Екатерина Неволина
Два шага до рассвета
Наконец, снятие мерок было закончено, мне разрешили одеться, и Жюли принялась демонстрировать принесенные с собой эскизы платьев. Она успела набросать их всего лишь за час. Рисовала она отменно, а еще я поняла, почему французов всегда считали законодателями моды. Эскизы оказались великолепны, только ни один из предложенных вариантов не казался мне подходящим именно для меня. Я пыталась представить себя в одном из этих пышных торжественных платьев и никак не могла. Жюли, Лиз или даже моей бывшей однокласснице Виоле они подошли бы без всяких сомнений. Но только не мне. В подобном платье я сразу превращусь в ворону, обрядившуюся в павлиньи перья.
– Неужели тебе ничего не понравилось? – спросила Жюли, наблюдавшая, как я один за другим откладываю в сторону листы с эскизами.
– Они чудесны, но мне бы хотелось чего-нибудь попроще, – нерешительно произнесла я.
Жюли поджала губы. Видимо, такова моя судьба: настраивать против себя всех, с кем мне только приходится здесь встречаться.
– Ты не понимаешь, – сказала она довольно сухо, – на екатерининских балах носят особые платья. Верхнее платье называется парадной робой, и его принято густо украшать золотым или серебряным шитьем, многочисленными каменьями, кружевами, бантами, ленточками… Вся эта пышная отделка делает женскую фигуру особенно хрупкой и в то же время значительной, величественной.
– Неужели ты думаешь, что я могу выглядеть величественной? – спросила я, улыбнувшись.
– Думаю, что можешь. В тебе есть и сила, и порода. Я вижу, что ты сильная… очень сильная. Наверное, ты сама не знаешь своей силы, – Жюли коснулась моего подбородка холодной рукой и чуть приподняла его, заглядывая мне в глаза.
Портниха стояла подле нас молча, не решаясь вмешаться в наш спор.
И тут, к моему огромному удивлению, Жюли уступила.
– Да, ты права, – сказала она, отпуская мой подбородок, – тебе не нужно все это. Подожди, я сейчас…
Она схватила ручку и на обороте листка, на котором был нарисован один из эскизов, принялась стремительными штрихами набрасывать новый наряд.
Я стояла у нее за плечом, затаив дыхание. На этот раз платье оказалось как раз таким, какое хотела я.
По краю овального, не слишком вызывающего, но достаточно глубокого выреза лифа шел гладкий черный мех. Полоски такого же меха заканчивали рукава у самого раструба. Само платье было белоснежным, с легким, будто морозным, узором по корсажу, украшенному лишь простой шнуровкой. Юбка тоже была самой простой, без всяких рюшей и оборочек.
– Настоящий наряд для истинной Белоснежки, не правда ли? – спросила Жюли, отложив ручку. – Готова поспорить, что в таком ты не затеряешься среди толпы гостей.
– Мне как раз не хотелось бы привлекать к себе внимание, – ответила я, все еще разглядывая рисунок. – Хотя, как я понимаю, я все равно буду его привлекать, как ни старайся. Поэтому почему бы не надеть то, что мне действительно подходит?
Я подняла взгляд и встретилась глазами с Жюли. Она смотрела на меня настороженно, как будто даже с опаской.
– Не хотела бы быть в числе твоих врагов. Думаю, кое-кто недооценивает тебя совершенно напрасно.
«Лиз?» – хотела спросить я, но промолчала.
Вскоре Жюли и портниха удалились, оставив меня в одиночестве. Неужели я действительно белая ворона и, куда ни попаду, выделяюсь из любой стаи. Или я просто-напросто пока еще не нашла свое место?…
Дом, где жили родичи Артура, был очень стар и полон самых невероятных сюрпризов. Он казался мне творением безумного архитектора. Хоть как-то разобраться в путанице лестниц и коридоров являлось весьма непростой задачей, и, хотя мою свободу не ограничивали, я старалась не углубляться в хитросплетения его ходов – во-первых, из опасения заблудиться и сгинуть в каком-нибудь мрачном подземелье начала XVII столетия, а во-вторых, боясь нарушить чей-нибудь статус-кво. Хотя вампиры относились ко мне доброжелательно, кто знает, как бы они отреагировали, если бы я по ошибке забрела в их личные владения?! Встреча с Владленом, жаждущим выпить мою кровь, была еще слишком свежа в памяти.
