Екатерина Оленева
Простая смертная – 2
Глава 5
Меня трясло. Я была в ужасе и ярости от всего случившегося, но больше всего я злилась на саму себя, хотя в тот момент и пыталась заниматься самообманом. Мол, я ведь не знала о том, что стражники погибнут? О том, что необходимо сохранить жизнь девушке было оговорено заранее. Мне также обещали, что жизнь самому наёмнику сохранят, но теперь я сомневалась…
Но на самом деле я знала. В глубине души. Я негласно согласилась с чужой смертью. Или не продумала этот момент – какая разница? Смерть этих людей на нашей с Олиерой совести.
Сын так и не проснулся.
– Дай мне вина, – каркающим голосом велела я Турхан.
Не задавая вопросов, она выполнила распоряжение. Я залпом опрокинула его, даже не почувствовав вкуса. Мне хотелось напиться и обо всём забыть.
Ничего не поделаешь. Я этого не хотела, но иначе – как? Чтобы победить чудовище, нужно самому стать чудовищем. Или дать себя растерзать. Ладно бы меня, но сына я не отдам.
– Всё хорошо, госпожа, всё прошло…
– Ещё ничего не прошло! – возвысила я голос. – На самом деле всё только начинается.
Гроза, наконец, разразилась над городом. Ливень гремел по водостокам. Ветер завывал в щелях и трубах.
– Опусти ставни, – велела я Турхан.
Буря казалась плохим предзнаменованием.
Что ж? Смысл теперь о чём-то волноваться, каяться? Кости брошены и игра началась. Будем грести, пока не потонем или не выплавим.
Обняв сына, я провалилась в сон, а когда проснулась, солнце ярко светило на небосводе, а от вчерашней непогоды не осталось и следа.
– Принцесса, – склонилась надо мной Турхан, – королева Олиера уже полтора часа дожидается вашего пробуждения, сторожа у дверей.
Сон с меня как рукой слетел. Змея приползла быстрее, чем я рассчитывала. Предстояла очередная сцена, что б его!..
Утренние омовения королей и королев, принцесс и принцесс – целая церемония и занимает она немало времени. Перейдя в другую комнату, где мои фрейлины уже успели приготовить всё необходимое: платья, чулки и румяна с гребнями, – я кивнула.
– Впустите.
Олиера ворвалась в двери смерчем. Выглядела она бескровной, но собранной и решительной.
– Доброго утра, принцесса.
– Благодарю за добрые пожелания. Боюсь только, что дожила я до него не вашими стараниями, а вопреки им.
Олиера скорбно поджала губы и вскинула голову:
– До меня дошли слухи, что в случившимся вы вините меня. Мне горько это слышать, ведь я желаю мира между нами всем сердцем!..
Я вскинула ладонь, жестом призывая женщину к молчанию.
– Оставьте нас, – велела я своим девушкам.
Турхан, выразительно взглянув на меня, едва заметно покачала головой, явно не желая оставлять нас с королевой-матерью наедине.
Но я своего решения не отменила. Некоторые слова лучше произносить без свидетелей.
Дождавшись, пока девушки с поклоном удалилась, я развернулась к моей сопернице. И моему главное врагу при дворе отца.
– Я понимаю, что говорить начистоту вам будет сложно, но лгать бессмысленно.
– Не понимаю, почему вы упрямо стоите на своём и обвиняете меня во всех смертных грехах. Чтобы я не делала, как бы не старалась понравиться вам все эти годы…
– Вся ваша переписка с Чёрным Капюшоном находится у меня, Олиера. Я была в курсе всех ваших интриг, что вы плели против меня последний месяц. Если, конечно, подготовку заказного убийства можно назвать интригой.
Она замолчала, видимо, прокручивая информацию в голове.
– Не понимаю, о чём вы, принцесса, – продолжала она упрямо стоять на своём.
Даже не знаю, восхититься подобной упорности или позабавиться ею?
– Полагаю, когда я передам ваши письма отцовским советникам, она доходчивее меня разъяснят вам суть дела.
Маска дружелюбия наконец слетела с её лица, уступив место открытой ненависти. Да неужели?..
