Елена Логунова
Лебединая песня мамонта
Глава 2
Вой собаки Баскервилей
Подозреваю, что поставку застройщику нашего ЖК дверных звонков осуществляли враги. Они секретно посовещались – «Пс-с, пс-с! Нам нужно больше невротиков в этой стране!» – и снабдили три тысячи квартир нового жилого комплекса звонками-аудиозаписями иерихонских труб и сводного хора сорока тысяч воинов.
Особая подлость в том, что звукоизоляция в доме хорошая, шагов в коридоре и возни под дверью не слышно, и вдруг – ту-ру-ру-ру, падите, стены Иерихона! Всякий раз, когда дверной звонок оживает, кому‑то слабонервному впору умереть на месте.
– Гос-с-споди! – Я подпрыгнула, как лежала: плашмя.
Макбук, установленный на животе с опорой на согнутые коленки, перекосился, съехал на диван. Я вывернулась из-под него, села и попыталась нащупать ногами тапки, но концерт для иерихонской трубы с оркестром дополнился барабанными ударами в дверь – пришлось поторопиться.
– Да иду я!
Звонко шлепая босыми ногами по гладкому ламинату, я пробежала в прихожую и распахнула дверь, даже не поинтересовавшись личностью иерихонского трубача.
Потом узнаю его имя. Когда стану писать на свежей могилке.
– Но, но! – Нарушительница спокойствия отшатнулась. – Что так неприветливо‑то?
– Я говорила тебе: не звони в дверь! – напомнила я сердито. – Можно же постучать – простой, надежный, проверенный веками способ…
– Не ворчи, это не я позвонила. – Ирка оглянулась, и из-за ее спины выглянула… еще одна Ирка!
Я ойкнула и покрепче взялась за дверной косяк, успев подумать, что враги, заразы, своего добились: порвали мне нервы в клочья, довели до галлюцинаций.
– Доброе утро! – расплылась в улыбке галлюцинация.
– Вам виднее. – Я осмотрительно не стала спорить.
Дискутировать с воображаемыми сущностями – последнее дело, следующая остановка – психиатрическая больница, однозначно.
– Знакомьтесь: Лена, это Марина. – Большим пальцем Ирка потыкала за плечо, подбородком указала на меня: – Мара, это Елена. Нам можно войти?
– Добро пожаловать. – Я отступила, с облегчением вспомнив, что моя лучшая подруга и ее дотоле незнакомая мне сестра – двойняшки.
Да как бы даже не близнецы…
Я так откровенно рассматривала Марину, что та засмущалась, начала извиняться:
– Простите, что мы так вдруг, без звонка…
– Не надо звонков. – Я поморщилась. В ушах до сих пор звучало эхо трубных звуков.
– В самом деле, какие церемонии между своими людьми! – объявила Ирка и, сбросив туфли, протопала в кухню. Оттуда покричала: – Кому чай, кому кофе?
– Мы тортик привезли, – все еще извиняющимся тоном сообщила Марина. И гаркнула в ответ сестрице: – Я буду свой травяной, у меня с собой!
– Мара у нас практикует всякое разное-полезное, – не без иронии объяснила Ирка, заливая кипятком разномастные пакетики в кружках. – Заряжается солнечной энергией, очищается лунным светом и все такое. Она артролог-гиппогриф или что‑то типа того.
– Арт-терапевт-гипнолог, – невозмутимо поправила Марина. – И психолог-регрессолог. И ауролог-литотерапевт. И…
– Ага, экзорцист-сомнамбулист, – кивнула Ирка.
Я поняла, что в оценке рода занятий Марины сестры расходятся, и мудро не стала высказывать свое мнение. Вспомнила только:
– А мне казалось, ты говорила, что твоя сестра – учитель математики.
– Это когда еще было! – вместо Ирки ответила сама Марина. – Я с тех пор прошла большой путь к вершинам самопознания и теперь помогаю людям иначе. Не деление дробей им объясняю, а учу, как жить долго и счастливо.
– Не начинай, – беззлобно попросила Ирка и переставила на стол дымящиеся кружки.
Я спохватилась, что пренебрегаю священным долгом гостеприимства, и засуетилась: выдала сахар, чайные ложечки и блюдца для торта, который добрая хозяюшка Ирка уже успела нарезать.
Попутно подруга объяснила мне присутствие Мары, сказав, что ее сестра давно хотела съездить в Питер, да как‑то не с кем было. А тут подвернулась оказия – грех не воспользоваться.
