Екатерина Александровна Балабан
Ночь над Римом
Глава 5 Пути спасения
Юлию отпустили, правда императорская охрана сопровождала на обратном пути носилки Марка Кокцея Нервы, вызвавшегося доставить молодую женщину домой. После пережитого, патриция чувствовала себя плохо, но все равно всю дорогу с волнением выспрашивала у своего спутника, как так получилось, что Корнелия осудили за измену. Нерва рассказал ей все, что знал: про парфянскую переписку, про Лже-Нерона, вместе с Артабаном IV готовящемся к наступлению на Рим, про вражескую конницу для которой Корнелий готовит лошадей.
– Но это же все не так! – попыталась возражать несчастная женщина сенатору, выбираясь из носилок в темноту, на мостовую у дома на Авентине.
Она внимательно слушала сенатора всю дорогу от самого Палатина и постепенно приходила в еще больший ужас.
– Мой Корнелий уединился на своей вилле с любимой женщиной! Разве есть ему какое-то дело до Парфии, Нерона и императора? Его умело оговорили и только! Его надо спасать!
– Спасайся сама, – устало бросил ей Нерва на прощание, – Корнелию ты ничем не поможешь! И никто не поможет!
Он велел носильщикам трогаться, скрывшись за тяжелыми занавесками от посторонних взоров, а к Юлии с факелами от входа поспешили ее рабы, подхватили, совсем обессиленную. Смерив презрительным взглядом, солдат, по распоряжению цезаря расположившихся караулом у ее жилища, она вошла дом, тяжело опираясь на руку Лео, разрыдавшейся от радости при ее появлении.
У юной патриции кружилась голова, темнело в глазах. Хотелось лечь и долго-долго не подниматься, лелея свою боль. Но до отдыха ли было, когда брату грозила беда? Она упала в плетеное кресло в таблии, уронила голову на руки, мучительно раздумывая над случившимся. Юлия понимала, что Корнелий на самом деле никогда не замышлял никакого предательства, не имел дела с парфянами и уж тем более не снабжал их армию лошадьми. Но откуда тогда все обвинения? Кто их придумал и зачем? Неужели она права и все дело только в Антонии и в желании Клемента отомстить? Недаром так насмешливо взирали на нее сегодня черные глаза римского префекта.
Корнелия наверняка попытаются взять под стражу в самое ближайшее время. Но Нерва сказал, что его преступление открылось только сегодня, а значит еще не поздно послать кого-нибудь на виллу Вирея предупредить об опасности. Нужен был действительно надежный человек, на которого можно положиться в любой ситуации. Ах если бы Марк оставался в Риме, а не отбыл к своему хозяину еще в начале лета, можно было бы поручить эту миссию ему. Что же делать? Нельзя довериться первому попавшемуся рабу!
Липкая духота вползала в распахнутое настежь окно, утомительно трещал сверчок, навевая черную тоску. Лео зажгла лампаду в углублении каменной стены, чтобы немного разогнать мрак, замерла возле хозяйки, оглянувшись на окно, потом решительно произнесла:
– Госпожа! Пока ты отсутствовала, сюда пожаловал кое-кто. Я позволила ему дождаться тебя.
Юлия удивленно вскинула голову и тут же увидела темную тень в проеме окна. Видимо человек все время был тут, только она не видела его, занятая своими мыслями.
– Авл! – вскрикнула она, узнавая друга Корнелия, вскочила, но тут же опять обессиленно повалилась в кресло, – Почему ты так тихо подкрался? Почему не дал о себе знать?
Он бросился к ней, придвинул другое кресло поближе, взмахом руки приказал Лео покинуть комнату.
– Мне надо было убедиться, что с тобой не пришел кто-нибудь еще, – проговорил он негромко, – Мне известно, где ты была и зачем.
– Тебе известно? Откуда?
– Отец сумел передать мне кое-какие вести с одним из своих рабов. Теперь говори! Я мало что понял из невразумительных объяснений Криспа. Что с Корнелием? Он еще на свободе?
– Помоги! – тут же вскрикнула Юлия, вместо объяснений, – Брата надо предупредить немедленно! Попытайся опередить императорских гвардейцев!
