Дэн Симмонс
Восход Эндимиона
3
Великий Инквизитор задерживался. Ватиканский дорожный контроль провел ТМП Инквизитора через закрытую зону вблизи космопорта, перекрыв все движение в восточном секторе Ватикана и продержав тридцатитысячетонный грузовик на орбите до тех пор, пока машина Великого Инквизитора не пролетела над юго-восточной посадочной площадкой.
А в бронированном ТМП Великий Инквизитор – его преосвященство Джон Доменико кардинал Мустафа – не любовался дивными видами приближающегося Ватикана: ни вырастающими в рассветных лучах древними стенами, ни загруженным транспортом двадцатирядным шоссе Понте-Витторио-Эмануэле, переливающимся, как покрытая рябью река. Все внимание Великого Инквизитора был приковано к разведданным, выдаваемым на экран комлога.
Когда последний параграф, промелькнув на экране, был записан в память с запретом доступа, Великий Инквизитор спросил своего помощника, отца Фаррелла:
– И больше не было никаких встреч с торговцами?
Отец Фаррелл, худощавый мужчина с невыразительными серыми глазами, никогда не улыбался, но сейчас его лицо дернулось в ответ на шутку кардинала.
– Нет.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Великий Инквизитор откинулся в кресле и позволил себе мимолетную улыбку. Торговцы совершили только одну – преждевременную, неудачную попытку прощупать кандидата на Святой Престол, вышеупомянутого кардинала Лурдзамийского, и Инквизитор только что прослушал полную запись этой встречи. Кардинал позволил себе еще одну мимолетную улыбку: Лурдзамийский был прав, полагая, что его приемная полностью защищена от прослушивания. Любое записывающее устройство – даже имплантированное одному из посетителей – было бы немедленно обнаружено и удалено. Любая попытка направить сверхчувствительные микрофоны снаружи также была бы пресечена в зародыше. И сейчас настал звездный час Великого Инквизитора, получившего полную видео– и аудиозапись тайной встречи.
Два стандартных года назад монсеньор Лукас Одди лег в ватиканскую клинику на профилактическую пересадку сердца и замену слуховых и зрительных нервов. Отец Фаррелл имел беседу с хирургом и выказал готовность ознакомить его со всеми достопримечательностями Священной Канцелярии, если тот не имплантирует в тело монсеньора вполне определенное высокотехнологическое устройство. Хирург выполнил поручение и весьма скоро погиб истинной смертью без всякой надежды воскресения в автокатастрофе на Большой Северной Отмели.
У монсеньора Лукаса Одди не было ни электронных, ни механических жучков, просто к его зрительному нерву подсоединили семь бионанорекордеров. Еще четыре аудионанорекордера подключили к его слуховому нерву. Сами биорекордеры ничего не транслировали, они лишь сохраняли данные в химической форме и прогоняли их по кровеносной системе на импульсный передатчик – тоже полностью органический, – вживленный Одди в левый желудочек. Ровно через десять минут после того, как Одди покинул защищенный от прослушивания кабинет кардинала Лурдзамийского, передатчик выдал направленный импульс на один из близлежащих транспондеров. Информация из приемной кардинала Лурдзамийского поступала не в режиме реального времени – факт, по-прежнему печаливший Джона Доменико Мустафу, – но максимально быстро, настолько быстро, насколько позволяла современная технология.
– Исодзаки напуган, – сказал отец Фаррелл. – Он думает…
Великий Инквизитор поднял указательный палец. Фаррелл умолк на полуслове.
– Вы не знаете, напуган он или нет, – проговорил кардинал. – Вы не знаете, о чем он думает. Вы знаете только, что он говорит и что он делает, и на основе этого делаете выводы о его мыслях и чувствах. Никогда не стройте необоснованных предположений относительно ваших врагов, Мартин. Ошибка может оказаться фатальной.
Отец Фаррелл склонил голову в знак покорности и согласия.