Она всё ещё колебалась, всё ещё не была уверена, всё ещё желала отрицать очевидное.
– Олиера, давайте поговорим на чистоту? Быть может, в первый и в последний раз в жизни. Расклад у нас с вами, дорогая «матушка», таков: в последнее время мои шпионы работали лучше, и мои люди служили мне более верно, чем ваши – вам. И немудрено, ведь я плачу своим людям втрое больше и никогда не подставляю, в отличие от вас. Служить мне выгоднее. Признаться, я могла бы раньше нанести удар, но мне хотелось расставить вам ловушку. В которую вы и угодили. У меня на руках есть все неоспоримые доказательства вашей вины. Даже не знаю, о чём вы думали, давая письменные указания? Весьма и весьма опрометчиво.
Казалось, стать бледнее, чем она была до этого, просто невозможно, но Олиера успешно справилась – побледнела ещё сильнее. Для неё во всей неприглядной красе встала истина: я не блефую. И козыри у меня на руках правда серьёзные.
– Что вы собираетесь сделать? – сдавленным голосом спросила она.
– Передам ваши письма Совету. С другой стороны, когда наёмник заговорит, его слова легко выведут Начальника Сыскной Канцелярии на людей, служащих вам. Сложить два и два не составит труда.
Она неплохо держалась. С достоинством, нужно отдать ей должное.
– Чего вы хотите? – оставила она наигранную мягкость и заговорила жёстко, по-деловому.
Мне это подходило.
– Справедливости.
Она покачала головой:
– Вы не запятнаете имя династии преступлениями.
– Вы предписываете мне собственные заслуги? – насмешливо осведомилась я.
– Я повторяю свой вопрос, принцесса Анжелика – чего вы хотите?
– Возможно, всего и сразу. Вашу голову и мой трон?
Лицо её зачерствело в каменную маску, глаза с ненавистью смотрели на меня. О! Если бы только взгляды могли убивать! Но, на моё счастье, они не убивают.
– Вы хотите покинуть Оруэл и вернуться к вашему Чернокнижнику, не так ли? – сузились её холодные глаза.
Я хотела было отрицать «своего Чернокнижника», потому что такого в наличии у меня правда не было. Но потом передумала. А не пошла бы она?..
– Вы правда надеетесь ставить мне условия, Олиера?
– Я хочу заключить сделку. Я помогу вам уехать.
– В обмен на моё молчание? Но зачем мне заключать с вами сделку? Будь вы на моём месте, вы бы меня не пощадили.
– Но вы – не я, – отрезала она, не сводя с меня ясных, холодных глаз.
Мы мерялись взглядами.
Это было приятно – держать её на мушке и знать, что она об этом знает. Но не настолько приятно, чтобы забыть о жизни людей, которые заплатили за мой маленький триумф.
– Что помешает мне смешать тебя с грязью? – тихо и зло проговорила, почти прошептала, я.
– Твой отец. И твой брат. Ты не станешь пятнать родовое имя скандалом.
– Ты так в этом уверена?
Мы снова обменялись взглядами.
– Нет. Но всё же… ты хочешь уехать. С моей помощью дело пойдёт быстрее. Станем сражаться – ты, доказывая мою вину, я опровергая, – дело затянется.
– Пусть тянется. Я не тороплюсь.
– Чего ты хочешь, Анжелика? Чтобы я признала твою победу? Ты – победила! Но даже если меня казнят, это не отменяет прав моего сына на корону Оруэла! Но если твой сын станет королём всего Десятицарствия, мой может стать его наместником.
– Почему это не останавливало тебя раньше?
– Убить тебя было бы надёжнее всего. Но раз не получается… проводить подальше – тоже неплохо.
Вот значит – как? Ваше Величество сбрасывает маски? Интересно, я выгляжу такой же циничной и жёсткой, как эта женщина? Надеюсь, что всё-таки нет.
Милая беседа с мачехой предшествовала нашей беседе с царственным папенькой. Я не стала дожидаться, пока он вызовет меня – отправилась на встречу с Зигмундом по собственной инициативе. Меня без промедления и лишних слов допустили в его покои. Готова поставить собственную тиару против выеденного яйца: отец ожидал моего прихода.