Прошло еще два дня. За это время я обжилась в новой комнате и все-таки узнала кое-что о Доме и его обитателях. Насколько я могла судить, Отец Артура – старейшина вампиров – являлся главой всего рода и был самым древним из них. Других вампиров он называл детьми, а те именовали друг друга братьями. Я с любопытством расспрашивала Артура об обществе, в котором живут вампиры. Оказывается, таких Домов, как у его Отца, по всему миру несколько. Они разбросаны по крупным городам, где легче жить, не привлекая ненужного внимания. Над всеми этими Домами стоял Патриарх – самый старый и могущественный из всех вампиров. Старейшины являлись его детьми и наместниками. В отличие от своих диких собратьев, вампиры, принадлежащие к официальным Домам, уже многие сотни лет жили рядом с людьми, не причиняя им вреда. Они не охотились на людей, используя донорскую кровь, и даже сотрудничали со смертными. Разумеется, вампиры не раскрывали свое инкогнито и чаще всего действовали через подставных лиц. Например, Артур официально числился сыном преуспевающего бизнесмена, тесно сотрудничавшего с Московским Домом. В общем, у вампиров были свои связи в мире бизнеса и политики, что позволяло им вести весьма комфортное существование. Даже здесь, в доме на Арбате, жили не только вампиры, но и люди. Все они были беззаветно преданы Дому и большей частью выполняли всякую техническую работу или состояли в дневной охране.
Я с удивлением присматривалась к новому миру, пытаясь понять, какое место в нем отводится мне. Вскоре все прояснилось.
На исходе третьего дня моего пребывания в Доме меня посетил личный секретарь старейшины – высокий человек с мрачным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Он говорил со мной от имени Отца, обещая защиту и покровительство. От Артура я уже знала, что в моих жилах течет древняя кровь, дающая мне необычайные способности. Поэтому дикие и охотились за мной, стремясь использовать меня в своих целях. Секретарь рассказал о жестокости и бесчинствах, учиняемых ими. В былые времена порой целые городки оказывались истреблены ордами диких вампиров, пьянеющих от одного вида крови. «Наша великая миссия – защищать людей и не допускать кровавого произвола диких», – сказал секретарь, и тогда я вдруг набралась храбрости и спросила, могу ли я быть полезной Дому. «Да, дитя», – ответил он, и я почувствовала, как будто меня касается рука самого Отца – так легко и спокойно мне стало. «Как же? Я очень хотела бы помогать вам, но разве у меня есть для этого возможность? Что могу я, обычный человек?» – удивилась я. «Не сейчас, позже, когда ты обретешь свою силу и научишься ею управлять», – заверил секретарь и ушел, оставив меня донельзя взволнованной этими словами. Мне было лестно, что вампиры – такие совершенные и сильные, возможно, и вправду нуждаются в моей помощи.
Шли дни. Почти все время я проводила с Артуром. Он учил меня драться и стрелять из пистолета, а по вечерам мы долго сидели в моей комнате. Я читала ему стихи своих любимых поэтов – Вертинского, Гумилева, Блока, и мы много разговаривали обо всем на свете. Жизнь вампиров постепенно раскрывалась передо мной. Во многом ей можно было позавидовать: их окружала роскошь, и каждый из них имел возможность создать свой маленький мирок специально под себя, взяв самое лучшее из своей эпохи, наслаждаться словно бы застывшим временем. Только вот доставляло ли им это удовольствие?… Артур уже говорил мне, что со временем эмоции у вампиров притупляются и умирают, мне кажется, они сами ощущали эту внутреннюю пустоту, поэтому с такой страстью цеплялись за всякие внешние атрибуты, пытались скрыть отсутствие содержания формой. Меня радовало, что Артур еще не цеплялся за это. В его комнате почти не было вещей.
– Я – особый случай. Мне нечего вспоминать и не к чему привязываться, – повторял он, – разве что кроме тебя.
И мы часами болтали о всяких пустяках. Я говорила о своем детстве, долго, словно слепому, рассказывала о солнце, о тысяче вкусов и ощущений.
– Расскажи мне о лимоне, – бывало, просил он.
И я принималась описывать подробно, представляя, что дольку этого самого лимона только что положили мне в рот: о сочности, свежести и легком покалывании на кончике языка.
– Я вспомнил! Это кисло! – радовался Артур, когда наконец ловил мои ощущения.
