Елена Бауэр
Изгнание
– Похоже, что так. Как бы ни было печально это осознавать. Он привозил ее в Кобург! Ты можешь себе это представить?
– М-да, все серьезнее, чем я думал…
– Поэтому я так просил тебя настоять на дивизии в Москве. Я умолял, чтобы ты надавил на него!
– Я все понимаю, но такие вопросы насильно не решаются. Допустим, я бы приказал, а он взял бы и подал в отставку. Или еще что поскандальнее устроил… В Петербурге за ним хотя бы дядя Владимир приглядывать будет. Посмотрим, как дело пойдет. В конце концов, мы можем назначить его в Москву через год-два, когда эта дама ему наскучит.
– Владимир уже присмотрел… ты же знаешь, эта интрижка не вчера началась.
– Тем более, значит, ее конца осталось ждать не долго.
– Хотелось бы в это верить. Но я прошу тебя хранить наш разговор в тайне! Страшно представить, что из этой истории сделают длинные языки Михайловичей.
– Не волнуйся, я буду молчать.
Они возвращались во дворец с ценными находками – бронзой, горшками, монетами. Царь был в восторге от такой удачной охоты за древностями.
Император был очень добр и приветлив с дядей, всячески подчеркивая свое к нему расположение. Сергей никогда не мог устоять перед обаянием Ники и скоро забыл все обиды на племянника из-за расследования Палена.
Они вернулись в Царское Село вместе. С Минни и остальными родственниками напряжение сохранялось. Министра двора после всех его козней Сергей с Эллой демонстративно игнорировали.
Павел встретился с братом за обедом. Он был рад, что за столом присутствовали остальные члены семьи и объясниться им не удалось. От разговора с Сергеем Пиц не ждал ничего хорошего. Придавало сил лишь то, что для себя он все решил твердо.
– Я огорчен твоим отказом от дивизии в Москве, – начал Сергей, когда они увиделись на следующий день. – Ты знаешь нынешнюю ситуацию, мое положение. Я только принял командование Московским округом. Ты был бы мне там крайне полезен!
Старший брат говорил спокойно. Одному Богу известно, чего ему стоило держать клокотавшие внутри эмоции в узде и не упомянуть в разговоре госпожу Пистолькорс.
– Я все понимаю, но и ты меня пойми! У меня есть собственная жизнь, моя карьера и мои желания. Я люблю тебя, но это не значит, что я всегда должен следовать твоим указаниям. В конце концов, я не мальчик и сам могу решать, как мне жить, – Павел старался отвечать так же ровно.
– Разве я когда-нибудь просил о чем-то, что было тебе во вред? Мне странно слышать от тебя такие слова… Ведь это я всегда жил и живу для тебя и Эллы! О себе я думаю в последнюю очередь. Право, это обидно…
– Давай закончим этот бессмысленный разговор. Он в любом случае ни к чему не приведет. Я своего решения не изменю и в Москву не поеду.
– Но ты можешь хотя бы просто погостить? Недолго? Как раньше? Мы бы с тобой могли отвлечься, спокойно обо всем поболтать, не обращая внимания на часы.
– Постараюсь, но у меня новая дивизия, обещать не могу, – Пиц намеренно держал себя с братом холоднее, чем того требовали обстоятельства. Он знал, стоит ему дать слабину, и Сергей сможет его уговорить.
К счастью, в тот вечер Павел дежурил и за делами мог немного отвлечься. Как только появлялась свободная минута, он прокручивал и прокручивал в голове разговор и нарочито прохладное расставание с братом.
Сергей с Эллой скоро уехали в Первопрестольную, которая встретила их ликующей толпой. Пожалуй, впервые после переезда из столицы великокняжеская чета поняла, что Москва их приняла, что это их место, их люди, их дом.
Между братьями выросла стена отчуждения. За месяц они не обменялись ни одной строчкой. Никто из них не мог переступить через себя и написать первым. Все же Павел, как ни занимал все свободное время мамой Лёлей, не мог не думать о Сергее.
Однажды вечером Ольга застала его читающим у окна письмо. Когда он повернулся к ней, в глазах его блестели слезы.