– К тому же было бы нечестно оставить башибузуков на милых родственниц, когда у тех численный перевес в лице Мары, – добавила она, пока ее сестрица в ванной совершала омовение рук перед едой. – Мне все‑таки не хочется, чтобы мальчики вернулись домой в Краснодар, сверкая чакрами и голося мантры. – Она закинула в рот кумачовую вишенку с торта. – Но Мара не будет нам мешать, она сняла себе номер в отеле. Просто мы сейчас к тебе прямо с вокзала, мне не терпелось увидеть место преступления.
– Не факт, что было преступление, – напомнила я и тоже ковырнула тортик. – М-м-м, шоколадный… вкусно!
– Я выбирала, – похвасталась подруга. – Мара хотела взять йогуртовый с семенами чиа и коржами из прессованных отрубей. Ешь быстрее и пойдем уже смотреть, что и как.
Уяснив, что спокойно посидеть за чаем с тортиком и светской беседой не получится, я подчинилась, и уже минут через пятнадцать, часто дыша приоткрытым ртом (в спешке обожгла язык кипятком), вела сестриц к тому самому недострою.
Первым делом показала им оставшиеся пятнышки на асфальте. Ирку они не впечатлили.
– Может, это и не кровь вовсе. – Она присела на корточки и наклоняла голову то к правому плечу, то к левому – присматривалась. – Может, это кто‑то на ходу ел хотдог или шаурму…
– В Питере надо говорить «шаверму», – машинально поправила я, потому что это обязательно сделал бы мой сын.
– …и у него кепчуп капал, – закончила мысль подруга.
– Однако я чувствую тут выраженные негативные эманации, – сообщила Марина и принялась вертеться на месте, совершая взмахи руками.
– Так она строит вокруг себя специальный защитный пузырь от негатива, – невозмутимо пояснила Ирка, заметив мое недоумение. И сменила собеседника, обратившись к сестре: – Может, человек тем кетчупом парадные белые штаны запачкал, расстроился, отсюда и негатив.
– Многовато негатива для кетчупа, – заспорила с ней сестра. – Чувствую, практики «Защита» мало будет, придется использовать другую.
– Может, это не от кетчупа. – Ирка стояла на своем. – Вдруг у кого‑то вывалилась из булки сосиска, купленная на последние деньги, а это уже, согласись, настоящая драма.
– Мы взяли пробу, – сообщила я, с опасливым интересом наблюдая за Мариной. Та прекратила кружиться, как святой столпник, и деловито направилась к каналу, отделяющему пыльную полосу серого асфальта от красиво зеленеющего поля. – Наскребли немного этого красного в пакетик. Если сделать анализ, можно установить, кровь это или кетчуп.
– Хорошая мысль, – одобрила Ирка и встала, хрустнув коленками. Запрокинула голову, рассматривая бетонные соты фасада недостроя. – Предлагаю пройтись по этой заброшке. Если кто‑то оттуда спрыгнул, должен был оставить следы, а то и записку какую‑нибудь, самоубийцы обычно так поступают. А если кого‑то оттуда сбросили, тем более должны быть следы борьбы, я считаю. Полезли?
– Э-э-э… – Я замялась, срочно придумывая повод отказаться от прогулки по недострою.
Не люблю я такие места, не лежит у меня к ним душа.
На мое счастье, удивительно вовремя зазвонил телефон. Я сделала Ирке знак подождать, вытащила мобильник из кармана и прилепила к уху.
– Мамуля, помоги мне, пожалуйста! – взволнованно заговорил в трубке сын. – Я забыл свою карточку, и меня не хотят пускать на занятие, можешь привезти?
– Сейчас?
– И как можно скорее!
В другой момент я напомнила бы юному склеротику, что даже бегом не домчу до метро скорее чем за десять минут, а потом еще полчаса буду ехать до «Петроградской». Сейчас же ответила только:
– Уже лечу! – И, сунув телефон в карман, озабоченно объяснила Ирке: – Колюшка забыл свой пропуск в танцевальную студию, мне нужно бежать.
– Беги, – разрешила подруга. – Мы тут и сами справимся, потом расскажем тебе, что было.
Знала бы я, сколь многие потом об этом будут рассказывать…
Я успела заскочить домой, взять забытый сыном пропуск, сумку с кошельком и прочими нужными вещами и уже на выходе из подъезда едва не свалилась с крыльца, услышав дикий крик.