Кстати, со временем связь между нами крепла, и мы вскоре поняли, что можем общаться не только с помощью слов, но и с помощью образов. И я особенно радовалась, когда мне удавалось передать ему вкусовые ощущения, заставить почувствовать то же, что чувствовала сама.
С родителями мы перезванивались каждый вечер. Хотя большого удовольствия мне эти разговоры не доставляли: я не могла сказать им всю правду, да они бы мне и не поверили, так что приходилось врать и отмалчиваться. Впрочем, они и не проявляли настойчивости. Наверное, это следствие гипноза, но они совершенно не беспокоились обо мне и на слова «у меня все хорошо» обычно отвечали что-то вроде: «вот и здорово, хорошо учись и побольше гуляй – свежий воздух очень полезен для растущего организма». После первого такого разговора я проревела, наверное, полчаса, но потом привыкла. Иногда меня саму пугает то, как быстро я приспосабливаюсь ко всему, как легко принимаю чужие правила игры и следую за обстоятельствами, как следует за иголкой нитка.
Все домашние новости, приходящие ко мне из прошлой жизни, уже почти не волновали меня. Мама сообщила, что мне звонили Димка и Вика, разыскивая меня, но я попросила не давать им мой новый номер телефона (мне даже завели новую симку). Мне не хотелось вовлекать их в неприятности, а, как я уже убедилась, любой, находящийся рядом со мной, подвергался самой настоящей угрозе, а кроме того, вдруг поняла, что не представляю, о чем буду с ними говорить. Моя жизнь изменилась так круто, что иногда казалось, что между мной и миром обычных людей лежит огромная пропасть.
Вот и мама… Поговорив со мной минут пять, она вдруг замолкала, и мы молчали, разделенные, нет, даже не расстоянием, чем-то неизмеримо большим.
– Ну что, пока? – говорила я, когда тишина становилась совсем невыносимой.
– Пока, – отвечала мама, и мне казалось, что в ее голосе звучит облегчение.
– Будь огурцом! – привычно кричал в трубку папа.
Наверное, так было суждено: в один из дней они подобрали меня и обогрели в своей семье, но пришел час, и они отпустили меня – так же просто и безболезненно, как окрепшего голубенка Мерлина.
Мысль, только ли это последствие гипноза или нечто большее, не оставляла меня в покое. Так или иначе, но разговоры наши становились все короче и суше, а я все больше погружалась в новую жизнь.
Кроме занятий с Артуром, о которых я уже рассказывала, я посещала уроки танцев и те ужасные примерки, которые устраивали для меня Жюли и портниха. Раньше я даже не представляла себе, насколько это утомительно. Эти двое решили создать нечто совершенно особенное и подгоняли платье под мою фигуру так долго, что я теряла всякое терпение. К концу примерки я обычно была вся истыкана булавками, а спина буквально разламывалась от боли.
Немногим лучше оказались уроки танцев. За короткое время мне предстояло выучить множество затейливых фигур и комбинаций.
Но не меньший материал для наблюдения представляла и сама учительница. Все началось с того, что я заметила, что Жюли исподтишка наблюдает за мной и Артуром, и, в свою очередь, стала присматриваться к ней. Француженка оказалась прелюбопытным объектом для наблюдений и явно отличалась от других вампиров, она держалась в обществе холодно и чуть отстраненно. Я бы сказала, что в ней была некая тайна, дразнившая мое журналистское обоняние ароматом неизвестности.
– Расскажи мне о Жюли, – пристала я как-то к Артуру.
Вопрос застал его врасплох.
– Ну, она – одна из старших, – задумчиво произнес он. – Ее у нас уважают, однако она никогда не вмешивается в дела Дома. Думаю, ей это просто неинтересно. Зато по вопросам этикета и всяких там танцев на нее можно положиться. Это она здорово умеет и всегда готова помочь.
Больше Артур о Жюли ничего не знал, и я поняла, что все сведения мне придется добывать самой.
– Как ты замечательно танцуешь, – сказала я как-то на уроке танцев, когда Жюли показывала мне очередную фигуру менуэта.
– Танцы, можно сказать, у меня в крови, – ответила она, поправляя мою осанку.
– Ты была танцовщицей или балериной? – спросила я, пытаясь держать спину и локти именно так, как мне только что показали. (И почему у нее все выходило просто и непринужденно, а я прилагала титанические усилия и чувствовала себя так, словно проглотила жердь?!)
