Екатерина Романова
Новогодняя жена
Потянулась, чтобы опустить резинки пониже, но Доротея грозно кашлянула.
– Сейчас самый ответственный момент, госпожа!
Помощница взялась за мои волосы, а я пока наряд разглядывала. Если бы не корсет с панталонами – вполне себе ничего. У моей бабули на даче висят тяжелые гобеленовые шторы. Вот именно их и напоминал мой наряд. Темно-зеленые завитушки с золотой вышивкой смотрелись красиво и богато, но…
Ну, я не знаю. Надо на других дам посмотреть. Может, это нормально у них.
– Какая вы красавица! – восхитилась Доротея, разглядывая результаты своих трудов.
С прической она заморачиваться не стала. Зачесала мои волосы, заколола верхние пряди красивой заколкой с каменьями, а из нижних сплела несколько кос, переплетенных между собой. Здорово. Нет, серьезно. Прическа мне очень даже понравилась.
Опустила взгляд ниже и подняла бровь.
– Доротея, а вот это, – я указала пальцем на свою грудь, – нормально?
Корсет плотно обхватывал и приподнимал мои немаленькие груди, которые прямо-таки выскакивали из-под грубой ткани. Этакие наливные яблочки на блюдечке.
– А это чтобы граф слишком грубым не был, – смущенно заметила девушка и потупила глазки.
Однако…
Почесала переносицу и смолчала. Что там у меня за муж такой, если его буферами задабривать нужно? У него же не работает задабривалка, или Алисия меня обманула?
– А никого не смутит, что я, как бы, вовсе не графиня Мадлен? Это же очевидно.
Указала на зеркало, из которого смотрела Кристина Золотова, наряженная в иноземное платье и увешанная драгоценностями, которых у нее сроду не водилось. Игорь за всю жизнь мне одно украшение подарил: обручальное кольцо. Все. Женщину, говорит, успехи мужчины украшают. Не спорю, он добился повышения, стал директором по снабжению в крупной нефтедобывающей фирме, но вряд ли его должность можно считать подарком мне…
– Ваше сиятельство, не знаю, как это работает, но мы с господином Этьеном видим по-прежнему графиню де Трувэ.
– О как…
Еще раз посмотрела в зеркало. Никакой графини, только старая добрая я. То есть молодая сердитая я.
– Ладно, идем. Посмотрим, что там у меня за муж.
Помощница кивнула и, поправив чепчик, повела меня из комнаты.
– Только вы, пожалуйста, постарайтесь с ним не разговаривать так, как со мной разговариваете. Дамы на Ирбисе кроткие, словно голуби и мудрые, как совы.
И хитрожопые, как лисы. Иначе оказалась бы эта Мадлен сейчас на моем месте? Очень в этом сомневаюсь!
Так, если муж, тот, что настоящий, заказывал даму с определенными параметрами, значит, он увидит Мадлен, а не меня! Получается, и граф увидит меня, а не свою жену? Или не увидит? О, господи, как тут у них все запутано! Мне бы сюда эту Алисию на пару минут для тройки добрых непечатных слов…
В принципе, я представляла, что увижу за дверьми комнаты, бывала в Эрмитаже, играла в принцесс в детстве, фильмы исторические смотрела. Но увиденное меня несколько озадачило. Точнее, дополнило психологический портрет предполагаемого мужа. Чует мое местечко, прикрытое лишь дырочкой на панталонах, что хлебну я с ним горя куда больше, чем с Игорем.
– А! Я поняла! – резко остановилась посреди коридора, больше похожего на стерильный морг. – Где-то здесь скрытая камера! Ну, точно! Это передача для женщин, которые недовольны мужьями! Сейчас вы покажете мне настоящего монстра, доведете до истерики и, когда я осознаю, что мой муж на самом деле идеал по сравнению с этим убожеством, когда буду готова умолять Игоря и дальше поднимать крышку унитаза, когда буду плакать кровавыми слезами и попытаюсь выпрыгнуть из окна, лишь бы не продолжать это шоу, вы мне скажете: «сюрпри-из»! Из-за угла выскочит Игорь с букетом красных роз и…
– И? – тревожно переспросила Доротея.
– И по морде ими получит! Потому что нифига это не смешно! Серьезно! Где у вас камера? Где она?