Кто именно орет, было совершенно непонятно. Вопль очень органично сочетал экспрессию дикого звериного рыка и подкупающую искренность бессловесного рева Ярославны.
Громкий, протяжный, очень эмоциональный, он вызывал противоречивые желания: убежать и спрятаться – или поспешить на помощь, в зависимости от личного героизма.
Я не самая большая трусиха и, наверное, выбрала бы второе, но в данный момент уже была ангажирована на свершение небольшого подвига и не могла отвлекаться. Поэтому на бегу, четко держа курс на ближайшую станцию метро, позвонила Ирке и спросила:
– Ты слышала рев Ярославны? Кто‑то страшно вопил!
– Не кто‑то, а Мара, – безмятежно объяснила подруга. – Это ее уникальная практика «Крик». Чтобы сбросить весь негатив, надо как можно громче и эмоциональнее орать, желательно стоя под душем или хотя бы вблизи воды, чтобы та унесла все вредное.
– Вот почему она пошла к каналу, – догадалась я.
– Угу. Не волнуйся, это только в первый раз звучит так душераздирающе, потом привыкаешь.
Я понадеялась, что привыкать к такому мне не придется, поскольку контакты с Марой, практикующей пугающие практики, я вполне осознанно сведу к минимуму. Но говорить об этом ее сестре не стоило, Ирка могла обидеться за родную кровиночку. Я только буркнула: «Ладно, пока!» – глянула на часы в смартфоне и ускорилась.
Было десять сорок. До начала Колюшкиной тренировки оставалось двадцать минут, и мне нужно было поторопиться, чтобы сын не слишком на нее опоздал.
Первый звонок с сообщением о пугающем крике в Мурино поступил в дежурную часть райотдела полиции в 10:41.
– Алло, полиция? У нас тут кто‑то страшно орет. Прям как резаный, – сообщил умеренно встревоженный женский голос.
– Где – у нас? – без трепета уточнил дежурный, привычный, как он думал, ко всему.
– Точно не знаем, мы тут гуляем по полю, сейчас стоим на полпути между Мурино и Буграми, озираемся, – доложили в трубке.
– Что видите? – без интереса спросил дежурный.
– Ну, поле, травка зеленая, цветочки желтые, кое-где люди шашлыки жарят…
– Так кто орал? – Дежурный начал терять терпение.
Травка, цветочки и шашлыки не имели к его службе никакого отношения. К сожалению.
– Непонятно! Но крик был такой, вы бы слышали! – Голос в трубке дрогнул. – В ужастиках так не орут!
– Это все? – Дежурный две секунды слушал растерянное сопение, а затем решительно положил трубку.
Телефон сразу же зазвонил снова.
– Алло, полиция? Уведомляю вас, что на Соколовском бульваре буквально миг назад раздался совершенно, абсолютно нечеловеческий крик, – нервно произнес интеллигентный мужской голос.
– Кто кричал? Что именно кричал? На каком языке?
– Ни на каком! Говорю же – совершенно, абсолютно нечеловеческий крик! – Голос в трубке завибрировал не то в ужасе, не то в восторге. – Даже не знаю, как вам объяснить… Как если бы Чужие явились захватить Землю и этим криком оповестили нас о начале войны миров!
– Успокойтесь, – попросил дежурный. Витиеватый стиль собеседника мешал ему, но он честно пытался понять: – Чужие – это мигранты, что ли? Что за война, узбеки против таджиков? И где на Соколовском – опять в «Шаверматории»?
– Ах, боже мой! – Голос в трубке зазвенел негодованием и стих до пораженческого шепота: – Я понял, нас никто не спасет.
В трубке пошли гудки. Дежурный послушал их, косясь на зарешеченное окно, из которого видно было только недалекую остановку общественного транспорта.
Там все было в штатном порядке. Если Чужие и прибыли в Мурино, то не на маршрутных автобусах.
Дежурный аккуратно вернул трубку на рычаг.
Алекс Крошев нечеловеческого крика не слышал, хотя как раз шел к полю – гулять с собакой старухи соседки. Та являлась лучшей подругой родной бабки Алекса, и ему то и дело приходилось выводить соседского питомца.
На голове у Алекса были наушники, в руке – поводок. Из наушников рвались звуки музыки, с поводка – крупный мопс. Упитанная собачка имела почти квадратные очертания и на взгляд мельком поразительно походила на серый кожаный пуф.