– Не будь такой напряженной, Полина, – поправила меня Жюли. – Правильная осанка – не значит деревянная, а напротив. Посмотри внимательно, как стою я, – и только после того, как я более-менее справилась с задачей, ответила на мой вопрос: – Да, я действительно была танцовщицей.
– В Париже? – даже муки обучения не могли ослабить мою журналистскую хватку.
Жюли проследила за тем, как я проделала фигуру танца, и в порядке бартерного обмена, ответила:
– Да, – и, видя, что я явно жду продолжения, добавила: – В «Мулен Руж». Возможно, ты слышала о нем.
Этим летом я как раз посмотрела фильм с Николь Кидман, поэтому тут же заверила Жюли, что нет человека, который не слышал бы о блистательном «Мулен Руж», и разговор пошел более оживленно.
Оказывается, у Жюли была удивительная судьба. В далеком 1889 году, когда в Париже только открылось знаменитое кабаре «Мулен Руж», она была там танцовщицей, звездой, взглянуть на которую приезжали со всего Парижа.
Я слушала ее забавные истории, как волшебную сказку. Огни сцены, джентльмены во фраках и цилиндрах – все это казалось мне таким далеким и нереальным, словно я заглянула в чужой для меня мир. Собственно, так оно и было.
Жюли охотно рассказывала мне о кабаре, не забывая при этом следить за моей осанкой и движениями, но когда я спросила, что заставило ее уйти со сцены, француженка замкнулась и тут же сменила тему.
Я не расстроилась. На мой взгляд, одна из важнейших добродетелей журналиста – терпение. Так что мы еще обязательно вернемся к этому разговору. В другой раз. При благоприятной возможности.
И такая возможность действительно вскоре представилась.
Лучше всего мне удавался вальс. Мы обычно танцевали его на балах в школе, а о таком партнере, как Артур, можно было только мечтать! Раньше мы танцевали с ним один-единственный раз – на том самом школьном балу, вспоминать который мне сейчас не хотелось. Как же все изменилось с тех пор! И только сильные и нежные руки Артура, уверенно направлявшие меня, дарили ощущение стабильности, заставляли поверить, что все будет хорошо.
– «Ты блистательный принц золотой андерсоновской сказки»[3], – шептала я ему, прижимаясь к нему в туре вальса, и моя голова сладко кружилась от аромата сандала и пряностей, причудливо смешавшихся в его туалетной воде, а еще от того, что он был рядом со мной.
Пока мы вальсировали, Жюли смотрела на нас, и на ее красивом лице читалась тоска. Как я уже говорила, она давно приглядывалась к нам с Артуром, и я уже не сомневалась: в ее прошлом была некая романтическая, возможно, грустная история.
После урока я осталась поболтать с Жюли и, чтобы вызвать ее на откровенность, рассказала нашу с Артуром историю. Она слушала очень внимательно, и я понимала, что все это действительно волнует ее. В тот раз она сама так и не проговорилась, однако я заметила, что ее отношение ко мне переменилось, превратившись из формального в настоящее, дружеское. Постепенно она разговорилась и сама. И вот что мне удалось узнать.
Во время расцвета своей карьеры ослепительная красавица, звезда «Мулен Руж» влюбилась в Сергея – заезжего русского офицера, да так сильно, что тайком бежала с ним в Россию. Здесь ей пришлось пережить смерть своего возлюбленного. Что делать чужеземке в чужой холодной стране, над которой к тому же уже собирались грозовые тучи? Жюли искала лишь смерти, которая явилась перед ней в необычном обличье. Все это мне удалось вытянуть из нее буквально по слову. За время подготовки к балу мы немного сблизились с ней, и она оказалась вовсе не такой гордой и холодной, как представлялось с первого взгляда. Сто лет спустя она все еще любила своего Сергея. Я слышала, как менялся ее голос, когда она произносила его имя. Я даже чувствовала, что в ее груди в этот момент снова начинает биться сердце. Если бы меня попросили назвать самую великую историю любви, я назвала бы не имена Ромео и Джульетты – что успели они, умершие слишком рано, чтобы понять, как можно жить друг без друга, – а имена русского офицера и французской танцовщицы. Сергея и Жюли. Я надеюсь, что моя любовь к Артуру будет столь же глубокой и верной, только хотелось бы, чтобы немного более счастливой.