– Доброе утро, Анжелика, – с видом, утомлённым и уставшим, сопровождая свои слова глубоким вздохом, произнёс он.
– Добрым? – многозначительно повторила я, саркастично приподнимая бровь.
– Раз в итоге всё остались живы.
– Все? – сарказма в моём голосе прибавилось. – Ах, да, конечно. Стражников у моей двери, едва дышащую девушку и убийцу, которому, скорее всего отрубят голову, мы ведь считать не будем?
Второй вздох короля Зигизмунда прозвучал ещё тяжелее первого. Вряд ли он соболезновал или сокрушался по людям – его огорчало то, что я вообще веду этот разговор. Все эти наши склоки, подковёрные интриги, шпильки-подколки при взаимном общении с Олиерой – всё это огорчительно и существенно портит жизнь. Я понимаю папеньку, но облегчать ему жизнь в мои планы на ближайшее время, к несчастью для него, не входит.
– В каждой профессии есть свои риски. Люди, соглашающиеся охранять царственных особ это понимают.
Царственный лик потемнел, когда отец после короткой паузы добавил:
– Я уже не говорю о тех, кто избрал для себя карьеру убийцы-наёмника.
– Да. Не будем говорить и тех, кого нанимают, – легко согласилась я. – Давайте лучше побеседуем о тех, кто нанимает.
Подозреваю, Зигизмунд с трудом удерживался от того, чтобы устало не закатить глаза, но он только сложил пальцы домиком.
– Дорогая моя Анжелика, если я правильно понимаю тебя, ты пришла требовать правосудия?
Я молчала, ожидая дальнейшего.
– Ты ждёшь его только лишь для Олиеры? Или тебя мне тоже следует покарать?
– За что вы собираетесь меня карать, ваше величество? За то, что вовремя не помешала интригам вашей склочной супруги? Или за то, что имела наглость не умереть?
Прозвучал третий вздох. Самый тяжёлый. Тяжелее некуда.
– Чего ты хочешь от меня, Анжелика?
– Раз вам так много известно, полагаю, и на этот вопрос у вас найдётся ответ, отец. Я хочу вернуться в Цитадель. Как того требует закон, совесть и… сложившиеся обстоятельства, – добавила я после небольшой паузы.
– Ты понимаешь, что это значит?
– Это значит, что трон после вас сможет занять ваш младший сын и мой младший брат – Жуамин Ванхелий. А моего сына и вашего внука, возможно, ждёт нечто большее.
– Или меньшее, – сокрушённо покачал головой Зигизмунд.
Словно не слыша короткого возгласа, я продолжала:
– Если я отправлюсь с Цитадель, вы избежите двух войн сразу: между вашей дочерью и вашей женой, отец. И с Чернокнижником Атайроном Хасепти, стоявшем во главе армии, по численности, как минимум вдвое превышающим ваше войско; с драконом, вдвое больше моего, виртуозно управляющегося магией.
– Твои слова мне стоит воспринимать как увещевания? Или – как угрозу? – холодно спросил отец, избегая смотреть на меня.
– Остановимся на предупреждении, – предложила я миролюбиво. – Если вы исполните мою просьбу…
– Просьбу? – желчно усмехнулся отец.
– Требования, – отбросила я ненужную в данном случае деликатность. – Вы выполните поставленные вам требования, и мы расстанемся союзниками и добрыми родственниками. Я не стану мешать вам в разрешении создавшегося конфликта между мной и вашей женой. Как сочтёте нужным скрыть или изменить факты, так и будет. В противном случае я сама дам делу ход. У меня достаточно доказательств вины Олиеры. Как только слух о том, что происходит, дойдёт до Цитадели…
– Твой благородный чёрный рыцарь поспешит тебе на помощь – это ты хочешь сказать? – новая усмешка отца была даже более едкая, чем предыдущая.
– Рыцарь он там или нет – это вопрос спорный. Но единственного сына своего брата вам в обиду никто не даст. Боже мой, отец! Да о чём мы спорим?! Разве выбор не очевиден? Разве решение не созрело? Даже мои драконы не стоят подобных рисков! К тому же, если со мной что-то случится – драконы выйдут из повиновения и первым, кого уничтожат, это обитателей дворца.
