Хелен Гард
Элиза. Осколок тьмы
Фаза I.
Не спал. Он больше не спал. Но в ту ночь – будто проснулся. Что-то вошло в мир. Не грозно. Не ярко. Как тонкий запах весны среди пепелища. Как музыка, услышанная сквозь тысячу лет молчания.
И он… вдохнул.
Впервые за столетия – вдохнул по-настоящему. Не из нужды. Из… надежды?
Нет. Слишком чистое слово.
Скорее – инстинкта. Зова.
Он выпрямился. Тело – то, что осталось от него – не поняло, почему. Но внутри… глубоко… там, где уже не пульс, а только память, вдруг заполыхало.
Без имени.
Без образа.
Без формы.
Он почувствовал – нечто родилось.
Нечто важное. Нечто, без чего он, оказывается, был нецелым.
Он не знал, откуда это. Но это стало частью его. Как будто… его душа, покинувшая его давным-давно, вдруг… где-то задышала снова.
Он стоял, глаза в небо, пальцы дрожали. Не от страха. От жажды. От жажды понять. Найти. Вернуть.
Что бы это ни было – оно позвало его. И теперь у него снова была цель.
Он не знал, что ищет. Но больше не мог не искать.
Сначала был Тилларин – город шумных рынков и солёного ветра.
Он жил там под именем Харас. Работал в мастерской старого часовщика, собирая сломанные механизмы и слушая, как время щёлкает зубами.
Он просыпался по ночам, выходил на крышу и вглядывался в горизонт – нет, не здесь.
Слишком ровный воздух. Слишком пустой ветер.
Потом был Ормель – город под землёй, где свет казался тенью, а лица – масками.
Он пробыл там почти полгода, прячась среди библиотекарей и затаив дыхание среди каменных сводов.
Каждый день он сканировал улицы, как хищник – что-то дрожало в воздухе, но исчезало, как только он приближался.
Он читал древние тексты, надеясь найти хоть намёк. Ничего. Только пыль.
Потом – Варикс, прибрежный.
Он пил дешёвое вино на причалах, смотрел, как дети играют на песке.
Поработал грузчиком. Зарабатывал мало, но достаточно, чтобы не умирать.
Каждый вечер – тот же ритуал. Закат. Ветер. Молчание.
И в груди – ощущение, будто он стоит на краю чего-то важного,
и не может прыгнуть.
Он начал рисовать.
Лица, которых никогда не видел. Места, в которых никогда не был.
В каждом рисунке – одни и те же глаза.
Он не знал, чьи. Но они смотрели сквозь него. И просили: найди.
Потом был Лантар.
Он устроился в трактир. Мыл посуду.
Каждую ночь снился свет. Слишком яркий, чтобы его помнить.
Просыпался – и снова: это чувство. Оно рядом. Где-то.
Почти касаясь его. Почти.
Он метался.
Каждый город – как удар сердца.
Каждый переезд – как судорога.
Он ел, работал, дышал, но на самом деле он шёл.
Шёл сквозь лица, улицы, стены, продирался сквозь мир, как сквозь лес.
Он не старел.
Но мир старел вокруг него.
Он видел, как дети, с которыми он играл на рынках, вырастали.
Как трактиры меняли названия.
Как реки меняли русло.
А он – всё искал.
С каждым городом – ближе.
С каждым днём – безумнее.
Он не знал, кто она.
Он не знал, где она.
Он не знал, что она.
Но он знал: она есть. И он не остановится, пока не услышит её дыхание рядом.
Он не знал, откуда пришёл этот зов.
Не как пророчество.
Не как долг.
А как внезапная… и невыносимая жажда смысла.
Сначала он искал здесь —
в пределах своего мира.
В городах, где пыль стелется выше колен. В пустынях, где молчат мёртвые боги. В святилищах, что шепчут голосами исчезнувших имён.
Но чувство не исчезло. Оно только углубилось. И он понял: этого мира – недостаточно.
Он открыл врата. Не одни. Не два.
Он прошёл в другие миры – туда, где всё иначе.
