Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920 – Екатерина Брешко-Брешковская

Изначально народническое движение 70-х годов 19 века делилось на три идеологические ветви.

Одни молодые революционеры считали, что нужно идти в народ, просвещать его и народ сам поднимется на восстание. Но для этого революционерам нужно было тщательно учиться и познавать все существующие науки. Их звали «лавристами».

Другие призывали создавать тайные группы заговорщиков, дабы самим свергнуть царскую власть и имя им было «бланкисты».

Третьи утверждали, что народ осознавал свое рабское положение и готов был к революционному взрыву, нужно было лишь поднять это восстание, и их звали «бакунистами». Так вот, к этому экстремистскому движению в народничестве (по словам Брешко-Брешковской) и принадлежала автор воспоминаний.

Не тратя время на повествование о своем детстве и о том, как она пришла к революционным идеям, Брешко-Брешковская сразу же рассказывает о своей жизнь в Киевской коммуне, поездке в Петербург и знакомстве с народниками из кружка «чайковцев», а главное она подробно описывает свои короткие хождения в народ.

И эти хождения в народ, дабы поднять крестьянское восстание, были для революционеров безрезультатными.

Перед Брешко-Брешковской предстала серая необразованная масса забитых людей, которые страшились потерять нечеловеческую работу, а значит потерять и средства к существованию."Вскоре мы перебрались в Смелу. Этот огромный поселок, в котором уже находился один рафинадный завод и шесть фабрик, раскинулся на большой площади…

На краю базара был вырыт пруд с мутной водой, окруженный очень крутыми берегами. На этих берегах стояли глиняные мазанки, похожие на звериные берлоги. В них жили рабочие, пришедшие из других мест – бывшие дворовые из северных губерний, не имевшие земли. В этих мазанках они жили с большими семьями; здесь рождались и здесь же умирали".

"Вместе с освобождением от крепостного права они получили новые крохотные земельные наделы, которых хватило лишь для того, чтобы построить на них дома. Поэтому они по-прежнему были вынуждены работать на заводах, получая хлеб в качестве оплаты".Брешко-Брешковская познакомилась с одним стариком, который когда-то был борцом за права общины, и попросила его принять участие народном в бунте."На мою просьбу помочь мне вести революционную пропаганду в Смеле старик ответил:

– У меня не осталось сил. Меня жестоко наказывали. Один солдат стоял у меня на одной руке, второй – на второй, и еще двое у меня на ногах. И меня били – били до тех пор, пока земля не пропиталась кровью. Вот так меня пороли. И это происходило не один-два раза. Меня ссылали в Сибирь, я возвращался и начинал все заново; но больше я не могу".После недолгих и неудачных попыток революционной пропаганды среди крестьян и рабочих Брешко-Брешковскую арестовывают. А далее следует долгое «путешествие» по тюрьмам и домам предварительного заключения от Брацлавской тюрьмы до Литовского замка в Петербурге. А третья часть книги под названием «Сибирь», на мой взгляд, и вовсе самая интересная, и читается как приключенческий роман. Ведь с момента ареста Брешко-Брешковская постоянно думала о побеге, для того чтобы вернуться к революционной борьбе.

В своих воспоминаниях она описывает несколько неудачных попыток побега, одна из которых была сверхавантюрной. Брешко-Брешковская и трое ее товарищей Шамарин, Тютчев и «американец» Иван Линев попытались сбежать из Баргузина – городка на восточном берегу Байкала. План состоял в том, чтобы с помощью проводника преодолеть горы, добраться до Читы, далее до Владивостока, откуда на пароходе перебраться в Америку и дальше через океан в Санкт-Петербург. В общем Жюль Верн отдыхает или нервно кусает локти от зависти. Увы, через несколько дней хорошо снаряженный отряд местных солдат нагнал беглецов.

Конечно, с точки зрения информативности, книга Брешко-Брешковской явно уступает мемуарам Веры Фигнер, ибо объем ее всего в 300 страниц. Но я почему-то уверен, что любителям истории ее мемуары будут по нраву. Они стоят того, чтобы их прочитали.

