Екатерина Трубицина
Чудовищный розыгрыш. Серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4
В конечном итоге, Лоренц свалил на пол чашку, расплескав её содержимое.
– Слушай, кошак, а по осторожней никак нельзя? – хихикая, «наехала» на Лоренца Ира, вытирая с лица капли кофе.
– Во блин! – Лоренц выгнул спину, вздыбил шерсть и поднял хвост трубой. – А наша девочка начинает хамить! Зив, по-моему, это издержки отголосков пубертатного периода. А ты как считаешь?
– Я считаю, что котам с нестабильной нервной системой следует обращаться к ветеринару, – проурчал Зив, не скрывая, что завладевший Лоренцем психоз напрягает его не меньше, чем Иру.
– Вот собака! – раздражённо мяукнул Лоренц.
Зив, слегка подергивая верхней губой, глухо зарычал.
– Между прочим, это – чистая правда, – язвительно-сладковатым тоном поспешил добавить Лоренц. – А на правду, ведь, не обижаются, правда? – выплеснул он ещё одну порцию яда и со всей дури вцепился когтями в спинку кресла.
Терпение Зива лопнуло, и он с оглушительным лаем, в котором Ира, к своему удивлению, не услышала ни единого слова, бросился на кота. Сквозь рык клацнули челюсти и видимо-таки зацепили спину Лоренца, судя по тому, что он взвизгнул и скрылся в цоколе.
– Вы чего это?! – в неприятном изумлении воскликнула Ира.
– Не обращай внимания, – проурчал Зив и с грустным вздохом улёгся на ковер.
Ира принесла щетку с пятновыводителем и, стараясь успокоиться после неприятной сцены, принялась ликвидировать кофейные брызги с ковра, кресла и дивана.
Когда она закончила, в гостиную вернулся Лоренц.
– Прошу прощенья, – неловко промурлыкал он и ткнулся головой в плечо Зива.
Зив, тяжело вздохнув, повернулся к нему и лизнул.
– Что тут у вас происходит? – спросила Ира.
– Не обращай внимания, – промурлыкал Лоренц.
– Как знаете, – Ира обвела их ничего не понимающим взглядом и отправилась знакомиться со статьями для будущего альманаха.
– - -
За окном сгущались прохладные предлетние сумерки. Ира попыталась определить, чего ей хочется больше: продолжить чтение или спуститься поужинать; и тут запел мобильник.
– Здравствуй, Ирчик! – приветствовал её Гена. – Извини, видел, что ты звонишь, но не мог ответить. Только сейчас освободился.
– Ничего страшного. Привет!
– Что новенького?
– Не поверишь! Сегодня весь день знакомилась с содержанием будущего альманаха.
– Супер! И как тебе?
– На мой взгляд, он обещает быть больше популярным, нежели научным.
– Ты ожидала другого?
– Судя по регалиям авторов, да.
– В таком случае, Женичу полагается премия. Видишь ли, погружаясь в какую-либо область, человек становится настолько зависим от принятой в этой области терминологии, что порой, даже искренне желая изъясняться понятно для большинства рода людского, ничего не может с собой поделать. Так что Женич занимается переводами не только с одного языка на другие, но и в пределах одного языка с научного на общечеловеческий.
– Он великолепно потрудился. По моим ощущениям получается любопытная околовсяческая вещица с лёгким налётом научности.
– Ирчик, ты поставила наивысшую оценку!
– Кстати, Ген, я, конечно, догадываюсь, но всё же хочу уточнить. А кто главный редактор?
– Я, – как само собой разумеющееся ответил Гена.
– Ты???!!! – Ответ Гены Иру ошеломил.
Гена расхохотался.
– А ты, небось, думала, что Гаров? – сквозь смех спросил он.
– Я не думала. Я в этом не сомневалась.
– Ир, Женич действительно тащит на себе бо́льшую часть работы, но последнее слово я оставляю за собой. Дело не в том, что я ему не доверяю, или жажду главноредакторских лавров. Видишь ли, у меня есть своя, СУГУБО ЛИЧНАЯ заинтересованность в этом издании. Так что я и только я буду определять его форму и содержание, а в графе «главный редактор» будет стоять моё имя, в подтверждение того, что вся ответственность целиком и полностью лежит на мне.