– Гвардейцев? – потрясенно отозвался Авл, – К нему послали гвардейцев? Когда?
– Не раньше сегодняшнего утра. Его обвинили в заговоре и собираются судить. Но ты же понимаешь, что скорее всего, никакого суда не будет, что его просто бросят на растерзание палачам, как поступают с другими, а потом казнят!
– О, Юлия! – выдохнул юноша, невольно бледнея – Как такое может быть? Кто так сильно желает ему зла?
– Клемент Аррецин, я полагаю! Больше некому!
– Клемент Аррецин? Зачем это ему?
– Антония! – воскликнула Юлия с невольной ненавистью в голосе, – Именно в ней дело, неужели не понимаешь? Аррецин старается только для того, чтобы либо заполучить себе эту невзрачную девицу, либо отомстить за ее похищение! Что в ней особенного я совсем не понимаю. За что там сражаться насмерть мужчинам? Зато я всегда знала, что она приведет Корнелия к погибели.
– Юлия, нет! Антония тоже только жертва!
– Пусть бы эта жертва оставалась с Клементом! – прошипела Юлия, – Зачем я рассказала брату, где ее найти? Можно же было в свое время промолчать! Он по-прежнему ненавидел бы свою сестру, зато сейчас не пришлось бы искать способы его спасения. Только теперь поздно сетовать. О Авл! Боги вняли моим мольбам и послали тебя сюда! Прошу! Поезжай к брату! Спаси его, мне больше некого просить! Я знаю ты сможешь опередить его погубителей.
– Тебе не стоит так умолять, – проговорил он, – Корнелий мне дорог не меньше, чем тебе! Отец запретил мне ехать к другу, ничего толком не объясняя, именно поэтому я тут, вопрошаю к тебе. Я не знал, что на самом деле стряслось, хотел быть полезен, но полагал, что мог уже опоздать!
– Надеюсь, нет! Надеюсь, ты успеешь!
Авл поднялся.
– В чем конкретно его обвиняют? Что за заговор? Объясни! Я должен понимать откуда ждать беды!
Юлия сбивчиво пересказала все, что услышала от Нервы и все, что узнала сама на Палатине. Авл постепенно мрачнел.
– Безумие! – прошептал он, выслушав ее, – Но в свете последних событий, письмо парфянского торговца управляющему Корнелия выглядит действительно подозрительно. В любом случае, я сделаю все, чтобы спасти друга!
– Только теперь тебе придется тайком выбираться из этого дома, – вздохнула Юлия, – Так просто, как ты вошел, тебе уже не выйти. Императорская стража повсюду. Меня охраняют как преступницу.
– Я выберусь, через твоих соседей, не волнуйся. Здесь дома стоят вплотную, можно уйти по крышам. Опыт уже есть. Меня тоже велено было накрепко запереть.
Юлия поднялась вслед за юным Аттратином, сорвала с себя золотые ожерелье и браслеты, сунула ему в руки.
– Вот! В дороге тебе могут понадобиться средства! Путь в поместье неблизкий!
– Не надо! У меня все есть!
Но она с силой сжала его пальцы вокруг украшений.
– Бери! Я хочу, чтобы ты добрался без задержек!
– Постарайся не волноваться слишком сильно. Береги себя, – вздохнул он, с сочувствием заглядывая в ее широко распахнутые, полные безмерной тревоги, очи, – Тебе нужно думать о будущем ребенке, а не о заговорах и смертях. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти Корнелия. Обещаю тебе.
Он отступил от нее к тому же окну, у которого терпеливо ждал ее возвращения, высунулся наружу. Справа внизу, во мраке, под Авентинским холмом, спал Большой цирк, мерцая сторожевыми огнями. Слева, вдоль фасада Юлиева дома выстроилась бдительная императорская охрана. А прямо под окном – черепичная четырехскатная крыша соседнего одноэтажного здания, принадлежащего уважаемому сенатору. Выйти на нее ничего не стоило, словно на балкон ступить. Главное соблюдать осторожность, не привлечь к себе ненароком внимание.
