Екатерина Михайловна Шрейбер
Надана
Глава 4. Пророчество шаманки
22 июня 2015. Красноярск
– А вот и Енисей-батюшка.
Саша вынырнула из сна и поняла, что они подъезжают к Красноярску.
– Я что, проспала полдороги? Кошмар… – пробормотала она и впилась взглядом в широкую мощную реку, которую любила с детства. Она не была здесь двадцать два года. Что ждёт её в этом городе? Болезненные воспоминания? Новые открытия? Потери? Сумеет ли она ответить на вопросы, которые мучали её отца?
– Потерпи, осталось совсем немного, и сможешь нормально выспаться.
– Миш, это ты провёл за рулём тринадцать часов, а не я. Отдохнуть надо тебе.
Автомобиль пересёк мост через Енисей, въехал в спальный район на окраине Красноярска и остановился перед уставшей пятиэтажкой, построенной во времена Хрущёва, где их ждала арендованная двухкомнатная квартира.
Они никогда не экономили на технике и снаряжении, но бытовой комфорт в экспедициях давно перестал иметь какое-то значение. Есть крыша над головой, чистые постели, продукты в холодильнике – и ладно.
Пока Саша была в душе, Миша сходил в ближайший магазин, купил и сварил пельменей. Утолив голод, она откинулась на спинку дивана и по-деловому заявила:
– Завтра в двенадцать встречаемся с Лиходеевым, допрашиваем по полной программе, потом набираем картинку: снимаем фотоархив, письма, городские виды. Думаю, до отлёта успею показать тебе местные красоты: Столбы, остров Татышев.
– Ты же не веришь во всю эту чушь с предсказанием шаманки?
Саша не верила. Но тон писем Лиходеева, пропитанных ностальгией и искренним волнением за друга, был самым серьёзным. И отец хранил их всю жизнь, значит, берёг, дорожил.
– Я никогда не замечала за папой склонности к мистицизму. Он ценил честность, труд, альтруизм – вещи, понятные любому советскому человеку. Поэтому я и хочу встретиться с этим Степаном Ефремовичем, чтобы понять: то ли старик давным-давно выжил из ума, то ли их действительно связывал какой-то… хм, необычный опыт.
– Ладно. Главное, что завтра я высплюсь. Остальное – дело техники.
– Ага, техники. Дело меня! И тебя, чего уж там.
Миша допил бутылку холодного пива, блаженно улыбнулся и сказал:
– Посуду моешь ты.
– Ой, можно подумать, я не знаю! – Саша закатила глаза. – Иди уже отсюда.
Миша всегда заботился о ней, но и она старалась не отставать. Иногда ей казалось, что они ведут себя как семейная пара, которая много лет прожила в любви и согласии. Эта мысль вызывала в душе отзвук тоски и радости, но никогда не задерживалась надолго. После разрыва с Виком она и представить себе не могла, что когда-нибудь снова соберётся замуж.
***
Степан Ефремович назначил встречу в модной кофейне в центре города. Едва оказавшись внутри, Саша увидела его сидящим за столиком с чашечкой эспрессо в руке. Зачёсанные назад седые волосы, пронзительный взгляд голубых глаз, шёлковый шарф и строгий пиджак делали его похожим на Энтони Хопкинса. Саша почти расстроилась – она надеялась встретить выжившего из ума старика, в россказни которого не придётся верить, а не мудреца.
– Добрый день, Степан Ефремович. Я Александра Иванова. – Пожав сухую руку, Саша присела за столик напротив. – А это мой друг и коллега Михаил Шишкин.
Лиходеев не кивнул и не улыбнулся. Ответил на рукопожатие и пристально посмотрел ей в глаза.
– Очень рад повстречать вас, Александра Петровна. Вы так похожи на отца.
– Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились.
Он сделал неспешный глоток кофе, медленно поставил чашку на стол и начал рассказ.
– Мы преподавали на одном факультете, и между нами не было больше ничего общего. Ваш отец, на десять лет меня старше, был горячим, увлечённым наукой и жизнью романтиком, а я – зелёным, не знавшим жизни скептиком, занудой и человеконенавистником. – Лиходеев изящно усмехнулся. С такой харизмой из него действительно бы вышел хороший актёр. – Но нас объединил интерес к Тунгусскому метеориту и эта экспедиция, которая закончилась совсем не так, как мы могли себе представить.