– Ген, – произнесла Ира дрожащим голосом.
– Что тебя смутило?
– Что ты имел в виду, говоря «СУГУБО ЛИЧНАЯ»? – Ира говорила очень медленно.
Гена таинственно усмехнулся.
– Ты поняла меня верно, – проговорил он столь же медленно, как и Ира, только, в отличие от неё, в его голосе звучал не трепет, а уверенность. И в себе, и в том, что его намёк понят.
– Генка, ты начинаешь пугать меня не хуже Радного! – энергично воскликнула Ира, пытаясь унять колотящееся в глотке сердце.
Гена рассмеялся и долго не мог остановиться.
– Ирка! – наконец совладал он с приступом смеха. – Поверь, только одно существо во всей Вселенной и за её пределами способно тебя напугать. Ты сама. Так что сядь и разберись, на кой ты себя пугаешь Стасом, словами «сугубо личное» и ещё не знаю там чем.
– Насколько я знаю, страх – это проявление инстинкта самосохранения.
– Да ты что! Правда? – кривлялся Гена. – А я и не догадывался. – Он снова рассмеялся и вдруг без какого-либо перехода стал серьёзным. – Ирчик, насколько я знаю, в твоём нынешнем пребывании в сём мире были ситуации, угрожавшие жизни и здоровью. В таких ситуациях инстинкт самосохранения работает на полную катушку. Точнее, он всегда работает на полную катушку, но в таких ситуациях выходит на первый план, становясь куда более заметным, чем в повседневной обыденности. Ирчик, вспомни ощущения. Сравни. И ты не найдёшь между ними даже отдалённого сходства.
– Ну почему?! – с возмущением воскликнула Ира.
– Уже сравнила? – ехидно спросил Гена.
– Нет.
– А чего тогда возмущаешься? А?
– И правда. Чего это я?
– Ирчик, даже синонимы имеют разный смысл.
– Что? – не поняла Ира, возвращаясь из отрешённости, завладевшей ею на мгновение.
– К примеру: сложно, трудно, тяжело.
Сложное – это то, что содержит в своём составе больше одного элемента.
Трудное – то, что требует затрат сил и времени, то есть, труда.
Тяжёлое – то, что имеет значительную массу, а в условиях гравитации, соответственно, и вес.
Трудное необязательно бывает сложным и тяжёлым.
Тяжёлое, как правило, требует затраты сил и времени, а потому его можно назвать трудным, но вот сложным оно является далеко не всегда.
Сложное же нередко оказывается совершенно нетрудным и нетяжёлым.
Тонкости, подчас, объясняют многое, но мы, к сожалению, редко уделяем им достаточно внимания.
Но это всё так, к слову. Ты лучше вот что скажи: ты просто так сегодня статейки читала или решила заняться альманахом всерьёз?
– Да надо бы уже и всерьёз, я думаю.
– Если только думаешь, то не надо. А вот если… В общем, если второе «если», я постараюсь за грядущую недельку разгрести свои дела – навалились, гады, по-взрослому – и на следующие выходные навестить тебя и Женича. Так как, планируем первое заседание редколлегии на следующие выходные?
– Да, Ген. Однозначно.
– Ирчик, я тайно влюблён в те…
Разговор оборвался.
Не успела Ира опустить руку, держащую телефон, как он задрожал в ней. Она глянула на экранчик. Имени звонившего там не было. Высветился только незнакомый номер, да ещё и начинающийся не с +7, а с +1.
Разговор с Геной, по большому счёту, был окончен, но Ира не сомневалась, что это перезванивает он, пользуясь услугами оператора сотовой связи какой-то другой страны, из-за каких-нибудь неполадок с роумингом.
– Да, я слушаю, – бодро изрекла Ира, ожидая в ответ услышать продолжение признаний в тайной любви, исполненное Гениным голосом.