ТМП приземлился на крыше замка Святого Ангела. Великий Инквизитор столь стремительно шагнул к люку и спустился по трапу, что Фарреллу пришлось совершить небольшую пробежку, чтобы догнать своего наставника. Коммандос из безопасности, одетые в алые доспехи Священной Канцелярии, тут же выстроились в эскорт, но Великий Инквизитор небрежным взмахом руки отослал их прочь. Он хотел закончить разговор с отцом Фарреллом. Кардинал взял своего помощника за руку – не из нежных чувств, но чтобы замкнуть цепь, – и перешел на субзвуковую речь.
Исодзаки и лидеры торговцев не напуганы. Если бы кардинал Лурдзамийский пожелал от них избавиться, они были бы уже мертвы. Исодзаки нужно было сообщить, что торговцы его поддержат. И он это сообщил. Кто на самом деле напуган – это военные.
Отец Фаррелл нахмурился и передал по субзвуковой костной цепи:
Военные? Но они еще не разыграли свою карту. Они не совершили никакого предательства.
Именно,– отозвался Великий Инквизитор. – Торговцы свой ход сделали и знают, что, когда придет время, кардинал Лурдзамийский обратится за помощью к ним. А командование Флота слишком долго боялось сделать неверный шаг. Сейчас они боятся, что ждали слишком долго.
Фаррелл кивнул. Они спустились по гравиколодцу в каменные недра замка Святого Ангела и теперь шли темными коридорами мимо облаченных в броню гвардейцев, сквозь смертоносные силовые поля. У неприметной стальной двери несли караул двое коммандос в алых доспехах, с энергетическими ружьями на изготовку.
– Свободны, – бросил Великий Инквизитор и приложил ладонь к идентификационной пластине. Стальная дверь неслышно скользнула в сторону.
Каменный коридор был мрачным и темным. В комнате ослепительно яркий свет играл на стерильных поверхностях и приборных панелях. Техники, оторвавшись от работы, посмотрели на Великого Инквизитора. Одну стену целиком занимали квадратные дверцы, более всего напоминавшие торцы выдвижных гробов в древнем морге. Одна из этих дверок была открыта, и на выдвинутой из ледяного хранилища плите лежал обнаженный мужчина.
Великий Инквизитор и отец Фаррелл подошли поближе.
– Он быстро восстанавливается, – сообщил техник, стоявший у пульта. – Мы держим его на грани сознания. Можем привести в чувство за несколько секунд.
– Как долго продолжался последний холодный сон? – спросил отец Фаррелл.
– Шестнадцать локальных месяцев. Тринадцать с половиной стандартных.
– Разбудите его, – приказал Великий Инквизитор.
Секунда – и веки мужчины дрогнули. Он был невысок, подтянут и мускулист, на теле – ни шрамов, ни кровоподтеков. Руки и ноги крепко связаны. За левым ухом был вживлен нейрошунт, от которого почти невидимые оптоволоконные провода тянулись к консоли.
Человек застонал.
– Капрал Бассин Ки, – позвал Великий Инквизитор. – Вы меня слышите?
Капрал Ки издал какой-то нечленораздельный звук.
Великий Инквизитор кивнул и продолжил тоном светской беседы:
– Ну что, капрал, начнем с того, на чем мы остановились?
– Долго… – с трудом шевеля сухими, застывшими губами, проговорил капрал Ки. – Долго я…
Отец Фаррелл, подойдя к пульту управления, кивнул Мустафе.
Оставив вопрос капрала без ответа, Джон Доменико кардинал Мустафа ласково поинтересовался:
– Почему вы с капитаном де Сойей отпустили девочку?
Капрал Ки открыл глаза, моргнул – словно свет причинял ему боль – и снова закрыл. Он ничего не сказал.
Великий Инквизитор кивнул своему помощнику. Отец Фаррелл пробежался пальцами по пиктограммам сенсорной панели, но не стал пока активизировать ни одну из них.
– Повторяю. Почему вы с де Сойей позволили девочке и ее преступным сообщникам бежать с Рощи Богов? На кого вы работали? Каковы были ваши мотивы?
Капрал Ки лежал на спине, стиснув кулаки и крепко зажмурив глаза. Он по-прежнему молчал.
Великий Инквизитор едва заметно указал головой влево, и отец Фаррелл взмахнул двумя пальцами над пультом. Для человека непосвященного пиктограммы выглядели столь же абстрактно, как иероглифы, но Фаррелл хорошо знал их значение. Та, что он выбрал, символизировала раздавленные яички.