– Если успеют.
– Молния найдёт способ вырваться. И Пламени никто не отменял.
– Ты так рвёшься вернуться на земли своего мужа….
– Потому что теперь они принадлежат моему сыну.
– Но ты сама можешь стать заложницей. Разве ты не понимаешь этого?
– Разве все эти годы я не была ею?! Заложницей у собственного отца!
– Анжелика! – его возмущение прозвучало почти искренне. – Ты выдвигаешь мне немыслимые обвинения. Разве ты не принцесса? Разве с тобой не обращались согласно твоему положению? Разве, в конце-то концов, я давал повод упрекать меня и был тебе плохим родителем? Всю твою жизнь я заботился о тебе.
– Да. Особенно горячо я ощутила вашу заботу в тот момент, когда вы продали меня за мир, выдав за Эвила Санистора, обрекая на смерть в драконьей пасти.
–Замужество – удел женщины. Не я это придумал. Так устроен мир. И разве ты любила своего мужа? Разве была несчастна с ним?
– Я не желаю обсуждать прошлое, ваше величество. Оно уже мёртвое и в нём ничего не изменишь. Мне важно будущее. И в этом будущем я вижу себя не принцессой, а королевой. Я хочу и должна вернуться туда, где моего сына ждут как будущего властителя. И я больше не стану просить об этом. Получив очередной ваш отказ, я стану действовать.
Зигизмунд снова вернулся к своим тяжёлым вздохам.
– Ты не понимаешь, Анжелика, очень многого. Я удерживаю тебя в первую очередь потому, что пекусь о тебе и моём внуке.
– Не надо, – отрезала я. – Дальше мы будем печься о себе сами.
– Женщине нужен сильный покровитель.
– Никто и никогда в здравом уме ещё не называл Атайрона Хасипти слабым.
Какое-то время мы продолжали вести наш спор, но я уже на середине нашего разговора поняла, что отец сдастся. Плюсов от моего пребывания при дворе становилось значительно меньше минусов. Огласка о преступлении Олиеры против особы королевской крови была чревата приглашением палача к царским покоям. Казнить королеву – скандал, не говоря уже о том, что убивать мать своих детей неприятно. Проще казнить принцессу, но… даже если сбросить со счетов Атайрона и драконов, я была дочерью Зигизмунда. И не то, чтобы нелюбимой дочерью. Может, король Оруэла и не был лучшим отцом в королевстве, но и худшим его считать было бы несправедливо.
Для моей безопасности и всеобщего спокойствия в королевстве было проще отослать меня в Цитадель. Именно на этом решении и пришлось остановиться королю Оруэла, хоть в дальнейшем он и опасался когда-нибудь увидеть в родном внуке узурпатора и завоевателя.
Откровенно говоря, я не могла с уверенностью полностью исключить подобного развития события. Даже сейчас, в свои неполные пять мой сын частенько не признавал никаких авторитетов и отказывался слушаться кого бы то ни было. Авторитетом для него я не была, как не прискорбно это признавать. Чем сильнее взрослеют дети, тем сложнее с ними родителям, словно наши силы вместе с молодостью переходят к тем, кто последует нам на смену.
Беззащитнее всего человек перед тем, кого он любит. Любовь – это зависимость, которая всеми признаётся полезной, но на самом деле – так ли это?
Один выдуманный персонаж сказал однажды: «Чего не сделаешь ради любви?». Правда в том, что, будучи по сути неплохим человеком, все самые скверные свои поступки он совершал под влиянием этого светлого чувства. Да и в жизни бывает так: мы идём на преступления ради тех, кого любим. Мы прощаем то, чего прощать нельзя тем, кого любим. Мы часто бываем несчастны из-за тех, кого любим: любовников, друзей, родителей или детей. Даже любовь к самому себе куда больше отнимает у нас, чем даёт.