– Здравствуйте, Ирочка. Надеюсь, в Сочи ещё не слишком поздний вечер, и я не разбудил Вас. Прошу прощенья, я не слишком хорошо ориентируюсь в часовых поясах.
Такого голоса Ира из недр своего мобильника ещё ни разу не слышала, но он был ей знаком. Она онемела.
– Простите, я забыл представиться, – сказал голос, и Ира услышала в его интонации догадку о своём замешательстве. – Вас беспокоит Аристарх Поликарпович.
– Аристарх Поликарпович! – в изумлении, волнении и трепете воскликнула Ира.
– Ирочка, нам бы с Вами увидеться…
Ира не дослушала.
– Да! Сейчас!
Она бросила на кровать трубку и опрометью кинулась вниз к двери прохода. В гостиной ей вслед что-то промявкали-прогавкали Лоренц и Зив.
Ира едва констатировала их то ли напутствия, то ли выражение непонимания её действий, явно совершаемых в состоянии аффекта.
Она только что не снесла дверь и оказалась в небольшой залитой солнечными лучами комнатке с салатовыми стенами, красновато-тёмно-коричневой мебелью и белоснежными ажурными салфеточками, покрывавшими все горизонтальные поверхности.
С кресла навстречу ей поднялся, приветливо улыбаясь, старичок божий одуванчик.
– Аристарх Поликарпович! – воскликнула Ира.
– Рад Вас видеть, Ирочка! Присаживайтесь. У меня никогда не было сомнений, что Вы действительно очень сильно хотите со мной поговорить, но я только сейчас понял, насколько велико это Ваше желание, – он с улыбкой показал Ире трубку мобильного телефона, которую не успел выпустить из рук.
Ира краем сознания зафиксировала, что только что сделала нечто невероятное, оказавшись в одно мгновение на другом континенте. Нечто невероятное не только с общепринятой точки зрения, но и для себя лично. Однако сейчас именно это её не занимало.
– Аристарх Поликарпович, здравствуйте! Извините, что я так ворвалась к Вам.
– Ирочка, извиняться ни к чему. Не скрою, стремительность Вашего появления в моей скромной обители, если и не является для меня полной неожиданностью, и не претендует на звание из ряда вон выходящего события, то всё же не входит в разряд того, на что я мог надеяться. А потому я рад вдвойне.
– Спасибо, – сама не понимая к чему, ляпнула Ира.
– Ирочка, присаживайтесь, – повторил ей улыбающийся Аристарх Поликарпович, указывая на кресло, с которого поднялся при Ирином появлении. Сам он расположился в другом, отделённом от первого низеньким столиком, накрытым ажурной белоснежной салфеткой.
– Спасибо, – повторила Ира, садясь, и уже набрала полную грудь воздуха, дабы выпалить всё, что в ней накипело, но Аристарх Поликарпович лёгким доброжелательным движением руки остановил её.
– Разговор нам предстоит серьёзный и, думаю, отнюдь не короткий, так что… – Аристарх Поликарпович нажал несколько кнопок на мобильном и сказал в него что-то по-английски.
Через минуту в комнату вошла молодая женщина с подносом и поприветствовала Иру словами «Good morning». Ира в ответ повторила ей то же самое.
– Знакомьтесь, Ирочка, это – Нэнси, жена моего младшего внука Роджера, – пояснил Аристарх Поликарпович.
Затем он, судя по всему, представил Иру своей невестке.
Нэнси сказала Ире что-то – по всей вероятности, стандартную вежливую фразу типа «Рада знакомству». Ира, к своему удивлению, ей что-то ответила, правда, сама не поняла, что, но, видимо, к месту, так как Нэнси с благожелательной улыбкой изрекла «Thank you».
Потом Аристарх Поликарпович и Нэнси перебросились несколькими фразами, после чего Нэнси удалилась, по всей видимости, пожелав Ире и Аристарху Поликарповичу хорошего дня.
– Угощайтесь, Ирочка, – указывая на поднос, сказал Аристарх Поликарпович, как только за Нэнси закрылась дверь. – Теперь наше с Вами общение, независимо от его содержания, имеет все шансы быть приятным, не так ли?
