bannerbannerbanner
Мудрая змея Матильды Кшесинской

Елена Арсеньева
Мудрая змея Матильды Кшесинской

Полная версия

Все это вызывало справедливый гнев Кирилла Владимировича и не могло не огорчать М. К. Ей нужно было печься о сыне (Вовó с его хваленой элегантностью всегда казался мне каким-то выдуманным, экранным персонажем), терпеть его опасное увлечение младороссами (об этом я надеюсь еще рассказать) и ладить или не ладить с его женщинами… Впрочем, к чести Вовó следует сказать, что у него-то хватило здравого смысла понять: «воскресшая» Анастасия, которую пытался поддерживать его отец, – типичная самозванка. А ведь М.К. тоже усматривала в Андерсон-Шанцковской некоторое сходство с тем, кого так любила, и уверяла, что у нее взгляд совершенно как у императора Николая…

Да что говорить, все в этой семье держалось на М. К. Великая балерина, конечно, хотела танцевать, и знакомство с Сергеем Дягилевым иногда давало такую возможность. Но при своем трезвомыслии она была благодарна судьбе хотя бы за то, что может учить других. Собственную балетную студию она открыла в Париже в 1929 году.

Ей тогда было 57, а когда мы познакомились, уже 67 лет, однако жизненной стойкости ей было не занимать. Конечно, ей приходилось трудно, и мне всегда казалось, что в наших разговорах (она называла их болтовней, но относилась к ним гораздо серьезнее, чем старалась показать) она словно бы погружается в то время, когда была счастлива, богата, любима, знаменита, когда жила в мире с собой, – и ей от этого становится легче…

Иногда она с особым выражением мурлыкала знаменитую «Снежинку». Не знаю, кто автор этой песенки, помню только, что ее божественно исполнял Вертинский, этот идол эмигрантов. В такие минуты я понимала, что она по-прежнему видит себя розовой пушинкой, царицей грез:

 
Она казалась елочной игрушкой
В оригинальной шубке из песцов,
Прелестный ротик, маленькие ручки,
Такой изящной феей дивных снов!
Она казалась розовой пушинкой,
Когда мы повстречались на катке.
Она в ту ночь… приснилась мне снежинкой,
Волшебницей, Снегурочкой во сне.
И я – влюблен,
И я – влюблен,
И засыпая, шептал:
«Моя снежинка, моя пушинка,
Моя царица дивных грез!
Моя Снегурочка, моя волшебница,
К твоим ногам я б жизнь принес!»
 

Конечно, это были сны наяву. Просыпаясь, ей приходилось возвращаться к реальной жизни, и я была счастлива помочь М.К. хоть немного. Я в самом деле считала ее великой балериной, однако здесь я пишу не о ее балетных успехах. Их я касаюсь только тогда, когда обойтись без этого невозможно.

Ее когда-то называли генералиссимусом русского балета, намекая, что в иные годы она слишком многое держала в своих крохотных ручках – кому-то могла дать роль, а у кого-то могла и отнять. Об этом я тоже писать не собираюсь. Мне интересны лишь те минуты откровенности, которыми иногда удостаивала меня М.К.

Многое из того, что было доверено мне, она не раскрывала (я в этом не сомневаюсь) больше ни перед кем. И рассказы эти порой были необычайно откровенны.

Чего стоил, например, такой пассаж.

М.К. очень любила старшую сестру Юлию, в замужестве баронессу Зедделер, тоже балерину и лучшую свою подругу. М.К. говорила, что именно Юлия преподала ей весьма ценный урок отношений с мужчинами.

– Все эти господа, которые аплодируют нам из зрительного зала, – сказала Юлия как-то раз, вернувшись с удачного спектакля, – уверены, что если мы показываем ноги и голые руки, а партнеры обнимают нас, берут на руки и хватают за грудь, за бедра и между ног, – значит, мы очень доступны и не откажем ни единому мужчине. Это заставляет «приличных женщин» смотреть на нас с презрением, а мужчин – с вожделением. Каждый из них мечтает овладеть нами, вовлечь в грех. То, что они делают с женами, им наскучило, это обязанность, а от греха люди получают наслаждение. И грешить с балеринами кажется им куда более изысканным, чем ездить в maison de joli[12].