Где земля тёплая, как дыхание зверя. Где небо звучит, а звёзды – это глаза.
Он шёл по Миру Осколков, где время рвётся на клочки, и день может длиться жизнь, а ночь – прощание.
Он остался там на сорок лет, и, выйдя – обнаружил, что на Земле ещё даже весна не закончилась.
Он плыл через Зеркальные Воды – мир, где всё повторяется, но ничего не остаётся. Там он прожил сто лет, среди отражений того, кем он мог быть. И всё это время – ощущение рядом, но не здесь.
Он пробрался в Сонные Страны, где каждое движение – это мысль, а чувство – это пейзаж. Там один день длился десять лет, но и этого было мало.
Он видел её силуэт – размытый, как сон после крика, и тень надежды.
Но не её.
Он скитался по Садящемуся Миру, где время сжимается, и каждая секунда весит тонну. Он провёл там всего два дня. Но когда вернулся – на другом краю Вселенной пролетели две сотни лет.
Он искал.
Он жил.
Он умирал – частично.
Оставлял куски себя в каждом мире.
И каждый мир менял его. Сгибал, вытягивал, шлифовал.
Он становился другим.
Но чувство оставалось прежним.
Она – рождённая.
Новая.
Чужая… но его.
И только спустя… когда он сложил всё воедино – время, места, перекосы, он замер.
Он понял.
Он никогда не смотрел туда.
Потому что не поверил бы, что она – там.
Так просто. Так нелепо. Так невыносимо логично.
Земля.
Где год – всего год.
Где всё медленно.
Где всё слишком живое.
Он прожил сотни лет, прокладывая круги по бесконечности, а она… она только начала ходить.
Он закрыл глаза. И в первый раз за всё это время – почувствовал страх.
Потому что если она на Земле… то он опоздал.
И всё же – он направился туда.
Глава 1. Подкинутая.
Дождь хлестал по улицам, как шнур из ледяных змей. Он не просто лил – он бил, срываясь с неба с той мрачной решимостью, с какой ревнивец ломает чужие двери. Стёкла дрожали, крыша гудела, а капли катились по стеклу, будто что-то снаружи пыталось стереть границу между домом и ночной бездной. Между двумя мирами, один из которых тихо наблюдал, готовясь вернуть своё.
Кейли проснулась от едва уловимого щелчка, похожего на сухой удар ногтя по стеклу. Не громкого, нет. Как будто кто-то дышал рядом, не касаясь, но будто тень его дыхания скользнула по её коже. Она села. Сердце билось неровно. Не от страха – от знания. Чего-то пришедшего.
Стук. Один. Тихий. Как будто кто-то касался двери костяшками пальцев, не для того, чтобы его пустили, а чтобы напомнить: он уже рядом.
Кейли встала. Её ноги коснулись пола, и он отозвался холодом, как металл носилок в морге. Она прошла по коридору, скользя взглядом мимо зеркал – ни одно не отражало её полностью, будто комната затаила дыхание.
2:37. Часы не тикали – они просто показывали время, безразличные ко всему. Безразличные к тому, что в мире что-то меняется.
Она подошла к двери. Заглянула в глазок. Пусто. Лишь дождь, плывущий по асфальту, как тьма, решившая на этот раз прийти без приглашения.
Она открыла дверь. Потому что в такие ночи не бывает выбора. Есть только действие.
И ветер влетел в дом. С запахом мокрой земли, пыльных корней и чего-то… металлического. Запах крови, который ещё не пролился.
На пороге – свёрток. Маленький, промокший, неподвижный. Кейли не помнила, как оказалась рядом. Ноги сами несли её вперёд, будто кто-то другой, не она, решил – нужно подойти. Просто стояла и смотрела. А потом опустилась. Колени в воду, пальцы – в тряпку, что облепляла маленькое тело.
Ребёнок. Младенец. Не больше месяца. Не плачет. Не дрожит. Только смотрит – не в глаза, а сквозь них. Глаза – не осмысленные, не взрослые. Как будто в них ещё не загорелась искра. Как будто жизнь только присматривается, стоит ли заходить.