– Да, – с благодарностью ответила Ира и принялась ужинать, с аппетитом поглощая канадский завтрак.
Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, пришлась как нельзя кстати.
Иру окутала отрешённость наслаждения непринуждённой светской беседой о погоде, о климате, о разнице часовых поясов, о географической широте их настоящего местонахождения, почти точно соответствующей той, которую покинули в самом начале ХХ века родители Аристарха Поликарповича в России.
Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, подарила умиротворение, но не остудила Ирин пыл, с которым она ворвалась сюда.
Как только в левой руке оказалась чашечка с кофе, а в правой сигарета, Ира обрушила на Аристарха Поликарповича шквал сумбура, которому долгое время разными методами и с разным успехом не позволяла завладевать своим сознанием:
– Аристарх Поликарпович, что я делала те пять дней зимой два с половиной года назад, когда мы с Вами впервые встретились? Что Вы со мной тогда делали? Я знаю, точнее, наверное, будет, догадываюсь зачем, но что? Что вообще со мной происходит?
Наверное, каждого человека хотя бы раз в жизни одолевает вопрос, кто он на самом деле, и что тут делает. Его, конечно, формулируют все по-разному, но суть примерно одна и та же.
Я понимаю, что с той зимы для меня этот вопрос встал ребром. Я не хотела, мне пришлось, меня заставили искать на него ответ. Не знаю, кто заставил, может быть, и я сама. Это неважно. Суть от этого не меняется. Одно точно: так настойчиво, по такому принуждению, не оставляющему выбора, его мало кто ищет. Разве что душевнобольные.
Периодами мне кажется, что я успешно пополнила их ряды. Но в другие моменты я воспринимаю это, как само собой разумеющееся. И, наверное, именно в эти моменты успешно пополняю ряды сумасшедших.
И вот торжественный финал поиска: встреча с драконом, разговор с ним, полёт на нём, Точка Выбора.
Да-а-а-а! Мне рассказали, кто я и что тут делаю. Даже ещё до Пэфуэма рассказали. И я могу всё это пересказать, но я всё равно этого НЕ ЗНА-Ю!
Иногда, правда, мне это всё и кажется само собой разумеющимся, но… Как посмотришь на себя со стороны, ну конченый псих!
Ладно. Всё это, конечно, эмоции.
Я даже убедила себя в какой-то момент, что всё это в самом принципе нельзя уяснить человеческими мозгами. Ну не предназначены они для этого. Нужно просто принять это как веру, как убеждение. Только и всего!
Верим же мы, убеждены же ведь мы в том, к примеру, что Земля – это огромный шар, летающий вокруг другого, ещё более огромного, да ещё и раскаленного шара, то есть, Солнца.
Мы ведь верим в это, убеждены в этом не на основании своего непосредственного жизненного опыта. Подавляющее большинство из нас убеждено в этом – и во многом другом – лишь потому, что нам ТАК СКАЗАЛИ. Других причин нет.
Вот я и решила превратить своё «знание» о себе в подобное убеждение. Правда, когда я только вернулась из Точки Выбора, это убеждение было основано и на чём-то другом.
Но прошло совсем немного времени, и то, на чём оно было основано, стало мне казаться…
Нет, не стало казаться. Я не знаю, как поточнее выразиться.
В общем, всё, что со мной происходило, вполне можно отнести к сфере помрачнения рассудка, временного глубокого помешательства.
Ладно. Это снова эмоции. Я снова не о том.
В общем, вернувшись, я решила принять, как убеждение, что всё, что со мной произошло, произошло на самом деле. Что всё, что я узнала о себе, это правда.
Я втиснула это в себя и попыталась заняться тем, чем, учитывая всё это, мне следовало бы заняться. По крайней мере, мне казалось, что я должна заняться именно этим.
Какое-то время я сидела и пыталась ознакомиться с тем, что такое люди, с помощью телевидения.
Знаете, какое ощущение?
Точно такое же, как и после посещения Точки Выбора. Будто это не со мной. Будто это – плод воспалённого воображения.