М.К. говорила, что она – тогда еще невинная, безгрешная Маля, Малечка – скептически поджала губы:

– От меня они этого не дождутся. Я никому ничего не позволю. Я не такая.

– Чем быстрее ты поймешь, что нам лучше быть именно такими, тем будет лучше, – жестко оборвала ее Юлия. – Ты в самом деле думаешь, что можно чего-то добиться мастерством? Нужна протекция, а протекцию может составить только мужчина. Но мужчина ничего не сделает даром. Он пожмет плечами, если ты ему посторонняя, и расшибется в лепешку, если он твой любовник.

– А ты? – робко спросила Маля.

Юлия невольно улыбнулась:

– Хочешь спросить, сплю ли я с кем-нибудь?

– Юля! – в ужасе вскричала младшая. – Такие слова… Маман рассердилась бы на тебя!

– Ах боже мой! – засмеялась Юлия. – Ты уже в выпускном классе училища, хватит строить из себя невинность. Но имей в виду: отдаться стоит только такому мужчине, который обеспечит тебе независимость – по крайней мере от прихотей театральной дирекции.

– А у тебя уже есть такой мужчина? – Маля затаила дыхание.

– Меня познакомили с одним бароном. – Юлия лукаво улыбнулась.

– Бароном?

– Он мне ужасно нравится. Он говорит, что влюблен в меня и женится, когда выйдет в отставку.

– Так он старый, если говорит об отставке! – разочарованно протянула Маля.

– Старый? – возмутилась Юлия. – Да он всего на три года старше меня!

– Значит, ему двадцать три, – быстренько подсчитала Маля. – Тогда он выйдет в отставку не скоро.

– Честно говоря, я не спешу замуж, – усмехнулась Юлия. – Мне гораздо больше нравится танцевать, быть свободной и проводить время с влюбленным мужчиной, который оплачивает мои наряды и дарит милые безделушки. А с замужеством и детьми можно подождать.

– Как, ты не хочешь иметь детей? – ужаснулась Маля. – Но наша маман…

– Я обожаю маман, но тринадцать детей иметь не хочу, – покачала головой Юлия. – Нет-нет, пусть их лучше не будет вообще!

– А у меня будет много детей! – с воодушевлением сказала Маля.

– И много мужей? – хихикнула сестра.

– Нет, я не хочу много мужчин! Хочу замуж, венчаться в Исаакиевском соборе и чтобы сразу много детей!

– Прямо сразу? – передразнила ее сестра. – И сразу много? А как же балет? А поклонники?

Маля растерялась.

Еще бы. В то время она действительно не представляла, как все это совместить. Пройдет совсем немного времени, и она об этом узнает. Но тот разговор с сестрой не забудется – он подготовит ее и к мгновенной капитуляции перед цесаревичем, и к частой смене любовников, он же научит ее быть жестокой с теми, кто ее любит…

Впрочем, это всего лишь один из примеров нашей с ней доверительной болтовни.

Иногда М. К. с князем Андреем Владимировичем принимались мечтать, что ей непременно следует сесть за книгу воспоминаний. Эти мечты очень воодушевляли Андрея Владимировича, он оживлялся, набрасывал заметки – о чем следует написать его жене…

А она исподтишка бросала на меня взгляды, и только мы с ней знали, что в этой парадной книге, которая виделась Андрею Владимировичу, не будет места озорству и забавным непристойностям, о которых знала я одна. Тогда я давала себе слово, что когда-нибудь непременно напишу совсем другую книгу о ней. Это будет ее книга – я просто запишу ее воспоминания. Конечно, не от первого лица, конечно, не указывая имени – только инициалы. Разве что иногда я буду называть ее так, как звали только самые близкие, – Маля.

Наверное, кто-то сочтет, что белоснежную мраморную статую я обливаю алой кровью или пачкаю черной смолой, но не сомневаюсь, что, когда книга будет закончена, она – М.К., Маля – прочтет эти страницы с удовольствием, а иногда, может быть, и прольет над моей рукописью слезу умиления.