– Что случилось? – испугалась Ольга, которая на исходе восьмого месяца заметно округлилась.
– Письмо от Эллы…
– Все в порядке? Что-то с Сергеем? – Лёля встревожилась. Не хотелось бы, чтобы что-то испортило радость рождения их с Великим Князем ребенка.
– Укоряет меня, что я не пишу ему. Говорит, что он страдает, перестал спать по ночам, что она не видела его таким бледным и печальным никогда в жизни… И вот еще: «Это святой человек, который стоит выше всех нас, – ты, конечно, это чувствуешь».
– Дорогой мой, я вижу, что и ты страдаешь… – удивила Павла Ольга. Она знала, что Сергей против их любви, и могла торжествовать над поверженным врагом. Но опытная женщина понимала, что такой триумф был бы скоротечен и даже опасен, поскольку позже мог бы обернуться против нее. Вернее было сделаться сторонницей братской дружбы. Все-таки кровь – не вода, и Павел с Сергеем рано или поздно помирятся. Тогда было бы хорошо, если б Павел рассказал брату, что она была на его стороне. Если б ей удалось подружиться с Сергеем, всем была бы от этого одна польза. Быть принятой московским генерал-губернатором, членом императорской семьи означало бы гласно войти в августейший круг. – Не сердись на него. Он любит тебя и пытается защитить. У меня тоже есть старшая сестра и братья, поверь мне, я знаю, что это! Что бы ни случилось, семья есть семья!
Павел в очередной раз восхитился своей избранницей. Какое благородство, какая мудрость! А Елизавета Федоровна называла их любовь «ночной жизнью» и даже имени Ольги в письме не упоминала. Она делала упор на том, что на небесах есть ангел, который оставил ему детей и с которым у него остается вечная связь… Это казалось Пицу безжалостным. Что они с Сергеем в своем счастливом браке знают о тоске и одиночестве? Как они могут судить его?
И все же письмо Эллы задело какие-то струны в его душе. Оно напомнило, что старший брат всегда заботился о нем и желал ему только счастья.
В конце года судьба вдруг сжалилась, наградив Сергея Александровича доброй, широкой улыбкой. Шестого декабря враги московского генерал-губернатора прочли в газетах о его назначении членом Госсовета. Это означало конец оскорбительным сомнениям и расследованиям.
Великий Князь с супругой вновь приехали в Царское.
Встретившись, братья снова стали общаться, словно и не было никакого охлаждения, избегая при этом разговоров о деликатном предмете.
Елизавета Федоровна ничем не подала виду, что писала Павлу. Она, как всегда, была занята. В Петербурге в присутствии Великой Княгини состоялось открытие Елизаветинской общины сестер милосердия. Молебен служил Иоанн Кронштадтский.
Через пару дней после отъезда Сергея с супругой в Москву на его имя Государем был дан рескрипт о возведении в Москве памятника Александру III, в котором Император в самых теплых выражениях упоминал, что отец вверил Первопрестольную своему брату с любовью и доверием, зная его безграничную преданность своим заветам. Этот рескрипт демонстрировал отношения племянника к дяде и ставил точку в истории с организованной травлей Великого Князя. Сергей с Эллой были тронуты до слез.
XV
В преддверии Нового года у Павла с Ольгой родился здоровый, красивый мальчик, как две капли воды похожий на мать.
Павлу принесли записку, когда все уже благополучно свершилось. Он тут же поехал к Ольге и встретил у дверей двух выходящих дам. Даже если бы Пиц случайно столкнулся с ними где-нибудь, скажем, в Париже, он, без сомнения, определил бы их родственные связи с Лёлей, настолько все три дамы были похожи. Мать госпожи Пистолькорс, Ольга Васильевна, которую язык не поворачивался назвать старухой, скорее уж гранд-дамой, поджала губы, собрав их кисетными морщинами в тугой узелок, и неодобрительно покачала головой. Любовь Валериановна Головина, старшая сестра, также бросила строгий взгляд на Великого Князя.