У Флоринды Доннер – «Сон Ведьмы» – есть замечательное напутствие. Мне оно так понравилось, что я его выучила наизусть:
«Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом. Затем иди и стань лицом к началу. Встав лицом к лицу с началом, позволь ему сделать с собой всё, что угодно. Я надеюсь, что твои убеждения не позволят тебе выбрать начало с причудами. Смотри на вещи реально и скромно. Начни это сейчас!
P.S. Для начала можешь делать всё, что хочешь».
Видимо, я выбрала начало с причудами.
Я решила с головой окунуться в то, что называют нормальной человеческой жизнью. Я думала, что смогу понять её изнутри.
И что я сделала?
Вместо того чтобы с головой окунуться в водоворот человеческой суеты сует, я заперлась в уединении.
Да, как все нормальные люди, я стала пять дней в неделю ходить на работу, но там, вместо того чтобы вариться в общем котле, забилась в самый дальний уголок и… И впала в спячку.
Ира задумалась. Аристарх Поликарпович не перебивал её.
Продолжила она лишь минут через пять, если не десять, и уже менее возбужденно:
– Когда-то – боже мой, как это давно было – я сказала, что жизнь – это прогулка по висячему мостику.
Сейчас мне иногда кажется, что я так и продолжаю ползти по нему враскоряку, но это не так. Там, на мосту, было проще.
Проще хотя бы тем, что весь ассортимент выбора состоял лишь из четырёх вариантов: идти вперёд, либо повернуть назад, либо тупо усесться и не сдвигаться с места, либо, на худой конец, броситься с него в реку.
Суицид не привлекал совершенно. Тем более что существовал гораздо более вероятный вариант покалечиться, нежели покончить с этим раз и навсегда.
Просто сидеть на нём? Ну сколько? Всё равно ведь рано или поздно придётся встать и идти в ту или в другую сторону.
Назад не тянуло совершенно.
Что было позади? Амбиции, мечты, фантазии, крах всех иллюзий, банальное стремление выжить и вырастить ребёнка, который к моменту моего вступления на висячий мостик уже фактически вырос и стал самостоятельным.
Кто бы что ни думал, к моменту вступления на висячий мостик я вкусила всего. По чуть-чуть, правда, но всего. И любви, и славы, и богатства.
Богатство.
Меня никогда не интересовало чрезмерное владение материальными ценностями. К тому моменту я могла себе и своему ребёнку позволить всё, что нам хотелось. А нефтяные вышки, личные самолёты и собственные острова в благоприятной климатической зоне с многоэтажными особняками эксклюзивной архитектуры, бассейнами и парками всегда казались мне не ценной собственностью, а слишком обременительной обузой.
Слава тоже на меня обрушилась вовсе не всемирная. Но даже того, что было, мне с лихвой хватило, чтобы понять, что и она – вещь крайне обременительная, требующая от меня слишком много того, что мне отдавать не хочется: мою обособленность, независимость и неприкосновенность моего сугубо личного.
А любовь?
То, что люди называют «любовь», лишь результат глобальной PR-акции.
Не успевает человек толком научиться говорить, как его уже пичкают Иванами-царевичами, сломя голову несущимися за Василисами-Премудрыми; Дюймовочками, на протяжении всей сказки перебирающими женихов; Золушками, готовыми на всё, лишь бы попасть на бал, где непременно должен быть прекрасный принц.
На смену сказкам приходят романы, и наступает период полового созревание с запретами воплощать в жизнь расPRенные таинства любви.
Пружина закручивается всё туже и туже, и, когда её, наконец, отпускают, аккумулированной энергии хватает на «Любви все возрасты покорны». Вот только вызывает сомнение, а настолько ли «Её порывы благотворны»?
На самом деле, только избавившись от этого наваждения, начинаешь по-настоящему ощущать вкус жизни.
Учитывая всё вышеперечисленное, я побрела вперёд по висячему мостику. Потому что сидеть на нём бессмысленно, прыгать с него – не выход, а возвращаться не к чему.
Аристарх Поликарпович, я понимаю, что не Вы затолкали меня на этот мостик. Я догадываюсь, что не Вы стали причиной, из-за которой я на него ступила, и даже не поводом, из-за которого я сделала это. Но всё же!