Посмотрела по сторонам. Тут должна быть камера! Я чуть было не поверила во весь этот бред с перемещениями на некий Ирбис и прочим, что о самых очевидных вещах не подумала! Да полно передач, где над людьми так издеваются. А потом вся страна меня по ящику будет смотреть и хохотать. Еще чего не хватало, чтоб пьяные рожи развлекались за мой счет, пожевывая оливье, пока я тут страдаю.
Заглянула за картину какой-то надменной бабки, обошла по кругу статую в виде загнутой коряги, заглянула за диван, осмотрела со всех сторон зеркало в тяжелой серебристой оправе – нет нигде. Не может такого быть. Здесь точно есть камера! Перевела взгляд на Доротею. Сложив ладони за спиной, она с невозмутимым видом ждала, пока я завершу поиски.
– Доротея! – обличающе ткнула в нее пальцем и расхохоталась. – Ну, точно! Уверена, что у тебя на голове парик, а там, за воротником микрофон спрятан! Ну, снимай же свой парик, снимай давай!
– Ваше сиятельство, что вы делаете? Отпустите, пожалуйста!
Я еще несколько раз дернула за чепчик и торчащие из-под него кудри, но уже не так сильно и в страхе отпрянула. Девушка сжалась в комочек и отступила к стенке, косясь на меня перепуганными глазами, полными слез.
– Они… Они настоящие? – произнесла ошарашено.
Я была уверена, что Доротея на самом деле какая-нибудь Дарья Звездная или Дори Мармеладная. Ведущая центрального канала или, на худой конец, блогерша из You tube, но, похоже, вариант с камерой и телепередачей отпадает. Блин! Неловко-то как!
– На… Настоящие, госпожа, – всхлипнула Доротея, робко поправляя чепчик.
– Прости, пожалуйста. Я подумала, что все это дурной розыгрыш.
Хотела помочь девушке, но она отпрянула от меня, как от огня. Остановилась и подняла ладони. Нас учили правилам встречи с дикими животными. Я ж токсиколог все-таки. С перепуганными людьми, как ни странно, тоже работает.
– Доротея, – произнесла мягко, не двигаясь с места. – Все хорошо. Я не обижу тебя. Представь, если бы ты попала в другой мир, где для тебя все чужое. Ты бы поверила в это?
– Поверила бы. Это не такая уж редкость.
Промашка. Ладно, исправляемся.
– А в моем мире нет магии. И уж тем более никаких путешествий в другие миры. Мне очень сложно поверить, что все происходящее – правда. Что бы ты почувствовала, оказавшись так далеко от дома?
Доротея задумалась и, шмыгнув носом, произнесла:
– Я бы очень испугалась, госпожа. Очень-очень.
– А когда человеку страшно, он совершает импульсивные поступки. Прости, что обидела тебя. Позволь я помогу с волосами и чепчиком?
Доротея смущенно отвела взгляд и пожала плечами.
– Можно?
Она несмело кивнула, и я медленно подошла ближе. Девушка, оказывается, молоденькая совсем. Лет семнадцать-восемнадцать. Сперва она мне куда старше показалось, но когда я снимала с нее чепчик и кудри укладывала, разглядела получше.
– Сколько тебе?
– Семнадцать, ваше сиятельство.
– Но ты умна не по годам. Смелая, работящая, не побоялась помочь чужеземке. Ты молодец, Доротея.
Я завязала кружевной чепчик на бантик и поправила торчащие из-под него кудряшки. Теперь ни следа от моего нападения не осталось.
– Мир? – протянула ладонь. Девушка улыбнулась в ответ и протянула мне свою худую ручку.
– Мир.
– Сюрприз!!!
Я вздрогнула и завизжала, когда из-за угла выскочило нечто, похожее на смесь лошади и дикобраза, только в розовых рюшах и бантиках. Благо, визжала не я одна. Доротея тоже голосила от души. Можно сказать, отчасти я предсказала будущее. Сюрприз удался, вот только без камер и ведущих.
Успокоились мы далеко не сразу. Даже, когда девочка сняла с себя странноватый костюм и отдала его служанкам, мы все равно с Доротеей жались друг к другу, обнимая оказавшуюся промеж нас статую той самой изогнутой коряги, которая мне так не понравилась. Нормальный человек не поставит в своем доме такую нелепицу.