Тайга, знаете ли, ошелушивает всё напускное и ненастоящее, позволяет увидеть, каков человек на самом деле, и я благодарен судьбе, как бы пафосно это ни звучало, за то, что мне удалось провести там, в компании стольких достойных людей, а в особенности вашего отца, трудные, но прекрасные месяцы. Конечно, мы были молоды. Вы решите, что я на старости лет впал в ностальгию и сентиментальность, но ошибётесь. В тайге нет никакой романтики. Холод, жара, комары, медведи, голод, травмы, усталость, смерть… Если внутри пусто, ты сбежишь оттуда на следующий же день.
Я могу долго об этом говорить, но вы ведь не за этим приехали? Спрашивайте. Вы же журналист.
– Я прочитала ваши письма к отцу. Они остались после его смерти среди документов и фотографий. И, конечно, меня заинтересовали некоторые моменты, о которых вы писали. Дело в том, что отец всегда хотел узнать что-нибудь о своей матери. Кем она была, почему бросила его. И именно эту тему вы обсуждали в письмах…
– О, именно это и случилось там. Кое-что, связанное с его матерью. И не только.
– Расскажете?
– Разумеется. Только закажу ещё чашечку кофе. И вы присоединяйтесь, молодые люди. Здесь подают лучший кофе во всём Красноярске.
– Вы не будете возражать? – спросила Саша, когда Миша достал камеру.
Степан Ефремович улыбнулся, кивнул и чуть развернулся к окну, чтобы на лицо лучше падал свет. Хоть сейчас на сцену.
– Я большой любитель фотографии, – объяснил он, заметив Сашино удивление. – А между фото и видео не такая уж большая разница. Что ж, скажите, как будете готовы.
Через несколько секунд Миша поднял большой палец, и Лиходеев, глядя на Сашу, заговорил.
– Я был совсем молодым, когда мы поехали туда. Двадцать два года, только закончил институт, только начал работать на кафедре. А Петя опытный преподаватель, кандидат наук. Всё вышло случайно. Как-то раз мы гоняли чаи в деканате, и кто-то сказал, что в зону падения Тунгусского метеорита собираются знакомые ребята из Томска. Слово за слово, все тоже засобирались. Но в конце концов из всех, кто болтал языками, поехали только мы с Петей. Он, можно сказать, взял меня под крыло, чем я жутко гордился.
Начались сборы, потом – долгожданная поездка. До Ванавары что сейчас, что тогда добраться было непросто – только на самолётике. А уж до места падения метеорита, предполагаемого падения, – и подавно: или на лодке, или пешком, или на вертолёте.
В тот год собралось много самого разного люда. Студенты и учёные, парни и девушки, люди молодые и посолиднее. Как оказалось, совсем не важно, сколько тебе лет и какая у тебя профессия, гораздо важнее, что ты из себя представляешь как личность. Мы сразу попали под крыло томской комплексной самодеятельной экспедиции под руководством Гены Плеханова. Простите, Саша, я могу много и долго говорить. Вы меня останавливайте, если что…
Так вот, в нашей команде была Галя Новосёлова, аспирантка геологического факультета. Не уверен, что вы слышали о ней, но, мне кажется, должны услышать. Бойкая, фигуристая девушка, моя ровесница. Как сейчас помню: светлые до невозможности, то ли серые, то ли голубые глаза на пол-лица, короткие, вечно торчащие в разные стороны волосы ярко-медного цвета и большой подвижный рот, который отражал всё её эмоции. Они с Петей сразу по какой-то причине схлестнулись, почти поссорились – и это едва успев познакомиться. Мне сначала показалось это смешным ребячеством, но потом я понял.
Галя утверждала, что в небе над Тунгуской взорвался инопланетный космический корабль, а причиной пожара и вывала деревьев на такой огромной площади был ядерный взрыв – в её защиту хочу сказать, что тогда это была одна из самых популярных версий, – а Петя спорил с ней до хрипоты, доказывая, что это метеорит, и учёным стоит только найти его следы на земле, чтобы развеять все эти мифы. Мы и искали.