Что я тогда делала? Что Вы делали со мной? Что мне делать теперь?
Теперь, когда выбирать приходится не из четырёх вариантов, три из которых отпадают по умолчанию, а из бесконечного множества вариантов ни один из которых не доступен пониманию, так как нет того, с чем его можно было бы адекватно сравнить, дабы оценить его эффективность с перспективностью.
Я знаю, что если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. Но у меня нет того «хоть что-нибудь», что можно было бы начать делать.
Это «хоть что-нибудь» обязательно находится, когда тебя загоняют в тупик, и кажется, будто нет никакого выхода.
Но я не в тупике. Я во чистом поле! В безбрежном океане! В бесконечном космосе! Где любое из «хоть что-нибудь», способное вывести из тупика, теряет смысл из-за отсутствия самого тупика.
Я понимаю, что выражаюсь недостаточно ясно. Это всего лишь метафоры с сомнительной точностью. Но по-другому объяснить я не могу. Аристарх Поликарпович, что мне делать?
Весь длиннющий сумбрунейший Ирин монолог Аристарх Поликарпович выслушал очень внимательно с доброжелательной понимающей полуулыбкой на лице.
– Ирочка, Вас вводит в заблуждение мой возраст. Точнее, не возраст, а образ убелённого сединами старца, который имеет нынче моё тело. Этот образ располагает к навязанному стереотипами ожиданию мудрости от его носителя. Но…
Ирочка, если говорить о непрерывной продолжительности жизни человеком, которая по общепринятому мнению наделяет мудростью, по сравнению, скажем, с Джагэ – надеюсь, Вы в курсе о ком я – так вот, по сравнению с ним, я – безусый юнец у которого молоко на губах не обсохло.
Если же говорить о количестве прожитых человеческих жизней, то я и здесь не преуспел.
Хотя, пожалуй, общепризнанную человеческую, так называемую житейскую мудрость я всё же нажил, и успешно делюсь ею со своими детьми, внуками и правнуками, но… Вам, к сожалению, она ничем помочь не сможет.
Тем не менее, я попытаюсь ответить на некоторые Ваши вопросы. Надеюсь, что это окажется для Вас небесполезным.
Что я делал с Вами тогда?
Наверное, примерно нечто из той же оперы, что Вы сделали с Гаэмой2 чуть больше года назад. Направлял, отсекая воздействие тех сил, которые могли бы Вам создать помехи, и усиливая воздействие других, которые могли бы создать эффект попутного ветра.
Как это выглядело в мире явлений, объектов и субъектов, воспринимаемых человеческой сенсорной системой?
Ничего особенного. Мы с Вами беседовали об искусстве, философии, истории.
Что Вы делали тогда?
Я бы назвал это попыткой изменить настройки по умолчанию.
Это – очень энергоёмкая работа, а потому у Вас не хватило энергетических ресурсов, чтобы зафиксировать в своей обычной человеческой памяти происходящее в те дни.
Заявляя это, я, вполне возможно, неправ. Может быть, ресурсов-то и хватало, но Вы намеренно через брешь в памяти создали для себя зацепку, способную вести Вас.
Я же, со своей стороны, зацепив Ваше внимание с помощью Вашей картины и Зива с Лоренцем, в дальнейшем берёг его от того, что Вам, как человеку, могло бы показаться ценным и тем самым заставить энергию распределяться иным образом.
Удалось ли Вам изменить настройки?
Да. Удалось. По крайней мере, те, которые Вы посчитали нужным менять. А посчитали Вы нужным менять не все.
Почему я так полагаю?
Потому что, поменяй Вы все настройки, Вы не находились бы нынче в таком настроении.
Насчёт того, почему Вы решили поменять не все настройки, у меня тоже есть догадки. Думаю, сейчас они придут и к Вам.
Аристарх Поликарпович замолчал и многозначительно посмотрел на Иру.
Она улыбнулась своим мыслям и начала излагать их вслух:
– Настройки по умолчанию определяют работу программы.
Средний пользователь довольствуется теми, которые заложены производителем.