Так, я сейчас не об искусстве. Девочка, Кристина! Это просто человеческая девочка лет восьми. Ты ведь загадывала на Новый год детей. Пожалуйста. Ребенок. Наслаждайтесь, радуйтесь, благодарите.
Пауза затянулась, а взгляд крохи, по-деловому скрестившей ручки на подоле сапфирового платья, стал презрительно-уничижительным. Ого. В такие годы и такой взгляд! Страшно представить яблоню, с которой упало такое яблочко!
Погодите… Погодите-ка…
Отцепилась, наконец, от статуи и от Доротеи, прокашлялась.
– Вы не моя мама! – наконец, вымолвило не по годам разумное чадо.
– Как догадалась-то?
– Моя мама никогда не пугается моих костюмов. Она их осуждает. Говорит, что леди не пристало баловаться. А я – люблю! – возмущенно воскликнула девочка, словно я ей это запретила.
– Да балуйся на здоровье, мне-то что.
– И вы не станете мне запрещать?
– С какой стати? Ты же ребенок!
Девочка сделала такое лицо, что я чуть собственными словами не подавилось. Такое чувство, будто я ее прокляла или, как минимум, оскорбила.
– Простите, я должна вас представить друг другу! – Доротея попыталась замять недоразумение, но недоразумение не заминалось.
Девочка пыталась испепелить меня взглядом, а я старалась мимикрировать под шелковые обои стального цвета. Боюсь, слиться с ними я смогу только через полторы недели прилежного гниения.
– Запомните, госпожа. Вы никогда, – отчеканила она. – Никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах не станете моей матерью!
Фух, я-то думала, оно-то оказалось!
– Да я, как бы, и не стремлюсь, дитя, – призналась откровенно, и девочка переменилась в лице.
– Нет?
– Не-а.
– Леди не пристало так вульгарно выражаться!
– Придумала! – улыбнулась и присела на корточки, чтобы быть одного с девчонкой роста. – Вы, юная графиня, могли бы дать мне пару уроков этикета?
– Начнем с того, что я не графиня, а баронесса! Анахель де Трувэ, – она сделала изящный реверанс и удостоила меня высокомерным взглядом. – А вы очень невежественны! Не знаю, получится ли слепить из вас образец добродетели, морали и нестяжательства. Не уверена в этом.
– Ух ты… Впервые вижу такую невероятную зануду! – закатила глаза и поднялась. – Ну, нет так нет. Найду кого-нибудь другого.
– Я не сказала, что не стану помогать! – возмутилась Анахель.
– Но и не согласились.
– Но и не отказала! – девочка топнула ножкой и кулачки сжала.
Заметка. На провокации дети всех миров ведутся одинаково.
– Не пристало юной леди так вульгарно топать ножкой! – передразнила девочку. Та поджала губы, внимательно изучая мое лицо, а потом расслабилась и улыбнулась.
– Вы не так безнадежны. Сколько классов образования?
– Вообще-то, я кандидат медицинских наук.
– Разве у наук могут быть кандидаты? – она задумалась, но быстро утратила интерес к этой мысли. – Неважно. Жду через час в комнате для занятий.
Сделав реверанс, девочка с ее сопровождающими удалилась.
– Какая осанка! Словно палку проглотила! А выражение лица? У нее что, паралич?
– Баронесса пошла в отца. Очень дисциплинированная и послушная девочка. Иногда изволит шалить, но редко очень. Надеюсь, вы подружитесь.
В отца? У-у… Кажется, мой муж – совсем запущенный случай. Наверное, как мой научный руководитель. С ним пошутишь иной раз, так с консультации может выгнать.
«Токсикология, Кристина Андреевна, не повод для шуточек!» – грозно повторяет он, сурово сдвинув брови. А как тут не смеяться, когда почтенный старец с должной старательностью изображает разновидности судорог при укусах разных видов змей?
Усмехнулась и вернулась к мыслям о девочке. Хотела детей, Кристина? Пожалуйста. Вот тебе ребенок. И, можно сказать, даже вроде как и твой. Люби и жалуй, воспитывай не балуй. Работай, с чем есть. А что, неплохой опыт на самом деле. Поучусь находить общий язык с молодым поколением. Хотя это больше похоже на то, что вселенная пытается меня отговорить быть матерью. Но ничего, я так быстро не сдаюсь.