Брали пробы грунта, проще говоря: копали и таскали землю – потом её сушили, просеивали, рассматривали под микроскопом. Наличие в земле большого количества магнетитовых шариков космического происхождения могло говорить о том, что в этом районе действительно взорвался метеорит. Мы, историки, были здесь просто чернорабочими, ребятами, которые могут держать в руках лопаты, копать, таскать тяжелые мешки и чётко выполняют команды вышестоящих «чинов»: физиков, химиков, геологов. Но «у наших ног расцветали легенды», поэтому мы терпели. И даже получали удовольствие.
Что ж, я опять отвлёкся… Галя и Петя, я понял это очень скоро, неслучайно встретили друг друга в эвенкийской тайге. Они, несмотря на разность, были чем-то неуловимо похожи. Своей страстностью, чистотой, искренностью. И, конечно, между ними не могло не возникнуть сильных чувств. Это было заметно всем и сразу.
Но всё было непросто. Не прошло и недели, как Петя начал странно себя вести. Замкнулся, стал надолго уходил в лес, ни о чём не рассказывал, хотя я и так и сяк пытался к нему подобраться. Думал, что он переживает нагрянувшую влюблённость в Галю. Однажды вечером мы сидели у костра, попивая чай из кружек, один из товарищей пел песню собственного сочинения, и было в этом что-то, царапающее душу. А слова я, представляете, до сих пор помню…
Много дорог прошли мы
По голубой планете,
Сколько еще осталось
В жизни пройти дорог?
Сядем к костру, ребята,
И помолчим немного,
И расцветут легенды
Прямо у наших ног. 3
Петя вдруг, не докурив сигарету, бросил её в огонь, подскочил и рванул куда-то в лес, словно за ним гнался сам дьявол. Я насторожился, ведь отлучаться в темноте от лагеря опасно. Пришлось догнать его, хотя я чувствовал, что ему хочется побыть одному.
– Стёпа, я не могу так больше! – Он едва сдерживал слёзы. – Она приходит ко мне каждую ночь.
– Галя?
– О чём ты? – Он перестал плакать и начал смеяться. Дико, несуразно. – Галя? Если бы! Моя мать. Мать, которую я никогда не знал. Она бросила меня в роддоме, когда мне было несколько дней, я не мог её запомнить, но, видишь ли, в чём дело… Она мне снится. Здесь. Каждую ночь я вижу женщину, которая держит на руках туго спелёнутого младенца и тихо, сбиваясь на рыдания, поёт ему колыбельную. Слов не разобрать. Да они и не русские. А потом кладёт его в кроватку и уходит. Уходит в неизвестность. Я чувствую её страх, отчаяние, боль, ненависть, как будто я – это она, и эти чувства разрывают мне сердце. В то же время я осознаю, что я – это ребёнок, которого она держала на руках и который оказался совершенно один в этом мире. Я оказался один. Один навсегда. До самой смерти.
Он был в горячке, почти бредил. Прислонился спиной к сосне, снова заплакал. Что я мог сделать? У меня язык прилип к нёбу. Я решил, что Петя сошёл с ума. Мне было жаль его и одновременно стыдно.
В этот момент около нас появилась Галя. Я даже вздрогнул от неожиданности. Она, конечно, слышала, что он говорил. Молча взяла его за руку и повела в сторону лагеря. И он, забыв обо мне, последовал за ней, как ягнёнок на заклание. Не знаю, что такого сказала и сделала Галя в ту ночь, но больше они не расставались. Почти до самого конца экспедиции.
Наверное, я ревновал к этой Гале. Она настолько обворожила его, что он полностью принял её сторону. Нет, версию о крушении космического корабля Петя по-прежнему отвергал, но больше не высмеивал её далёкие от науки взгляды. Он говорил, в те короткие моменты, когда мы ещё общались, что Галя обладает удивительной интуицией и мифологическим мышлением. Что бы это ни значило, он восхищался ею, был благодарен и, конечно, по уши влюблён.
Большую часть времени они проводили вместе: ходили на изыскания, копали землю, брали пробы грунта. Галя работала наравне с мужчинами, не отходя от Пети ни на шаг. Скоро все привыкли к этой парочке и даже перестали посмеиваться. Так прошли пять недель, дело приближалось к осени, нужно было возвращаться домой.