Бургундия, Тоннер-Мулян, наши дни

Поезд шел до Тоннера два часа, останавливался чуть ли не у каждого столба, но оказался на редкость комфортабельным – с просторными купе, в которых могли поместиться сразу шесть человек.

Народу было много, но Алене удалось найти купе, где поначалу сидела одна не слишком молодая дама. Когда наша героиня спросила, можно ли войти, дама окинула ее оценивающим взглядом, неприветливо кивнула в знак согласия и демонстративно отвернулась к окну. Алена, которая отнюдь не была болтушкой, не имела ничего против того, чтобы помолчать. Она достала из сумки «Воспоминания об М.К.» и с удовольствием погрузилась в чтение.

Вместо имени автора на обложке значились только инициалы – С. С. Может, загадка откроется по ходу повествования? В любом случае чтение обещает быть интересным, и можно только пожалеть, что книга такая маленькая – карманного формата, то, что теперь называют покетбуком, и вдобавок довольно тоненькая. По своей дурацкой привычке Алена сразу заглянула в конец и грустно вздохнула: в послесловии от издателя было сказано, что книга осталась недописанной по причине смерти автора. Тайна псевдонима тоже немедленно открылась – «Воспоминания об М.К.» оставила Серафима Серпан. Издание осуществил уже после войны ее супруг, француз.

Что же, приходится довольствоваться тем, что имеешь.

Стоило Алене углубиться в книгу, как дверь купе тут же открылась. На пороге стоял мужчина лет тридцати, и Алена с трудом подавила смех – такое преображение произошло с ее угрюмой соседкой. Она встретила нового пассажира с откровенным восторгом. Ясно, эта дама из числа тех, кто терпеть не может существ одного с собой пола, особенно если они молоды и красивы. Зато мужчины пользуются ее неизменным расположением.

Что тут добавить, если Алена Дмитриева и сама была такой?

Молодой человек оказался весьма привлекательным: высокий, широкоплечий, стройный, белокурый, голубоглазый. Но нет, типаж «Зигфрид» Алене с некоторых пор решительно разонравился. У нее был кавалер именно такого типа, расстались они не слишком дружественно, и сейчас требовался тайм-аут, прежде чем снова начать строить глазки голубоглазым красавцам. С другой стороны, черноокие брюнеты ее тоже не привлекали, поскольку самая большая любовь ее жизни была связана именно с таким брюнетом, и сердечная рана, нанесенная этим секс-символом, судя по всему, будет ныть пожизненно. Одним словом, ярким блондинам и брюнетам Алена Дмитриева с недавних пор предпочитала шатенов умеренных тонов – просто чтобы разнообразить палитру увлечений. Ей было глубоко плевать, что в последнее время большинство интересных мужчин неожиданно сделались младше ее (время иногда проделывает с мужчинами такие странные вещи). По-прежнему кавалеры гонялись за Аленой Дмитриевой, а не она – за кавалерами.

 

Справедливости ради следует сказать, что наша ослепительная героиня тоже оставила Зигфрида равнодушным. Он удостоил ее лишь беглого взгляда, но та, другая дама, мигом взяла его в оборот. Однако он весьма ловко уходил из-под обстрела, то и дело переводя разговор на красоты пейзажа и местные достопримечательности. Дама оказалась неплохо о них осведомлена и сообщила туристу – а молодой человек, как выяснилось, был не кем иным, как немецким туристом, вот откуда его жестковатый акцент – массу интересного. Уткнувшаяся в книжку Алена иногда даже забывала переворачивать страницы – так увлекли ее подробности славного прошлого Тоннера, Нуайера, Осэра, Невера, шато Танле, посещение которого когда-то едва не стоило ей жизни[13]

В конце концов дама, трещавшая без умолку все два часа пути, утомилась и решила сделать паузу.

– А что вы можете рассказать о Муляне, мадам? – осторожно нарушил тишину блондинистый альман[14].

Алена быстро глянула на него поверх книги и только сейчас заметила, что у этого большеголового и довольно высокого молодого человека изящные, почти девичьи уши с крохотными мочками и тридцать восьмой, не больше, размер ноги.