Кейли взяла его. Лёгкий. Ненормально лёгкий. Как будто не вес, а намёк на него. Как манекен, из которого вынули всё – и тепло, и присутствие, и что-то ещё, что делает живое по-настоящему живым. Он не сопротивлялся. Как вещь, забытая в электричке.
Она принесла его в дом. Положила на диван. Сняла мокрую ткань. Осторожно, будто касалась чего-то святого или радиоактивного – не решаясь, но не имея выбора. Как хирург, боясь порвать ткань мира.
Это была девочка. Чёрные волосы прилипли к вискам. Маленькие пальцы сжались, потом разжались. Дышала. Но будто в ритме чужом, не здесь. Не в этой комнате.
И тогда она увидела цепочку. Тонкая. Почти невесомая. На ней – кулон. Кейли взяла его.
Он был тёплым. Не от тела. От себя самого.
На кулоне – имя. "Элиза."
Она надавила ногтем на едва заметный зазор сбоку, чувствуя, как дрогнула тонкая защёлка.
Щелчок. Кулон открылся. И свет – синий, бледный, как у глубинных медуз – вышел из него. Не яркий. Мягкий. В нём было что-то необычное. Как у улыбки, что держат слишком долго.
Внутри – кристалл. Не гладкий. Не как драгоценность. А как осколок чего-то старого, выброшенного на берег после бури. В нём – кровь. Одна капля. Живая. Будто ждала. Она не была тёмной – скорее густой, как память, которая ждёт, чтобы проснуться.
И бумага. Кейли развернула её, дрожащими руками, как человек, который уже знает, что прочитает.
"Её имя на кулоне. Оберегай её, как своё дитя."
Под текстом – строчка:
«Теперь ты отвечаешь за неё кровью.»
Палец кольнуло. Бумага рассекла кожу у основания большого пальца – тонко, как бритва. Она вздрогнула, но не отпустила листок. Капля упала – прямо на текст. Бумага впитала её с пугающей жадностью – будто ждала этого.
Кейли подняла глаза. Девочка всё ещё смотрела, и в этом взгляде не было мольбы, страха или детской пустоты – только немая, звенящая тишина, в которой можно было бы утонуть. Не моргала. Не двигалась. Но смотрела. И казалось, что дождь остался снаружи не потому, что закрыта дверь – а потому, что он теперь бьет в другом мире.
Глава 2. Настоящее
Элиза спускалась с лестницы в припрыжку, чувствуя, как тёплый воздух из кухни тянется вверх, наполняя дом ароматом свежих яблок и сладкого теста. Кулон на её шее подпрыгивал в такт движениям, мягко ударяясь о грудь. Она любила это утро – оно всегда было таким уютным. Сквозь полупрозрачные занавески солнечные лучи рисовали полосатые дорожки на полу, а в воздухе витал лёгкий запах ванили и корицы.
На кухне Кейли уже стояла у плиты, переворачивая панкейки ловким движением. Они были румяными, с хрустящей корочкой, и пахли весной – сладко и тепло. Элиза весело прыгнула через две последние ступеньки, но, вспомнив, что Кейли не любит, когда она так делает, сбавила шаг, подойдя к столу.
– Доброе утро, – пробормотала Кейли, бросив на неё быстрый взгляд.
Сковорода заскрипела, когда она аккуратно перевернула очередной панкейк. Элиза села за стол, болтая ногами в воздухе, пока перед ней ставили тарелку, от которой поднимался лёгкий пар. Панкейки были пышные, щедро пропитанные сиропом, в их тесте поблёскивали карамелизированные кусочки яблок. Кейли поставила рядом стакан молока, взяла свою чашку с кофе и присела напротив.
– Хорошо спала? – спросила она.
Элиза пожала плечами и сунула в рот кусочек панкейка. Он был мягким, таял во рту, оставляя тёплый привкус сливочного масла и сладости. Кейли ждала ответа, но девочка просто продолжала есть, будто размышляя о чём-то своём. Кейли вздохнула и отпила глоток кофе.