– Прощай! – бросил Авл, еще раз обернувшись на замершую у круглого стола Юлию, и тихо скользнул на крышу. Мягко ступая, пробежался по коньку, удаляясь от дома покойного префекта анноны в сторону соседних строений.
Юлия проводила его взглядом, потом позвала Лео, велела ей приготовить жертвенную пищу, вино и сопроводить ее в ларарий6, где намеревалась провести всю ночь в молитвах.
– Ты должна отдохнуть, госпожа! – воспротивилась рабыня, – В твоем положении нельзя так мучить себя!
– Молчи! – беззлобно отозвалась молодая патриция на ее заботу, – Молчи и исполняй! Я должна быть сильной, чтобы мой брат мог жить!
Тем временем, Авл достиг того места под аркадой Большого цирка, где находилась потайная дверца для своих, отпирающаяся хитрым рычагом, скрытым в стене. Отсюда можно было попасть в цирковые конюшни. Только бы никто не караулил с той стороны. Лишние свидетели юному Аттратину были совершенно ни к чему. Под аркаду не достигал свет поднявшейся над Городом ущербной луны, передвигаться приходилось ощупью.
– Авл!
Цепкая рука схватила юношу за плечо. Он едва не закричал от неожиданности, попытался дернуться прочь, но тот, кто его поймал, держал крепко.
– Глупый мальчишка! Что ты творишь?
Теперь юный Аттратин узнал отца, но ничуть не успокоился. Он понял, что его выследил кто-то из рабов. Появление второго консула означало лишь невозможность действовать по-своему. Наверняка отец приволок с собой десяток охранников, которые немедленно вернут Авла домой и больше не позволят сбежать. Но вокруг как будто не слышалось никаких посторонних звуков, только взволнованное дыхание отца и бешеный стук его собственного, Авла, сердца.
– Отец! Прости! Я должен ехать! – вымолвил молодой человек, предполагая, что получит отказ, – Что бы ты ни сказал сейчас, что бы ни сделал, я все равно поступлю так, как велит мне совесть.
Он дернулся сильнее, в надежде вырваться и скрыться в темноте. Мрак не позволит слугам отца быть слишком проворными.
– Поступай как знаешь! Я не стану тебя держать, – внезапно прозвучало из этого мрака, – Только возьми вот.
Отец перестал удерживать сына, вместо этого сунул ему в руки какой-то продолговатый кожаный футляр.
– На днях в порт Брундизия придет «Деметра». Здесь письмо с распоряжениями для Луки, как можно скорее избавиться от наличествующего груза там, на месте, а потом, не мешкая, отправляться в Египетскую Александрию в сопровождении нужных мне людей. Я подумал, что заработаю больше денег, снабжая империю дамасскими клинками, а не всевозможным восточным хламом.
Сердце Авла мгновенно преисполнилось горячей благодарности. Он понял то, что пытался донести до него Марк Азиний Аттратин.
– Да отец! Я выполню твое поручение! – прошептал он, крепко пожимая отчего-то совершенно ледяную ладонь родителя и уже собираясь отступить за потайную дверцу.
– Стой! Еще одно! – проговорил тот, не выпустив руки сына, – Передай тому, к кому так спешишь – его содержанка тоже на краю пропасти. Ее тоже велено доставить в Рим и бросить в Туллианум. Скажи – с нею никто церемонится не станет. Она просто пыль в глазах государя. А теперь прощай! Поспеши!
Марк Азиний отступил в ночь, оставив юношу одного. Тот на мгновение замер, переживая услышанное. Туллианум – самая старая и самая страшная тюрьма империи, принимала в свои недра охотно, но никого, никогда не отпускала. Если Авл опоздает хотя бы на мгновение, ужасная участь ждет не только друга, но и Антонию.
Ветер взвыл, забравшись под аркаду и заблудившись там, поднял с мостовой скопившийся за день сор. Авл прикрылся рукой, потом, взглянул на небо, туда, где недавно ярко сияла луна, но не увидел ничего. Черное облако заволокло свет. Приближалась непогода.
Юный Аттратин поскорее нырнул в потайной проход, желая поскорее двинуться в путь, чтобы опередить посланцев императора, а позади него, в некотором отдалении остался понуро стоять, невидимый во тьме, Аттратин-старший, печально размышляя о своем.