Собственно, их с Алексом знакомство с того и началось, что парень попытался непринужденно присесть на уютный пуфик в прихожей соседки. С тех пор злопамятный мопс его недолюбливал и при каждом удобном случае демонстрировал скверный характер.
Собачка, в отличие от Алекса, дикий вопль услышала, изрядно напугалась и, моментально сменив направление движения, ринулась в ближайшее укрытие. Им оказался открытый всем ветрам и собакам подъезд недостроенного дома.
Алекс, не ожидавший внезапного поворота, стремительного мопса на курсе не удержал и вслед за ним влетел в подъезд.
Собака не сочла тот надежным убежищем и понеслась вверх по лестнице, действуя как небольшой, но мощный тягач.
Природа не поскупилась, впихнув в компактную форму мопса действующий прототип вечного двигателя. Песику с лихвой хватило бы энергии для скоростного забега на крышу, тогда как Алекс уже к четвертому этажу болтался на своем конце поводка подобием тряпичного флажка.
Попытки остановить неудержимого мопса он прекратил, но соображать не перестал и еще пару лестничных пролетов спустя смекнул, что ему необязательно играть унизительную роль прицепа-волокуши, сметая пыль и мелкий сор со ступеней собственным телом.
– Да пошел ты! – выдохнул он вслед исчезающей за очередным поворотом мясистой попе с кривеньким хвостиком и выпустил поводок.
Мопс, как было велено, пошел, и вскоре дробный топот коротких проворных лап затих где‑то в недрах недостроя.
– Да чтоб тебя, – пробурчал Алекс и, чуток отдышавшись, пошел искать собаку, за потерю которой чужая бабка его убила бы, а своя не стала бы защищать.
В это время еще одна пожилая леди – пенсионерка Светлана Николаевна Клочкова – стояла в своей маленькой квартирке у стены, прижимая к ней стеклянный стакан, а к нему – левое ухо. Правое она плотно зажимала ладонью, а потому легендарного дикого крика тоже не услышала.
Светлана Николаевне повезло, но не очень. На сделанные за долгую трудовую жизнь сбережения она купила студию в новостройке, которая из-за нерадивости и непорядочности подрядчика превратилась в долгострой. Ждать сдачи квартиры Светлане Николаевне пришлось не два года, а восемь лет. А когда она наконец получила ключи, оказалось, что на завершение одной из четырех сторон огромного дома, построенного в псевдоклассическом петербуржском стиле в форме квадрата с двором-колодцем, денег все‑таки не хватило. Три дома из четырех подрядчик кое‑как сдал, а четвертый – с прекрасным видом на поле – так и остался стоять пугающим бетонным скелетом.
Увы, студия Светланы Николаевны оказалась как раз на стыке миров и эпох: слева от нее располагались квартиры, в которых уже кипела жизнь, справа царило запустение. С этим можно было бы смириться, если бы пару запустению составляла тишина, но нет! В недостроенный дом то и дело лезли бродячие коты, бомжи, любители острых ощущений, закладчики и наркоманы. Светлана Николаевна всю эту публику люто ненавидела и жаждала извести. Потому и держала наготове самодельный аппарат для прослушки типа стакан: чтобы вовремя заметить появление нарушителей и успеть посигналить полиции.
Запыхавшийся Алекс по оставшимся в цементной пыли следам собачьих лап поднялся на десятый этаж, прошел по коридору вдоль вереницы пустых дверных проемов и настиг четвероногого беглеца в самой дальней комнате. Мопс, уже забывший о пережитом страхе, с интересом изучал лежащий у стены округлый предмет размером с такую же собачку или чуть побольше.
Светлана Николаевна напряженно прислушивалась к звукам, транслируемым ей из-за стены верным стаканом.
– Что это? Что ты делаешь? – сердито спросил Алекс, пытаясь за упитанным телом мопса разглядеть его находку.
Светлана Николаевна затаила дыхание. Ей тоже было очень интересно, что там, и кто там, и чем они все занимаются.
Алекс, у которого перед пенсионеркой за стеной было преимущество – он видел происходящее своими глазами, – скомандовал мопсу:
– Фу, оставь рюкзак! – и потянул из кармана телефон, на всякий случай выходя из помещения.
Добропорядочный молодой человек прекрасно знал, что нужно делать в случае обнаружения оставленных кем‑то подозрительных предметов.
Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звоном.