Элиза взглянула на неё и наклонила голову:
– Он уже остыл.
Кейли молча поставила стакан чуть ближе к девочке, поднимая руки в лёгком жесте. Затем откинулась на стул и скрестила руки на груди, внимательно наблюдая за Элизой.
Элиза улыбнулась, выпрямилась и подняла руку над чашкой кофе. На мгновение ничего не происходило. Тишина растянулась, словно мир затаил дыхание. Затем воздух вокруг её ладони слегка дрогнул, будто в нём пробежала невидимая рябь. Из чашки медленно поднялся пар, завиваясь тонкими спиралями вверх, словно кофе только что сварили. Свет, пробивавшийся через окно, поймал движение пара, заставляя его мерцать и искриться, будто в воздухе танцевали невидимые огоньки.
Элиза наблюдала за этим с лёгкой улыбкой, будто это было самой естественной вещью на свете. Кейли лишь кивнула, не произнося ни слова, и вновь потянулась за своей чашкой кофе. В воздухе повисло спокойствие, наполненное ароматом корицы и тёплого утра.
Кейли потянулась за чашкой кофе и сделала небольшой глоток. Она не торопилась начинать разговор, но знала, что откладывать больше нельзя.
– Нам сегодня нужно съездить в школу, – произнесла она, ставя чашку обратно на стол.
Элиза остановила движение вилки, но не подняла головы.
– Зачем? – её голос был тихим, но в нём скользнула тень недовольства.
– Чтобы познакомиться с учителями, увидеть классы, – спокойно ответила Кейли. – Понять, что тебя ждёт.
Элиза подвинула кусочек панкейка по тарелке, но так и не съела его.
– Я и так знаю. Это школа, там дети, там скучно.
Кейли слегка приподняла брови.
– Ты ведь хотела попробовать.
Элиза пожала плечами.
– Мне нечего с ними обсуждать. Они говорят о глупостях.
Кейли внимательно посмотрела на неё.
– Ты ещё даже не познакомилась с ними.
– Я знаю, – коротко ответила Элиза и взяла в рот маленький кусочек.
Тишина повисла между ними.
Кейли не стала настаивать, но её пальцы чуть крепче сжали чашку.
– Мы всё равно поедем, – сказала она, но её голос был мягким.
Элиза снова пожала плечами.
Панкейки уже остыли.
Она отодвинула тарелку и посмотрела на Кейли.
– Я больше не хочу, – сказала Элиза спокойно.
Кейли кивнула, собирая посуду со стола.
– Тогда иди одеваться, – мягко сказала она. – Через двадцать минут выходим.
Элиза сползла со стула, но прежде чем уйти, остановилась.
Кейли поставила тарелку в раковину, а потом вдруг потянулась к девочке и крепко её обняла.
Элиза не двинулась сразу, но спустя мгновение тоже обняла её в ответ.
Кейли легко провела рукой по её спине, а затем наклонилась и сказала:
– Сейчас поднимусь, расчешу тебя.
Элиза кивнула и направилась к лестнице.
Кейли прибралась на столе, сложив тарелки в раковину, вытерла влажной тряпкой липкие следы от сиропа и аккуратно разложила стулья. Затем сняла фартук, повесила его на крючок у плиты и направилась наверх.
На лестнице слышались лёгкие шаги Элизы – она уже была у себя в комнате. Кейли поднялась следом, задумчиво проводя пальцами по деревянным перилам. Сегодня предстоял важный день, и она хотела, чтобы всё прошло как можно спокойнее.
Она остановилась у двери в комнату Элизы, постучала лёгким движением.
– Можно? – спросила она, уже зная, что войдёт, даже если ответа не будет.
Элиза уже была в ванной, примыкающей к её спальне. Когда Кейли вошла, девочка стояла у раковины, разглядывая своё отражение в большом зеркале.