– Да где же вы застряли? – пробурчал Эйнштейн, выбежав из-за угла совсем уж не по этикету. Сомневаюсь, что этикет какого-нибудь мира и столетия дозволяет мчаться так, что усы в разные стороны развеваются. – Идемте, живей! Граф уже нервничает!
– Ух, вы посмотрите! Новопасситу на него не напасешься! Идемте, Альберт, идемте!
– Этьен! – недовольно поправил дворецкий, то и дело оглядываясь. Будто громкий стук каблучков за его спиной может оказаться только иллюзией. – Сюда, прошу!
Мы поднялись по мрачной лестнице прошли мимо зашторенных темно-серым гобеленом штор и свернули в такой же стерильный коридор, что и этажом ниже. Хоть бы одна пылинка! Хоть бы одна детская игрушка или, не знаю, расческа, шпилька, брошка, бокал с недопитым соком или раскрытая книга… Да хотя бы фантик от конфеты за тахтой, чтобы знать, что здесь живут обычные люди, а не роботы.
Ничего! Никаких личных вещей, фотографий, признаков жизни. Будто мой муж – призрак.
Стоп! А мой муж может оказаться призраком? Или вампиром?
– У вас вампиры водятся? – струхнула, когда мы остановились возле двустворчатой двери.
– Не говорите ерунды, графиня. Вампиров не существует, – недовольно заметил Этьен и трижды постучал.
Двери медленно, с тихим скрипом поползли в стороны. Не хватало еще тревожной музыки, и сцена из фильма ужасов получилась бы что надо.
Вопреки ожиданиям, на нас никто не набросился. Внутри окутанной мраком комнаты сидел мужчина. Верхнюю его часть скрывала тень, хотя не от чего ей было падать. Ни предметов рядом с мужем, ни источника света позади. Шторы закрыты, горит только несколько свечей на приставном столике и какой-то тусклый кристалл под потолком. Ватт на двадцать, не больше. Учитывая величину помещения, это почти что ничего.
– Это? – брезгливо заметил граф, окинув меня презрительным взглядом.
Упомянутый взгляд я не видела, но почувствовала! Физически ощущала, как он ползет по мне холодными щупальцами, ощупывая каждый сантиметр тела и не стесняясь наличием одежды. Блин, некстати дырка на заднице вспомнилась! О, и там пощупал, бесстыжее отродье мрака!
– Да вы, знаете ли, тоже так себе кандидат в мужья.
Вздрогнула, когда мужчина подался вперед, выныривая из темноты. Думала, урод какой, поэтому лицо прячет, но нет. Оказался вполне себе хорошеньким. Не Том Круз, конечно, но такие мужики на дороге не валяются. Благородная внешность, гладко выбрит, черные волосы аккуратно зачесаны набок, хотя видно, что вьются и с природной курчавостью граф ничего поделать не может.
Кажется, я тут недавно мечтала, чтоб взгляд у мужика, как пуля навылет? Получите – распишитесь, называется. Тут не одна пуля. Тут целая автоматная очередь! Изрешетил так изрешетил. Живого места не оставил!
– Худая, бледная, со вздорным характером, – вот теперь меня еще и словами расстреляли.
– У вас, я смотрю, характер тоже не сахар.
Мне даже неловко стало. Такое лицо мужик сделал, словно графиня при нем впервые голос подала. Ну, а что? Если он раньше времени от инсульта скончается, меня наверняка отправят домой!
Брр, Крис, ну что ты такое болтаешь? Клятву Гиппократа кто давал? Кто? То-то же. Видно же – убогий. Инвалид. Причем не только на ноги, но и на голову, похоже.
– Пусть пришлют другую! – безапелляционно заявил муженек и не пожелал больше на меня смотреть. Он отвернулся и подлетел к окну.
Подлетел, Карл! На кресле! Нет, не инвалидном. На самом обычном кресле. Оно попросту взмыло в воздух и перенесло супруга к окну. Выходит, не лгала Алисия. Муж мне достался проблемный.
– Простите, ваше сиятельство, но это так не работает. Вы же знаете, ближайшие тридцать дней обмен невозможен, – голос подал дворецкий. Он по-прежнему стоял возле меня мраморным изваянием.
– Этьен! – сказал граф шторам.
Что он, интересно, там разглядывает? На них даже пыли нет и, руку на отсечение дам, ни один паук не рискнет поселиться в этом убежище мрака и одиночества. От тоски сдохнет.