Капрал Ки судорожно вздохнул и открыл рот в безмолвном крике, но нейроингибиторы заблокировали звук.
Великий Инквизитор кивнул, и Фаррелл убрал пальцы с активной зоны над пиктограммой. По телу капрала пробежала дрожь, мышцы живота непроизвольно сократились.
– Это всего лишь виртуальная боль, – прошептал Великий Инквизитор. – Нейронная имитация. Ваше тело не пострадало.
Ки попытался изогнуться и посмотреть, правда ли это, но путы прочно держали его.
– А может, и нет, – продолжил кардинал. – Может, на этот раз мы прибегли к старым, менее изысканным методам. – Он подошел поближе к плите, так, чтобы Ки мог видеть его лицо. – Повторяю… почему вы и отец капитан де Сойя отпустили девочку на Роще Богов? Почему вы атаковали члена экипажа Радаманту Немез?
Капрал Ки оскалился в ухмылке:
– С-с-сука!
– Именно. – Великий Инквизитор снова кивнул отцу Фарреллу.
На этот раз Фаррелл активизировал пиктограмму «раскаленная проволока над правым глазом».
И вновь капрал Ки открыл рот в безмолвном крике.
– Итак, – ласково проговорил Великий Инквизитор, – почему?
– Прошу прощения, ваше преосвященство, – отец Фаррелл бросил взгляд на комлог, – но месса Конклава начинается через сорок пять минут.
Великий Инквизитор махнул рукой.
– У нас еще есть время, Мартин. У нас еще есть время. – Он тронул капрала Ки за плечо. – Факты, капрал. Всего несколько слов – и вас отведут в ванную, оденут и выпустят на свободу. Вы согрешили против Господа и Церкви, но сущность Церкви – прощение грехов. Объясните нам ваше предательство, и все будет прощено.
Это было поразительно – но капрал Ки расхохотался.
– Сволочь! – произнес он. – Ты уже заставил меня рассказать все, что я знаю, с помощью правдосказа. Тебе известно, почему мы прикончили эту стерву и отпустили ребенка. И ты никогда не выпустишь меня на свободу. Пошел ты…
Великий Инквизитор пожал плечами и отошел от капрала. Глянув на свой золотой комлог, он тихо сказал:
– У нас еще есть время. Много времени. – И кивнул Фарреллу.
Пиктограмма на пульте виртуальной боли, с виду напоминавшая обычные круглые скобки, означала раскаленный клинок в пищевод. Именно эту пиктограмму активизировал, изящно взмахнув пальцами, отец Фаррелл.
Отец капитан Федерико де Сойя был воскрешен на Пасеме и две недели провел на положении узника в ватиканском ректории Легионеров Христа. Ректорий был тихий и уютный. Маленький пухлый капеллан, отвечавший за воскрешение – отец Баджо, – как всегда, предупредителен, приветлив и заботлив. Де Сойя ненавидел это место и этого священника.
Никто прямо не сказал отцу капитану де Сойе, что ему возбранено покидать ректорий, ему просто дали понять, что он должен оставаться здесь, пока его не вызовут. Через неделю после воскрешения, когда он окреп и набрался сил, его вызвали в штаб-квартиру Имперского Флота, где он имел встречу с адмиралом Ву и ее шефом, адмиралом Марусиным.
Отец капитан де Сойя вошел в кабинет, отдал честь, встал «вольно» и приготовился слушать. Адмирал Марусин объяснил, что при повторном рассмотрении решения трибунала четырехлетней давности были выявлены нарушения и упущения в ведении дела. Дальнейшее изучение привело к отмене решения: отец капитан де Сойя должен быть немедленно восстановлен в прежнем звании капитана Флота. Было решено подыскать ему соответствующий корабль для несения боевой службы.
– Ваш старый факельщик «Бальтазар» уже несколько лет стоит в сухом доке, – сказал адмирал Марусин. – Полное переоборудование корабля класса «архангел-эскорт». Ваш помощник, капитан Стоун, – превосходный командир.
– Так точно, сэр, – ответил де Сойя. – Стоун была превосходным исполнителем. Уверен, из нее вышел хороший начальник.