Утренний свет пробивался сквозь занавеску, золотистыми полосами ложась на кафель и стены. Он мягко касался её лица, подчёркивая большие, тёмно-карие глаза – глубокие, почти чёрные, с бархатистой мягкостью. В них отражался блеск, похожий на свет далёких звёзд, а в уголках прятались едва уловимые искры. Эти глаза выглядели взрослее, чем должны были у ребёнка, и в них таилось что-то притягательное, почти гипнотическое.
Её кожа была мягкой, гладкой, с природным тёплым оттенком, словно тронутым солнцем. Щёки слегка румянились, создавая ощущение живого тепла, а в высоких скулах, плавном изгибе носа и четком овале лица было что-то утончённое, почти аристократическое.
Длинные волнистые каштановые волосы спадали мягкими прядями, блестели в свете, будто сотканы из шёлка. Они естественно ложились на плечи, завиваясь на концах, будто сами знали, как нужно выглядеть. Даже в лёгком беспорядке после сна в них была гармония, создающая впечатление, что их совсем не нужно укладывать.
Губы Элизы были небольшими, но выразительными, с естественным розоватым оттенком, будто она только что съела что-то сладкое. Лёгкий изгиб придавал её лицу мягкость и таинственность.
Она была красивой. Красотой естественной, живой, той, что не нуждается ни в украшениях, ни в чьём мнении.
Кейли подошла ближе, взяла с полки расчёску и мягко провела пальцами по её волосам, убирая несколько тонких прядей с лица.
– Готова? – спросила она, начиная осторожно расчёсывать густые, послушные пряди.
Элиза не ответила сразу. Она продолжала смотреть в зеркало, будто всматривалась в себя глубже. Кейли не торопила её, проводя расчёской медленно, позволяя утренней сосредоточенности девочки раствориться в этом моменте.
Закончив, она легко провела руками по всей длине волос, ощущая их шёлковую текстуру, а затем наклонилась и нежно поцеловала Элизу в затылок.
– Я внизу, – тихо сказала она и вышла из комнаты.
Элиза немного постояла у зеркала, следя за тем, как её волосы мягко ложатся на плечи после прикосновения Кейли. Затем повернулась и подошла к шкафу, встроенному в стену её комнаты. Дверцы открылись плавно, бесшумно.
Рядом с повседневной одеждой висело нежно-голубое платье. Оно было лёгким, воздушным, с чуть заметным кружевом по краю. Элиза ещё ни разу его не надевала. Она посмотрела на него чуть дольше, чем на другие вещи, словно оценивая, подходит ли оно для сегодняшнего дня.
Через минуту она уже переоделась. Платье было прохладным на ощупь, ткань мягко ложилась по фигуре, чуть струилась при движении.
Элиза подошла к зеркалу, провела ладонями по юбке, поправляя складки, затем развернулась и направилась к выходу.
Спустившись вниз, она услышала, как Кейли что-то искала в прихожей, и запах свежего воздуха, проникающий через приоткрытую дверь.
До школы было недалеко, всего пять минут езды. Дорога вела через небольшие улицы, ещё пустынные в утреннем свете. В машине Кейли играло радио, но тихо, скорее для фона, чем для того, чтобы слушать.
Элиза сидела на переднем сиденье, пристёгнутая ремнём, и смотрела в окно. Её взгляд скользил по домам, деревьям, редким прохожим, но было видно, что она не обращает на них внимания. Она нервничала.
Когда Элиза нервничала, её пальцы непроизвольно тянулись к кулону. Она легко касалась его, скользила по гладкому металлу, но никогда не открывала его на людях.
Кейли заметила это краем глаза, но ничего не сказала. Она просто вела машину, позволяя Элизе самой справиться с мыслями.
Школа уже показалась впереди – большое здание с просторной территорией, окружённой зелёными лужайками. Элиза сжала кулон чуть крепче.
На улице было оживлённо. Дети бегали по школьному двору, смеялись, переговаривались. Группы, уже знавшие друг друга, сбивались в кучки, а новенькие, такие же, как Элиза, осторожно осматривались, пытаясь понять, куда идти. Учителя проводили небольшие экскурсии для прибывших, объясняя что-то родителям, указывая дорогу.
Кейли припарковала машину, выключила двигатель и обернулась к Элизе.