Ольга лежала в кровати. Вид у нее был измученный, но счастливый. Волосы у лица слиплись сосульками, на скулах небольшой красной паутинкой лопнули сосуды, но глаза сияли радостью, от чего посветлели, приобретя цвет рыжих бархоток.
– Зачем же ты сразу пришел? Надо было выждать немного. Теперь разнесут по всему городу… – ласково пожурила она Павла, хоть сама была жутко довольна его скорым появлением.
– Пусть болтают. Мне безразлично. Я желаю немедленно видеть сына!
Лёля позвонила в колокольчик, и кормилица принесла малыша. У Павла сжалось сердце. Он забыл, как это – радоваться новорожденному. Подарив жизнь Дмитрию, умерла его первая жена. Кроме ужаса, Великий Князь ничего не помнил о тех днях.
Родители решили назвать мальчика Владимиром. Едва появившись на свет, Бодя очаровывал всех, кто его видел. Обычно дети являются миру сморщенными, синюшными, и только через пару месяцев превращаются в милых пупсов. Сын Великого Князя сразу был прехорошеньким. Он представлял собой точную копию матери, с таким же аккуратным, немного вздернутым носом. Пока Павел любовался им, малыш морщился, корчил отцу забавные рожицы, прищуривал глаз, а потом выдавил из себя подобие писка. Кормилица унесла его кормить.
– Ты не столкнулся с Любашей и мамá?
– Да, мельком. По всей видимости, и этого хватило, чтобы они мысленно предали меня анафеме, – смеялся Пиц, который был на седьмом, хотя кто их считал, небе от счастья.
– Вообрази, злые языки болтают, что Сергей сам тот рескрипт писал. По крайней мере, хвалебные дифирамбы в нем. Неужели правда?
– Нет, конечно! Что за чушь? – нахмурился Павел. Неужели сестра и мать Лёли не могли в такой день придумать других тем, как только обсудить его брата?
– И я так сказала! – выкрутилась Ольга.
– Тебе сейчас нужно набираться сил, а не всякую ерунду слушать.
– Да, ты прав! Ты думаешь, мы могли бы вплетать Боде ленты твоих цветов? – Лёля при необходимости мастерски переключала темы разговора. Оставалось лишь восхищаться тем, как быстро находила она альтернативное направление беседы. Пока другой думал бы, о чем же еще поговорить, она легко жонглировала несколькими предметами обсуждения.
– Будет ли это уместно, если официально Владимир – Пистолькорс?
– Разве кто-нибудь обратит внимание? Да и что нам до других людей? Зато, когда Бодя подрастет, у него не будет ощущения, что ты отказался от него. Бедный мальчик поймет, что на его положение оказали влияние непреодолимые обстоятельства…
– Да, пожалуй, ты права.
– Вот и чудесно!
– Он такая прелесть! Сергей обожал бы его… Он сейчас же отобрал бы его у кормилицы, собственноручно купал бы его в бульоне и пеленал. Ты не представляешь, как ловко он это делает! – с грустной улыбкой предался Великий Князь ностальгии.
– Он любит тебя, значит, когда-нибудь примет и нас. Иначе и быть не может!
В тот чудесный день хотелось верить во все самое светлое.
На Новый год по настоятельным советам Государя и их с Сергеем старого воспитателя, Арсеньева, Павел поехал к брату в Москву.
XVI
Страсти в семействе немного улеглись, и жизнь потекла вполне размеренно, как горная река, выйдя из берегов после схода снега, угомонилась, вернулась в русло и снова безмятежно зажурчала хрустальными водами.
В феврале отметили пятнадцатилетие Палестинского Общества, у истоков которого стояли Сергей и Павел, вдохновленные своей первой поездкой на Святую Землю. Элла тоже не сидела сложа руки. В середине месяца она открыла очередное благотворительное учреждение – Елизаветинский грудной приют, на содержание которого ежегодно выделяла часть собственных средств.