Невольно вспомнилось, как Брюс Уиллис говорит в «Крепком орешке»: «Из всех террористов в мире мне попался тот, у которого ноги меньше, чем у моей сестры!» Она с трудом подавила усмешку.

Хотя увлеченные друг другом собеседники не обращали на нее ни малейшего внимания. Возможно, увидев на обложке кириллицу, они решили, что соседка французским не владеет, и с этой минуты она как бы перестала для них существовать. Алена, которая знала Мулян как свои пять пальцев, мстительно молчала.

Как оказалось, соседка по купе тоже отлично знала Мулян и бодро сообщила, что это всего-навсего деревушка, которая оживает только летом, а зимой там остаются немногочисленные фермеры, владельцы окрестных полей, а все остальные уезжают в Дижон, Лион и другие более или менее крупные города, где можно найти работу. В Муляне нет ни кафе, ни магазинов, ни отеля, ни школы, даже старая церковь там открывается только на Рождество и на Пасху. Лучше всего мсье Зигфриду… Алена чуть не расхохоталась: надо же было попасть так в яблочко! Имя, кстати, довольно старомодное; наверное, в Германии, как в России и во Франции, пришла мода на старину, отсюда все эти Федоты, Тристаны и Зигфриды. Да, так вот, лучше мсье Зигфриду остановиться в милом городке Нуайере, известном своими соборами, великолепными старинными зданиями в бургундском стиле, а также брокантами, которые там регулярно проходят. Она сама живет в Нуайере и охотно покажет все достопримечательности. А в Муляне делать совершенно нечего!

У Алены язык чесался от желания вступиться за обожаемый Мулян, но, строго говоря, дама была абсолютно права. И магазинов там нет, и в школу немногочисленных детей возят в Нуайер за шесть километров, и зимой, наверное, от тоски можно помереть… Но пару недель, которые Алена пробудет в этом восхитительном месте, она будет совершенно счастлива! А те, кому Мулян не нравится, пускай нервно курят в сторонке.

Поезд стал замедлять ход, приближаясь к Тоннеру. Алена выскочила в коридор, первой сошла на перрон и немедленно облобызалась с замечательным добряком Жильбером. Здесь вообще все напропалую друг с другом целуются – правда, не троекратно, как принято у нас, и не однократно, как, скажем, в танго-сообществе, а четное число раз – дважды или четырежды. Потом она забежала в супермаркет, чтобы запастись продуктами на ближайшие дни, и уже через четверть часа «Рено» Жильбера мчался к выезду из Тоннера.

– Через Френ или через Самбор? – весело спросил Жильбер, с удовольствием поглядывая на Аленино счастливое лицо – он-то вполне разделял ее обожание страны Мулянии.

– Через Френ! – выбрала Алена, которой очень нравилась эта деревушка в пяти километрах от Муляна. Во Френе прекрасное, пускай и заброшенное старинное аббатство и небольшая школа верховой езды.

На выезде из Тоннера они миновали ангар с вывеской «Прокат автомобилей, мотоциклов и велосипедов Обен & Фрессон». У открытой двери стоял небольшой красный «Пежо», и его, к удивлению Алены, придирчиво оглядывал не кто иной, как мсье Зигфрид.

Хозяин проката, румяный лысый толстяк в защитного цвета жилетке с множеством карманов, заметил машину Жильбера, приветливо махнул, и Жильбер в ответ нажал на сигнал. Зигфрид вздрогнул, обернулся с недовольной миной, но «Рено» уже умчался, и Алена сразу забыла о недавнем попутчике. Он принадлежал прошлому, а ее интересовало будущее – Мулян!

До деревни долетели за какие-то четверть часа, едва успев обменяться новостями. Все соседи живы-здоровы, американцы Марк и Труди уехали на несколько дней в Париж, но скоро вернутся, Жозефина, слава богу, выздоравливает, Филипп наконец женился, балует жену непомерно, даже лошадь ей купил…

Но вот, лихо затормозив, Жильбер выгрузил Алену и ее багаж рядом с домом Детур, сунул ей ключи, сказал, что газ и воду он уже включил, так что все в порядке, снова расцеловал нашу героиню, попросил прощения за спешку – и умчался в соседний дом, откуда уже через пять минут выехал в другом направлении. Жаклин, его жена, только успела махнуть Алене из окна и послать воздушный поцелуй – видно, соседи и вправду спешили, не до реверансов и обычного политеса.