Адмирал Марусин рассеянно кивнул, перелистывая веленовые страницы еженедельника.
– Да-да, – проговорил он. – Действительно хороший. Мы рекомендовали ее на новый «архангел» планетарного класса. У нас найдется «архангел» и для вас, отец капитан.
Де Сойя моргнул, постаравшись скрыть удивление.
– «Рафаил», сэр?
Адмирал поднял глаза, и на его обветренном, испещренном морщинами лице мелькнула тень улыбки.
– Да, «Рафаил», но не тот, каким командовали вы. Тот сейчас переименован и переоборудован для курьерской службы. Новый «архангел» «Рафаил»… кстати, отец капитан, вы что-нибудь слышали об «архангелах» планетарного класса?
– Нет, сэр. Ничего конкретного. – Кое-что он слышал на своей пустынной планете, проходя мимо кантины, где громко разговаривали пьяные шахтеры.
– Четыре стандартных года, – пробормотал Марусин, качая головой. Его седые волосы были аккуратно зачесаны назад. – Адмирал, введите Федерико в курс дела. Кратко.
Марджет Ву кивнула и прикоснулась к сенсорной панели на тактическом пульте, встроенном в стену. Между ней и капитаном де Сойей повисла голограмма звездолета. Отец капитан сразу заметил, что новый корабль превосходит старый «Рафаил» размерами, блеском, изяществом – и беспощадностью.
– Его Святейшество обратился с просьбой к каждой индустриально развитой планете Священной Империи построить – или по крайней мере финансировать постройку – одного боевого «архангела» планетарного класса, – отрывисто проговорила адмирал Ву. – За четыре года со стапелей сошел двадцать один крейсер. Еще шестьдесят почти готовы. – Изображение стало вращаться, все увеличиваясь. Внезапно лазерный луч рассек главную палубу. – Жилые помещения, рубка и тактический центр намного просторнее, чем на вашем старом «Рафаиле», – просторнее даже, чем на вашем старом факельщике. Двигатели – и квантовые, и термоядерные – в полтора раза меньше, при этом – эффективнее, надежнее, проще в эксплуатации. На борту нового «Рафаила» – три катера и один скоростной разведбот. Автоматические саркофаги на двадцать восемь членов экипажа плюс двадцать два морских пехотинца.
– Защита? – спросил отец капитан де Сойя, сцепив руки за спиной.
– Силовые поля десятого уровня. Новейшие секретные технологии. Электроника класса «омега». Генератор помех. Кроме того – стандартный набор гиперкинетических и лазерных средств.
– Огневая мощь? – Де Сойя мог бы и сам оценить огневую мощь по апертурам на голограмме, но ему хотелось послушать, что скажет Марджет Ву.
Вместо нее ответил Марусин, и в его голосе звучала такая гордость, будто он демонстрировал де Сойе своего новорожденного внука.
– По всей длине корпуса – энергетические пушки, но питаются они не от термоядерного, а от квантового двигателя. Уничтожают все на расстоянии в половину астроединицы. Новые гиперкинетические ракеты Хоукинга – миниатюризированные! – в два раза легче и компактнее тех, которые были у вас на «Бальтазаре». Плазменные боеголовки. Нейродеструкторы…
Отец капитан де Сойя постарался сохранить невозмутимость. Нейродеструкторы во Флоте Ордена были запрещены.
Должно быть, Марусин заметил что-то в его взгляде.
– Времена меняются, Федерико. Этот бой – последний. Бродяги плодятся в своих норах как кролики. Если мы не остановим их сейчас, через год-другой они захватят Пасем.
Отец капитан де Сойя кивнул.
– Могу я узнать, сэр, какая именно планета финансировала постройку нового «Рафаила»?
Марусин усмехнулся и ткнул пальцем в голограмму. Корабль стал стремительно увеличиваться, словно наползая на де Сойю. Корпус раскололся как орех и открыл тактический центр, а изображение все увеличивалось и увеличивалось, пока отец капитан не смог разглядеть маленькую бронзовую табличку – «Корабль флота Его Святейшества „Рафаил“, а ниже: „Построен на средства жителей планеты Небесные Врата во спасение всего человечества“.