Глава 6 Норовистый конь
Над Виллой Вирея ночью разразилась гроза. Гром веселился в черном небе, молнии танцевали в тучах. Дождь хлестал, заливая парковые дорожки, переполняя водоемы. В атриуме вышел из берегов бассейн. Рабам пришлось вычерпывать воду ведрами, чтобы она не пошла в комнаты. После длительной летней засухи дождь был благостью, однако Антония боялась грозы. Даже в объятиях любимого мужа тряслась от ужаса, когда над крышей огромного каменного дома раздавался очередной оглушительный разряд.
Из-за грозы, из-за того, что ночью толком не удалось поспать, Антония проснулась поздно, обнаружила себя одну в просторной постели, а рядом на подушке маленький букет синих фиалок – подарок и извинения Корнелия за раннее бегство. Он постоянно оставлял ее одну. Антония, вздохнула, взяла фиалки, прижала к лицу, вдыхая тонкий аромат. Корнелий, смеясь, говорил, что сияние глаз его возлюбленной, рассыпало повсюду эти нежные цветы, собственноручно собирал их для нее в лугах и в парке. Он перестал дарить ей розы, внезапно обнаружив, что она их не выносит.
Наверное, не стоило печалиться из-за отсутствия мужа, он беспрестанно думал о ней, даже на расстоянии, но Антония ничего не могла с собой поделать. Крикнув рабынь, она облачилась в просторный хитон, отказалась от завтрака, чувствуя легкую дурноту, и по широкой, плавно поворачивающей вокруг домашнего цветника мраморной лестнице поспешила на плоскую крышу, продолжая бережно сжимать букет в руках. С крыши, открывался прекрасный вид на ухоженную часть парка, на озеро, за которым различались ограждения ипподромов, на просторные луга, где далекими точками угадывались многочисленные стада и табуны. Антония хотела сверху увидеть мужа. Он все время был в движении – то объезжал владения, наблюдая, как продвигается стройка, то принимал новые товары, то распоряжался на ипподромах, то ездил проверять конюшни. Ему не сиделось на месте. Энергия била через край и благо было, куда ее применить. Из разных уголков огромной империи он выписывал архитекторов, скульпторов, художников, мастеров парковых пространств, цветоводов. Огромная армия рабов трудилась под его неусыпным контролем.
Весна, полная опьяняющего любовного волшебства, давно минула, оставив о себе сладкую память. Подходило к концу лето, жаркое, волнующее, деятельное. Корнелий не отступил от решения официально ввести Антонию в свой дом хозяйкой и все-таки разослал многословные приглашения друзьям и знакомым, обещая обильное угощение, хмельное вино, всевозможные зрелища и развлечения. Правда, поддавшись уговорам жены, решил-таки немного повременить с праздником, перенес пир на осень. Тем временем, взялся обустраивать порядком обветшавшее без должного присмотра хозяйство.
Антония, где могла помогала ему. Присматривала за уборкой в доме и за кухней, прядильными, ткацкими и швейными мастерскими. Безликие комнаты преобразились с ее легкой руки, стали уютнее и чище, в них появились милые безделушки. Исчезли претенциозные розы. Вазы уменьшились в размерах и радовали глаз луговым многоцветьем.
Жизнь текла так, как ей и положено. Рим молчал то ли изумленный бесстрашием молодого патриция, позабывшего об игре в прятки, то ли просто игнорируя его деяния. Жизнь текла, а Антония тосковала по первым дням их с Корнелием пребывания на вилле. По тому времени, когда они бездумно наслаждались друг другом, путешествовали по просторам необъятных владений, взобравшись на спину единственной лошади, или в тесный возок колесницы. По тому времени, когда маленькая речушка, бежавшая через луга к Адриатическому морю, была полноводной, сами луга радовали сочной зеленью, а небо над головой казалось глубоким и прекрасным от наполняющей его синевы. По тому времени, когда песни звучали безбрежностью и счастьем, когда любимые глаза смотрели и не могли насмотреться.