Алена не обиделась – все ее внимание целиком занял дом. Сейчас она смотрела на этот давно знакомый двухэтажный дом, буквально вытаращив глаза, как будто видела его впервые.

Отчасти так оно и было. Конечно, Морис и Марина рассказывали, что сделали в загородной резиденции небольшой ремонт. Но о том, что исчезла главная ее примета – голубой фасад, и словом не упомянули! Из-за этого фасада дом в округе получил имя maison bleue, «голубой дом», и история его стала местным преданием.

Дело в том, что один из предков Детура, Шарль Барон, участвовал в сражениях Первой мировой войны. Готовясь к встрече героя после победы, родственники решили покрасить фасад в цвета французского флага: голубой, белый и красный. По неведомым причинам намерения изменились – может, просто не нашлось белой и красной краски. Шарль Барон въехал на празднично украшенной повозке в родную деревню и едва не рухнул без чувств: фасад его дома ярко голубел. Все оставшиеся годы мсье Барон безуспешно старался отмыть, отскрести, оттереть и любыми другими способами отчистить изуродованный фасад и принуждал к этому же чад и домочадцев. После смерти мсье Барона наследники бросили это бесполезное занятие, уж очень стойкая краска им досталась – она так и въелась в штукатурку. И вот только теперь Морис вернул родовому гнезду первозданный вид. Исчезли и полуоблупившаяся со временем штукатурка, и все следы голубой краски.

Теперь это был истинный шато!

– На месте мсье Барона я бы еженощно восставала из могилы и являлась полюбоваться этой красотой, – пробормотала Алена. – Благо идти недалеко: кладбище буквально за садовой оградой! Надо будет подкинуть девчонкам эту мысль, чтобы как следует подрожали от страха.

Коварно улыбаясь, она подняла свои сумки и вошла в бывший maison bleue.

Распахнув все окна и двери, чтобы в каменном доме стало теплее, наша героиня отправилась на прогулку по саду. Она придирчиво рассматривала поспевающую мирабель и прикидывала, удастся ли до отъезда сварить для семейства Детур варенье. Нарвала себе на ужин ежевики с куста, притулившегося к нагретой солнцем каменной стене, поздоровалась с каждым деревом и с каждой розой и вернулась в дом, предварительно подперев здоровенным суком шаткую садовую калитку. Поела ежевики с сыром (она любила странные вкусовые сочетания) и тут вспомнила, что завтра приедет антиквар. Неизвестно, во сколько он появится, – в деревнях люди встают рано. Лучше сейчас пойти и отыскать картины, которые нужно будет ему отдать.

В салоне на полке под зеркалом нашлись ключи от гаража, от амбара, от погреба (само собой, при доме имелся винный погреб, где бутылки хранились в особых решетчатых ящиках) и от прочих помещений. На каждом – свой брелок с пометкой. Ключом от чердака оказался, строго говоря, не ключ, а ключик – с затейливой крученой головкой, многоступенчатой бородкой и витой трубкой. Около бородки была выгравирована не то буква Y, не то четверка.

Продолжая разглядывать это изящное изделие, Алена поднялась по внутренней лестнице. Скажем прямо, во Франции ей еще ни разу не приходилось видеть чердак, куда надо было бы забираться по приставной лестнице, как в старом фильме «Тимур и его команда». Она вставила ключ в скважину довольно скромного с виду замка и, проделав необходимые манипуляции, – память у нашей героини на самом деле была не такой дырявой, как она любила иногда демонстрировать, – открыла дверь.