Брешко-Брешковская подробно повествует об ужасном экономическом положении российских крестьян при правлении династии Романовых, об их долговом рабстве и вечной зависимости от бездельника – помещика. Это недовольство рабской жизнью, накапливаемое среди народа в течение сотен лет и было, по мнению автора, «скрытыми корнями русской революции» прорвавшимися сквозь землю в 1917 году.

А вот, например, упоминание о Карийской каторге, где довелось побывать Брешко-Брешковской:

"Прежде в этих местах треть заключенных умирала от туберкулеза, а весной – от тифа. К моменту нашего приезда смертность снизилась, составляя лишь одну четверть от общего числа узников.

Начальство варварски обращалось с узниками. Тех ждали ежедневные порки, голод и холод. Немало людей умирало. Другие бежали в заболоченные места, где погибали от голода и холода или становились жертвами охотников за «горбунами», как сибирские крестьяне называют беглых заключенных с неизменным мешком за плечами.

Унижения, насилия над женщинами, нравственную деградацию начальства невозможно описать словами. Ненависть узников была так велика, что порой они вскрывали гробы свежезахороненных чиновников и вбивали в трупы деревянные колья…"Это как же нужно было ненавидеть чиновника, чтобы выкапывать его труп и всаживать в него кол! Некоторые читатели в недоумении задаются вопросом: – Откуда взялась такая ненависть в народе, что вылилось в кровопролитную Гражданскую войну. Судя по таким свидетельствам, эта ненависть накапливалась годами.

Ну и напоследок о нескольких минусах книги.

Удивляет ее политическая предрасположенность к Керенскому, который, по словам Брешко-Брешковской, прям был золото, а не человек. Все этот балабол делал правильно для России, а его никто не понял.

Правда не говорится, что благодаря «управлению» вот таких бездарных Керенских, Россия чуть не рухнула в бездну.

Брешко-Брешковская замалчивает, в чем ее главные разногласия с партией большевиков. Я, честно говоря, так и не понял ее недовольства. Быть может, она была зла из-за того, что ее вслед за Керенским выкинули из Зимнего дворца, где она жила после Февральской революции?

А главное, почему бы об этих разногласиях с большевиками популярно не объяснить читателю? Почему они были плохими, а вы Брешко-Брешковская с Керенским были хорошими?

Недоговаривает «бабушка русской революции».

Ох, недоговаривает.

А может кроме слов, «ужасные», «кошмарные» сказать то больше и нечего?

Историю, как известно, пишут победители. Я, как и многие, еще в школе усвоила некое снисходительное отношение к движению 1870-х годов, известное как «хождение в народ». Да и без учебников это казалось таким наивным. И я как-то особо никогда не задумывалась, а что же двигало всеми этими тысячами молодых людей? Причем даже не молодых, а юных – большая часть участников была от 16 до 20 лет, людей от 20 до 25 называли стариками. Что это было – только юношеский максимализм и зловредное влияние, или что-то кроме этого? Почему они отказывались от всех привилегий своего положения, буквально губя себя, не достигнув видимых результатов (и часто зная наперед, что не достигнут)? Как люди, верящие в самые высокие идеалы гуманизма, становились террористами? Воспоминания «бабушки русской революции» позволяют узнать это из первых уст.

Она не пишет практически ничего о себе, своей юности. О том, что пришлось ей пойти на разрыв с семьей, мужем и сыном. А ведь она, как и многие, была бесконечно далека от революционных идей поначалу, если не считать революционной идею о том, что крестьяне такие же люди, и что они достойны образования и всех возможностей для развития, как и другие классы. Если бы правительство не свернуло программу школьного образования, закрыв многие деревенские школы, и не запретило открывать новые (а также дав возможность учиться и работать тысячам женщин, которые буквально рвались быть полезными обществу)! Но история не терпит сослагательного наклонения. Брешковская сразу начинает с того, на что положила все свои силы и всю свою жизнь. Заметки эти невелики, но крайне занимательны. Вот, например, наблюдение о «штундистах» (одна из многочисленных в то время сект, отказывающихся от обрядовости православия и живущих только по Евангелию) и о том, как относились к ним простые люди (конечно же, как к тем, кто служит Сатане, не иначе):

« – Это очевидно, – говорили такие люди. – По вечерам они кладут трехрублевки на подоконник, а утром находят сто рублей. С тех пор как они стали штундистами, у них все в порядке с хозяйством. К весне мы сидим без хлеба, а у них амбары полны.