– Граф!
А Эйнштейн неплохо держится. Даже усом не повел, хотя графский голос сталью звенит и звезд с неба прямиком в панталоны обещает.
– Это даже хуже, чем было!
Муж соизволил повернуться к нам лицом, которое больше не пряталось в тени. Нет, ну хорошее лицо. Очень даже хорошее. Взгляд только пугает. Черный, но какой-то пустой.
– Не узнаем, пока не попробуем.
– Вообще-то, господа, упомянутое вами «это» стоит здесь и все слышит.
– Можете не стоять,– безразлично бросил граф, глядя на Этьена.
Ну и замечательно! Расположилась в ближайшем кресле, посчитав это приглашением. Этьен посмотрел на меня с плохо скрываемым ужасом, а муж даже не повернулся. Хотя кресло довольно-таки красноречиво скрипнуло. Интересно, чья попа его так продавила? Явно не мужнина. Та только его кресло-коляску давит. Ой, вот не будем. Медики – самые первые циники. В нашей профессии без юмора никак. Либо юмор, либо профдеформация. Это вы еще с патологоанатомами не общались. Вот уж где Петросян отдыхает.
– Альберт, оставьте меня с мужем. Разговор есть. Приватный!
– Я Этьен! – как-то обреченно поправил мужчина, не надеясь уже, что я запомню его французское имя. Стойкие ассоциации с Эйнштейном, увы, неистребимы.
– Это сути дела не меняет. На выход, дорогой, на выход. Это не для лишних ушей.
Дворецкий посмотрел на графа, на меня, снова на графа, выискивая ответ в пустом взгляде последнего.
– Могу я…
– Иди, Этьен, – уныло разрешил муж и, когда мы остались наедине, подлетел ближе.
Ну, уже какой-то прогресс. Не скажу, что лед между нами тает, но мы определенно стали на пару метров ближе. Буквально. Я смогла лучше рассмотреть свой новогодний, пусть будет, подарок. Хотя больше на сюрприз похоже. Это как в детстве. Покупают родители Киндер. Шуршишь фантиком, ломаешь яйцо, раскрываешь капсулу, а там… А там паззл, блин! Паззл!
Вот тут примерно те же ощущения.
Одет муж по-иноземному, средневековая какая-то одежда. Рубаха с широкими рукавами, на груди шнуровка. Обтягивающие черные штаны, полусапоги тоже на шнуровке. Не жарко ему? Нет что бы тапочки дома носить…
Ага, сказала женщина на каблуках! О, каких каблуках! Я хотела босиком идти, но Доротея настоятельно не советовала – полы ледяные, а воспаление легких у них тут заклинаниями лечится. Заклинаниями! Пришлось пользоваться тем, что дали, а дали неприспособленные для ходьбы узкие колодки на платформе в пятнадцать сантиметров. У них тут, видите ли, стандарт красоты такой. Дама должна быть высокой, пышногрудой, с аппетитным лицом и тонкой талией. И поломанными ногами, судя по всему.
Но к вопросу о тапочках. Если придется здесь остаться, поставлю вопрос ребром. Расхаживать по дому на ходулях я не собираюсь!
– Альберт сказал, вы мне все объясните. Что я здесь делаю? Как мне вернуться домой?
– Вы вернетесь домой через тридцать дней.
– Вот так вот просто? Побуду здесь тридцать дней и домой?
Прямо какой-то отпуск в другом мире! Если можно так легко отделаться, я тогда с пользой проведу время. Наверняка у графа есть обширная библиотека, с лекарем, опять же, пообщаюсь по поводу того, как они змеиные укусы лечат. Может, у него образцы ядов есть. Ух! Иноземные яды! Иноземные противоядия! Хочу-хочу-хочу!!!
По телу мурашки от восторга побежали. Я бы и сама тот час побежала бы в библиотеку, но мало того, что не знаю, куда бежать, так мне еще подробности о возвращении домой следует выяснить.
Граф приподнял бровь.
– Нет, все не так просто. Вы вернетесь домой, при условии, что не влюбитесь в меня.
– Пф! – вульгарно усмехнулась. Ну, оно само собой так получилось, честно слово!
Мужчина мою реакцию проигнорировал и продолжил, как ни в чем не бывало:
– Иначе обменжён продлит ваш срок пребывания здесь в надежде на ответные чувства с моей стороны. А этому не бывать.
