– Неужели вы никогда не слышали о нем? – изумился, в свою очередь, он.
– Нет.
– Позвольте, я объясню.
Я кивнула и откусила от яблочного пирога. Похоже, покоя не будет, так хоть узнаю, что это за гусь.
– Возле городка Юм, о, это маленькое местечко, тихое, провинциальное, – начал лекцию Генри, – есть уникальное место, озеро Так. Собственно говоря, оно представляет собой небольшое водяное пространство, ничем не примечательное, кроме одного. Озеро избрали для обитания гуси очень редкой породы…
Я слушала вполуха. Как все люди науки, Генри был излишне говорлив, его рассказ изобиловал ненужными деталями с заумными подробностями. Чтобы не утомлять вас, просто сообщу суть дела.
Гусей этих в природе осталось мало, и Генри с коллегами очень хотят сохранить популяцию. Беда в том, что глупая птица совершенно не понимает своего счастья и ведет себя просто по-идиотски. Вместо того чтобы спокойно плодиться на берегах живописного озера и трескать заботливо приносимую орнитологами еду, птицы устраивают перелеты. Осенью оранжевые гуси косяком тянутся в Африку. Зачем им мучиться и отправляться на Черный континент, когда можно преспокойно перезимовать в комфортных условиях возле городка Юм, я не поняла. Но факт в том, что гуси осенью улетают, а весной возвращаются. И с каждым годом птиц становилось все меньше и меньше. Когда их число достигло пятнадцати штук, ученые всполошились и решили исследовать путь миграции.
Америка – богатая страна, поэтому дело было поставлено с размахом. Закупили дорогостоящую аппаратуру, а на всех гусаков нацепили специальные ярко-оранжевые браслеты. Генри на экране компьютера мог увидеть, куда летит стая. Сначала все шло нормально. Особи достигли Египта и осели в одном из его районов. Малкович уточнил, что это берег Нила, и продолжал наблюдения. Весь осенний период гуси смирно паслись в Египте, но в декабре случилось непредвиденное. Четырнадцать гусей мирно сидели у реки, а вот пятнадцатый! С ним произошла натуральная чертовщина.
Во-первых, этот сумасшедший гусак отбился от своих собратьев, во-вторых, он улетел из Египта, но направился в сторону Европы. Страшно удивленный Генри просто обалдел, когда гусь прибыл в Париж. Там он, судя по информации, которую выдавал компьютер, свил гнездо в предместье, и, что самое странное, совсем не у воды. Затем гусак принялся сновать по Франции. Семь дней провел в Нормандии, пять – в Бретани, неделю в провинции Коньяк и благополучно вернулся в окрестности столицы, где задержался на некоторое время. Но если вы думаете, что гусь утихомирился, то ошибаетесь. Каждый божий день он летал над Парижем, причем над самым центром, успокаиваясь лишь к вечеру. Спать противный гусь всегда возвращался в предместье.
Генри не знал, что и подумать, с таким поведением пернатых исследователь столкнулся впервые. Дальше – больше. Утром двадцать пятого января, спокойно позавтракав, орнитолог уселся перед экраном и увидел, что мерзкая птица непостижимым образом за одну ночь переместилась из Парижа… в Москву. Было от чего сойти с ума! Конечно, гуси летают достаточно быстро, но преодолеть огромное расстояние за такое короткое время! Добравшись до главного города России, птичка взялась за старое, принялась мотаться каждый день по разным кварталам, возвращаясь на ночь в пригород столицы.
Окончательно обалдевший Генри рассказал эту историю своему приятелю Геннадию, ткнув карандашом в карту:
– Вот тут он поселился, в какой-то деревне или городе под названием Ложкино. Мне бы найти этого сумасшедшего гуся! Дело пахнет научным открытием!
Геннадий поглядел на карту и воскликнул:
– Ложкино! Да у меня там бывшая жена живет!
Тут же родился план поехать в Россию и на месте разобраться, что к чему.
Я внимательно слушала Генри. Так, по крайней мере, кое-что становится ясно. Один явился сюда, чтобы получить всемирную славу. Интересно, зачем приехал Генка?
– Неужели так точно известно, где поселился гусь? – поинтересовалась я, когда орнитолог замолк.
– О, это очень интересно, хотите, покажу? – подскочил Генри, схватил меня за руку и поволок в свою комнату.
Понимая, что сопротивление бесполезно, я покорно пошла за ним.