Лето выжгло луга, иссушило речушку и даже небо выцвело от бесконечного жара. Корнелий теперь слишком много времени посвящал делам и слишком мало Антонии. Не потому, что разлюбил, а потому, что ради своей любви сворачивал горы. Ей доставались вечера и ночи полные нежности и страсти, но слишком скоро обрывающиеся, слишком скоро перетекающие в одинокие дни…
Антония вздохнула, еще раз поднесла фиалки к лицу. Вот и все, что ей остается – любоваться его цветами. Но, наверное, и этого довольно. Неправильно жить без цели и без дела. Неправильно все время петь и миловаться. Она посмотрела сверху по сторонам, надеясь где-нибудь разглядеть своего ненаглядного, кинула взор через поля и луга. Две дороги убегали вдаль, терялись у линии горизонта, одна на юго-востоке, вторая на северо-западе. По одной, той, что вела прямиком в Рим, стремительно скакал одинокий всадник. Вероятно, почтовый вестник или очередной посыльный Корнелия. По другой, ведущей в портовый Брундизий, гораздо медленнее одинокого всадника, продвигалась в сторону виллы большая группа людей, среди которых выделялись как пешие, так и конные. Солнце странно бликовало на их ярких одеждах, словно отражаясь от металла. Антония понаблюдала какое-то время, пытаясь разглядеть получше и понять, кем бы могли быть эти путники. Что-то беспокоило ее в их целенаправленном стремлении вперед. Однако, и одинокий всадник, и странный сверкающий отряд, были еще очень-очень далеко, на расстоянии нескольких миль, поэтому напрасно она напрягала зрение. Детально рассмотреть их получилось бы очень нескоро, к тому же, в тот момент, Корнелий показался верхом из парка в сопровождении управляющего и двух работников, и интерес новоявленной хозяйки Виреи к посторонним мгновенно угас. Убедившись, что муж направляется к ипподромам, Антония поспешила прочь из дома.
Она нашла его спешившимся у ограды тренировочного стадиона. Он наблюдал за молодым наездником, приручающим норовистого жеребца. Брови Корнелия были недовольно сдвинуты, ноздри раздувались от едва сдерживаемого раздражения. Ему не нравилось происходящее – конь плясал под седоком, рыл копытами землю, злобно ржал и хрипел, совершенно отказываясь подчиняться приказам человека. Судя по состоянию одежды седока и его кровоточащим ссадинам, тот уже не раз оказывался на земле. Управляющий Гай, седовласый, крепкий старик, стоял около хозяина, тоже хмурился, раздражался и тихо отпускал в адрес наездника нелестные замечания.
Заметив подошедшую Антонию, Корнелий мгновенно переменился. Складка между бровей разгладилась, на устах заиграла ослепительная улыбка.
– Лучезарная нимфа проснулась, и земля озарилась сиянием? – проговорил он, открывая для нее объятия, – Сладко ли тебе спалось под утренним солнышком?
В его руках опять оказались фиалки. Он пристроил их, зацепив за тонкий обруч, удерживающий густую массу золотых волос на ее голове.
– Разве можно спать, когда ты меня покидаешь? – отозвалась Антония разглядывая его без улыбки, неожиданно ощущая всем своим существом непонятную, неизбывную тоску, – Мне сладко спать и пробуждаться в твоих объятиях.
Поддавшись порыву, она обняла его голову, притянула к себе и на глазах у довольных рабов поцеловала в губы.
–Без тебя наше ложе слишком пустое и просторное. Без тебя мой сон бежит прочь.
Моменты дневных свиданий выпадали им крайне редко. Следовало воспользоваться случаем. Корнелий поцеловал в ответ, позабыв обо всем, завороженный сияющим взглядом бездонных глаз, отражающих небесную лазурь. Управляющий Гай хмыкнул, как и все вокруг наблюдая за ними, потом снова отвернулся к происходящему на ипподроме, и зрелище так ему не понравилось, что он злобно принялся выкрикивать горе-всаднику какие-то советы, но тот, то ли от присутствия рядом хозяев, то ли от усталости, совершал все больше ошибок и, в конце концов, сдался, оставив злобного коня резвиться на просторе.
