Екатерина Дроздова
Забытое письмо. Сборник рассказов
А в 1955 году у нас родилась дочка Зоя. Так и жили, мы с Валькой работали, воспитывали детей. А они у нас росли такие хорошие, Зоя послушная, весёлая, а Ванька хоть и сорванец, но надежды мы на него возлагали большие. Ловкий, смекалистый, красивый, так напоминал он мне брата Толика. Всё Ваньке было интересно, с людьми он сходился легко, всегда хотел быть самостоятельным, не слушал не чьих советов, и ничего, и никого он не боялся. Я хвалил в нём эту самостоятельность, считал, что настоящий мужик таким и должен быть.
И окончив восьмилетку, наш Ванька уехал в Ленинград. Выдержал там экзамены в строительный техникум. Сейчас ни за что не отпустил бы его, но тогда я не о чём и не помышлял, и всё поначалу шло хорошо. Ванька часто писал письма, рассказывал об учёбе, о друзьях, о том, как ему хорошо в Ленинграде и интересно. Каждое лето сын приезжал к нам в гости, привозил подарки из города, особенно баловал Зою. Я очень за него радовался. А дальше письма от Ваньки стали приходить реже, да и писать он стал как-то чудно. Откуда только слов таких нахватался, уголовщина какая-то? Но внимания на это я не обращал, больше вчитывался в слова «получил диплом», «работаю на стройке».
В 1972 году окончила школу и уехала в Москву, учиться в медицинский институт, дочка Зоя. Скучно мне тогда стало. Дети разъехались, Валька всё больше времени проводила в школе, куда же деваться мне? Тогда-то я снова и потянулся к проклятой бутылке. Только года через два смог остановиться, и решил отправиться в Ленинград, навестить Ваньку. Хорошо жил мой сын, встретил меня на машине. Жил хоть и в маленькой, а всё-таки своей комнате, одет был, как артист и такой статный, красивый, с виду и не скажешь, что простой строитель. Правда, о работе своей ничего не рассказывал, как я не спрашивал. А ещё помню, как приходили к нему какие-то люди. Странные люди, по имени друг друга не называли, всё кличками какими-то кликали, как собак. И разговоры вели тоже странные, ничего из слов их понять я не мог. А Ванька мой рядом с ними так сильно менялся. Не узнавал я тогда в этом злобном, колком на язык парне своего сына. С тяжелым сердцем уезжал я из Ленинграда. С тяжелым сердцем расставался со своим сыном. Как будто прощался с ним навсегда. К большому горю моему, не подвело меня, хоть и потрёпанное, но любящее, отцовское сердце.
Через год мы получили известие о смерти сына. В официальных бумажках было написано, что Ванька наш погиб из-за несчастного случая на работе, сорвался с крыши строящегося дома. Да только из близких друзей его, никто в это не верил. На поминках многие вспоминали, что у Ваньки моего вышла ссора с какими-то уголовниками, они-то и сбросили его с крыши. И ведь только тогда я понял, что это за люди к нему приходили и откуда у моего сына, простого строителя, и комната своя и автомобиль.
Как я не пытался, но ничего никому доказать не смог. В милиции меня даже слушать не стали, ведь доказать все эти слова мне было нечем. Пережитое мной горя нельзя описать никакими словами. Уже ничто не могло вернуть меня к прежней жизни, и даже рождение внучки в день смерти сына не могло меня утешить. И тогда я сорвался по-настоящему. Пить стал безбожно, сам себя не помнил. Вот говорят пьющий мужик русский. Оно и правда. А почему, никто и не спросит никогда. Да и не объяснить этого. Вот только ноет сердце от бед таких, какие всем нам пережить доводилось, а лекарства нужного от боли этой нет.
Года три я тогда прожил, как в бреду. Трудно было остановиться, но всё-таки сумел, отдал замуж дочку за отличного парня, и даже какое-то время жил с ними в Москве. Но в 1980 году, по долгу службы зятя они переехали в Казахстан, и опять показалось мне, что остался я совсем один. И, то ли, от скуки, то ли от чего-то ещё, я снова принялся за старое. А однажды оглянулся вокруг, жизнь-то почти вся прожита, а, что у меня есть? Ни гроша за душой. Да, что там деньги, когда даже и страны, той в которой мы жили, не стало.
Вот так и доживаем мы с Валькой вдвоём, подбадривая себя надеждами, что скоро приедут к нам в гости дочка с зятем и внуками, которых мы до сих пор ни разу и не видели.
П.С. О сестре Зойке я так ничего и не узнал. Официально, до сих пор, она считается пропавшей без вести.
III.
Как часто за работой, домашними хлопотами, встречами с друзьями, разъездами по миру мы забываем о самых главных людях, о самых важных людях, давших нам жизнь. Боровшихся за эту, такую естественную, возможность нашего появления на свет.
Как часто мы думаем, что всё ещё успеем. Успеем спросить, поговорить, узнать. Как часто мы откладываем на потом самый главный для нас разговор. Оправдываем себя более важными на сегодня делами и заботами, и вдруг с удивлением осознаём, что спрашивать уже некого. И, что важнее этого разговора ничего нет, а мы не смогли этого вовремя понять. И, что о наших родных мы узнаём из СМИ. Узнаём, что редактор районной газеты оказался ближе и внимательнее родных детей и внуков. И, что самые главные вопросы – кто мы, откуда мы, остались без ответа. И вдруг, поняв важность своего происхождения, начинаем по крупицам собирать историю семьи, историю жизни родных нам людей и неожиданно для себя узнаём, что истории эти, на первый взгляд такие обыденные и простые, сравнимы с подвигом. Подвигом длинною в жизнь. Жизнь, где победа во всём и за всем: за нашим рождением, свободой, за заводами и плотинами, за полями и фермами, за книгами и картинами, за городами и областями, за всем к чему мы прикасаемся руками, что видим и слышим, за нашими улыбками и чистым смехом.
Только теперь я стала задавать себе один простой и одновременно очень сложный вопрос, а мы смогли бы?