Незадолго до отъезда Петя с Галей пропали. Их не было целый день, но никто кроме меня не переполошился. Мало ли, захотели уединиться. Когда вечером они вернулись в лагерь, Галя была нездорово оживлена: болтала, шутила, словно хотела отвлечь внимание на себя, Петя же, напротив, никого не замечал и ни с кем не общался.
Я решил, что они поссорились. Подошёл к нему, спросил, как дела. Он не ответил, только посмотрел странным тёмным взглядом, отвернулся и ушёл. А на следующий день сам отвёл в сторону и всё рассказал.
Оказывается, Галя прознала, что неподалёку есть стойбище эвенков, среди которых живёт старая шаманка, и потащила туда Петю, чтобы та избавила его от навязчивых сновидений и ответила на мучившие вопросы. Шаманка действительно совершила какой-то обряд. Я сейчас, конечно, не вспомню дословно, всё-таки полвека прошло… но она сказала, что Петя не зря пришёл сюда – он связан с этим местом.
«Всё началось, когда упала звезда. Всё закончится, когда сюда придёт та, что ещё не родилась. Она свяжет разорванные нити, и ты обретёшь покой. Но если хочешь, чтобы это случилось, откажись от своей любви».
Эти слова поразили Петю больше всего. Мне было больно на него смотреть. Несколько дней он ходил по лесу, как умалишённый. А потом сказал мне, что ему перестали сниться кошмары. К счастью, скоро экспедиция закончилась, и мы вернулись в Красноярск.
Лиходеев замолчал. Саша продолжала сидеть, не шевелясь. Оказывается, она плохо знала отца, по крайней мере, каким он был и чем жил в молодости, до встречи с её матерью. Это было ошеломительно, словно кто-то выбил у неё из-под ног землю, и тело зависло в воздухе.
Только сейчас она заметила, как сильно утомлён Степан Ефремович: лицо побледнело, глаза потухли, руки начали чуть подрагивать. Но остался ещё один вопрос, который нельзя было не задать.
– А что случилось с Галей?
Степан Ефремович отвёл взгляд и отрешённо ответил:
– Петя бросил её в последний день в Ванаваре. И я не знаю почему. То ли поверил в пророчество шаманки, то ли разлюбил. Она уехала домой, в Томск. А на следующий год, когда мы снова собирались в экспедицию, узнали, что она повесилась.
Он отказался ехать… Видимо, не хотел вспоминать прошлое. Я же чувствовал себя виноватым. Как будто в ту ночь, когда он рассказал мне о своих кошмарах, я должен был поддержать его, но не поддержал, и только поэтому он сошелся с Галей. Хотя, конечно, это не так. Ни от меня, ни от кого другого тут ничего не зависело.
Мы перестали общаться. В институте лишь сухо здоровались, делая вид, что нас ничего не связывает. Потом я надолго уехал в Москву… Но та одна-единственная экспедиция что-то сделала со всеми нами. Не знаю, почему я до сих пор вспоминаю её как одно из важнейших событий в жизни. Не знаю, почему до сих пор не могу избавиться от чувства вины, досады и… какого-то потаённого ужаса. Словно тогда, пятьдесят лет назад, стал свидетелем чего-то необъяснимого, хотя в необъяснимое я никогда не верил.
Поэтому я и написал эти письма. Хотел восстановить дружбу, помочь Пете. И себе. Но не получил ни одного ответа. А когда вернулся в Красноярск, узнал, что он здесь больше не живёт.
Вот и всё, что я могу вам, Александра, рассказать. Не знаю, к добру или к худу.
***
Саша стояла на набережной, облокотившись на парапет, и смотрела на течение Енисея, кажущееся обманчиво спокойным с такого расстояния. Когда-то давно отец подвёл её маленькую к берегу и, крепко держа за руку, заставил сделать несколько шагов в воду. Она тут же почувствовала, как холод сковал тонкие лодыжки и потянул куда-то в сторону.
– Он хочет утащить меня?
– Енисей – очень сильная река. Он может утащить любого. Ты должна это знать и всегда быть осторожной, особенно когда меня нет рядом. Но сейчас не бойся, детка. Я с тобой и не позволю ему.