– Так не годится! Этот конь не должен почувствовать себя победителем! – недовольно воскликнул старый вилик, – Ну-ка я сам…
– Стой! – бросил ему Корнелий, оторвавшись от Антонии, – Тебе стоит поберечь свои кости.
Тут же, обратившись к молодой жене воскликнул:
– Я попытаюсь… Когда-то укрощение лошадей не составляло для меня никакого труда, а мне тогда было столько же, сколько тебе сейчас.
Антония испуганно вцепилась в его руку. Ее ненаглядный еще ни разу не демонстрировал ей подобные таланты. Бывало он, готовясь к состязаниям, запланированным на время свадебных торжеств, сам принимался соревноваться на дорожках с возницами. Не желая просто руководить процессом с трибуны, выстроенной руками его мастеров, стремился попробовать каждого коня, предназначенного для скачек, каждую новую, прибывшую из мастерских Клавдия, колесницу. Наблюдая, как лихо он управляется на тренировках, Антония и гордилась им, и боялась за него, помня, как печально завершились его подвиги в Риме на арене Большого цирка. Ее сердце каждый раз сжималось от страха, когда его кони на бешеной скорости проносились мимо соперников, когда от невероятных усилий, невзначай рвались поводья, трещали, не выдержав нагрузки колеса.
Но одно дело управляться с послушными, обученными животными и совсем другое – этот злобный конь, победно всхрапывающий у дальнего ограждения загона. Антония и раньше видела, как нелегко и опасно приучать лошадей к повиновению, а теперь, вдоволь наглядевшись на неудачи опытного в своем деле наездника, на его ссадины и ушибы, на то, как он, прихрамывая, бредет прочь, она ни за что не хотела пустить Корнелия к ужасному черному жеребцу.
Только глаза Корнелия уже горели в сильном возбуждении. В глубине души он жаждал покрасоваться перед своей подругой. Ему не терпелось ринуться туда, где только что потерпел поражение другой.
– Ты слишком бесстрашен! – воскликнула она, – Разве это хозяйское дело, объезжать норовистых коней?
– Не пугайся, милая Антония, – ответил он, – Я умею договариваться с такими непокорными, как он. Этот конь не причинит мне никакого вреда! Он сам боится и от страха бесится.
– Прошу тебя! Нет!
Но Корнелий, коротко поцеловав ее в похолодевшие губы, скинул на землю лацерну7 и буквально перелетел через ограду. Мгновение спустя, он был подле коня, нервно переступающего ногами и с опаской косившегося на нового мучителя.
Антонии оставалось только смотреть и молиться о благополучии возлюбленного.
Первое, что сделал Корнелий – обхватил голову жеребца, мягко провел руками от морды вверх, прижался щекой к его щеке, что-то шепнул в неспокойное ухо. Конь заржал, словно понял и ответил, а Корнелий, продолжая очень тихо говорить с ним, подошел сбоку и в следующий миг, прямо с земли вскочил на широкую спину, лишенную седла.
Конь от неожиданности присел на задние ноги, тут же взвился на дыбы, заставив сердце Антонии замереть от страха, – ее муж показался ей слишком хрупким и легким по сравнению огромным, бешеным животным, которому, казалось, ничего не стоило совладать с человеком, скинуть себе под копыта и растоптать. Но не тут-то было. Корнелий удержался. Весело гикнув, заставил упрямца встать на все четыре ноги и пустил по кругу в галоп. Они помчались круг за кругом. Конь словно убегал от неведомой силы, принуждающей его повиноваться, но убежать не мог, все наращивал скорость, пока это было ему под силу. Корнелий наклонился вперед, лицом почти зарываясь в спутанную гриву, вытянулся в струну, стараясь слиться с животным воедино, почувствовать его жар, страх, скорость, злобу и обратить все это себе на пользу. Со стороны казалось, что он ничего не делает, просто позволяет нести себя. Однако конь ни на миг не должен был забыть, что теперь он не сам по себе, что им есть кому управлять. Молодой человек крепко сжимал коленями тяжело вздымающиеся бока, руками цеплялся за густую гриву, временами тянул ее на себя, не давая коню расслабиться и даже на мгновение почувствовать себя властелином.