– Еще бы!
– Вы хотите мне что-то сказать? – снисходительно поинтересовался мужчина.
Какие мы корректные! Какие терпеливые!
– Проще влюбиться в снеговика, чем в вас!
Граф мазнул пустым взглядом по моему лицу, лежащим на подлокотниках рукам, платью. Закончив инспекцию, произнес:
– Надеюсь на это. Не хотелось бы, чтобы ваше присутствие в моем доме длилось дольше необходимого.
– А знаете, раз уж мы оба не в восторге от сложившейся ситуации, я придумала идеальный выход! Поступим, как взрослые люди. Разойдемся по разным комнатам и не будем видеться!
– Я покидаю комнату в исключительных случаях, поэтому мы и так не увидимся, если только вы сами не придете.
Да я лучше черствый сухарь съем! С плесенью даже!
– Не приду! – заверила с энтузиазмом и поднялась. – Вот прямо сейчас выйду и с удовольствием буду каждый день к вам не приходить!
– Сядьте на место, я вас не отпускал.
– А мне и не нужно ваше дозволение-е…
Взвизгнула, плюхаясь в кресло против воли. Холодное щупальце скользнуло по моему плечу и исчезло. Зябко стало. Хоть бы шаль мне какую выдали! И эта штука с буферами не работает, тут Доротея просчиталась.
– Вы здесь не из-за прихоти судьбы, а ради конкретной цели. Моей дочери через неделю исполнится девять лет. Это возраст, с которого на Ирбисе магический дар ребенка либо раскрывается в полную силу, либо отмирает. Обычно одаренные дети осваивают свои способности до шести лет, но у Анахель не получилось. Что-то пошло не так.
Я фыркнула и помотала головой. Не буду говорить. Посижу, послушаю. Но так детей не воспитывают.
– Снова хотите что-то сказать? – раздраженно спросил граф.
– Нет-нет, что вы. Говорите, у вас это хорошо получается! Правда, все еще не понимаю, при чем здесь я.
– Моя жена, – мужчина поджал губы и тяжело вздохнул. – Мадлен не уделяла дочери достаточно внимания. В ней, к сожалению, не раскрылась тяга к материнству. Оно ей не давалось.
Сдерживать смех становилось все труднее. Как говорит! Музыка словно. Тяжелый рок или реп. Не раскрылась тяга к материнству, не уделяла дочери внимания… Сказал бы сразу – плевала она на дочь с высокой колокольни, а я добавил с колокольни повыше, а теперь сидим, локти кусаем, глядя на плоды трудов своих. Что понаросло, ой, что понаросло-то!
Продолжал граф едва сдерживая гнев. Одно хорошо – больше не пугал меня пустым взглядом. Теперь в черных радужках серебристые молнии сверкали.
– Совет магов сделал заключение, что дар не раскрылся из-за огрехов в воспитании. Через месяц в замок прибудет король, чтобы лично познакомиться с Анахель. Если он придет к выводу, что потеря дара связана с воспитанием, у меня заберут дочь и титул.
– То есть, вы уверены, что дар не раскроется?
– Нет предпосылок. Я могу потерять Анахель.
– И поделом, – буркнула едва слышно, но муж оказался ушастым.
– Что, простите?
– Выдохните уже! Вы сами виноваты, что у вас дочь такая. Ей восемь! Очнитесь, восемь лет! Как она разговаривает? А ходит?
Я поднялась и, выпятив вперед грудь, повторила надменную походку девочки.
– В ее возрасте она должна с визгом и смехом носиться по коридорам замка. Выплескивать энергию, радоваться жизни, смеяться, улыбаться, песни петь, на обоях рисовать, игрушки по дому разбрасывать и отказываться есть кашу…
– В вашем мире у вас есть дети? – раздраженно поинтересовался граф. Вот блин, удар ниже пояса.
– Нет. Только племянники.
На губах муженька проскользнуло что-то, отдаленно похожее на саркастическую улыбку. Гаденькую такую, злорадную. Типа, о чем с тобой можно разговаривать.
– Вы здесь не для того, чтобы преподавать мне основы педагогики или превращать мою дочь в дикарку. Вы здесь, чтобы помочь мне сыграть перед королем счастливую семью и доказать, что гибель дара Анахель не наша вина.
– А что в вашем мире полагается за обман монарха?