Московского генерал-губернатора от размеренного ведения дел периодически отвлекали бастующие рабочие, но, чувствуя поддержку племянника и братьев, он уверенно принимал меры по наведению порядка. Его методы одобряли не все члены большой императорской фамилии. Некоторые Их либеральные Высочества считали подходы Сергея грубыми, реакционными и даже глупыми. Они, как и прочие революционные силы, осуждали Сергея Александровича за то, что он в прошлом году слишком жестко обошелся со студентами, арестовав главных зачинщиков «Союзного совета», хоть это и прекратило студенческие волнения. Однако не о покое и мире пеклись эти господа, а о свободе, по крайней мере, как они ее понимали. Бесполезно было им доказывать, что Великий Князь разбирался в каждом случае индивидуально, изучал требования бастующих и, если находил их справедливыми, заставлял руководство университета или промышленников и фабрикантов удовлетворять их. В таких случаях и наказание за смуту было мягче. Никому из критиканов это было не интересно. Если признать человеческие чувства за сатрапом и деспотом, как же потом с ним бороться?
Несмотря на периодические беспорядки, рутинные генерал-губернаторские хлопоты и забрезживший на горизонте риск войны между Грецией и Турцией, на душе у Сергея Александровича было спокойно. Отношения с Павлом наладились. Младший брат часто приезжал в Москву, что несказанно радовало и успокаивало Сергея. Все было почти как прежде. Они оба обходили тему мамы Лёли, чтобы не встать на скользкую почву и не рассориться снова. Пиц надеялся, что когда-нибудь старший брат ее примет, а Сергей уповал, что настанет день, когда Павел одумается и оставит эту страшную женщину.
Павел заподозрил, что, по-видимому, кто-то доложил брату о Боде, потому что он получил от Сергея нежное и от этого еще более убийственное послание. Старший брат ничего напрямую не комментировал, однако приводил цитату из письма матери к Павлу, которое она отправила ему из Ливадии почти двадцать лет назад: «Я пишу в твоей спальне, такой веселой после сильного дождя. Солнце освещает ее, и фиалки наполняют благоуханием, а я прежде всего думаю о вас двоих, о тебе, дорогой Павел, и спрашиваю себя, станут ли они теми, кого хотело бы видеть мое материнское сердце, – христианами, борющимися против греха и искушения».
Когда Его Императорское Высочество дочитал письмо, он не мог сдержать слез. Что же, выходило, он плохой сын и никудышный христианин, раз не смог устоять от искушения, не использовал в полной мере те два оружия, о которых просила его Мария Александровна, – молитву и Евангелие. Но теперь совсем уж все стало безвыходно. Любить Ольгу – грех, бросить ее с сыном – страшная подлость. Он был за них в ответе. Оставалось только оплакивать себя и свою бессмертную душу. Он чувствовал себя загнанным в угол – куда бы ты ни пошел на распутье, душу ты проиграл.
XVII
В конце марта неожиданно пришло извести о кончине при непонятных обстоятельствах брата Великой Княгини Марии Павловны, о чем и сообщил Ольге вернувшийся вечером из Владимирского дворца Пистолькорс. Она тут же отправила записку с соболезнованиями и едва дождалась приличного часа следующим утром, чтобы явиться к своей могущественной подруге с утешениями.
Михен не принимала, но для Мамы Лёли сделала исключение.
Госпожа Пистолькорс застала Ее Императорское Высочество с опухшими от слез глазами и покрасневшим лицом.
– С того самого мгновения, как я узнала о Вашем горе, все мои мысли только о Вас! – полная искреннего сочувствия, заверила Мама Лёля горюющую покровительницу. – Ежели я хоть чем-то могу быть полезной, я в Вашем полном распоряжении.
– Спасибо, моя дорогая! Чем же тут поможешь? Брата моего не вернуть! – Михен прижала кружевной платок к глазам, пыталась остановить слезы, хлынувшие с новой силой. – Просто побудьте рядом. Хоть с кем-то мне не нужно держать лицо и прятать свои истинные чувства.
– Располагайте мной, как Вам будет угодно.
– Бедный мой брат, он страдал всю жизнь! Бесконечные приступы астмы изводили его! Несчастный Фридрих!
– Чудовищная болезнь! – вторила Ольга.