– Вот, – воскликнул он, открывая ноутбук, – все крайне просто, видите?
Я взглянула на экран и не удержалась от восхищенного возгласа:
– Ну надо же! Это же наше Ложкино!
– Это что! – воодушевленно воскликнул ученый. – Мне сейчас перешлют из Юма другую, еще лучшую программу, и я покажу вам с точностью до сантиметра, где прячется гусь. Хотя, думается, я и так знаю место его обитания. Тут есть где-нибудь поблизости озеро?
Я кивнула:
– Да, буквально в двух шагах от нашего дома, надо пройти через лес, за ним сразу озеро.
– Я абсолютно уверен, что гусь там! – радостно воскликнул Генри и уставился на экран. – Хотя сейчас он вновь улетел в Москву. Вот неутомимый, зачем он облетает город?
Лицо орнитолога приобрело странное, застывшее выражение.
– А вы не знаете, какие дела привели в Москву Гену? – осторожно спросила я.
– Нет, – ответил ученый, – что-то связанное с бизнесом.
– Разве он не преподаватель? – удивилась я.
– Да-да, – буркнул Генри, щелкая мышкой, – именно так, о! Смотрите-ка, уже пришла программа!
Он уткнулся в ноутбук. Я постояла пару секунд около него и вышла.
Дегтярев приехал поздно. Александр Михайлович не умеет водить автомобиль, и ему приходится договариваться, чтобы кто-нибудь из нас подвез его в Ложкино. Честно говоря, каждый раз возникают неудобные ситуации. Однажды, проведя часа два в машине перед входом в здание, где служит полковник, я обозлилась и, когда толстяк наконец соизволил явиться, сердито сказала:
– В Ложкино очень удобно ехать на такси, дорога, сам знаешь, идеальная.
– Какую глупость ты говоришь! – возмутился приятель. – Да с меня сдерут жуткие деньги!
Впрочем, до нашего коттеджного поселка можно добраться и на электричке, только отчего-то такое простое решение не приходит в голову Дегтяреву. К слову сказать, чаще всего доставлять полковника домой доводится мне, но сегодня его привез Кеша.
Я вышла из комнаты, глянула со второго этажа вниз и крикнула:
– Эй, Дегтярев, как там Лена?
Хмурый полковник поднялся наверх и коротко ответил:
– Пока жива, хотя прогноз в таких случаях неутешителен. Огнестрельное ранение головы – вещь непредсказуемая.
– Я думала, ее ударили…
– Нет, выстрелили, – сухо ответил приятель.
– Скажи…
– Нет, – оборвал меня Александр Михайлович.
– Что – нет? – удивилась я.
– Все нет!
– Это как понять?
Дегтярев медленно порозовел и стал похож на фруктовый зефир.
– Дарья, – сурово заявил он, – тебя это дело не должно касаться никак!
– Ну ничего себе! Ленка – моя подруга, Олега я знаю с детства и обязана…
– Ничего ты не обязана, – прервал меня полковник. – Тебе нужно заняться домашним хозяйством, следить за тем, чтобы Маша хорошо училась, воспитывать Аньку и Ваньку… Ну что ты каждый раз лезешь не в свое дело! Ведь дрянь получается!
От негодования у меня пропал голос. Да я распутываю любые хитроумные узлы лучше профессионалов, и кому-кому, а полковнику это известно очень хорошо.
Дегтярев повернулся и пошел вниз, кипя от негодования, я наблюдала за ним. Примерно на середине лестницы полковник поскользнулся и чуть не упал, но сумел устоять на ногах, уцепившись за перила. В полной тишине Александр Михайлович наклонился, оглядел ступеньку, потом выпрямился, повернулся ко мне, указал пальцем вниз и с пафосом заявил:
– Вот! Ты обязана следить, чтобы все прутья, придерживающие ковер, находились на месте! И незачем изображать из себя Шерлока Холмса и мисс Марпл в одном флаконе. Ты вечно попадаешь впросак, а мне потом отдуваться.
Закончив сентенцию, Дегтярев невозмутимо достиг первого этажа и вошел в столовую. Я от гнева потеряла дар речи. Ну, толстяк, погоди! Можешь быть уверен, я обязательно отыщу Олега, причем сделаю это намного быстрее и лучше, чем правоохранительные органы. Вот тогда и посмотрим, кто из нас в каком флаконе!