В случае с собственными детьми родители не имеют права выбора. С тех пор, как производишь ребёнка на свет ты не знаешь, что такое покой и мир в душе. Любишь недостаточно – тебя терзает чувства вины, любишь чрезмерно – тебя терзает чувство вины. Если я закрывала глаза на выходки Ангэя, позже корила себя за то, что потворствую развитию его дурных наклонностей; если наказывала его, не могла заснуть из-за того, что чувствовала себя виноватой в страданиях и переживаниях сына.
Узнав о том, что ему придётся покинуть дворец деда, где он провёл всю свою недолгую жизнь, Ангэй в восторг не пришёл. Он принялся ругаться и сквернословить, устроил просто безобразную сцену. Служанки не могли его успокоить, да и мне он не спешил поддаваться. При этом драгоценный сынок не постеснялся применить магию. Впрочем, когда он сильно злился или пугался вещи, порой, воспламенялись сами. Ангэй утверждал, что процесс не контролирует. Я предпочитала верить, хотя всё чаще и чаще терзалась смутными сомнениями…
Иногда его капризы или истерики выматывали до такой степени, что я была готова сорваться и таки влупить по будущей царской заднице. По приказу отца к Ангэю был приставлен мальчик для битья. Королевские отпрыски не должны были быть побиваемы, согласно педагогической легенде их с детства чуткая совесть должна болезненно откликаться на болезненные тычки, отданные другому.
Только Ангэю совести не досталось. Ему было всё равно на пощечины и ремень, видимо, моя склонность к эмпатии сыну не передалась. Насколько я помню, Эвил обладал достаточно тонкой душевной организации, но и тут генетика отдохнула. Ангэй оставался доволен и весел после того, как бедокурил и наказание, отданное за него другому, настроение ему не портило. В отличии от меня. Мальчика для битья был упразднён по моему «настоятельному настоянию».
В моей прошлой жизни мне удавалось держать под контролем целый класс. Ну, большую часть времени, по крайней мере. Сын вил из меня верёвки. А из других вытягивал жилы.
Кое-как удалось сбить накал страстей и успокоить Ангэя обещаниями полёта на драконе. В первый момент он обрадовался, но, как Старуха, возжелавшая сначала стать столбовой дворянкой, потом царицей, потом – владычицей морской, попытался вытребовать себе разрешение на то, чтобы самому лететь на Пингвине. Естественно, разрешения не получил. И истерика вышла на новый круг.
Что сказать? Тяжёлая ночь сменилась днём, который легче не стал. Но какая разница? Ведь своей цели я добилась. Мы вскоре вернёмся в Тёмную Цитадель.
Глава 6
Отец старался тянуть время, как мог. Несколько недель ушло на приготовление кораблей, что должны были доставить к Тёмной Цитадели моё сопровождение, сундуки с одеждой, личные вещи, придворных дам и их личные вещи, провиант, лошадей и прочее, и прочее. Всё это было, безусловно, важно. И крайне волнительно.
Сборы и переезды мероприятия, выматывающие нервы не хуже войн. Поводов, хоть отбавляй: удастся ли отчалить без приключений и живыми, не случится ли чего непредвиденного по дороге. Сама я собиралась путешествовать на Молнии, и сына, естественно, планировала взять с собой. Но лететь предстояло не менее пяти часов, с пятилетним ребёнком, устраивавшим капризы и по куда менее важным поводам, чем неудобства. В облаках холодно. И дракон – это не самолёт, с кондиционером на случай жары и пледом, если вдруг ноги замёрзнут.
О том, что ждёт нас на новом месте я старалась не думать. Нет, я не сомневалась в том, что о нашем с сыном благополучии позаботятся. Нам отведут покои, к нам допустят слуг и станут относиться с показным почтением. Но два вопроса не могли меня не волновать: я понимала, что рано или поздно (а скорее, увы, рано) Ангэй покажет родственникам свой истинный норов. И меня признают матерью, не способной достойно воспитать собственного ребёнка. И… это правда. Я потерпела фиаско.
Ангэю нужна твёрдая и жёсткая, но верная рука. При дворе отца таких не было. Здесь большинство людей вполне устраивало то, что в сопернике принца Жуамина с детских лет будут развиваться дурные наклонности. Кто-то же лебезил с детства, потакая недобрые желаниям сына из желания угодить, кто-то – из страха.