– Хуже только эта противная Анастасья, ничем не лучше своих скандальных братцев Михайловичей! Как я могу быть уверена, что Фридриха не столкнули с этого проклятого парапета по ее наущению, чтобы она могла выйти замуж за одного из многочисленных обожателей?
Ольга, шокированная словами Михен, онемела. До того момента она была уверена, что великий герцог Мекленбург-Шверина умер из-за осложнений астмы.
– Забудьте, что я сказала, – спохватилась Великая Княгиня. – Это не я, это горе за меня говорит. Для меня это сердечная утрата! Без сомнения, это был несчастный случай. Никто в этом не виноват, и сам он этого никогда бы не сделал, как ни печальна была его супружеская жизнь.
– Ужасно, когда люди вынуждены жить без любви! – со знанием дела заметила Ольга.
– А что наш генерал-адъютант? Он забегал вчера, но я не могла никого принимать с такими красными глазами, – справилась Ее Императорское Высочество о Павле.
– У Великого Князя дети нездоровы. Он страшно переживает и уже несколько дней от них не отходит.
Ольга просидела у Михен несколько часов.
– Спасибо, милочка! Я с Вами отвела душу. На все воля Божия, нам остается принять ее и жить дальше, – поблагодарила подругу Мария Павловна и вдруг заметила: – Жить дальше, надеюсь, в мире, ежели Государь не позволит втянуть Россию в войну Греции с Турцией, как бы его матери ни хотелось поддержать своего брата, короля эллинов.
– Вы думаете, война неизбежна?
Великая Княгиня кивнула с видом «помяните мое слово». Тема военного конфликта особенно ее беспокоила, затмевая даже смерть брата, поскольку старший сын, Кирилл, служил во флоте и мог оказаться в эпицентре событий.
Мария Павловна оказалась права. Буквально через несколько дней начались боевые столкновения Греции и Османской империи. Причиной послужило вооруженное восстание христианского населения на острове Крит. Россия в войну не вступила, но еще в марте вместе с другими крупными европейскими державами отправила небольшой контингент солдат и офицеров на Крит для обеспечения его автономии. С началом войны были сформированы два отряда Красного Креста для помощи раненым с обеих сторон. Один из них организовала Великая Княгиня Елизавета Федоровна.
XVIII
В конце апреля произошло еще одно событие, несравнимое по масштабам с войной, но имеющее громадное значение для Сергея. Чтобы сообщить о нем дяде, Царь отправил к нему его брата.
– Павел, ты уже слышал, Джунковский отправился в Турцию с нашим отрядом Красного Креста Иверской общины? – чуть не в дверях встретив Пица, огорошила его Элла. Все мысли ее были о недавно отбывшей гуманитарной миссии.
– Как же ты отпустил своего адъютанта? – спросил Великий Князь брата.
– Я сам ему предложил, – гордо заявил Сергей. – Давно замечал, что он томится при дворе, ищет какого-то реального дела. Вот оно и не заставило себя ждать. Надо отдать Джунку должное, он с радостью согласился!
Обедали втроем.
– Я, кстати, здесь в роли государева гонца! – едва дождавшись подходящей минуты, объявил Пиц великокняжеской чете.
– За плохие новости гонцам раньше рубили головы, – мрачно заметил брат. Черный юмор не был его коньком.
– Плаха не понадобится! Ники уволил Воронцова!
– Не может быть! – ахнула Елизавета Федоровна.
– Граф еще в прошлом году, после трагедии, просился в отставку. Но тогда Ники некем было его заменить. Теперь замена найдена, и нашего «любимца» освободили от должности, несмотря на довольно бурный протест с его стороны.
– А что же Минни? – Элла никак не могла поверить в случившееся.
– Император поставил ее в известность уже после увольнения.
– Ох, вот это всем новостям новость! Я уж и не ждал. Представляю, как скрежещут зубами мои «почитатели», – Сергей покривил бы душой, если б изображал, что не был рад. Прошлый год дорого обошелся его нервам благодаря стараниям графа Воронцова и его сотоварищам. Теперь, когда Царь окончательно занял сторону своего дяди, вряд ли кто-то осмелится открыто травить его.