Мы тщетно возражали, что штундисты не пьют водки, не устраивают пиры по случаю свадеб и крестин, не тратят денег на церковные службы и очень усердно трудятся.»

Но ладно невежественные крестьяне. Казалось бы, власти радоваться должны, что появилась такая прослойка населения – трудолюбивая, не пьющая, миролюбивая? Как раз такие люди и нужны, чтобы страну поднимать, им же и нужно то так мало – всего лишь дать спокойно жить и работать, и молится по-своему. Но, конечно же, их жестоко притесняли.

Но Брешковская не идеализирует народ. Она замечает не только то, что народ вовсе не та некая неделимая аморфная масса, как представляли многие в то время. Она знает, что народ он очень разный. И среди тех же штундистов она видит и бытовое насилие, и слепое следование за местным «старшим братом». И даже понимает, что «Крестьянин, которого я знала крепостным, был не тем крестьянином, каким он стал после освобождения. Он – не тот крестьянин, каких я видела в 1896 году. После 1905 года он еще раз изменился». Похоже только царская администрация этого не понимала.

Но «хождения в народ» закончились очень скоро. И следующие главы посвящены различного рода тюрьмам, суду, каторге и ссылке. Она стала первой в России женщиной-политкаторжанкой, открыто заявив на суде не только о своих убеждениях и о том, что она действительно состояла в подпольной организации, но и о том, что намерена продолжать! Это тоже показалось мне немыслимым – зачем так подставлять себя, какой в этом смысл? Но это было поколение людей, которые верили, что нужно открыто заявлять о своих убеждениях, считая это одним из способов пропаганды. Очень дорогостоящий оказался способ – хотя в газетах и стали называть их партией социалистов-революционеров, а не шайкой малолетних разбойников. Но все же и тут больше сказывалось юношеское неверие в то, что тюрьма и ссылка – это что-то очень долгое и серьезное.

«Нас этим не запугать! Мы знали, что нас ждет, что придется вынести. Наш долг идти вперед, а ваш – мучить нас!»«Мучения казались столь незначительными по сравнению с нашими возвышенными чувствами и свежей энергией молодости.» «Кто знает, что ждет меня в будущем? В будущем? Как будто я не убегу при первой возможности! Еще столько предстоит свершить! Мы сделали первый шаг. Остаться в их власти? Никогда! Я должна бежать».

Многие думали так же, но реальность оказалось очень суровой. Брешковская провела в итоге 22 года в тюрьмах и ссылках. А многие поплатились не только свободой. Только за время предварительного следствия (по делу по которому судили и Брешковскую) умерло или сошло с ума 107 человек из 300! Смертность на пути в Сибирь и во время жизни там тоже была немалой. Были и попытки бегства, но большая часть провальные – убежать было трудно и физически (огромные расстояния, незнание местности), и потому что местные часто сдавали за небольшое вознаграждение беглецов жандармам.

Помимо размышлений Брешковской о революции и социальном неравенстве меня привлекло в этой книге еще и описание положения женщин-узниц того времени. И политических, и обычных уголовниц. И по сравнению с мужчинами. Она пишет, что смертность среди мужчин была гораздо выше, но не только из-за того, что с женщинами мягче обращались (в предварилке так вообще очень жестко было – ей не давали мыться, очень плохо кормили, в камере было полно насекомых и т.д.) Но она считала, что:

«Тюремную жизнь женщины переносят легче вследствие их более гуманного отношения друг к другу. Они следят друг за другом и делают все, что в силах, чтобы чуть-чуть облегчить жестокое одиночество. Они делятся пищей, деньгами одеждой».

Но это, конечно, относится только к политическим. В одной из тюрем она была свидетельницей ада, в котором обитают обычные женщины-заключенные.