Саша вздрогнула, когда Миша накинул ей на плечи свою джинсовку. И только тогда почувствовала, что с реки дует пронизывающий, совсем не летний ветерок, а она уже чёрт знает сколько времени стоит в одной позе.
На горизонте в сизой дымке виднелись сопки, по обоим берегам, тоже подёрнутые смогом, тянулись к небу новенькие высотки, по мосту, минуя пролёты один за другим, неслись автомобили.
– Я не верю, что отец мог так поступить. Бросить любимую девушку после слов какой-то шаманки? Полный бред. Он был самым добрым, самым заботливым человеком из всех, кого я знала.
– Каждый имеет право на ошибку. И твой отец тоже. Он ведь не был каким-то там суперменом, – сказал Миша и грустно усмехнулся.
– Ты не понимаешь! Он бы всю жизнь мучился чувством вины! Но он никогда не рассказывал мне об этом, даже не заикался. Я бы знала, если бы эта история действительно произошла в его жизни.
– Саш, это когда случилось? Лет за двадцать до твоего рождения? Зачем ему рассказывать тебе такое? Я бы своей дочери никогда в таком не признался.
– У тебя нет дочери. Нет такой дочери, как я. Ты не можешь знать.
– Прости, я знаю, что ты единственная и неповторимая, но всё же. Как бы жестоко это ни звучало, не стоит боготворить отца.
Саша резко развернулась.
– Я одного понять не могу. Почему, ради чего он бросил Галю? Что за дебильное пророчество ни о чём? Разве оно того стоило?
Миша отвернулся от ветра и ответил вопросом на вопрос:
– Останься он с Галей, ты бы не родилась на свет, разве не так?
Глава 5. Заклятое место
Апрель 1927 года. Тунгусская тайга
Подброшенное в огонь полешко быстро занялось и, выпустив вверх сноп быстрых игривых искр, запылало ровно и жарко. В чуме было тепло, а снаружи весна сражалась с зимой. То одна одерживала верх, то другая. Ещё вчера из-за метели не видно было дальше соседнего дерева, а сегодня солнце жарило так, что снег покрылся блестящей гладкой корочкой, и сырость начала проникать во все щели, лезть за шиворот, заставляя ёжиться и плотнее кутаться в хэгилмэ4 из оленьей шкуры.
Надана поправила закопчённый до черноты чайник, подвешенный на треноге над очагом. Сейчас уже быстро закипит. Дед Юргин ждал горячего отвара из сушёной чаги и листьев брусники, прежде чем приступить к варёному мясу. Как только он насытится, поест и она.
– Завтра идём в Ванавару, дочь. Надо успеть до распутицы, – сказал он, принимая из её рук дымящуюся металлическую кружку и щуря от предвкушения узкие старые глаза.
Надана была его внучкой, но дед всегда обращался к ней только так: «дочь». Её мать умерла родами, а через семь лет от хвори, которая забрала к предкам так много тунгусов, что чумы с мёртвыми до сих пор стояли в тайге, ушёл отец. У девочки не осталось никого, кроме деда. Он растил её, учил ухаживать за оленями, ездить верхом, готовить еду, охотиться, лечить травами и делать всё то, что умел сам. Без женского пригляда Надана выросла диковатой, упёртой, смелой и совсем не приспособленной к жизни среди людей, потому что большую часть времени они с дедом и десятком оленей кочевали с одного пастбища на другое, жили в тайге, лишь иногда заглядывая в факторию, чтобы пополнить запасы соли, чая, муки.
Она почти не помнила родителей и не скучала по ним. Но знала, что появилась на свет в самый страшный день, какой пережил её дед, прадед и прапрадед, а возможно, и все поколения тунгусов от начала времён. В то утро по небу пролетела звезда, но не упала, а взорвалась, опалив тайгу смертоносным огнём. Погибли олени, люди, деревья. Её несчастная молодая мать, которая пошла по грибы, оказалась сражена этой небесной силой, и только чудом не погибло дитя в её чреве.
Дед Юргин рассказывал, что, когда нашёл свою дочь лежащей на спине среди выжженного леса и увидел копошащийся красный комочек между её ног, он упал на землю и закричал. Он не знал, что произошло, как Надана сумела выжить, но сразу решил, что бог Агды смилостивился над девочкой и наделил её особой силой.