Мысль о встрече с Хатериман вгоняла в меня состояние лёгкой паники. Свекровушка в своё время управилась с двумя сыновьями и с тремя драконами, не говоря уже о недоброй сотне врагов, с которыми она расправилась недрогнувшей рукой. Её не пугали ни люди, ни демоны. Но есть все основания опасаться, чтоб плоды моего воспитания произведут впечатления.
Бог даст, втроём, мы сумеем исправить ситуацию к лучшему? Мои надежды на это были одной из причин, почему я торопилась вернуться в лоно семьи моего мужа. Моя мне с этим помочь не могла и не хотела.
Второй причиной моих волнений, опасений и надежд был сам Атайрон-Чернокнижник. В моём сердце он занимал определённое место. К сожалению, куда больше, чем следовало. Я надеялась, что, спустя пять лет после нашей последней встречи, горькой, как ягоды калины, мы сможем начать всё сначала, не опасаясь угрызений совести, не испытывая вины. Но вместе с тем опасалась, что истекшие годы давно изгнали чувства ко мне из его жёсткого и сурового сердца. При условии, что эти чувства когда-нибудь существовали на самом деле, а не только лишь в моём воображении.
Ни один мужчина не станет долго жить в одиночестве. Слухи, доходившие до Оруэла из Цитадели, утверждали, что у Чернокнижника было множество любовниц, но он не женился. Я старалась это отрицать, даже оставаясь наедине сама с собой, но эти слухи ранили меня, заставляя ревновать к неведомым соперницам. Я испытывала нечто вроде глухой недоброй обиды, хотя разумом понимала – Атайрон ничем мне не обязан. Он свободный, молодой мужчина с горячей кровью, внушающий и вызывающий любовь. А всё, на что я имела право и могла надеяться, так это на уважение к себе как вдове его брата.
Мне придётся выучиться держать в узде все свои чувства. Придётся смириться с тем, что при дворе (и в спальне Атайрона) находятся другие женщины. Я должна справиться. В конце концов, все эти годы я спокойно выносила собственное одиночество. Правда, никто из окружающих меня мужчин, как бы не были привлекательны, не способен был занять в моём сердце место Эвила. И Атайрона.
Проводить меня и сына на площадь собралось множество народу. Казалось, половина столицы, не меньше, пришли проститься со мной, чтобы помахать с земли на прощание. Воздух гудел от приветственных криков, приятно согревающих сердце – простонародье меня любило. В отличие от придворных вертопрахов.
Наверное, я бы взгрустнула, если бы не все мои страхи и переживания. Агдэй аж приплясывал от нетерпения, так ему хотелось наконец-то сесть на дракона. А мне предстояло думать, как это сделать.
Молния была умницей. Она покорно опустила перепончатое крыло на землю, создавая нечто вроде лестницы, по которой мы легко поднялись вверх.
Усадив сына перед собой, я тщательно оплела его тело сначала верёвками, а потом – звенящими цепями. Ангэй, вскоре теряя терпения, начал проявлять признаки недовольства.
– Зачем эти дурацкие верёвки, мама? Они тяжёлые! Мне в них неудобно.
– Довольно капризов! – прикрикнула я на него. – Ещё одно слово, и ты отправишься в Цитадель вместе со всеми, на кораблях.
Он в ответ надул губы и отвернулся. Меня это более, чем устраивало. Тишина – это хорошо.
Промолчал сын, правда, недолго. Когда я накинула поверх шапки ему ещё и капюшон, он снова возмущённо возопил:
– Ну, мама! Мне же жарко! Я выгляжу по-дурацки!
– Наверху дует сильный ветер и очень холодно.
– Но спина у дракона горячая, как печка. И очень жарко!
Он был прав. Но страх, что твоё чадо может замёрзнуть вопреки очевидному заставлял меня как можно тщательнее укутывать сына. Вопреки его возражениям.
Понимая, что чем дольше мы остаёмся на земле, тем больше шансов на то, что очередной приступ непослушания и детских истерик случится прямо здесь и сейчас, я, схватившись за уздечку, перекинутую через узкую змеиную голову Молнии, отдала приказ:
– Лети!