В годовщину Ходынской катастрофы Сергей и Элла были на Ваганьковском кладбище, где сам митрополит, по просьбе Великого Князя, служил торжественно панихиду на могилах погибших в той страшной давке. Вспомнил ли кто-то из тех, кто обвинял Его Императорское Высочество в жестокосердии, об ужасном дне и помянул ли жертвы трагедии, сие покрыто густым туманом неизвестности.
Глава II
I
Весна дурманила благоуханием садового цвета, раздавая многообещающие солнечные авансы.
Ольга совершенно восстановилась после рождения сына и готова была вновь покорять свет, теперь уже в статусе матери ребенка Великого Князя. Гордо подняв голову, она старалась не обращать внимания на шепот и брошенные в спину злобные смешки, уверенная, что осуждают ее завистницы, которые сами мечтали бы оказаться на ее месте. Расстраивали ее лишь постоянные отлучки Павла. Он часто уезжал к брату в Москву либо встречался с родственниками в Царском Селе или Петербурге. Она не смела выказывать ему недовольство и боялась требовать больше внимания. Прежде чем взбираться выше, нужно было твердо закрепиться на достигнутом уровне.
Зато ее дружба с Михен крепла день ото дня. Как-то, пока Павла не было в городе, Великая Княгиня позвала Маму Лёлю поехать с ними на балет. В Мариинском театре давали «Лебединое озеро», которое десять лет назад с треском провалилось в московском Большом театре. Жаль, Чайковский умер, не застав громкого, заслуженного триумфа своего детища в хореографии Петипа на берегах Невы.
Госпожа Пистолькорс с удовольствием приняла приглашение августейшей подруги. Она нарядилась в новое платье от модной московской портнихи, Надежды Ламановой, которая тогда еще не удостоилась статуса поставщика двора Ее Императорского Высочества Елизаветы Федоровны, жены московского генерал-губернатора, но уже была весьма популярна. Мария Павловна не могла позволить Маме Лёле перещеголять ее и облачилась в умопомрачительный туалет, недавно привезенный из Парижа. Гонка нарядов доставляла модницам огромное удовольствие. А своими бриллиантовыми парюрами дамы, похоже, собирались ослепить всю театральную публику и сопровождающего их Владимира Александровича, который, как истинный эстет, наслаждался компанией роскошных красавиц.
Неожиданно тем вечером царская чета тоже оказалась в Мариинке. Великая Княгиня предложила зайти в антракте в императорскую ложу, поприветствовать Ники. Мама Лёля уже встречалась с Государем, в его бытность Цесаревичем. Они несколько раз танцевали на офицерских балах, и Павел даже как-то пригласил племянника к ней в дом, на один из ее знаменитых приемов. Ольга не могла упустить посланный судьбой шанс. Она решила, что нужно хватать такую удачу за хвост и непременно напомнить Императору о себе. Пусть привыкает! В конце концов, ее сын, хоть и официально не признанный Великим Князем, по отцу приходился Николаю II двоюродным братом.
Появившись в антракте в царской ложе, Владимир с дамами застали императорскую чету врасплох. Ольга улыбалась Государю своей самой обворожительной улыбкой, но он упорно не смотрел в ее сторону. Ее Императорское Величество, по которой еще не было заметно, что она ждет второго ребенка, тоже была холодна. Вскоре монаршая чета покинула театр, не отведав закусок, поданных им в перерыве. Дядя Императора, зная о положении Аликс, списал скорый уход на естественное недомогание. Не заподозрив ничего дурного, он с удовольствием остался со своими спутницами досматривать балет в ложе Царей, угощаясь нетронутыми яствами.
Вскоре Великий Князь получил гневное письмо от Государя, где тот выговаривал, что они с супругой считают случай в театре неприличным, и требовал, чтобы подобное в будущем не повторялось. Ники находил обидным, что при Александре III дядя не посмел бы без разрешения Царя привести кого-то в его ложу. Николай II рассчитывал, что, как старший из братьев отца, Владимир будет не нарушать приличия, а, напротив, будет стоять на их страже.