Артур, эпизод 10. Обратный отсчет начат
– Ну, что ты теперь скажешь, мой мальчик?
Его голос, как всегда, когда он говорил с Артуром, был полон отеческой заботы. В его присутствии больше всего хотелось опуститься перед ним на колени и откровенно рассказать все, переложить бремя забот и волнений на надежные, крепкие отцовские плечи.
Да, хотелось, но Артур не мог себе этого позволить.
Он уже не помнил, когда именно между ним и Отцом пробежала черная кошка. Скорее всего, упрямство зрело в нем постепенно, накапливаясь в душе по крохотной капельке. И откровенность делалась все более и более невозможной.
Вот и сейчас он усилием воли подавил в себе рвущееся на волю желание открыться и запрятал все мысли о Полине далеко-далеко в глубь сознания. Чтобы Отец не почуял, чтобы не уловил даже тени запретной мысли.
– Все идет лучшим образом, Отец, – ответил Артур твердым, уверенным голосом. – Полина постепенно осваивается здесь, однако время еще не пришло. Кое-кто из твоих детей спугнул ее, ты знаешь. Теперь мне приходится быть особенно осторожным и терпеливым.
Старейшина чуть заметно кивнул, расправляя кружевные манжеты, выглядывающие из-под расшитых золотым шнуром рукавов бархатного черного камзола. Черный цвет особенно подчеркивал пугающий желтоватый, как старый пергамен, тон его лица, вернее даже черепа, обтянутого тонкой сухой кожей, черные провалы глазниц, в которых мрачным пламенем горели черные, с алым отливом глаза… Он уже мало напоминал человека, скорее – древнюю мумию, и Артур не раз задавался вопросом: если так выглядит старейшина, то каков же Патриарх, который раза в три древнее. Древнее Патриарха только прародитель, но о нем не было слышно уже давным-давно, и никто не знал, что с ним сталось.
– Так когда девчонка будет готова? – спросил вельможа.
– Я делаю все, что возможно, Отец. И внимательно слежу за ней. Здесь она в полной безопасности, и у нас еще есть время, – Артур старался не смотреть в глаза старейшины, впрочем, такое поведение не удивляло того – мало кто по доброй воле осмеливался взглянуть ему в глаза.
– Ты молодец, мой мальчик. Мне сказали, что девочка испытывает к тебе чувства, – слово «чувства» вельможа произнес так, словно выплюнул нечто, жгущее ему язык. – Только будь осторожен, не увлекись этой игрой и сам.
– Да, Отец, я всегда очень осторожен, – Артур низко поклонился и, считая, что аудиенция закончена, собирался покинуть приемный зал.
– Погоди, мы выпьем с тобой за успех дела, – велел старейшина и позвонил в лежащий подле его высокого кресла золоченый колокольчик.
Тут же появился высокий человек. Артур знал, что это личный секретарь Отца, преданный ему до глубины души. Все в этом доме были преданы Отцу. Лишь у него, у Артура, в душе появилась трещинка. Только об этом нельзя было думать. И он стал думать о роскошном лепном потолке, и о дрожащем пламени свечей в массивных золотых канделябрах, и о стенах, покрытых старинными гобеленами, – о чем угодно, только не о…
– Пей, мой верный сын, – снова послышался голос старейшины, и Артур заметил, что камердинер уже почтительно склонился перед ним, протягивая небольшой поднос, на котором стоит высокий тяжелый кубок, украшенный крупными кроваво-красными рубинами. Кровь – везде кровь. Что поделать, такова доля того, кого приняла в себя тьма, кто нашел в себе силы принять ее в свое сердце.
Артур взял кубок и отпил густую красную жидкость. То, что давало им жизнь. То, без чего любого из них ждала мучительная смерть. Отказаться от этой бодрящей, дающей силы влаги было невозможно, без нее просто-напросто сносило крышу, и зверь, пока что мирно дремавший где-то внутри, вырывался наружу, принимал на себя управление совершенным телом – телом, специально приспособленным для того, чтобы охотиться, чтобы убивать.
Несколько жадных глотков – и кубок был пуст.
Поставив его на поднос, Артур еще раз низко поклонился и, как предписывал этикет, пятясь вышел за дверь.
В душе его бушевала буря. Вернуться к Отцу, упасть перед ним на колени и молить о прощении. Нет, не о прощении – о том, чтобы Он сам забрал эту жизнь, ведь отдать ее ради Него – лучшее, о чем только можно мечтать! Разве есть что-либо, что жалко принести в дар Ему – Отцу, Создателю!..