– Алло, полиция! – не паникуя, спокойно и деловито сказал мужественный юношеский голос в трубке. – Мы обнаружили подозрительный предмет. Рюкзак.
– И чем он подозрителен? – спросил дежурный, против воли припоминая, была ли какая‑то ручная кладь у Чужих в голливудском кино.
– Это хороший рюкзак, кажется, из натуральной кожи, – объяснил спокойный и деловитый голос в трубке.
Дежурный удержался и не уточнил, из чьей именно кожи. Не хотелось допускать варианты.
– Он не пустой и с виду тяжелый, но я его не трогал, – продолжил мужественный голос. – А лежит он в самом дальнем помещении недостроенного дома на Соколовском бульваре, кажется, номер девятнадцать. Десятый этаж.
– И рядом никого? – уточнил дежурный. – Ни людей, ни… – Он сделал паузу, чтобы не произносить компрометирующее его как вменяемого человека слово «чужих», хотя, признаться, уже не исключал и такого варианта.
Слишком много совпадений.
– Ни души, – подтвердил мужественный голос. – Я отошел подальше, как положено… Ой!
Дежурный озадаченно посмотрел на загудевшую трубку.
Алекс, вспомнивший, что оставил у потенциально опасной находки одну живую душу в собачьем теле, поспешил вернуться.
Дерзкий мопс, успевший как следует обнюхать и повалять находку, при появлении его вызывающе задрал заднюю лапу.
– Ты его обдул! – беспомощно ахнул Алекс.
«Абдул» – услышала пенсионерка со стаканом.
Этого ей хватило.
Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звонком.
– Алло, полиция! У нас тут террористы! – с нездоровой радостью возвестил дребезжащий женский голос. – Кажись, из ИГИЛа, одного зовут Абдул. Соколовский бульвар, девятнадцать, приезжайте скорее!
Я успела: сын не сильно опоздал на занятие, а назад уже не торопилась. Воспользовалась случаем погулять по любимой Петроградской стороне, дождалась своего юного танцора с тренировки, потом мы вместе пообедали и поехали домой. Уже подошли к калитке в заборе вокруг территории нашего ЖК, когда сын заметил:
– Чего это там люди толпятся? Опять собрание жильцов?
– А нас не звали! – встревожилась я. – Надо узнать, в чем дело.
Сын направился домой – два часа бальных танцев кого хочешь утомят, – а я не стала заходить на территорию, потому как граждане толпились за забором, заполняя собой просвет между третьим корпусом нашего ЖК и соседствующим с ним недостроем.
Я присоединилась к собравшимся и обнаружила, что, во‑первых, это самостийный сход, то есть ни о каком собрании жильцов речи не было. Во-вторых, столпились неорганизованные граждане у препятствия в виде пластиковой ленты полицейского ограждения. В-третьих, за лентой имело место скопление служебных машин.
Естественно было задаться вопросом:
– Что случилось?
– Говорят, бомбу нашли, – с готовностью просветила меня бабка с мопсом.
Бабка выглядела очень возбужденной, мопс – столь же утомленным.
Они прекрасно дополняли друг друга.
– Какую бомбу? – не поняла я. – Времен Великой Отечественной войны?
В наших местах проходила линия обороны Ленинграда, в окрестных лесах до сих пор находят годные боеприпасы.
– Да какой войны! – Бабка отмахнулась, мопс на конце поводка колыхнулся, но усидел на месте. – Современная бомба – сумка с тротилом! Говорят, хотели взорвать недострой.
– Кто?
– Ну, кто, не дольщики же! – вступил в разговор дед с пивной бутылкой, не слишком старательно спрятанной в пакетик с надписью «Аптека ″Будь здоров!″». – Небось, застройщик.
– Зачем?
– Ну как зачем! Чтобы страховку получить и на эти деньги заброшку свою достроить, – уверенно ответил дед и приложился к оздоровительному пиву.
Я не дождалась, пока он закончит булькать, и протолкалась в первый ряд.
– Не лезьте сюда, не на что тут смотреть, – не оглянувшись, неласково сказала мне толстая тетка в спортивном костюме цыплячьего цвета.
Сама она при этом стояла и смотрела на полицейский фургон, за которым явно что‑то происходило.
– Там что, спецназ?! – удивилась я.
– Не, те уже уехали, – продолжая всматриваться, просветила меня тетка. – И пожарные тоже укатили. Остались полицейские, с ними собака-ищейка.