Огласив округу радостным рёвом-клёкотом, дракониха, опираясь на перепончатые крылья, словно на передние лапы, двинулась вперёд.
– Держись крепче! – крикнула я сыну, словно впервые чувствуя, как волной пошло подо мной горячее чешуйчатое тело, будто кто-то невидимый включил рычаг аттракциона.
Ангэй завизжал. От восторга.
– Круто! – завопил он, заставляя меня напрягаясь, вспоминать, когда я применила при нём это выражение из другого мира. Здесь так никто не выражался.
Сильный толчок, восторженный рёв поднимающихся в небо драконов и радостно вопящего сына ударили в уши с очередным порывом ветра.
– Мы летим! – орал сын.
– Тише! Ты себе горло сорвёшь! – пыталась увещевать я, опасливо притягивая сына к себе.
Но он, не слушая меня, продолжал голосить дальше:
– Мы летим, мама! Мы летим! Да-а-а! Мы ле-е-етим!!!
Вверх и вниз, волной, набирая высоту, мы взрезали лазурь небес мощными сильными крыльями. Справа и слева, над нами, проплыли Пингвин и Ведьма, а потом, чуть отставая от сестры и брата, мелькнуло крыло Алого Пламени.
Чёрные тени падали на стены отдаляющего, остающегося внизу, города.
Молния пропустила своих деток вперёд, замыкая собой ряд, словно нарочно, чтобы иметь возможность следить за ними.
Сказать, что я боялась – ничего не сказать. Мы впервые летели вот так, вшестером. И ни меня, ни мою Молнию нельзя было назвать спокойными матерями. Подобный долгий перелёт молодые драконы не могли осуществить без перерыва, и я решила, что мы сделаем передышку на одном из островов, каменистой грядой выступающих в море.
Путь есть путь: дорога есть дорога. Помоги нам бог, чтобы всё прошло так же хорошо, как начиналось. В солнечных лучах и яркой синеве. С восторженными криками.
Набрав высоту, драконы перестают раскачиваться подобной лодке на высоких волнах. Расправив крылья, они парили в воздухе, ровно и красиво, как птицы. Ощущения свободного парения, летящего в лицо ветра, окружающей со всех сторон синевы – оно ни с чем не сравнимо.
Людям не дано летать. Но, оседлав дракона, ты словно сама становишься птицей – свободной, сильной и неуязвимой ни для чего из того, что остаётся внизу.
Однако жизнь есть жизнь. Суть её такова, что, преодолев одну ступень, ты вынужден подниматься на другую; отперев одну дверь, останавливаешься перед следующей; избежав препятствий на земле, сталкиваешься с ней в небе.
Воздушные потоки иногда бывают слабыми, а иногда становятся подобной плети или плотной стене; через них приходится пробиваться. А драконы не машины, они живые. Они устают, раздражаются, тревожатся.
Хорошо ещё, что от неуёмных восторгов Ангэй перешёл к восторженному просмотру окрестностей – он никогда не видел столько воды и неба. А потом однообразие пейзажа и мерное покачивание при полёте утянули сынишку в сон. Пока он спал, я за него не волновалась. Зато невозможность лишний раз пошевелиться из-за опасений разбудить сына, либо, утратив равновесие, свернуться сверху вниз в синюю бездну не вызывало комфортных ощущений. Тело у меня затекло, меня накрывало паническими атаками.
Наши полёты с Молнией над столицей не шли ни в какое сравнение с этим длительным переходом. Я волновалась за сына. И за неокрепших дракончиков. И то, что Молния, как всякая мать, тоже может начать паниковать и вести себя неадекватно.
Почему, спрашивается, я не плыла в таком случае на корабле? Потому что не могла оставить моих драконов. А почему не позволила плыть на корабле сыну? А как я доверю его другим людям? В общем, клиника, я понимаю. Но всё есть так, как есть. Мы болтаемся одни посреди океана. И полёт этот уже начинается казаться бесконечным, изнурительным.
Так мы и летели. Меня накрывало волной паники, я беспомощно барахталась в ней, пока последняя не отступала. Чтобы вернуться с новой силой.
А Молния, вопреки моим настроениям продолжала лететь вперёд.
