Елена Гусарева
Письмо из бункера
На лестнице послышались шаги, и скоро появился адъютант Гюнше.
– Я выполнил свой долг перед фюрером, – сказал он, пошатываясь проходя мимо Хельги и фрау Юнге. От него противно пахло бензином и гарью. – Закончилась моя служба.
Фрау Юнге бросила сигарету, раздавила ее каблуком. Губы ее сжались в злой гримасе.
Она бессильно взмахнула руками.
– И что?! – визгливо выпалила она. – Что нам всем делать теперь?! Как он мог так поступить?! Бросить нас! – Ее глаза пылали гневом. Хельга заметила скопившийся белый налет в уголках ее запекшихся губ в трещинках. Фрау Юнге вскочила и ушла вслед за Гюнше.
«Все-таки он умер», – сказала себе Хельга. Сложно было поверить в то, что фюрера не стало, Германии не стало, а она, Хельга, все еще ходит и дышит, и еще на что-то надеется.
«Нельзя просто сидеть здесь и ждать, когда придут русские и всех убьют», – Хельга прислушалась к звукам с поверхности. Глухо, едва слышно, раздавались выстрелы. Сегодня бомбили мало, видно, уже не было надобности – Берлин пал.
Хельга пошла проверить нет ли родителей в канцелярии. Она заглянула в конференцзал. Там в ворохе бумаг за столом сидя спали двое офицеров. У одного из них голова была неестественно повернута к стене. Хельга прошла мимо, толкнула дверь в кабинет отца, откуда раздавались голоса.
– Фрау Геббельс, – услышала Хельга.
– Замолчите, – строго ответила мать.
– Подумайте, прошу вас, подумайте!
– Это невозможно, – также строго и бесстрастно повторила она.
Хельга вошла. Мать сидела за сотом вполоборота. Вдумчиво и сосредоточенно она раскладывала на столе игральные карты. По комнате вышагивал всклокоченный и давно небритый доктор Кунц. Увидев Хельгу, он будто немного испугался, быстро уселся на стул у стены и, отвернувшись, прикрыл рукой глаза. Потом также резко вскочил и, бросив: «Я должен сходить в лазарет за препаратом», пошел из кабинета.
– Я буду ждать вас здесь. Русские могут в любую минуту прийти сюда и помешать нам, поэтому нужно торопиться с решением вопроса, – сказала Магда, не удостоив доктора взглядом.
Дверь за ним закрылась.
– Мама, – позвала Хельга, – герр Гитлер…
– Поди сюда, – позвала она, не отрываясь от пасьянса.
Хельга подошла и встала рядом.
– Мама, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила она, постукивая указательным пальцем по одной из карт с черной пикой в уголке. – Я хочу, чтобы ты пошла сейчас к сестрам и брату. Приготовьтесь ко сну.
– Но разве мы не уедем сегодня?
– Сегодня уже слишком поздно. Завтра нас заберут самолетом на юг. Вы должны выспаться. Ложитесь, я скоро приду, – настойчивее проговорила она. – Иди, иди…
Хельга шла по опустевшему коридору бункера между беспорядочно расставленными стульями. Повсюду на полу лежали обрывки бумаг и географических карт с отметками, сделанными красными чернилами. Одна из пишущих машин валялась на боку разбитая. На коммутаторе, как обычно, сидел дежурный связной в наушниках – тот самый, что несколько дней назад пытался дозвониться жене. Больше Хельга никого не встретила.
Ей захотелось вернуться к матери и поговорить с ней еще раз. Им нельзя больше оставаться в бункере. Здесь все умерло, и даже воздух переменился, стал еще более затхлым. Хотелось наружу прямо сейчас, и пусть там опасно, и бомбежки, и орды кровожадных русских – лишь бы вон отсюда!
И все-таки Хельга подчинилась. Мать выглядела спокойной, как никогда в эти последние дни. Кажется, сердце перестало ее беспокоить. Она не вела бы себя так, угрожай им опасность прямо сейчас. Должно быть, остались еще лазейки и тайные проходы. Штабные уходили через подвалы и катакомбы под рейхсканцелярией. Кто знает, как далеко они простираются. Всего лишь нужно добраться до ближайшего аэродрома, и за Геббельсами пришлют самолет. Видимо, сейчас это невозможно. Отец – ближайший соратник фюрера, а теперь, когда Гитлера не стало, он – первый человек в рейхе, его не посмеют бросить на расправу врагу. Обо всем этом Хельга рассказала сестрам и брату. Она помогла им переодеться в ночные рубахи и велела ложиться.