Михен, возмущению которой не было предела, тут же передала содержание записки Ольге. Госпожа Пистолькорс обладала быстрым умом и моментально сообразила, что послание предназначалось не только Великому Князю. Таким образом, и ей четко указали на место. Императорская чета не желала принимать ее в семью.
– Прошу тебя впредь воздержаться от подобных эскапад! – в ответ на жалобы Ольги строго потребовал вернувшийся из Москвы Павел. – Это действительно была неуместная выходка. Удивляюсь Владимиру. Что за глупое ребячество?
– Пойми, никто эту встречу не планировал… Все вышло совершенно спонтанно! Но мне, право, обидно, что Государь, который, как ты прекрасно знаешь, со мною знаком, с такой брезгливостью меня сторонился, будто я какая-то жабья бородавка.
– В ложу Царя без приглашения даже не все члены императорской семьи могут входить. Вам еще повезло, что Ники деликатен сверх всякой меры. Если б жив был Саша, он бы не промолчал, выставил бы вас с треском.
– Ты как будто рад тому, что нас с твоим сыном унизили…
– Что за вздор! Единственное, о чем я прошу, – дай всем время. В таком деликатном вопросе никак нельзя лезть напролом.
– Ты же знаешь, как тяжело мне дается бездействие. Это совершенно не в моем характере. – Голос Ольги звучал скорее капризно, чем настойчиво. В душе она уже смирилась, понимая, что рычагов давления на Павла у нее пока не много.
– Потерпи, все устроится.
– Все же я не понимаю, почему, ежели Эрик готов дать развод, мы не можем жениться, чтобы все сразу поняли…
– Это исключено, – перебил ее Павел. – Ты обещала не изводить меня этим вопросом.
– Но ведь Александр II…
Павел встал и, не удостоив ее ответа, ушел в свой кабинет. Мама Лёля покорно поспешила за ним. В тот раз ей пришлось замолчать. Но Павел плохо знал эту женщину, если думал, что она сдалась или отступила навсегда. Скорее затаилась перед новым броском.
II
В июне Сергей Александрович с Елизаветой Федоровной ездили в Англию, представлять Романовых на праздновании шестидесятилетия правления королевы Виктории. Российская монаршая чета поехать на юбилей бабушки Аликс не могла, поскольку Государыня недавно разрешилась от бремени премилой девочкой, которую назвали Татьяной.
Возвращаясь с Туманного Альбиона, московский генерал-губернатор с женой заскочили в Петергоф повидаться с родней и поделиться впечатлениями.
После обеда пили чай на балконе в узком кругу.
– Королева держится молодцом! Ходит тяжело, но оставалась до конца приемов, когда мы уже падали от изнеможения, – Сергей был искренне восхищен выносливостью старой женщины. До чего же качественно раньше были сделаны некоторые человеческие индивидуумы. Действительно, на фоне многих современников Виктория казалась бессмертной. Законсервированный в английских политических льдах мамонт.
– Бабушка все такая же, непотопляемая! Праздник был грандиозный! Зала гала-спектакля утопала в цветах, от райка до партера. Больше полумиллиона живых роз, не меньше! Ложи были обрамлены белыми орхидеями. Невероятное зрелище! Помните, на вашей коронации что-то подобное соорудили в Архангельском? Сам парад был великолепный, и торжественная служба на открытом воздухе перед собором Святого Павла тоже, но очень уж долго. Мы изжарились! – Элле хотелось передать побольше деталей торжеств, чтобы Аликс представила все как наяву, но вдруг она резко переключилась на другую тему. – Пока не забыла… Вообразите, на нашем корабле в Англию ехала Сара Бернар! Мы потом, уже перед отъездом, смотрели ее в «Магда». Это было восхитительно!
– Как Эрни с Даки? – поинтересовалась Аликс.