Да, понадобилось бы немало вид-гренье, пюсов и брокантов, чтобы этот чердак опустел. Пока он был буквально набит всяческим добром или барахлом, это уж как посмотреть. Сундуки, какие-то свертки, узлы, старые люстры, сломанные прялки, стопки разбитой посуды, зеркало в треснувшей раме, заросшее пылью до того, что в нем ничего не отражалось… Нет, собрать всю здешнюю пыль ей ни капли не улыбалось, поэтому Алена сразу отошла к покрытым полиэтиленом полотнам, натянутым на подрамники.

Она приподняла полиэтилен и стала осторожно рассматривать картины.

Может, дело было в слабо горевшей лампочке, но творения Маргарит Барон показались ей очень даже недурными. И это после нескольких десятков лет в совершенно неподходящих условиях! Краски здорово потускнели, конечно. Наверное, эти натюрморты и пейзажи раньше выглядели куда ярче и живее. Как хороши эти фантастические девушки-лебеди, бегущие между белых, словно заснеженных деревьев… Однако у мадам Маргарит было весьма изощренное воображение! А вот этот портрет явно в реалистической манере, каждая деталь тщательно выписана. Очень хорошенькая и очень печальная девушка в унылом черном платье, украшенном круглой брошью, кажется, серебряной, с синим камушком посередине. Внизу дата – 1944 год.

Другие портреты – какого-то старика с красным носом, двух суровых пожилых дам, одна в монашеском чепце, другая в кружевной шали, улыбающегося и обнаженного по пояс светловолосого мужчины, пожилого крестьянина, каких-то детей – были написаны с той же тщательностью.

– Почему-то мне кажется, что торговец очень быстро найдет покупателей для этих симпатичных полотен, – пробормотала Алена. – Завтра надо будет другие картины посмотреть. Вдруг да…

Сейчас она толком уже ничего не увидит – слишком здесь темно. Утром можно будет открыть окно на крышу и впустить свет.

Алена спустилась с чердака, приняла душ, постелила себе на старинной кровати, на которой всегда спала в этом доме, и вдруг вспомнила, что забыла запереть дверь. Все-таки одной в таком доме, да еще на окраине деревни, спать страшновато. Лучше поднять все мосты и закрыть все ворота!

Она снова спустилась на первый этаж, задвинула болты ставен снаружи и изнутри, потом заперла все четыре уличные двери – в столовой, в салоне, в кухне и еще дверь черного хода под лестницей с очень тугим и неудобным замком. Поднялась в спальню, еще немного почитала «Воспоминания об М.К.» и наконец выключила свет.

Тишина стояла невероятная. Алене всегда требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мулянской тишине. Утром закурлычут дикие голуби, заорут петухи в курятниках у Жаклин и Франсуазы, в семь часов старые церковные часы пробьют девять раз, как это было здесь с незапамятных времен, а сейчас тишина, такая тишина…

 

Треск мотоциклетного мотора заставил ее резко открыть глаза. Кому вздумалось исследовать мулянские дороги среди ночи?

Свет фар скользнул по фасаду бывшего maison bleue, мелькнул между щелочками деревянных ставен-жалюзи, и мотоцикл умчался.

Алена свернулась калачиком и уснула так же мгновенно, как засыпала здесь всегда. Рев мотора несколько раз в течение ночи прорезал ее безмятежный сон и наполнял душу странной тревогой. «Зачем он мотается туда-сюда, неужели делать нечего?» – ворчала она, но не могла понять, наяву ворчит или во сне.

Из «Воспоминаний об М.К.»

Однажды я спросила у своей новой приятельницы, какое событие она считает самым важным: встречу с будущим российским императором, встречу с Андреем Владимировичем, своим будущим мужем, или рождение обожаемого сына Вовó. Вопрос был каверзный, однако у меня создалось впечатление, что М.К. и сама довольно часто об этом задумывается, и ничего удивительного в этом нет.

Ответила она без малейших колебаний:

– Если бы я не встретила Ники, в моей жизни не было бы ни Андрея, ни Вовó. Без него у меня не было бы многого и многих. Поэтому я никогда не забуду тот день, когда увидела его впервые!

Ее глаза подернулись слезами, однако она прекрасно умела владеть собой, недаром ей так нравились роли, которые требуют не только балетного, но и драматического искусства.