– Ты будешь жить долго. Выживешь там, где другие согнутся и уйдут под землю. Похоронишь всех, кого знала. И уйдёшь тихо. Там же, где появилась на свет. Это твой дар. И твоя ноша. – Так любил повторять дед, особенно когда Надане нездоровилось.
В детстве она внимала его словам, а потом начала злиться и не могла понять причины. Пожалуй, ей перестало хотеться быть особенной. Куда приятнее оказаться частью чего-то большего, чувствовать себя связанной с другим людьми, а не отрезанной от них.
Над чумом, в просвете между высоченными елями виднелось чёрное по-весеннему ветреное небо, на котором мерцали сотни больших и маленьких звёзд. Надана втянула ноздрями холодный сырой воздух и прикрыла глаза. Скоро запахнет журчащими ручьями, прелой травой, топким болотом. Но пока ещё стоит зима.
Завтра им предстоят сборы и долгий переход, но в Ванаваре она сможет сходить в баню, прогреться, соскоблить с тела грязь, увидеть людей. В свои девятнадцать зим Надана жаждала лиц, голосов, историй. Она бы никогда не призналась деду, как мечтает о другой жизни, той, которой у неё никогда не было, но о которой она смутно догадывалась. Ведь мир огромен, и за пределами тайги есть столько всего интересного, что и за целый век не изучить. Но когда-нибудь…
Надана больно ущипнула себя за запястье. Нельзя об этом думать. Сейчас она здесь. Она и дед, которому нужна помощь. Он стал плохо видеть и медленнее двигаться, пропадёт без неё. А что будет потом, одному эксери5 известно.
***
Фактория выросла на высоком берегу быстрой Подкаменной Тунгуски, которая делала здесь изгиб, на большой широкой поляне, отвоёванной у леса. Одинаковые бревенчатые избы стояли рядом с чумами. Над головой курился дымок, пахнущий теплом и уютом, под ногами чавкал мокрый снег, превращённый в кашу ногами местных жителей, копытами лошадей и оленей.
Здесь проживали шесть семей русских и тунгусов, но в уляпкун6* в Ванавару приходили охотники, чтобы продать пушнину и купить необходимые товары. Дед Юргин хотел похвастаться богатой добычей. Одних лисьих шкур, которые стоили в шестнадцать раз дороже беличьих, у него собралось немало, да и на белок зима была удачной. Но главное – удалось добыть несколько сиводушек, за которых можно было выручить больше всего денег.
Надану мало волновали торговые дела. Ей хотелось впечатлений. После тайги, которую она любила всем сердцем и считала своим домом, фактория казалась чем-то странным, непривычным, но жутко любопытным. Несмотря на то, что они приходили сюда не меньше трёх раз в год, каждый раз Надана испытывала радостное волнение, как будто ожидала чего-то необыкновенного.
Едва ступив на порог избы, где располагалось акционерное общество «Сырьё», она поняла: что-то происходит. В воздухе было разлито возбуждение, суета, нервозность. Сидящий за конторкой завфактории Ян Алексеевич оживлённо разговаривал с худым мужичком в круглых очёчках и каракулевой шапке, явно неместным.
Надана прислушалась и поняла, что в Ванавару прибыли люди из столицы. Они хотели отыскать Тунгусский метеорит.
***
– Заклятое место… Зачем тебе туда? Сам сгинешь и на нас навлечёшь беду. Никто тебе не поможет, возвращайся обратно, – тихо, но ворчливо пробурчал пожилой тунгус.
Надана не успела вывернуть из-за угла избы, как услышала разговор приехавшего в Ванавару люче7** с кем-то из местных. Слухи расползлись быстро, как туман по утру, и она уже знала, что фамилия русского – Кулик, прибыл он из Ленинграда и разыскивает упавшую в тайгу звезду, ту самую, которая погубила мать Наданы.
Девушка замерла, прижалась к бревенчатой стене и прислушалась. Стрельнула глазами вокруг – вроде никто не видит. Уж очень ей стало любопытно, что ответит люче.