Они тихо ждали, когда придет мать.
– Хельга, – позвал со своей кровати Хельмут.
– Что?
– Думаешь, они нас любят? Папа с мамой нас любят?
– Конечно! Почему ты спрашиваешь?
– Помнишь, когда вы с Генрихом потерялись в нашем саду в Рейхольсгрюне? Вас искали всю ночь, и отец так разозлился. Он кричал, что убьет тебя, когда найдет. Я знал, в какую стороны вы с Генрихом пошли, но не сказал отцу, думал, он и вправду тебя убьет. А утром, когда вы нашлись, он обнял тебя и заплакал, даже не отругал.
Хельга промолчала, не зная, что ответить.
– А помнишь… – начал Хельмут, но не успел закончить.
В детскую вошла мать, а вместе с ней доктор Кунц в белом халате с медицинским эмалированным тазиком в руках.
– Дети, не пугайтесь, – объявила мать ледяным голосом. Она стояла прямая, как штырь. Пальцы рук ее были плотно сжаты в замок. – Сейчас доктор сделает вам прививку, которую делают всем детям и солдатам.
– Я не хочу, – неуверенно отозвалась Хельга.
Мать, казалось, не слышала ее, обвела детскую непроницаемым взглядом, будто комната была пустой, и развернулась, чтобы уйти.
– Мама, ведь вы с папой обещали взять нас с собой! – с отчаянием в голосе выкрикнула Хельга, вскакивая с кровати. Она давно все поняла, все страшные намеки ей были ясны и раньше, но она упорно отказывалась верить даже сейчас.
Дверь за Магдой закрылась, убивая надежду. Мать не оглянулась.
Младшие дети испуганно притихли на кроватях.
– Предатели! – завопила Хельга. – Предатели!
Доктор Кунц толкнул Хельгу на кровать. Она потеряла равновесие и ударилась виском и скулой о железную перекладину. От боли потемнело в глазах. Хельга даже не почувствовала, как игла вошла в вену, и свежая рана на лице перестала саднить. Хельга видела, как доктор Кунц делает инъекции Хельмуту, а потом младшим девочкам. Она хотела встать с кровати, но тело с каждой секундой наливалось тяжестью, глаза сонно закрывались. Хельге стоило больших трудов открыть их в последний раз. Ее брат и сестры спали.
На серой бетонной стене перед Хельгой открылось нарисованное окно. За ним плескалось лучистое необъятное море. Кричали чайки, ветер холодил лицо, под ногами мягко качалась палуба корабля.
– Хельга! – окликнули ее сзади.
Она обернулась и, ослепленная солнцем, увидела лишь силуэт.
***
Из дополнения к завещанию Адольфа Гитлера:
«…В лихорадочной обстановке предательства, окружающей фюрера в эти критические дни, должно быть хотя бы несколько человек, которые остались бы безусловно верными ему до смерти, несмотря на то, что это противоречит официальному, даже столь разумно обоснованному приказу, изложенному им в своем политическом завещании.
Я полагаю, что этим окажу наилучшую услугу немецкому народу и его будущему, ибо для грядущих тяжелых времен примеры еще важнее, чем люди. Люди, которые укажут нации путь к свободе, всегда найдутся. Но устройство нашей новой народно-национальной жизни было бы невозможно, если бы оно не развивалось на основе ясных, каждому понятных образцов. По этой причине я вместе с моей женой и от имени моих детей, которые слишком юны, чтобы высказываться самим, но, достигнув достаточно зрелого для этого возраста, безоговорочно присоединились бы к этому решению, заявляю о моем непоколебимом решении не покидать имперскую столицу даже в случае ее падения и лучше кончить подле фюрера жизнь, которая для меня лично не имеет больше никакой ценности, если я не смогу употребить ее, служа фюреру и оставаясь подле него».
Доктор Геббельс, Берлин, 29 апреля 1945 года, 5 часов 30 минут.
В оформлении обложки использована фотография автора Cafe Racer «Old grunge ripped torn vintage collage posters» с https://shutterstock.com. Также в оформлении использовалась музейная архивная фотография Хельги Геббельс. Фотография предоставлена во всеобщее пользование без указания исключительных прав. Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