– И что она ищет, та собака?
Тетка наконец удостоила меня взглядом.
Он был высокомерно-презрительный, тон такой же:
– Ясно что – ту, другую собаку!
– Какую другую собаку? – Я машинально оглянулась на бабку с мопсом.
Песик ответил мне невыразимо грустным взором. Вот он совершенно явно ничего не искал, разве что покоя.
– Да баскервильскую же! Ту, что выла на болоте! – Тетка покачала головой, сокрушаясь по поводу моей непонятливости, и снова отвернулась.
Я, разумеется, читала Конан Дойля и прекрасно помнила, что собака Баскервилей имела обыкновение выть на Дартмурских болотах, от которых до наших карельских весьма далеко, поэтому заявление тетки встретила с обоснованным скепсисом. Но ни возражать, ни продолжать ее расспрашивать не стала, потому что и без меня нашелся трезвомыслящий человек, который воскликнул:
– Какая чушь! При чем тут баскервильская собака? Это были пришельцы!
А, нет, не трезвомыслящий.
Я отодвинулась в сторонку, опасливо прикидывая – спросить, какие такие пришельцы, или лучше не надо?
– Вы вообще думаете, дяденька, что говорите? – вместо меня в спор ввязалась молодая женщина с коляской. – Какие пришельцы в нашем Мурино?
– А вы думаете, они только в Америку прилетают? – Дяденька издевательски захихикал. – Ой, поколение ЕГЭ, картину мира по голливудским фильмам складываете!
– Ой, а вы, значит, патриот малой родины, да? – ответно съязвила молодая мать. – Пришли встречать своих пришельцев хлебом-солью?
У того в пакете из ближайшего магазина и впрямь бугрилась буханка «Бородинского».
– Да я…
Ответить дяденьке, встречающему пришельцев, не дали. Вынырнувший из-за полицейского фургона служивый замахал руками на собравшихся, словно отгоняя гусей:
– Расходимся, граждане, расходимся, ничего тут нет интересного! Штатные профилактические мероприятия, миграционная служба проводит проверку.
– Ага, пришельцев просят предъявить документы, – ехидно добавила молодка с коляской и развернула ее, выбираясь из толпы.
Я решила, что это хороший пример, и тоже удалилась.
Вернулась домой и сразу же получила новую порцию сомнительной информации.
– Ты слышала, что у нас случилось? – Муж поднял голову, отрываясь от компьютера. – Говорят, в соседнем ЖК задержали настоящих арабских террористов.
– Кто это говорит? – Я сбросила кроссовки, скинула курточку, прошла в комнату и рухнула в кресло.
– Девчонки на рецепции в фитнес-клубе.
Я слабо помотала головой:
– Это только одна версия. Другие включают нашествие пришельцев, явление русскому народу английской собаки Баскервилей и попытку взрыва недостроенной многоэтажки.
– Террористами?
– Дались тебе эти террористы! По мнению наших граждан, недострой хотел взорвать сам подрядчик, чтобы получить страховку и на эти деньги все‑таки завершить строительство.
– Затейливо. – Муж оценил план и снова уткнулся в компьютер.
– Да уж. А правды мы, я думаю, не узнаем, – посетовала я.
И ошиблась.
Дверной звонок взревел, исполнив очередное соло на иерихонской трубе.
– Я его перережу! – вскипела я, имея в виду ведущий к звонку электрический провод. И побежала открывать, пока труба не запела снова.
– Что именно вы перережете и кому? – с плохо скрытым беспокойством спросил участковый Чайковский.
Бывалый товарищ знает, что от меня многого можно ожидать.
– Лично вам ничего не грозит, – заверила я его и шире открыла дверь. – Добрый вечер, Валерий Петрович. Прошу! Что‑то случилось?
– А почему что‑то должно было случиться? Разве я не могу заглянуть просто так, по-дружески? – Чайковский не спешил входить.
– До сих пор не заглядывали, – напомнила я.
– И сейчас не буду, – вздохнул участковый и жестом поманил меня в коридор. – На минуточку, можно?
Я вышла, и Валерий Петрович сам прикрыл за мной дверь.
– У нас какой‑то секрет? – заинтересовалась я.
– У вас, – поправил он и совсем уж таинственно понизил голос. – Так что за сигнал вы получили о падении с крыши или типа того?
– А почему вы спрашиваете?
– Ну уж не потому, что мало сигналов получаю! Скорее, наоборот.