Продвинутый пользователь может отредактировать их. Либо сразу после установки программы, либо выбирает наиболее для себя удобные в процессе работы. Но затем, если все параметры его устраивают, более не возвращается к этому.
Средний пользователь, даже будучи рад что-то поменять в настройках по умолчанию, не всегда знает, что это реально, либо неспособен обнаружить в меню функции, с помощью которых это делается.
Но даже продвинутый пользователь в силах изменить лишь настройки по умолчанию, лежащие как бы на поверхности.
Только программист знает, как добраться до настроек по умолчанию кардинально влияющих на сам принцип работы программы.
Люди веками спорят: бытие определяет сознание или сознание бытие?
Безусловно, бытие сознание. Но само бытие определяется настроем, то есть, настройками по умолчанию, которые люди – в подавляющем большинстве своём являющиеся средними пользователями – никогда не подвергают изменениям.
Как-то, гуляя с Лёшей – моим сыном – по городу, мы встретили поочерёдно кучу знакомых, которые все, как один, после традиционного приветствия начинали жаловаться на жизнь. В какой-то момент это меня достало, и я высказала всё, что думаю по этому поводу.
Лёша ткнул меня носом в необоснованную, с его точки зрения, резкость суждений, на что я ему ответила, что, возможно, излишне грубо их выразила – можно было бы и помягче – но вот суть вполне обоснована.
Помню, я тогда сказала ему:
«Я не устаю поражаться человеческой тупости! Говоришь человеку: поменяй в своей жизни это и это. Так нет! Он прав и готов за это убиться, а то, что в его жизни чёрти что творится, так то не он, а жизнь виновата, судьба! Видите ли, она, гадина, к нему, к такому всему из себя правому, несправедлива, зараза!
Я считаю, что если ты предпочитаешь держаться своих убеждений, не жалуйся на то, что из-за них происходит. Если же тебя не устраивает то, что происходит, меняй убеждения.
Ведь не бывает убеждений правильных и ложных. Есть те, которые подходят или не подходят данному человеку.
Если ты придерживаешься подходящих тебе убеждений, твоя жизнь складывается благополучно. То есть, ты воспринимаешь её, как благополучную, и наслаждаешься ею, даже если окружающие с тобой не согласны.
А если убеждения тебе не подходят, то ты страдаешь, даже несмотря ни на какие казалось бы блага. Обстоятельства начинают стекаться не так, как тебе бы хотелось. Жизнь изо всех сил кричит человеку: "Не то!!! Не твоё!!!", а он упрямо прёт и жалуется, жалуется, жалуется».
Получается, я говорила тогда об изменении настроек по умолчанию. Правда тех настроек по умолчанию, которые лежат на поверхности и доступны для изменения продвинутым пользователем. Но и они способны определять бытие.
Более глубоко лежащие настройки, способные изменить бытие кардинальным образом, доступны для произведения каких-либо действий лишь программисту. А программист, в данном случае, это – АЗ. То есть, непознаваемая человеческим сознанием душа, воплотившаяся человеком.
– Ирочка, – перебил её Аристарх Поликарпович, – терминология, конечно, не самое важное, но всё же постарайтесь не называть АЗ душой.
– Почему?
– Видите ли, то, что люди называют душой, это – не АЗ.
– А что?
– Душа – это носитель информации, необходимый в пределах миров Вселенной.
Именно в этом смысле – правда, не отдавая себе отчёта – используют этот термин люди.
Вспомните всё, что говорится о душе в религиозной, философской и художественной литературе, и Вы поймете, о чём я.
– Да, вообще-то. Моя душа. А то, что моё, это – не я, а лишь принадлежащее мне.
– Именно! Душа принадлежит АЗ точно так же, как и тело. Она более долговечна во времени, чем тело, и способна существовать, в отличие от тела, вне времени, но её можно потерять, продать, или ещё что-то там. Уж не помню всего, что навыдумывали по этому поводу. Надо отметить, небезосновательно.
В одном Вы абсолютно правы. Душа, подобно АЗ, способна, в некоторой степени, быть программистом, а не только средним или продвинутым пользователем, как человеческое «Я».