Граф стиснул ручки кресла так, что у него костяшки побелели. У графа, не кресла. У последнего деревянные костяшки жалобно хрустнули. Если бы мог, муж бы сейчас вскочил. Внутри дикая мыслишка проскочила, что может он вскочить. Может, просто не особо хочет. Стимула нет. Подалась вперед и медленно, по слогам произнесла:
– Сла-бак!
В комнате резко похолодало. Тусклый кристаллик под потолком зазвенел и лопнул, осыпавшись на пол мелкой крошкой. Пламя на свечах пошатнулось, но устояло. Кажется, я немного переборщила с мотивацией. Неправильно как-то она работает в этом мире.
– Ладно, ладно. Без нервов. Я сажусь!
Подняла ладони кверху и медленно вернулась в кресло, давая зарок больше не разговаривать с этим нервным типом.
– Все время пребывания в замке вы будете изучать необходимые науки, чтобы не ударить в грязь лицом перед монархом. Магия, этикет, история. Но при этом вам запрещается без разрешения и тем более в одиночку покидать пределы замка. И самое главное. Мадлен!
– Кристина.
Мужчина замер на мгновенье. В его взгляде что-то изменилось. Или, может, мне это только показалось, потому что со следующим взмахом ресниц передо мной сидел все тот же засранец.
– Мадлен. Никаких интрижек!
– Ну, знаешь ли! – даже на «ты перешла». Хамы ни одного мира не заслуживают уважительного отношения. – Я, вообще-то, люблю своего мужа и планирую к нему вернуться!
– Будь это так, вы бы здесь не оказались.
– Это ошибка! Большая вселенская ошибка. Меня мой брак полностью устраивал.
Ага. Давай, обманывай себя.
– Обмен возможен, только если все его участники желают перемен.
Вон оно что. Выходит, и графа в женушке не все устраивало. Мужчина помолчал и добавил:
– Исполнять супружеский долг от вас не требуется.
Ну, ты прямо к жизни меня вернул, а то уж я вся извелась прямо!
– Мы будем жить в разных комнатах, на разных этажах.
– И никого это не удивит?
– Слуги скорее удивятся, если вам удастся не потерять панталоны в первую же неделю.
– Да вы обалдели?! За кого вы меня принимаете?
– Я… что?
Замечательно! Я даже не могу показать всю степень своего шока, потому что на Ирбисе не понимают земного сленга! А как они вообще меня понимают? Как я их понимаю? Голова сейчас взорвется. Домой хочу! Бутерброд с красной икрой хочу. И кредиты, фиг с ними, тоже хочу. Да пусть даже крышка унитаза поднятая, лишь бы подальше от этого отмороженного.
– Значит, так, бесчувственное ты чудовище. Я, Кристина Золотова, кандидат медицинских наук, опытный и уважаемый токсиколог, верная супруга, преданный друг! Если ты хочешь дождаться от меня помощи, то и веди себя соответственно!
Граф понимающе кивнул, поджал губы, обдумывая что-то, а затем выдал с ледяным спокойствием:
– Вы пробудете в этом мире тридцать дней. Так или иначе. И только вам выбирать, какими будут эти дни. Будете ли вы передвигаться свободно и хорошо питаться или просидите взаперти в холодной башне на воде и хлебе. Я всегда могу сказать королю, что моей супруге нездоровится.
Ну все. Сейчас кому-то самому не поздоровится!
Я угрожающе поднялась, выискивая взглядом что-нибудь тяжелое, но вспомнилось ледяное касание невидимых щупальцев и боевой решимости поубавилось. В том, что мой новый муж владеет магией сомневаться не приходится. Не полтергейст же у него живет. Станет он жить с таким вот соседом по комнате…
– Если думаете, что напугали – не на ту напали! – выдала дрожащим голосом и даже на уважительную форму обращения перешла. Раз уж ему такие отношения хочется, такие и получит. – Я в этом мире, потому что вы доведены до отчаяния! У вас отбившийся от рук ребенок и жена развратница, что не удивительно, когда отец и муж – ледяная глыба! Не надо быть магом, чтобы понять, в чем проблема Анахель. Дети нуждаются в любви. А где ее взять, если матери ребенок не нужен, а вы любите только самого себя? Этот разговор мне надоел. Подумайте над своим поведением и, когда будете готовы к адекватному общению – найдете меня.