«Найда, пробыв смотрителем семь лет, стал диким зверем. Он ненавидел заключенных женщин, обращался с ними как с рабынями, безжалостно избивал их и держал в карцере до полного изнеможения. Женщина-узница – несчастнейшее создание в мире. Насилие, жестокость, оскорбления тюремщиков и собратьев заключенных унижают ее в крайней степени.»

Очень актуальная до сих пор тема – в системе угнетения соблюдается иерархия «цивилизованного» общества. Дворяне имели кучу привилегий и в тюрьме, но среди простых заключенных положение женщин было гораздо хуже – ее притесняют не только администрация тюрьмы, но и «собратья-заключенные». Так и среди самых беднейших и угнетенных всегда тяжелее всего приходилось именно женщинам.

Мне понравилось и еще одно забавное замечание, которое тоже до сих пор актуально. Вопрос о том, как одеваться волнует не только модниц. Женщины, которые связывают свою жизнь с политикой, тоже часто озабочены этом вопросом. Кто-то придерживается взглядов, что люди, преданные высоким идеалам не должны одеваться нарядно и дорого. А кто-то, как Варвара Ваховская, отвечает:

«Я слишком уверена в силе своего ума, чтобы бояться, что его испортит пурпурное платье.»

Еще одно замечание вызвало грусть. И тоже, увы, актуально до сих пор. В беде женщины в основном не бросают своих мужчин, чего нельзя сказать о последних.

«В большой комнате свиданий при тюрьме сидело множество посетителей, ожидая своей очереди. Здесь можно было увидеть плачущих матерей и бледных, с покрасневшими глазами, молодых жен. Отцы и братья приходили редко. Еще более редкими были визиты мужей»

Но у большей части мужей было алиби – они сидели вместе с женами. Хотя вернее сказать, что чаще жены шли за ними если не в подпольную организацию, так «свободными» женами на каторгу и в ссылку.Итог: «Тому, кто не осознает колоссальной ценности крестьянства, этого важнейшего слоя населения в государстве, тому, кто не знаком с историей зарождения и развития революционного движения в различных странах, „хождение в народ“, осуществлявшееся русской молодежью в 1873-75 гг., должно показаться либо трагикомическим инцидентом, либо бравадой, которая не принесла никаких реальных результатов. Это отношение, абсолютно ложное по своей природе, имело фатальные последствия».

Получилось, правда, что на и этих жертвах в том числе, вознеслись к власти потом так ненавистные Брешковской большевики. Книгу эту она писала в 1922 году, уже в эмиграции. Меня поразило, что она уже тогда понимала, что обещания большевиков дать крестьянам землю – обман, и что их обещания свободы обернутся еще большей несвободой, чем при царе. При том, что сама сожалела, что Керенский не проводил политику террора в отношении своих врагов. Так что думаю разница была бы не велика, если она, например, получила бы власть и не была в то время уже слишком стара, чтобы на что-то влиять. Хотя она до последнего верила в победу демократии в России и в российский народ. Ну может когда-нибудь и правда такое будет. Нам же действительно стоит изучать историю, причем с разных точек зрения, не зависимо от собственных политических взглядов или даже за отсутствием таковых, это просто очень интересно и проясняет многое и в дне сегодняшнем.

Разочаровала меня «бабушка русской революции». Что называется, ни о времени, ни о себе. Вроде бы стремится написать о недооцененных товарищах, но ничего кроме общих слов для них не находит. В итоге, получается только перечисление фамилий. О событиях пишет отрывочно, упуская важные моменты. (Сужу по описанию «процесса 193») Масса неточностей и умолчаний, делающих непонятным, что же вообще там происходило. Если читать только Брешковскую, то можно подумать, что ни «Народной воли», ни «Черного передела» вообще не было. А была только одна партия социалистов-революционеров чуть ли не с 60-х годов. Причем, про саму партию, про ее создание (чего я как раз ожидала) вообще ничего не пишет. Упоминает, что «пришлось много поездить» в период формирования, и все.

Обычно те мемуаристы, которые не фиксируют события во всей их полноте, много пишут о людях. В том числе о себе. О характерах, переживаниях, каких-то частных подробностях личных отношений. У Брешковской ничего этого тоже нет.

А ведь женщина-то выдающаяся. Придется читать о ней у кого-нибудь другого.