– Так уж и никто? Я шесть лет готовился, тыщу вёрст проехал, чтобы что? Повернуть назад? – Резкий голос, сильный. Такой человек не отступит, даже если будет ошибаться. До смерти себя замучает, другими пожертвует, но не отступит.
– Нельзя, заклятое место. Шаманы не велят. Горе будет.
– Да слышишь ли ты меня, брат? Я ищу метеорит. Камень, который упал с неба девятнадцать лет назад. Его нужно найти. Государству нужно. Науке нужно!
– Лес большой. Приходи, уходи. Не страшно. Но туда – нельзя. Не вернёшься прежним.
– Ну тебя! Найду кого посговорчивей!
Надана не успела отскочить в сторону, когда Кулик вынырнул из-за угла и чуть не сбил её с ног.
– Эй! – с досадой бросил он и поспешил дальше.
– Стой! – приглушённо крикнула она ему вслед, догнала и дёрнула за рукав. – Тебе нужно в лес? Я проведу.
Сердце стучало в груди, как молот по наковальне, когда он обернулся и остановил на ней пронзительный взгляд. Надана не успела подумать, прежде чем эти слова вырвались из её рта. Да, она знала все тропы в тайге, могла отвести туда, где лежат мёртвые деревья, и указать на большой чёрный камень, растущий из болота. Но дед её ни за что не отпустит, и сам не пойдёт. Туда нельзя, правду сказал Кулику тунгус. Только вот возможности помочь люче из столицы, провести с ним бок о бок несколько дней, послушать его рассказы о мире, науке и государстве ей больше может никогда не представиться.
– Да что ж за напасть! То невежда, то девка… Пусти, – раздражённо ответил Кулик и размашисто зашагал в сторону избы кузнеца.
Июнь 1927 года. Ванавара
Надана видела, как над чумом клубится чёрный дым. Хищный, губительный, готовый в любой момент проникнуть внутрь, скользкой струйкой стечь к очагу, а потом заполнить собой всё пространство. Задушить, погубить, уничтожить. Это не дым от огня, который согревает и спасает. Это злой дух.
– Уйди! – Надана подняла глаза, глядя в кусочек неба среди дымового прохода, пытаясь отогнать то, что наползало и хотело отобрать у неё деда. Но это не помогало. Небо всё так же было во власти тёмных туч, холодной мороси, тревожных ветров и голодного, жадного до крови зла.
Дед Юргин, укрытый шкурами, метался из стороны в сторону. То раскрывался, горя огнём, то закутывался, дрожа в ознобе. Варвара, местная знахарка, дала отвар из осины, велела поить утром, в полдень и на ночь, но старик всё равно бредил, не узнавал внучку, ничего не ел.
Не готова ещё Надана остаться одна. При мысли об этом на глазах выступали злые слёзы. Она размазывала их по лицу грязной рукой, чувствуя, как тает жир на щеках. Дед так давно не поднимался с лежанки, что надежды не осталось. Ни шаман не помог, ни Варварины травы. Слёзы хлынули пуще прежнего.
– Не пущу… Не пущу… Не пущу…
Она заговаривала беду, болезнь, одиночество, страх, вцепившись в рукав единственного родного человека на этой земле.
Как же так получилось? Почему у других – куча братьев и сестёр, матери, отцы, деды, бабки… Дети. Младенцы, которые тянут молоко из груди, опустошая и одновременно наполняя. Мужья – защитники, добытчики. Что будет с Наданой, если она останется одна? Кто возьмёт её в жены? Где она сможет преклонить голову без страха?
Образ худого странца в круглых очках возник перед её взором. Рыдания прервались. Вот, кто мог спасти, показать путь. Но он едва взглянул на неё. Отмахнулся. Нашёл другого проводника. Ушёл в тайгу.
А ведь ей не нужно было его денег! Она была бы рада только уехать с ним. Пусть не в столицу, но в какой-то город, где есть школа. Выучиться читать и писать.
Дальше Надана боялась мечтать. Иногда ей снилось, что она лечит людей. Не травами и заговорами, а блестящим металлом, белыми порошками и прозрачными жидкостями. В эти моменты она чувствовала себя одновременно невесомым облачком и крепким деревом, уходящим корнями в самую глубину земли. Сердце обмирало. Она никому не рассказывала о картинках, которые помимо воли возникали в голове. Да и некому было. Но если дед умрёт, они завладеют ею, и чем всё закончится, никому неизвестно.