– Ага! – Я сообразила, что вот он – мой шанс узнать, кого все‑таки сегодня встречали в Мурино с хлебом без соли – инопланетян, собаку Баскервилей или арабских террористов. – Давайте меняться, Валерий Петрович? Как говорится, баш на баш. Я вам про мой сигнал, вы мне про ваши. Я нынче все пропустила, а люди разное говорят.
– Я удивлен. Вы – и вдруг что‑то пропустили? – Чайковский недоверчиво покрутил головой, но я продолжала твердо и прямо смотреть на него, и он сдался. – Ладно, давайте баш на баш. У нас сегодня мирные граждане как с ума посходили. Кому‑то примерещился страшный крик непонятного происхождения, кому‑то – происки террористов. А реального под этим сущий пшик: один пацан гулял с собакой и нашел ничейный рюкзак на десятом этаже недостроенного дома.
– Очень странное место для прогулки с собакой, – отметила я.
– Согласен. Говорю же – народ с ума посходил. – Валерий Петрович сокрушенно поцокал языком. – Но эти сигналы объединяет один момент: место происшествия. Все граждане упоминали недострой на Соколовском бульваре. И вы, я вспомнил, тоже говорили о нем. – Участковый перестал хмуриться-жмуриться и остро посмотрел на меня.
– Говорила, – подтвердила я. – И повторю: по словам одной девушки, вчера вечером из этого самого недостроя кто‑то выпал. Или что‑то. Она не видела, только слышала подозрительный громкий звук – бабах со шмяком.
– А я могу поговорить с этой девушкой?
– Да не хотелось бы, знаете ли. Она беременна, ее лучше не волновать.
– Понимаю. И все же дайте мне ее контактик, пожалуйста. – Валерий Петрович достал из кармана потрепанный блокнотик, вытянул из его пружинки обкусанный карандашик и приготовился записывать.
Дал, стало быть, понять, что отмолчаться мне не удастся.
Я очень неохотно продиктовала ему номер, но не Джулин, а Борин. Пусть Фаберженок сам решает, подпускать ли участкового к своей благоверной.
– Спасибо, до свиданья. – Чайковский убрал письменные принадлежности в карман и развернулся к выходу.
– Минуточку! – Я цепко ухватила его за рукав. – А почему вы все‑таки решили проверить мой сигнал? Вчера сказали: «Нет тела – нет дела». Что изменилось? Неужто тело нашлось?!
– Да если б тело. – Валерий Петрович вздохнул. – Тогда бы с ним другие разбирались, а так, получается, это мой головняк как участкового. В том рюкзаке нашли книжки из библиотеки, мы проверили – они записаны на парня, который живет в вашем доме. Голованов Олег Васильевич, не знаете его? – Участковый снова испытующе уставился на меня.
– Не припоминаю такого. Но у нас тут только половина квартир заселена, и народ не особо общительный, пока знаю только Татьяну и Макса. – Я кивнула на дверь квартиры напротив нашей. – А что с этим Олегом, вы ему рюкзак вернуть хотите?
– Что с этим Олегом, мне и нужно выяснить. – Чайковский снова вздохнул. – На съемной квартире его нет. Соседи двери не открывают. Я сегодня уже дважды туда наведался, толку – ноль. Не торчать же тут до ночи, хочется уже домой и поесть наконец.
Желудок участкового проворчал что‑то явно в поддержку сказанного.
– А какая квартира? Хотите, я буду туда время от времени подниматься? Мне не трудно, авось, застану вашего Олега, – предложила я.
– Восемьсот тринадцатая. Будете подниматься, правда? – Участковый повеселел, и даже желудок его забурчал вполне мажорно.
– Буду, – пообещала я. И спохватилась: – А хотите чаю с бутербродами? Ужин я еще не готовила, но…
– У меня дома борщик. – Лицо Валерия Петровича осветилось предвкушением. – И сальцо, и лучок-чесночок…
– Понимаю, тогда не задерживаю. – Я выпустила рукав участкового, и он без промедления унесся прочь.
– Кто приходил, чего хотел? – все так же таращась в монитор, безучастно спросил Колян, когда я вернулась в квартиру.
– Кто‑то приходил, чего‑то хотел… Народ, а вы не хотите ли борща? С сальцом, с лучком, с чесночком? – Я вдруг поняла, что остро завидую Валерию Петровичу.
Борща народ хотел, и это определило развлекательную программу моего вечера.