Государыня впервые вышла к общему обеду после родов и выглядела уже вполне окрепшей, с румянцем на щеках. Свои душевные терзания по поводу пола ребенка она никому не показывала. Родственники также тщательно прятали свое разочарование за улыбками. Но прячь не прячь, было очевидно, что все ждали наследника. Нынешний Цесаревич, брат Императора Георгий, был безнадежно болен, а младший Миша – слишком юн и находился под абсолютным влиянием матери. Для упрочения положения и общей стабильности Государю нужен был сын. Тем не менее новорожденная была настолько прелестна, что невольно заставляла забыть, что ей предпочли бы мальчика.
– Передают вам горячие приветы и поздравления! Маленькая Элла становится все краше, очень похожа на Даки. Вы знаете, какой Эрни сумасшедший отец, только что в зубах ее не носит! Я не могу без смеха вспоминать, как они красили детскую комнату. Помните?
– Да-да, нам стоит повторить этот трюк со своими девочками, – рассмеялся Ники. – Я не помню, как она давала ему понять, какой цвет ей нравится? Ей же было несколько месяцев отроду. Протягивала к нему ручку?
– Смеялась или радостно взвизгивала… – пыталась припомнить молодая мама с теплой улыбкой.
– Я раньше переживала, что Даки ведет себя слишком независимо, но, с другой стороны, она всегда такая была, – продолжила Элла. Сестры тревожились из-за вдруг распространившихся слухов, что брак брата трещит по швам. – Эрни старается во всем ей угождать. Надеюсь, злые языки лгут про их разлад. Мы, в общем, ничего страшного не заметили, наслаждались их компанией, гуляли в Гайд-парке, Сережа ездил с ними в салон живописи…
– В этот раз мало было хороших вещей, – пожаловался Великий Князь. – Буквально две-три достойные работы. Кстати, Кирилла тоже видели. Пили с ним чай у Мари в саду. Наш моряк сам на себя не похож. Очень конфузится и удивительно молчалив.
Павел тут же вспомнил, как краснел племянник при виде Даки во время коронационных торжеств. Уж не он ли был причиной семейных неурядиц гессенской четы? Но Пиц решил помалкивать. В таких делах, как на весеннем льду Финского залива, каждое неловкое движение может оказаться фатальным.
– Любопытно, в кого это он вырос такой стеснительный? – улыбнулся Ники.
Павлу почудилось, что Царь намекал на недавнюю бесцеремонность родителей Кирилла, Владимира и Михен, в театре. Пиц сделал вид, что понятия не имеет о том случае. И о госпоже Пистолькорс вдовец молчал, старательно изображая, что совершенно охладел к той давней истории.
– Кто из адъютантов с вами ездил? – живо поинтересоваться он, чтобы предотвратить развитие темы с театром.
– Сумароков с женой, – даже Сергей не уловил хитрого хода младшего брата.
– Кстати, с Зинаидой Николаевной произошел курьезный случай. Ее шикарные драгоценности потеряли, и она в первый вечер была на обеде без единого украшения, – вспомнила Элла про историю, приключившуюся с княгиней Юсуповой.
– Представьте, какого ей было сопровождать мою жену, на которой слепила глаза наша фамильная тиара с мамиными изумрудами.
– Та самая? Твой свадебный подарок? – уточнила Аликс.
Сергей утвердительно кивнул.
– Да, она моя любимая. Ежели княгиня сказала бы раньше, я бы одолжила ей любой гарнитур! Но выяснилось все только на приеме. Надо сказать, несмотря на ситуацию, держалась Зинаида Николаевна вполне уверенно. Такой красоте дополнительный декор не требуется. – Элла гордилась тем, с каким спокойным достоинством подруга приняла случившееся.
– К счастью, на следующий день сак с украшениями сыскался. Его случайно положили в другой багаж, – успокоил Сергей Императрицу, которая с ужасом представляла, какой это был бы ущерб для Юсуповых. Двор ее родителей был скромен, и Аликс знала вещам цену. Что касалось частной жизни, они и теперь с Ники жили просто, без расточительств, чего не могли понять ни Владимир, ни Михен. – Тут уж Зинаида компенсировала все с лихвой. Ее бриллианты рассматривали, что тех индийских принцев, открыв рот!