– Чему вы улыбаетесь, отец капитан? – спросил адмирал Марусин.
– Ну… сэр, это просто… да, дело в том, что я бывал на Небесных Вратах, сэр. Конечно, с тех пор прошло больше четырех лет, сэр, но тогда там проживало с десяток старателей да еще гарнизон на орбите. С тех пор как триста лет назад на планету напали Бродяги, сэр, там никто не селился. Я просто представить себе не могу, чтобы Небесные Врата финансировали такой корабль. Мне кажется, тут потребовался бы совокупный доход планеты типа Возрождение-Вектор…
Марусин по-прежнему усмехался.
– Абсолютно точно, отец капитан. Небесные Врата – это сущий ад: ядовитая атмосфера, кислотные дожди, серные трясины. Планета так и не оправилась после нападения Бродяг. Однако Его Святейшество полагает, что такие миры следует передавать под опеку частным лицам. На Небесных Вратах, по счастью, сохранились залежи тяжелых металлов. Поэтому мы продали планету.
На этот раз де Сойя все-таки моргнул.
– Продали? Всю?
Марусин фыркнул.
– Мы продали ее «Опус Деи», отец капитан, – пояснила адмирал Ву.
Де Сойя ничего не сказал, но молчание не означало, что он все понял.
– «Опус Деи» – религиозное объединение, – добавила Ву. – Ему… а, ну да… ему почти двенадцать столетий. Основано в 1920 году от Рождества Христова. За последние несколько лет стало не только могущественным союзником Святого Престола, но и достойным соперником Гильдии торговцев.
– А, понятно. – Отец капитан де Сойя вполне мог представить себе, как религиозное объединение покупает целую планету, но чего он представить себе не мог – так это каким образом торговцы не придушили в зародыше столь серьезного соперника. Нет, так не бывает. Он повернулся к адмиралу Марусину: – Последний вопрос, сэр.
Адмирал бросил взгляд на комлог и коротко кивнул.
– Я не служил на Флоте четыре года, – тихо произнес де Сойя. – Все это время я не носил форму, не отслеживал новые технические достижения. Мир, где я совершал священническое служение, был так далек от всех текущих событий, что я с таким же успехом мог бы все эти четыре года провести в криогенной фуге. Разве можно доверить мне командование новым «архангелом», сэр?
Марусин нахмурился.
– Мы быстро введем вас в курс дела, отец капитан. Командование Флота знает, что делает. Вы отказываетесь от назначения?
Мгновение отец капитан де Сойя медлил.
– Никак нет, сэр, – наконец сказал он. – Я ценю доверие, оказанное мне вами и Священной Империей. И сделаю все, что в моих силах, адмирал. – Де Сойя прошел двойную школу послушания – как иезуит и как офицер флота Его Святейшества.
– Не сомневаюсь, Федерико. Мы рады вашему возвращению. Если не возражаете, нам хотелось бы, чтобы вы оставались в ректории Легионеров на Пасеме – пока мы не будем готовы отправить вас на ваш корабль.
«Проклятие! – подумал де Сойя. – Опять под арестом у проклятых Легионеров».
– Конечно, сэр, – сказал он вслух. – Там уютно.
Марусин снова посмотрел на комлог. Очевидно, аудиенция заканчивалась.
– Какие-нибудь просьбы, отец капитан?
Де Сойя снова помедлил. Он знал, что просить не следует – это не принято. И все равно сказал:
– Да, сэр… Есть одна. На старом «Рафаиле» со мной служили трое солдат. Швейцарские гвардейцы, я забрал их с Гипериона… Стрелок Реттиг – да, он погиб, сэр… но сержант Грегориус и капрал Ки были со мной до конца, и я хотел узнать…
Марусин кивнул:
– Вы хотите, чтобы они были с вами на новом «Рафаиле». Вполне обоснованно. У меня был кок, которого я таскал за собой с корабля на корабль… Беднягу убили во второй битве в Угольном Мешке… Я ничего не знаю об этих людях… – Адмирал посмотрел на Марджет Ву.
– По счастливой случайности, отец капитан, – проговорила та, – повторно изучая ваше дело, я посмотрела файлы. Сержант Грегориус проходит службу на Кольце Ламберта. Не сомневаюсь, что его перевод будет рассмотрен. Что касается капрала Ки… боюсь…
Де Сойя почувствовал дурноту. Ки был с ним на Роще Богов – Грегориуса тогда пришлось после неудачного воскрешения оставить в саркофаге, – и в последний раз он видел неунывающего коротышку капрала после возвращения на Пасем, когда полицейские увели его в другую камеру. Де Сойя долго тряс ему на прощание руку и уверял, что они непременно еще встретятся…
– Боюсь, что капрал Ки погиб два стандартных года назад, – договорила Ву. – Был убит во время нападения Бродяг на Клин Стрельца. Насколько я поняла, его наградили Серебряной звездой святого Михаила… посмертно, разумеется.
Де Сойя скорбно кивнул.
– Благодарю вас, – сказал он.
Адмирал Марусин одарил де Сойю отеческой улыбкой государственного деятеля и протянул через стол руку.
– Удачи, Федерико. Задайте Бродягам жару на своем «Рафаиле».
* * *
Штаб-квартира Гильдии торговцев располагалась не на самом Пасеме, а в точке Лагранжа, в шестидесяти орбитальных градусах над планетой. Между миром Ватикана и гигантским полым Тором – углеродным бубликом 270 метров толщиной, около километра в высоту и 26 километров в диаметре – дрейфовала половина имперских орбитальных баз. Как-то раз Кендзо Исодзаки вычислил, что ракета, запущенная с Тора торговцев, будет уничтожена ровно через 12,06 наносекунды.
Кабинет Исодзаки – светлая луковица на длинном угольно-черном стебле – возвышался на четыреста метров над внешним ободом Тора. Оболочку луковицы при желании можно было затемнить. Сегодня она была прозрачной, если не считать одну секцию, поляризованную, чтобы приглушить нестерпимый блеск желтого пасемского солнца. Из-за вращения Тора кабинет время от времени попадал в его тень, и тогда в бездонной черноте космоса зажигались звезды – словно кто-то отдергивал тяжелую штору, а за ней – тысячи ярких, немигающих свечей. «Или мириады костров во вражеском лагере», – подумал Исодзаки, когда в двадцатый раз за день наступила тьма.
Сегодня, когда стены были абсолютно прозрачны, его овальный кабинет казался островком, затерянным в черной безграничности космоса. Сверкали звезды, серебрился вдали Млечный Путь. Но отнюдь не это привычное зрелище занимало сейчас мысли главы Гильдии торговцев: среди звезд мазками исполинской кисти были прочерчены выхлопы трех грузовиков. Исодзаки настолько наловчился определять по ним скорость и расстояние, что с ходу мог сказать, что это за корабли и когда они пришвартуются. «Молдахар» дозаправился от газового гиганта в созвездии Эпсилон Эридана, и его след был краснее обычного. Капитан «Эммы Констант», как всегда, спешила доставить на Тор свой груз – стратегически важные металлы с Пегаса-51, – а потому тормозила с превышением всех допустимых норм. Самый короткий хвост принадлежал «Элемозинерии Апостолика», только что вышедшей из состояния С-плюс после квантового прыжка. Исодзаки знал наперечет все три сотни выходных апертур в этом секторе и мгновенно определил, что она прилетела из системы Возрождения.
Тем временем из пола возник прозрачный цилиндр лифта, и звезды осветили пассажира. Исодзаки знал, что цилиндр прозрачен только снаружи. Он набрал код, и дверца кабины отъехала в сторону.
Из лифта вышла Анна Пелли Коньяни. По команде Исодзаки ИскИн бесшумно закрыл за ней дверь. Даже не взглянув на звездное небо, ближайшая помощница и протеже главы Гильдии подошла к столу.
– Добрый день, Кендзо-сан.
– Добрый день, Анна. – Он жестом указал на самое удобное кресло.
Коньяни покачала головой и осталась стоять. Она никогда не садилась в кабинете Исодзаки. Исодзаки никогда не забывал предложить ей сесть.
– Месса Конклава скоро закончится, – сказала Коньяни.
Исодзаки кивнул. В то же мгновение ИскИн затемнил стены кабинета и включил трансляцию с Пасема.
Собор Святого Петра этим утром переливался алым, пурпурным, черным, белым – восемьдесят три кардинала, прибывших на Конклав, подходили к причастию, возвращались на свои места, преклоняли колени, молились, вставали, пели. А позади толпы кандидатов на папский престол стояли сотни епископов и архиепископов, дьяконов и сотрудников курии, военачальников и гражданских администраторов, делегаты от доминиканцев, иезуитов, бенедиктинцев, салезианцев и единственный представитель немногих оставшихся францисканцев. И наконец, в самых дальних рядах стояли почетные гости – делегаты от Гильдии торговцев, от «Опус Деи», от Ватиканского банка и представители Понтификальной академии наук. Повсюду виднелись пестрые мундиры швейцарских гвардейцев и палатинской стражи, командир тайной Дворянской гвардии – бледный темноволосый мужчина в красном мундире – стоял поодаль.
Исодзаки и Коньяни молча наблюдали пышное зрелище. Оба они были приглашены на мессу, но за последние несколько столетий у руководства Гильдии сложилась традиция почитать крупные церковные церемонии собственным отсутствием, посылая на них лишь своих официальных представителей. Оба они смотрели, как кардинал Куэзноль служит мессу, и оба видели в нем ту ничего не значащую марионетку, каковой он и являлся; все внимание Исодзаки и Анны Пелли Коньяни занимали кардинал Лурдзамийский, кардинал Мустафа и еще полдюжины сильных мира сего в первых рядах.
Прозвучало заключительное благословение, месса закончилась, и кардиналы торжественной процессией направились в Сикстинскую капеллу. В присутствии капитана швейцарских гвардейцев и префекта Ватикана двери капеллы были заперты и опечатаны. На этом прямая трансляция завершилась. Далее следовали комментарии и рассуждения на фоне закрытых дверей.
– Достаточно, – бросил Исодзаки.
Изображение исчезло, стены вновь растворились, и солнечные лучи заполнили комнату, повисшую над черной бездной.
Анна Пелли Коньяни едва заметно улыбнулась:
– Голосование будет недолгим.
Исодзаки вернулся к своему креслу.
– Анна, как по-вашему, мы – правление Гильдии торговцев – обладаем реальной властью?
На лице Коньяни отразилось недоумение.
– Судя по моим дивидендам за последний финансовый год, Кендзо-сан, наша прибыль составила тридцать шесть миллиардов марок.
Исодзаки сцепил пальцы в замок.
– Мадам Коньяни, – сказал он, – не будете ли вы так любезны снять пиджак и блузку?
Его протеже даже не моргнула. За все двадцать восемь стандартных лет их совместной работы – по сути, работы начальника и подчиненного – месье Исодзаки еще ни разу не дал повода заподозрить его в сексуальных домогательствах. Всего мгновение она колебалась, потом спокойно расстегнула пиджак, повесила его на кресло (то самое, в которое она никогда не садилась) и, стянув с себя блузку, аккуратно положила ее поверх пиджака.
Исодзаки встал, обошел стол и остановился в шаге от нее.
– У вас красивое белье. – Он снял с себя пиджак и расстегнул старомодную рубашку.
Коньяни стянула комбинацию, обнажив маленькую, прекрасной формы грудь с розовыми сосками.
Кендзо Исодзаки поднял руку, словно собираясь коснуться ее груди, – но не коснулся. Он приложил ладонь к собственному лиловому крестоформу.
– Вот, – проговорил он, – вот где власть. – Отвернувшись, он начал одеваться. Коньяни, пожав плечами, последовала его примеру.
Когда оба оделись, Исоздаки сел за стол и привычным жестом указал на кресло. К его молчаливому удивлению мадам Анна Пелли Коньяни села.
– Из ваших слов следует, – начала Коньяни, – что успешность или же безуспешность нашей попытки стать доверенными людьми нового Папы – если вообще когда-нибудь будет новый Папа – не имеет никакого значения. Главный рычаг – воскрешение – все равно останется в руках Церкви.
– Не совсем. – Исодзаки вновь сцепил пальцы. – Я утверждаю лишь, что тот, кто управляет крестоформом, управляет человеческой вселенной.
– Церковь… – Коньяни осеклась. – Ну конечно, крестоформ – только составляющая в равновесии сил. Техно-Центр открыл Церкви тайну воскрешения. Они в союзе с Церковью уже двести восемьдесят лет…
– У Техно-Центра свои цели, – тихо сказал Исодзаки. – Какие цели, Анна?
Кабинет погрузился во тьму. За стенами вновь вспыхнули звезды. Коньяни задумчиво смотрела на Млечный Путь.
– Кто знает? – ответила она наконец. – Закон Ома.
– Очень хорошо, – улыбнулся Исоздаки. – Путь наименьшего сопротивления может ведь привести нас не к Церкви, а к Техно-Центру?
– Но советник Альбедо не встречается ни с кем, кроме Папы и кардинала Лурдзамийского.
– Или встречается, но мы этого не знаем, – поправил Исодзаки. – Так или иначе, Техно-Центр вмешивается в дела человечества.
Коньяни кивнула. Она поняла недосказанное: сконструированные специалистами Гильдии ИскИны экстра-класса способны отыскать в инфосфере путь к Техно-Центру. Без малого триста лет главным девизом Церкви и Священной Империи было: «Не должно строить мыслящие машины, равные человеку или его превосходящие». ИскИны, используемые в Империи, были не «искусственными интеллектами», а «искусными инструментами», вроде тех, с которых все и началось почти тысячу лет назад: именно такой дебильный автомат стоял в кабинете Исодзаки, таким был и жизнерадостно-тупой компьютер на старом «Рафаиле» капитана де Сойи. Но последние десять лет в секретных лабораториях Гильдии торговцев проводились различные исследования, и результатом их стало воссоздание автономных ИскИнов, таких же, если не лучше тех, что были в эпоху Гегемонии. На карту было поставлено очень и очень многое, выигрыш означал абсолютную монополию во всех торговых операциях и нарушение издавна сложившегося равновесия между Флотом и Гильдией; проигрыш – отлучение, пытки в подвалах Инквизиции и неминуемую казнь.
Анна Пелли Коньяни встала.
– Боже мой, – проговорила она, – это явно будет последняя пробежка.
Исодзаки кивнул и снова улыбнулся.
– Анна, вам известно, откуда произошло это выражение?
– «Пробежка»? Нет… кажется, из спорта?
– Из древней агрессивной игры под названием «футбол».
Коньяни знала: все, что говорит шеф, имеет отношение к делу. Рано или поздно он сам объяснит, чем важна эта информация. Она молча ждала.
– У Церкви есть нечто, что хочет… в чем нуждается Техно-Центр, – сказал Исодзаки. – Укрощение крестоформа – их часть сделки. Церковь вынуждена отдать взамен нечто равноценное.
«Равноценное бессмертию миллиардов человеческих существ?» – подумала Коньяни.
– Я всегда полагала, – сказала она, – что, когда двести с лишним лет назад Ленар Хойт и кардинал Лурдзамийский вступили в контакт с выжившими элементами Техно-Центра, Церковь предложила со своей стороны тайно восстановить статус Техно-Центра в человеческой вселенной.
Исодзаки развел руками:
– Зачем, Анна? Где выгода Центра?
– Когда Центр был составной частью Гегемонии, он управлял Великой Сетью и мультилиниями и использовал нейроны человеческого мозга для создания Высшего Разума.
– Ах да, – проговорил учитель. – Но нуль-порталов больше нет. Если они используют людей… как? и где?
Анна Пелли Коньяни невольно приложила руку к груди.
Исодзаки усмехнулся:
– Раздражает, да? Как слово, которое вертится на кончике языка, но которое никак не вспомнить. Головоломка с утраченным фрагментом. Но этот утраченный фрагмент только что нашелся.
Коньяни подняла бровь:
– Девочка?
– Вернулась в Священную Империю, – сказал глава Гильдии торговцев. – Наши агенты, приближенные к кардиналу Лурдзамийскому, подтвердили, что Центру это известно. Она вернулась после смерти Его Святейшества… Знают только госсекретарь, Великий Инквизитор и командование Флота.