С очередной волной пришёл очередной вопрос: а откуда, собственно, Молния знает, куда лететь. В попе у неё навигатора нет. Вдруг мы сбились с пути и теперь обречены на погибель среди ветров и вод?
В этот момент, словно в ответ на мои мысли я увидела на горизонте чёрную точку, стремительно приближающуюся к нам.
Будто ток пошёл по мне – или то бы ветер, который я ощутила каждой клеточкой моего напряжённого тела? Каждым своим нервом чувствовала я возбуждение и ожидание, напряжение в предвкушении, то ли чего-то ужасного, то ли прекрасного, но грандиозно-значительного, в последнем сомневаться не приходилось. Всё соединилось в одно целое: магия, полёт, влюблённость. В крови будто пенились, пузырились и взрывались пузырьки шампанского.
Пронзительно заголосили-засвистели Пингвин, Алое Пламя и Ведьма, возвращаясь к Молнии под крыло. Она ответила тонким рычанием, и я уже даже начала волноваться, а не сцепятся ли драконы с незнакомцем прямо в воздухе.
В следующий момент я испытала разочарование, не увидев приближающейся точки на горизонте. Но не успела я толком прочувствовать этот эмоциональный «нюанс», как сверху на нас упала огромная летящая тень от дракона такой величины, что все четыре моих в эту тень легко помещались, да ещё и с запасом. Оно и понятно, чем дальше источник тени, тем больше сама тень.
Воздух вокруг заколебался, напоминание колыхание волн, потревоженным большим предметом. И высоко надо мной, гордо раскинув крылья, чёрно-алым вихрем пронёсся Чёрное Пламя Атайрона. Я сразу же ощутила прилив сил. Посреди двух океанов, морского и воздушного, мы с сыном больше не были одиноки. Теперь, когда Атайрон с нами… нет, не то, чтобы мы были в полной безопасности – мир таков, что, пока ты дышишь, опасность витает над тобой каждую минуту, – но нам есть на кого рассчитывать; есть, на кого возлагать свои надежды.
В последний раз я видела его около шести лет назад. Если подумать, мы знали друг друга меньше времени, чем находились в разлуке и сейчас передо мной мог встать незнакомец. Мы поддерживали знакомство лишь в тайной переписке, да и та была политического содержания.
Я, в тайне ото всех столько мечтала об это мужчине, а сейчас, когда мечта моя воплощалась с каждой секундой, готовая предстать передо мной во плоти, мне было страшно. Как и большинство людей я боялась быть счастливой потому, что просто не верила в реальность счастья. Счастья на свете нет – есть лишь мгновенный самообман, за который дорого приходится расплачиваться прозрением.
Пока Атайрон верхом на своём драконе летел впереди, указывая нам путь, я была объята страхом: вот сейчас всё завершится. Мы встанем друг против друга, и я пойму, что все мои мечты были пустым сном. Он не так хорош, как я запомнила. Или я недостаточно хороша для него. Или…
Чёрное Пламя стал снижаться, Молния последовала за ним, беспрекословно принимая первенство дракона, превосходящего её по размерам. К тому же, её единственным сородичем, оставшимся в живых, если не считать её детей.
Вскоре из тонкой пелены белого тумана, то сгущающегося между нами и синей полосой воды, то вновь расходящейся в стороны рваными дымовыми клочьями, выступила серая громада каменистого острова. Атайрон твёрдой рукой вёл нашу крылатую эскадрилью к серой бесплотной кучке камней, затерявшийся посреди океана.
«Здесь мы будем совсем одни. Без свидетелей», – подумала я.
Мы резко снижались.
Атайрон приземлился первым и к тому моменту, как Молния услужливо подставила мне своё крыло, предоставляя возможность сойти вниз, уже стоял внизу, протягивая ко мне руки.
Ангэй не проснулся. Спал, как убитый, словно не убаюканный, а сражённый крепким сном. Я даже забеспокоилась, заглянув сыну в лицо.
– Он просто спит. Не беспокойся о нём – в ближайшие минуты не проснётся, – услышала я глубокий низкий голос и ощутила, как он, словно эхо, резонансом растёкся по позвоночнику.