– Готова?
Элиза не ответила. Она открыла дверь и выбралась наружу, оглядывая территорию. Было тепло, солнце мягко ложилось на лица, придавая всему оттенок утреннего спокойствия.
Кейли вышла следом, захлопнула дверь и, не задумываясь, протянула руку, чтобы Элиза взяла её. Но девочка лишь взглянула на неё, затем перевела взгляд на школу и уверенно пошла вперёд.
Кейли приподняла брови, но ничего не сказала, просто пошла за ней.
– Чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее уйдём, – бросила Элиза, слегка оборачиваясь через плечо. – Поторапливайся.
Кейли коротко выдохнула, сдерживая улыбку, и сделала шаг быстрее.
Проходя по аллее, ведущей ко входу, Элиза внимательно смотрела вперёд, не отвлекаясь на детей, что бегали вокруг. Кейли шла чуть позади, но держала её в поле зрения.
Два мальчика, смеясь, носились между группами новичков, толкая друг друга в азартной игре. Один из них, не глядя, случайно задел Элизу плечом. Девочка пошатнулась, потеряла равновесие и упала на колени.
Кейли сделала шаг вперёд, но Элиза уже поднялась. Она не выглядела растерянной или обиженной – скорее, оценивающе посмотрела на мальчика, который даже не замедлился, продолжая свою игру.
Элиза подняла руку.
Её пальцы замерли в воздухе, взгляд был направлен прямо на убегающего ребёнка.
Кейли замерла на долю секунды, а затем резко выкрикнула:
– Элиза!
Элиза тут же повернула голову к Кейли. Глаза девочки были не спокойными.
Она молча опустила руку, резко отряхнула колени, будто ничего не случилось.
– Я же говорила, что мне тут не место, – тихо сказала она, не глядя на Кейли.
Кейли не ответила сразу, только глубоко вдохнула.
– Пошли, – спокойно сказала она.
Элиза шагнула вперёд, больше не оглядываясь.
Внутри их встретила женщина лет сорока, с высоко забранными тёмными волосами и доброжелательной улыбкой. Её взгляд задержался на Элизе чуть дольше, чем на Кейли, но она ничего не сказала, лишь чуть склонила голову в приветственном жесте.
– Доброе утро! Вы, должно быть, Элиза и Кейли? – её голос был мягким, ровным, с привычной интонацией человека, который часто общается с детьми.
Кейли кивнула.
– Прекрасно, проходите за мной, вас уже ждут.
Она развернулась, легко шагая по коридору, ведя их к кабинету. В школе было светло, воздух наполнял приглушённый гул голосов, где-то хлопали двери, слышались смех и быстрые шаги. Элиза шла уверенно, но чуть прижимала плечи, будто старалась занять как можно меньше пространства.
Женщина провела их в небольшую, но уютную приёмную перед кабинетом директора. Мягкие диваны, стол с несколькими журналами, на стене часы с тихим, едва уловимым тиканьем.
– Присядьте, пожалуйста, – сказала она, указывая на диван. – Директор скоро вас примет.
Широко улыбнувшись ещё раз, она скрылась за дверью, оставляя их наедине с тишиной.
Кейли села первой, скрестив ноги, но Элиза не торопилась. Она медленно оглядела комнату, скользнула взглядом по журналам, по часам, по закрытой двери кабинета, потом без лишних слов опустилась рядом с Кейли.
Она не смотрела на неё, только чуть сильнее сжала пальцы на кулоне.
Спустя пару минут дверь кабинета приоткрылась, и вышел мужчина. Он был высоким, крепкого телосложения, с тёмными короткими волосами и спокойным, но проницательным взглядом серых глаз. Его движения были уверенными, но не строгими, а голос – ровным, приятным.
– Доброе утро, – сказал он, остановившись перед ними. – Меня зовут Дэвид Бейкер, я детский психолог школы. Перед поступлением все новички проходят небольшие тесты – ничего сложного, просто знакомство.
Он посмотрел на Элизу и слегка наклонил голову, словно внимательно оценивая её реакцию.