А потому со своей душой следует познакомиться поближе. Она более доступна человеческому «Я», нежели суть личности, то есть, АЗ. Да и является для человеческого «Я» чем-то более определённым, чем АЗ.
По крайней мере, её можно чувствовать. То есть, она доступна для человеческой сенсорики. Правда, не той, которой мы привыкли пользоваться в повседневной жизни для коммуникации с внешним миром. То есть, не для зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния.
– Получается, человеческое сознание – это средний или продвинутый пользователь, душа – программист, выполняющий функции системного администратора, а АЗ – программист-изготовитель?
– Сравнение весьма точное. АЗ полностью доступны душа и человеческое сознание. Душе полностью доступно человеческое сознание, и она, не имея полного доступа, имеет прямую обратную связь с АЗ. Человеческое сознание, не имея полного доступа, имеет прямую обратную связь с душой и, не имея никакого доступа, имеет лишь опосредованную – через душу – связь с АЗ.
– Мы, как-то, говорили с Женечкой, то есть, с Джагэ…
– Извините, Ирочка, что перебиваю Вас. Скажем так: Джагэ – это явление, а Евгений Вениаминович – частный случай этого явления. Я назвал Джагэ того, кого Вы привыкли называть Женечка, не потому, что привык называть его так. Тогда я говорил не об одном, а сразу о ряде частных случаев явления Джагэ, которые, хоть и имели место на протяжении одной непрерывной человеческой жизни, были различны.
– Спасибо, я поняла.
– Так о чём Вы говорили с Евгением Вениаминовичем?
– О системах безопасности. Он сказал, что некоторые – очень немногие – могут жить с открытым прямым каналом связи с АЗ. Он даже назвал их богами. Я его спрашивала, что такое бог, но он не ответил.
– Спросите ещё раз. Теперь, я думаю, он сможет Вам рассказать об этом.
– А Вы?
– В данном случае, это не в моей компетенции. Так что вернёмся к прямому каналу. Вы только что сами сказали, что это – канал связи. Именно связи, а не полного доступа. Никто, из живущих во Вселенной во всех её уровнях, не раскрывает себе свои секреты до конца. Даже драконы, воплощённые драконами.
Воплощение «дракон» по умолчанию содержит возможность связи с АЗ, но полный доступ закрыт и для этого воплощения. Кстати, это касается не только воплощения дракон.
Видите ли, Пэфуэм, во время той вашей встречи, не стал сообщать Вам о других воплощениях, предусмотренных только для членов нашего братства, чтобы не забивать Вам голову лишней, на тот момент, информацией.
– Их, оказывается, много? – удивлённо спросила Ира.
Аристарх Поликарпович улыбнулся её удивлению.
– Не так, чтобы уж слишком, но достаточно. Не все из них доступны даже расширенному человеческому восприятию, но о тех, которые в какой-то степени доступны, мне кажется, Вы должны догадаться.
Иру охватило замешательство. Аристарх Поликарпович немного выждал с улыбкой и сказал:
– Ирочка, вспомните мифы, сказки, эпос. Ну?
Ира молчала в ступоре.
– Ирочка, это существа по всем признакам относящиеся к позвоночным, но, как правило, имеющие большее количество конечностей, нежели позвоночным положено.
– Кентавры, ангелы. Не могу, что-то, с ходу вспомнить всех. Вы их имеете в виду?
– Да. Мы именуем себя братством драконов, так как это эксклюзивное воплощение, сотворённое создателями Вселенной для себя лично, появилось первым. Но потом были созданы и другие. Я думаю, Пэфуэм, рассказывая Вам обо мне, упомянул, что я предпочитаю воплощаться драконом?
– Да.
– Так вот, я это всё к тому, что я, безусловно, воплощался и драконом тоже, но «дракон» не является моим любимым воплощением. Я предпочитаю формы по внешнему виду антропоморфные, но с крыльями.
Именно поэтому я и взялся опекать Вас по просьбе Пэфуэма. Я комфортно чувствую себя в человеческом теле, хоть и имею весьма скромный человеческий опыт.