– Как же я была наивна и глупа! – вздохнула М.К. – Конечно, кокетство было моей второй натурой, я родилась кокеткой и довольно часто уже испытывала свою женскую силу, и мне, конечно, было безразлично, разобьет это чье-нибудь сердце или нет. Помню, я совершенно из вредности влюбила в себя одного молодого англичанина, Макферсона, и, разумеется, разрушила его будущий брак с белобрысой англичанкой по имени Элис. Не то чтобы он мне так уж был дорог, просто хотела досадить этой Элис, да и имя ее мне ужасно не нравилось. Потом это имя мне отомстило…

Я понимала, о чем она говорит. Супругу нашего императора до крещения в православие звали Виктория Аликс. Аликс – уменьшительная форма от Элис. Так звали ее мать, герцогиню Гессенскую. Наш государь всю жизнь называл жену именно Аликс.

– Честно признаюсь, что, когда я увидела Ники, у меня и мыслей не было о кокетстве! – продолжала М.К. – Я была ошеломлена. Конечно, влюбилась в него мгновенно, да у нас все девушки в него влюбились! Но ведь мы с ним тогда даже не подозревали, что наша встреча подстроена! Позже, когда Сергей раскрыл всю подноготную того знаменательного визита царской семьи к нам в училище, я была потрясена. Ах, а начиналось все так торжественно и чудесно!

Впрочем, она тут же вздохнула:

– Не сомневаюсь, что все историки первым делом напишут об этом – о нашей встрече. О том, как 23 мая 1890 года государь император Александр Александрович привез семью на выпускной спектакль в Театральное училище, как обратил на меня внимание, как посадил нас за столом рядом с Ники…

Надо отметить, что именно так М.К. почти всегда называла бывшего государя императора.

– В конце концов это станет общим местом. Вы мне не верите, мой друг?

– Дорогая Матильда, – возразила я тогда, – но ведь это в самом деле необычайно интересно и восторженным девицам, и любителям перетрясти личную жизнь монархов, и всякому обывателю, и уж конечно историку! Считайте меня тем, другим, третьим и четвертым в одном лице, поэтому сделайте милость, посвятите в существо дела – хотя бы без особых подробностей.

– Ах, что вы, милая Симочка! – усмехнулась она.

Давно нужно было сказать, что меня зовут Серафимой, и я решила, что, если напишу книгу об М.К., подпишу ее не по-русски – Серафима Серпан, а по-французски – Séraphin Serpent, а то и вовсе инициалами – С. С. Кстати, должна сказать, сочетание Séraphin Serpent казалось М.К. довольно скандальным и изрядно веселило ее. Да уж, змеиный серафим…

Впрочем, я отвлеклась.

– Что вы, Симочка! – сказала М.К. – Подробности – это и есть самое интересное!

Вот какие подробности я узнала тогда о первой встрече Мали и Ники.

– Не скажу, что я что-то особенное предчувствовала, – вспоминала М.К. – Нет, я слишком была возбуждена. Как же – танцевать перед государем, государыней и наследником!

И вот действо началось. Маля от волнения не видела, что творится в зале, но остро чувствовала, как на нее смотрят. Ах, да одно перечисление титулов здесь могло свести с ума! Одна из учениц от страха пару раз сбилась с ноги, другая вступила не в такт, но Мале нервное напряжение сообщило особую собранность, которая помогла достичь точности движений и одухотворенности общего рисунка.

Поскольку Маля числилась среди первых учениц, ей предстояло танцевать соло. Даже более того – она получила право сама выбрать танец. В то время она находилась всецело под впечатлением танцевальной манеры Вирджинии Цукки, а потому выбрала один из ее номеров. Это был прелестный, выразительный танец, лукавый и кокетливый, – па-де-де из балета Герольда «Тщетная предосторожность» в постановке Добервиля. Потом ей придется танцевать его очень часто, но пока она об этом, конечно, не знает.

Наряд она себе выдумала сама, и он получился очаровательный: пышное и легкое голубое платье с букетиками ландышей.

Она решила не просто танцевать – она решила быть веселой, плутоватой и лукавой Лизой, которая всячески старается соблазнить своего поклонника Колена.