С самого начала этого занимательного зрелища, вокруг загона стали собираться люди. Работники конюшен, домашние рабы, профессиональные наездники, ребятня.
– Все так, все правильно, – приговаривал рядом вилик Гай, с довольной улыбкой, раздражавшей Антонию своей беззаботностью, – Не бойся, госпожа, наш мальчик вырос в седле. В умении объезжать лошадей ему нет равных. Ничего с ним не случиться!
Антония не отвечала, как завороженная, наблюдая за мужем.
Около получаса продолжалась безумная скачка, пока вороной жеребец, уже и до того утомленный предыдущим укротителем, не выдохся вконец. Корнелий, отслеживающий каждый его вздох, услышал сбивчивое дыхание, гулкие толчки сильного, утомленного сердца. Он крепче обнял черную шею, подался всем корпусом назад. Конь вдруг послушно замедлил бег, потом перешел на шаг и, наконец, встал.
Молодой человек, совершенно довольный собой, соскочил на землю, принял из рук подоспевшего раба узду, ловко накинул ее на взмыленную морду, потрепал жеребца по шее, сияя глазами и улыбкой. Управляющий принялся шумно выражать свой восторг, вторя радостным крикам, собравшихся вокруг ипподрома рабов. Антония облегченно выдохнула, оторвалась от ограды и быстро пошла прочь, чувствуя, как от слабости подкашиваются ноги, словно это она только что была на спине ужасного коня. Внутри клокотали остатки страха, обида и даже раздражение на мужа, совершенно бездумно распоряжающегося собственной, такой драгоценной для нее жизнью. Корнелий, поискав ее глазами в собравшейся толпе и не обнаружив, бросил поводья конюхам, велел хорошо позаботиться о гнедом красавце и побежал догонять.
Он заступил ей дорогу, когда Антония на пути к дому уже почти обошла, круглый пруд, с плавающим между белых лилий утками. Попытался обнять, но она оттолкнула его дрожащими руками.
– Уходи! Ты весь в конском поту!
– Ох, прости, – весело отозвался он, оглядывая себя и убеждаясь в том, что она права, – Постараюсь не испачкать тебя. Гай распорядится натопить термы! Поможешь мне отмыть все это?
– У тебя полно рабов, которые поспешат на помощь при первом зове! Твоей жене не обязательно заниматься тяжелым трудом, – вымолвила она, упрямо насупив светлые бровки и всеми силами стараясь не расплакаться.
Она отстранила его, целенаправленно устремилась дальше по песчаной дорожке.
Корнелий развернулся, пошел рядом, все еще в возбуждении от пережитых на спине лошади сильных эмоций. Ему казалось, что его поступок должен вызывать лишь восхищение и восторг и непонятно было, почему Антония так себя ведет.
– Отлично! – весело бросил он, надеясь шуткой разрядить нежданную ссору, – Здесь действительно полно красивых рабынь, которые на все готовы ради меня! Придется позвать их, если ты не хочешь составить мне компанию.
Она не поняла и не приняла такой шутки, остановилась, кинула на него взгляд, от которого его слегка отбросило назад.
– Зови! – вымолвила она с напором, – Я догадывалась, что однажды это случится! Ты отдалился от меня! Тебе милее лошади и стройка! И вот теперь еще рабыни! Все твои клятвы ничего не стоят! Зачем же ты зовешь меня женой? Я временная утеха, не так ли?
Ему тут же расхотелось дразнить ее. Он наконец увидел слезы в потемневших от негодования и обиды глазах. Словно новая грозовая туча закрыла небо. Его маленькая солнечная девушка похоже готова была вот-вот разрыдаться. Осторожно забрав ее руки в свои, он прижал их к своему сердцу и проговорил, становясь совершенно серьезным:
– Не сердись, моя волшебница! Не говори таких страшных слов! Я всего лишь пытался шутить с тобой! Могу ли я променять тебя на кого-то другого?
– Ты променял меня на своих торговцев! Ты променял меня на архитекторов и инженеров, и только что ты променял меня на этого кошмарного коня… – выговорила она, делая безуспешные попытки вырваться, – А еще, ты собирался уединиться с рабынями в термах…
– Перестань, моя нимфа, – Корнелий был несказанно изумлен и опечален, никак не ожидая, что жена затаила обиду на него, пока он так старался ей угодить, – Рабыни – всего лишь неудачная шутка. Хотелось тебя чуть-чуть поддразнить, но ты сегодня чувствительнее, чем обычно, не смеешься и говоришь обо мне такое, чего я сам о себе не знаю. Я не отдалился, я работаю ради тебя, стараюсь привести в порядок старый дом. Нам пока нельзя в Рим. Поэтому наша вилла должна стать самой роскошной в округе, достойным обрамлением твоей нежной красоты. И конь для тебя, Антония! Чтобы ты гордилась моей ловкостью и силой! Я не мог предположить, что не развеселю, а опечалю тебя своей выходкой. Ты – моя жизнь, моя судьба. Для меня не существует никого, кроме тебя. Прости же!
Она взглянула в синие, лучистые глаза, полные страсти и искреннего раскаяния за неосторожные слова и поступки. Ну как можно устоять перед этим невероятным обаянием? Красивый, сильный, полный всевозможных идей и желаний, удивительно добрый, отчаянный! Ее любимый мужчина! Ее сумасшедший мужчина!
– Ты испугал меня! – выдохнула она, шагнула к нему, порывисто обняла за талию, – Разве можно так собой рисковать? Разве мало бед ходит за нами по пятам? Так еще и этот конь…
– Ты забыла! Я же весь в конском поту! – облегченно выдохнул он, но она только нежнее к нему прильнула.
– Я обещаю не волновать твое трепетное сердце, – прошептал он ей в макушку, – Обещаю освободить побольше времени для нас с тобой, чтобы ты не чувствовала себя обделенной. Мне тоже не хватает наших веселых путешествий в луга, поцелуев в тенистых рощах и твоих особенных песен, моя прелестная певунья.
В ней вдруг опять пробудилась тоска, охватившая ее при встрече у ипподрома. Показалось, будто что-то отдаленно назревает вдалеке, мучительное и непреодолимое.
– Пожалуйста, береги себя! – проговорила она с некоторой долей трагизма в голосе, – Не только для меня, но и для нашего будущего ребенка.
Она немного отстранилась, красноречиво коснулась рукой живота. Корнелий вскрикнул, крепче сжал ее плечи, чувствуя внутри горячую взрывную волну затопляющего счастья.
– Наш ребенок? Ты ждешь ребенка?
– Да, мой Корнелий! У тебя будет сын. Такой же неугомонный и бесстрашный как ты. Такой же насмешливый и беспокойный. И, конечно, такой же красивый!
– Антония!
Корнелий подхватил ее на руки, засмеялся, закружился вместе с нею. И она, поддавшись его настроению рассмеялась в ответ, вмиг растеряв все страхи и печали.
– Ты точно знаешь, что будет сын? Откуда ты можешь знать?
– Просто знаю! Видела во сне! А еще, у таких как ты должны рождаться сыновья.
Он поставил ее на землю, поднял к губам и принялся целовать хрупкие пальчики и теплые ладони, нашептывая слова искренней благодарности.
– У каких же таких? – ему было интересно.
– У сильных духом, у яростных и страстных.
Он не успел ответить.
Грохот и шум заставили обоих обернуться. Заволновались, закричали рабы. Возле самого дома перевернулась повозка со строительным мусором, словно снесенная неведомой силой, послышался зычный голос Гая, приказывающего кому-то остановиться, а потом к озеру подлетел всадник на взмыленном коне.
Корнелий едва успел толкнуть Антонию в сторону – конь стал заваливаться прямо на нее. Всадник, чудом выпутался из стремян, скатился на землю, но в следующее мгновение уже был на ногах.
– Авл! – прошептала Антония, неожиданно узнавая этого человека и холодея от овладевшего ею, нехорошего предчувствия.
В том, что Авл привез дурную весть, она не усомнилась ни на мгновение. Так скакать, бездумно загоняя хорошую лошадь, может либо глупец, коим юный Аттратин никогда не был, либо человек, от скорости которого зависела чья-то жизнь или смерть. От невольного страха сердце Антонии тоскливо заныло.