Поднялась и на эмоциях понеслась к двери. Пусть видит, что я решительно настроена и свои щупальца при себе держит.
– Помните, Кристин! Не влюбитесь в меня!
– Да я лучше себе глаза выколю! – прорычала и вышла, громко хлопнув дверью.
Мерзкий, мерзкий бесчувственный старикашка! Ладно, не старикашка, вполне себе крепкий мужчина в расцвете сил, но все равно мерзкий. До того мерзкий, что мне самой мерзко от степени его мерзости.
Брр! Содрогнулась всем телом. Так меня колотило от гнева, так лихорадило!
– Как все прошло? – с волнением спросили Этьен и Доротея. Они тревожно слонялись возле дверей в ожидании меня.
– Я его придушить готова. Вот этими вот руками! Не снимай, говорит, панталоны, не влюбись, говорит, в меня! Да кто в тебя влюбится такого? Кому ты вообще сдался? – обратилась к запертой двери.
– Тише, тише! Услышит же! – ужаснулись Этьен и Доротея.
– Уже слышал. Мне скрывать нечего и стесняться тоже нечего. Правда она такая, жалит хлеще крапивы, когда виноват, и обтекает теплой водой, если невиновен. Мне нужно остудиться. И это… Есть что на плечи накинуть?
Доротея растерянно переглянулась с Эйнштейном.
– Так вам холодно или жарко?
– А… Остудиться, в том смысле, что мне нужно пар выпустить.
– Вы умеете пускать пар? – искренне изумилась Доротея.
Ну е-мое… Идиомы на Ирбисе тоже не понимают. Хм. Мне пришла гениальная идея, как совместить приятное с полезным.
– Шуба есть? Холодно ведь на улице наверняка.
– Госпожа, вы меня совсем запутали. То жарко, то холодно, то шуба, то накидка…
– Дуй за шубой, а ты, Альберт, за девчонкой. Встретимся на улице.
– Зачем?
– Пар выпускать будем. Все. Идем, идем! Ребенка только укутайте потеплей, чтоб не застыла.
Через четверть часа мы с Доротеей внизу дожидались Альберта и Анахель. Я щеголяла в пуховой шапке и модной шубке, прикрывающей филей. Помощница закуталась в пуховой платок и накинула на плечи что-то похожее на тулуп. На мое счастье на Ирбисе не брезгуют зимней обувью. Я сунула ноги в валенки и блаженно выдохнула. Наконец-то избавилась от ходулей!
– Госпожа! Необъяснимое с вами! Зачем же вы обувь прислуги надели? Вот ваши вышитые каменьями черевички.
Приподняла подол платья и посмотрела на валенки. Теплые, целые, по размеру. Опустила подол.
– Вот пусть тот, кто их вышивал, и носит такую обувь зимой. Я в валенках пойду! Госпожа я или не госпожа?
– Госпожа, конечно, – смутилась Доротея, закрывая господский шкафчик для обуви. – Как изволите.
– Ты мне лучше скажи, зачем меня сюда призвали? Граф ваш – полный отморозок, так ничего и не пояснил.
Округлив глаза, помощница скромно промямлила:
– Может, вам лучше Этьен расскажет?
– От Альберта дождешься. Половину приукрасит, половину скроет. Я его суть уже раскусила. Мужик сам себе на уме. А мне нужна достоверная информация. Я вижу, что девушка ты скромная и честная. Говори не таясь, как на исповеди.
– Как на чем?
– Ох, ёжкин макарешкин.
– Что за зверь такой дивный?
Я взвыла, всплеснула руками и потянула помощницу на улицу. Ждать в доме становилось жарковато.
Тяжелая дверь охотно поддалась, выпуская нас на волю. В нос ударил ни с чем несравнимый запах мороза. Почему мороз пахнет дымом и немного мятой? Нет, не мятой. Скорее, ментолом. Освежающим, вкусным, дурманящим.
Вдохнула полной грудью и подставила лицо солнышку. Красота-то какая!
Сбежала вниз по ступенькам, прошлась по хрустящему снегу. Совсем как на Земле! Сгребла в охапку пушистый снежок и подкинула в воздух, наблюдая, как искрятся снежинки под солнечными лучами. До поросячьего визга люблю зиму!
– Ну, чего ты там встала, как вкопанная, иди же сюда!