Артур остановился и оглянулся на огромную, целиком вырезанную из черного дерева дверь в покои старейшины.
И внезапно почувствовал, будто его руки коснулась другая – теплая и нежная рука. Запах фиалок и улыбка, вспыхивающая на ее лице восходящим солнцем… Она надеется на него, он – ее единственная опора, а поэтому он никогда не сможет ее предать, что бы ни случилось.
И Артур, снова почувствовав в себе силы, зашагал дальше, шаг за шагом удаляясь от личных покоев Отца. Он шел к ней.
Более всего Артур завидовал другим Его детям. Они могли не ладить между собой, могли плести интриги друг против друга, но никогда не изменили бы Ему. Даже Владлен, предавший свой Дом, был уверен, что действует против Артура, но не против Отца, и принял смерть, которую Отец всегда дарил своим детям сам, с восторгом и благодарностью. Как хорошо, как легко братьям, перед которыми не стоит такой страшный выбор. Он, Артур, словно бы стал Каином и даже удивлялся, что на гладком белом лбу так и не появилась пылающая печать, что ни Отец, ни братья, похоже, пока просто не замечали ее. Потому что верили ему, потому что не ждали от него предательства. Вместе с тем он прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может, и рано или поздно ему либо придется все-таки делать выбор, либо его сделают за него. Малейшее подозрение – и Отец заставит его поднять взгляд и встретиться с ним глазами. А там у него уже и вправду не останется выбора. Воля старейшины без труда сломит его сопротивление, и Артур расскажет все, что тот захочет. Он сделает все, что велит Отец, словно марионетка, которую дергают за ниточки.
– Артур, – окликнул его знакомый женский голос.
Лиз шагнула от стены навстречу ему. Гибкая, как всегда затянутая в черную кожу, она напоминала грациозную пантеру. Лиз была полукровкой. Это был единственный случай, о котором Артур слышал, когда дикий вампир путем инициации входил в один из Домов. Благодаря капле дикой крови Лиз получила необычные для семьи способности и считалась очень опасной. Справиться с ней мог разве что Отец. Ее боялись, ее уважали и сторонились. В вампирском сообществе Лиз занимала особое положение.
– Здравствуй, Лиз, – охотно откликнулся Артур, мигом надев на лицо маску равнодушно-почтительного внимания. – Ты как, по делу?
Она смотрела на него сузившимися глазами. Пантера, нет, дикая кошка, готовая чуть что выпустить коготки.
– Я слышала, скоро бал, – промурлыкала она, – и оставила для тебя несколько танцев.
– Лиз, – он преувеличенно удивленно посмотрел на нее, – ты же знаешь, что я на задании и не могу рисковать делом, которое поручил мне Отец, а поэтому не буду действовать ради собственного удовольствия.
– Неужели тебе поручили не отходить от этой девчонки? – она легко, почти лаская, провела остро отточенными ногтями по его плечу.
– Мне поручили следить за тем, чтобы она была довольна и чтобы никто, – Артур подчеркнул это слово, – не расстраивал ее и не ставил под угрозу ее лояльность Дому.
«Хотя почему бы и нет, – вдруг подумалось ему, – пусть Отец увидит Полину расстроенной. Это укрепит его в мысли о том, что с инициацией стоит подождать. Если то, что я потанцую с Лиз, расстроит Полину, это, возможно, спасет ее. Пока. А потом – еще что-нибудь придумаем».
– Однако пара танцев вряд ли навредит делу, – произнес Артур уже вслух. – Запишешь меня в свою книжицу?
Лиз довольно улыбнулась. Она любила, когда все складывалось так, как она хочет, а выскочка-девчонка, о которой только и говорят в Доме, не понравилась ей с первого взгляда.
– Договорились, – рука переместилась на его щеку, и когти осторожно скользнули по коже так, что выступило несколько крохотных алых капелек. Лиз на миг прильнула к Артуру, слизывая их, и тут же удалилась.
Артур в задумчивости остался посреди коридора. Глупо, но, похоже, ситуация значительно ухудшилась – вот стоило только подумать, что хуже и быть не может, – и вот нате вам, пожалуйста! Он не помнил, чтобы давал Лиз повод для такой интимной ласки. Кажется, придется разбираться еще и с этим.