– Эй, девчонка! Подь сюды!
Вход в чум распахнулся, и Надана увидела незнакомое грязное лицо люче. Он явно чего-то хотел от неё.
Люче представился Кириллом Иннокентиевичем Меркуловым. Сказал, что вместе с другом хочет попасть туда, где упал метеорит. Им нужен проводник, и они готовы заплатить деньгами.
Надане он не понравился. От него воняло кислым потом, водкой и ложью. Едва он начал произносить собственное имя, глядя куда-то за её спину, а потом сбивчиво объяснять цель похода: прикоснуться к тайне, одним глазком взглянуть на большой чёрный камень среди болота – она поняла, что мужик врёт. Но о чём именно, не разгадала.
– Мне сказали, ты родилась в тот день, когда упала звезда, и знаешь точное место. Ну вот. У тебя вроде дед больной? Деньги не помешают. Купишь лекарства. Водки купишь. Да ещё на цацки останется. – Рот Меркулова изогнулся в улыбке и обнажил чёрные зубы. Пахнуло падалью. Надане казалось, что он похож на мелкого хищника. Злобного и трусливого. Только любое зверьё посимпатичнее будет. – Но пойти надо так, чтобы не наткнуться на лагерь Кулика.
Кулик ушёл из Ванавары в конце апреля, больше месяца назад, и то была его третья вылазка. Надана не знала, куда он пошёл и где находится сейчас, но даже если они пойдут по следам экспедиции, она сумеет сделать так, чтобы остаться незамеченной. Только вот почему люче боится своего сородича? Недоброе замыслил, не иначе.
Соглашаться или нет? В груди трепыхалось что-то похожее на птицу, пойманную в силок. Хотелось вытолкать его из чума, навсегда забыв противный запах мужика и его кривую ухмылку, но ноги будто приросли к земле. Когда ещё ей предложат деньги? Ей, а не деду?
«Дед. Он слишком слаб, как его оставить? Варвара поможет. Надо договориться, объяснить. И нужно найти кого-то, кто присмотрит за оленями, пока я хожу в тайгу».
– Будьте готовы к рассвету, – сказала она и почувствовала, как сердце раскололось надвое.
Меркулов довольно подмигнул и отправился восвояси.
И тут же её замутило, закружило голову, а земля поплыла, точно быстрые воды реки. Надана зажмурилась, сжала кулаки, чуть согнула ноги в коленях.
«Стою твёрдо. Вижу путь. Иду вперёд».
Она повторила слова, которым научил её дед, когда становилось худо, снова и снова, а когда наваждение растаяло, глубоко вдохнула, глянула в небо и успокоилась.
Ясная, холодная ночь обещала быть бессонной, но важной. Надана поведёт незнакомых русских туда, куда они хотят. Получит деньги и уедет отсюда. Никакой Кулик ей не нужен.
Спустя неделю. Июнь 1927 года. Тайга в окрестностях Ванавары
Надана шла медленно, размеренно, покачиваясь из стороны в сторону. Тропа под её ногами то появлялась, то исчезала, но ей было всё равно. Она падала, лежала без движения, смотрела в тусклое, подёрнутое дымкой небо, удивлялась: «Где же солнце?» Потом вставала и снова шагала вперёд. Она не видела дороги, не узнавала знакомые места, и только ноги, словно повинуясь чужой воле, перемещали её измученное тело в пространстве.
Не было ни боли, ни страха. Лишь пустота. Серая, безжизненная, обволакивающая, как туман, как дым затухающего костра. В ней таяли воспоминания и мысли. Почему она здесь? Куда идёт? Лишь желание выжить вело её куда-то вперёд.
Ночь сменяла день. Когда силы заканчивались, Надана садилась, прислонившись спиной к широкому стволу сосны или лиственницы и закрывала глаза. Она думала: придёт зверь, съест её, и она станет кучкой обглоданных костей, которые сначала пропечёт солнце, потом умоют дожди, но они долго-долго будут белеть под деревом, пока не превратятся в прах, и никто не узнает, что сделалось с Наданой.