Ее будущий возлюбленный потом скажет, что сразу выделил ее среди прочих, и государь, заметив, с каким вниманием он смотрит на нее, лукаво спросил:

– Хорошенькая полька, а? – и толкнул его в бок локтем.

И в тот же вечер, по его собственному признанию, на Малю обратил внимание и великий князь Сергей Михайлович. Он давно мечтал завести нежную подругу не из числа светских дам, и эта девушка показалась ему подходящей кандидаткой. Ко всему прочему она была миниатюрной и изящной, а Сергей Михайлович, высокий и статный, с ума сходил по маленьким дамочкам. Впоследствии он признался, что уже тогда мечтал поцеловать ее крошечную ножку, и во что бы то ни стало решил сесть во время чаепития рядом с ней.

Маля тоже сразу обратила внимание на Сергея Михайловича – высокого, красивого, с приятной улыбкой и застенчивым выражением лица. Но все же взгляды собравшихся первым делом приковывал наследник престола. Он был необычайно хорош собой: с большими глазами, которые казались то серыми, то зелеными, с добродушным выражением лица и легкой улыбкой, которая временами появлялась на его четко вырезанных губах. Наследник был невысок ростом, но величие, окружавшее его, словно делало его выше.

Директор училища выступил вперед, чтобы представить лучших воспитанников, но император перебил его:

– А где же М.К.?

Ники потом говорил Мале, что в эту минуту радостно встрепенулся. То же впоследствии повторил и великий князь Сергей Михайлович.

М.К., скромно стоящую в сторонке, выдернули из рядов и подвели к государю, перед которым она, как полагалось, сделала глубокий реверанс. Император подождал, пока она выпрямится, и протянул ей руку со словами:

– Будьте украшением и славой нашего балета.

Маля припала к его руке и снова нырнула в самом глубоком из всех мыслимых реверансов – не столько от почтительности, сколько чтобы скрыть изумление, смущение и растерянность. Потом она поцеловала руку государыни. Мале показалось, что императрица смотрит на нее странно, словно оценивает, но улыбка ее была вполне доброжелательной.

Потом, много позже, великий князь Сергей Михайлович посвятил Малю в значение этой улыбки. Оказывается, ее величество Мария Федоровна нарочно устроила поход в училище, чтобы показать сыну «хорошенькую польку»!

Бургундия, Мулян, наши дни

Проснулась Алена от петушиных криков. Грохот парижских мусоровозов, которые приезжают опустошать пубели в шесть утра, совершенно не мешал ей спать, а вот петухи разбудили, хотя за окнами только занимался день. Громогласному ку-ка-ре-ку вторило неумолчное воркование диких голубей, которые устроились на высокой садовой ограде – прямо у нее под окном.

– Пижоны, – сердито пробормотала Алена. – Саважи!

Надо сказать, что pigeon – по-французски «голубь», а sauvage – «дикарь». Птицы на правду не обиделись и продолжали ворковать.

Алена взглянула на светящийся циферблат старого будильника. Половина шестого. Не такая уж и рань, как показалось с перепугу. Даже хорошо, что проснулась. Неизвестно, во сколько приедет торговец по фамилии Торговец, но сидеть дома, когда за окном разгорается прекрасное мулянское утро, было выше Алениных сил.

«Далеко не побегу, – сказала она себе. – Только вокруг деревни нарежу кружок-другой и вернусь. А мсье Маршану оставлю записку с номером телефона. Приедет – наберет меня, и я сразу вернусь. Он увидит, что все ставни открыты, и поймет, что дома кто-то есть и его ждут, просто отлучились на минуточку!»

Она торопливо приняла душ, натянула шорты, майку, кроссовки и сунула в карман мобильник. Даже кофе не выпила, чтобы не терять времени. Торопливо нацарапала записочку, прикрепила ее скотчем к калитке и ринулась вперед, от души надеясь, что успеет вернуться прежде, чем прикатит антиквар.

12Maison de joli – веселый дом, он же публичный.
13Об этом – в романе Елены Арсеньевой «Коллекция китайской императрицы».
14Allemand – немец (франц.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru