Елена Логунова
Секретная миссия Пиковой дамы
Глава 3
Под тихий шелест нудного мелкого дождя, в который перед рассветом перешел мокрый снег, спалось мне замечательно, и проснулась я только в половине девятого утра. Будильник в нашем доме никогда не заводится, потому что утренний подъем приурочен к пробуждению Масяньки, а он обычно встает как штык в половине седьмого.
С трудом открыв глаза, сладко зевнув и с хрустом потянувшись, я взглянула на часы, сообразила, что опаздываю на работу, и с визгом выскочила из теплой постели. Быстро умылась, оделась, с сожалением отказалась от мысли позавтракать – и некогда, и нечем! – сунула в сумку пакет «Коники-плюс», спешно выудила из архивной коробки пластмассовый цилиндрик с отсмотренной накануне фотопленкой, сдернула с вешалки просохшую куртку и умчалась.
Скатилась по лестнице, промчалась по двору мимо трубы теплотрассы, приветливо помахав рукой в темно-рыжей – под цвет куртки – перчатке светло-рыжему Котофану, внимательно обозревающему окрестности с высоты своего «трона». Неприязненно покосилась на новорусский терем и привычно шмыгнула через сквозной подъезд к трамвайной остановке. Доехала до фотоателье, оформила заказ на печать фотографий и помчалась дальше, на работу.
Вот туда можно было не спешить! Тут имелась совсем другая проблема – как скоротать рабочий день без работы и при этом не скончаться от скуки.
То и дело в тоске поглядывая на часы, до одурения медленно отсчитывающие мое присутственное время, я послонялась по пустым коридорам, выпила одну за другой четыре чашки кофе, написала и отправила по электронной почте пространное жалобное письмо своим любимым в Киев и очень обстоятельно побеседовала о смысле жизни с пожилой вахтершей. После вялотекущей, но продолжительной дискуссии мы сошлись во мнении о том, что такое счастье (мол, каждый понимает это по-своему), и дружно заклеймили позором приземленных типов, не верящих в чудеса (мол, есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам). Наконец, в четвертом часу пополудни, когда я уже совершенно обалдела от вынужденного безделья, бодро и весело зазвонил мой сотовый.
– Да! – радостно проорала я, с размаху чувствительно треснув себя трубкой по уху.
– Привет! С Новым годом, с новым счастьем! – с энтузиазмом завопила невидимая Ирка.
В последний раз мы с ней виделись-слышались еще до Нового года. Моя лучшая подруга отправилась встречать праздники на горнолыжный курорт «Красная поляна», откуда мне не звонила. Может, в горах были проблемы со связью, а может, ее так захватил активный отдых, что некогда было вспомнить о тех, кто лишен удовольствия прокричать в затылок ближнему: «Лыжню!»
Мое воображение тут же нарисовало благостную рождественскую сцену. Вот румяная Ирка в толстом свитере ручной вязки и старых потертых джинсах, прикрыв колени уютным клетчатым пледом, сидит у горящего камина и поглядывает в затянутое морозными узорами окошко, за которым в темнеющем предвечернем небе вздымаются высокие сосны, а за ними – еще более высокие горные вершины…
– И тебя с праздником, дорогая! – слегка завистливо сказала я. – Когда увидимся?
– А когда вы вернетесь?
– Колян с малышом после старого Нового года, а я уже вернулась. Представляешь, меня экстренно выдернули из отпуска, умер наш Главный, пришлось сделать ручкой родственникам и срочно лететь домой…
– Да ты что? Вот здорово! – обрадовалась Ирка.
– Что ты такое говоришь? – неприятно удивилась я. – Хороший человек умер, и мои долгожданные каникулы накрылись медным тазом, а тебе все это здорово?!
– Да нет же, ты меня неправильно поняла! Здорово, что ты дома, потому что я и сама совершенно неожиданно вернулась, причем тоже летела, да еще как!
Из дальнейшего сумбурного и, на мой взгляд, неоправданно радостного рассказа подруги выяснилось, что летела Ирка сначала с горы кувырком, а потом на спасательном вертолете. Аккурат первого января их с Моржиком (это Иркин муж, а не домашнее животное! Хотя в принципе чем один отличается от другого?) черти понесли на горную вершину, которую супруги героически покорили с помощью исправно работающего подъемника. И уже там, на вершине, вспомнили, что забыли взять на гору лыжи, зато захватили с собой бутылку шампанского. Распив во льдах и снегах холодную шипучку, Ирка и Моржик возжаждали новых подвигов и приняли смелое решение спуститься с вершины на пятой точке.
Ну, у Ирки-то, которая весит почти центнер, эта самая точка весьма обширная, поэтому подруга на импровизированной бобслейной трассе оказалась гораздо «усидчивее», чем ее менее дородный супруг. Моржик вылетел из снежной колеи, проложенной супругой, уже на первой минуте спуска. В полете он очень удачно разминулся с одинокой сосной, при приземлении пробил головой снежный наст и на зависть «Метрострою» пробурил в глубоком сугробе довольно протяженный тоннель.
– Слава богу, сама я этого не видела, а то у меня разрыв сердца случился бы! – оживленно повествовала Ирка. – Но я в этот момент как раз впереди катилась… То есть как катилась? Сначала просто спокойно ехала на заднице, а потом меня как-то так закрутило, развернуло руками вперед, и еще метров двадцать я неслась вниз по склону, сгребая впереди себя снег, как бульдозер без тормозов! Ох, видела бы ты меня после этого! В рукавах снег, в капюшоне снег, за пазухой снег, даже в трусах, извини за подробности, целый сугроб! А уж наглоталась я этого снега – на мороженое лет пять смотреть не смогу!
Я представила себе заиндевевшую Ирку, похожую на снежную бабу, и захохотала.
– Одного не понимаю, – голос подруги стал задумчив. – Почему же я не руку сломала, а ногу? Ноги-то у меня сзади были, волочились по насту, как рыбий хвост, что им вроде могло сделаться? А вот, надо же, руки целы, а ноги пострадали!
– Ты сломала ногу?! – Я тут же перестала смеяться.
– Правый голеностоп, – гордо подтвердила Ирка.
– Боже мой! Ничего себе, праздничный подарочек! И со сломанной ногой ты сидишь в этой чертовой хижине?
Мое воображение «зависало», как допотопный компьютер. Я все еще видела подругу в хижине с видом на заснеженные горные вершины. Ирка все так же уютно восседала в кресле-качалке у камина, только теперь перед моим мысленным взором предстала и торчащая из-под шерстяного пледа загипсованная нога.
– Ничего себе хижина – восемь комнат на трех этажах! – несколько обиженно заметила Ирка.
Я помолчала, соображая.
– Ирусик! Так ты дома, что ли?!
– А я тебе о чем говорю! Вечно ты перебиваешь, ничего не даешь толком рассказать! – упрекнула меня подруга. – Значит, так. С горы нас с Моржиком снимал вертолет президента – он ближе был, чем спасатели.
– Кто? Президент?! Он тоже катался с вами с горы?! И тоже без лыж?!
– Вертолет президента, а не он сам! Лыжи у него как раз были – внизу, вместо колес. Но ты меня не перебивай! Вертолет прилетел, нас с Моржиком быстренько раскопали, положили на носилки, каждого на свои, и доставили в больницу. Мне загипсовали ногу и отпустили с миром, а Моржик, бедолага, так и остался лежать…
– Где?! – испугалась я.
– Ну в больнице же! У него нога на вытяжке висит! – голос подруги предательски задрожал, и я поняла, что вся ее бравада была напускной.
– Ирусик, не горюй! Я сейчас к тебе приеду! Будем вместе сиротеть, вдвоем! – я поспешно заталкивала в сумку разбросанное по рабочему столу мелкое барахло.
– Втроем, – поправила меня подруга. – Раз уж я дома, то попрошу соседей вернуть нашу собаку. Хватит с них, и так на халяву пользовались немецкой овчаркой почти пять дней!
Тут Ирка, прямо скажем, перегнула палку. Наш общий пес, немецкая овчарка Томас, отличается необузданным нравом и отменным аппетитом, так что прокормить зверюгу дорогого стоит. А если приплюсовать к тому неизбежные убытки от всего испачканного, разбитого и поломанного энергичным зверем, то пятидневный пансион для собаки должен был влететь Иркиным соседям в копеечку.
Впрочем, я не стала ей этого говорить. Я вообще больше ничего не сказала, выключила телефон и бессовестно сбежала с работы, не дождавшись окончания трудового дня. Иркино душевное равновесие мне гораздо важнее, чем трудовая дисциплина!
Правда, я не поехала прямиком в Пионерский микрорайон, на дальней окраине которого, в квартале новых частных домов, живут Ирка и Моржик. Сначала я все-таки отправилась домой, чтобы собрать вещи, раз уж я решила временно переселиться к Ирке.
Путь мой занял немного больше времени, чем обычно, потому что «сквознячок» неожиданно оказался заколоченным. Я на всякий случай сильно подергала дверь – нет, прибита намертво!
– А ну, иди отседова, хулиганка!
Из ближайшего окна первого этажа раздался такой визгливый крик, что я аж присела, как под обстрелом.
– Ходят тут, бандюги, наркоматики!
– Бабуля, не кричите! – попросила я, морщась и озираясь в поисках нервной дамы, чей благородный возраст объяснял бы некоторую неточность в терминах.
Назвать наркоманов наркоматиками могла только какая-нибудь ровесница Великой Октябрьской революции!
– Я не бандюга и уж тем более не наркоматик!
– А не врешь?
– Могу перекреститься! – предложила я. – А хотите, удостоверение покажу? Оно не бандитское, а журналистское, телевизионное!
– А ну, подь сюды!
Из форточки высунулась всклокоченная седая голова маленькой старушки. Очевидно, для беседы со мной бабушка влезла на подоконник.
Я послушно переместилась под окно.
– Правда, на бандюгу вроде не очень похожа, – критично осмотрев меня, заметила бабка. – Тощая слишком… Тогда ты, может, мошенница? Ошиваешься тут…
– Да не мошенница я! И не ошиваюсь! Я живу в соседнем доме и уже привыкла ходить к трамваю напрямик, через ваш подъезд.
– Ну, так отвыкай давай, – буркнула старушка. – Нонче утром мужики с ЖЭКа забили этот твой «сквознячок» гвоздями! А на парадное мы вскорости хитрый замок поставим, с кнопочками, чтобы всякая шантрапа в подъезде не околачивалась! Ишь, повадились шнырять через порядочный дом напростец! То под лестницей нагадят, то поганые слова на стенах напишут, а теперь еще приличных людей убивать начали!
Я посмотрела на сурово поджатые губы воинственной старушки и отказалась от мысли убедить ее в том, что не имею обыкновения гадить под лестницами, малевать на стенах и уж тем более кого-то убивать. Особенно порядочных людей. Хотя некоторых непорядочных при удобном случае, пожалуй, могла бы и грохнуть. Помнится, лет десять назад моим любимым занятием было изобретать идеальный способ убийства несносной дамы, бывшей в те времена моей свекровью. Очень меня это бодрило и успокаивало! Теперь-то, конечно, я ничего плохого этой достойной особе не желаю. Сейчас она отравляет жизнь совсем другой женщине.
– А кого убили? – просто спросила я.
– А Вальку-агрономшу, – старушка с готовностью сменила тему. – Она в нашем подъезде жила, в семнадцатой квартире! Вышла нынче поутру, в десятом часу, чтобы на дачный автобус на десять двадцать успеть, а в подъезде, в «сквознячке»-то, ее по голове и тюкнули! А зачем тюкнули, даже и непонятно: и кошелек в кармане оставили, и сумку распотрошили да бросили, и шубу не сняли. Правда, шуба у ней не больно-то казистая была, клочкастая такая, пятнистая, как собака-сенбарбос…
– Сенбернар, – машинально поправила я, с понятным испугом посмотрев на дверь черного хода.
Надо же, какое, оказывается, опасное место, а ведь я дважды в день, утром и вечером, через эти Фермопилы бегала! Пожалуй, даже хорошо, что «сквознячок» закрыли! Плохо только, что теперь придется кругаля давать в обход, но жизнь дороже.
Придя к этой здравой мысли, я наскоро распрощалась с разговорчивой старушкой, обошла шеренгу трехэтажек, в тумане похожих на вереницу слонов, и без происшествий пришла домой. Собрала необходимые вещи, быстренько упаковала рюкзачок, вздернула его на плечо и пошагала на трамвай, из которого по пути выскочила, чтобы забрать в ателье готовые фотографии.
Калитка в глухом металлическом заборе, окружающем Иркино домовладение, была открыта настежь. Я немного удивилась, сунула голову в проем и громко позвала:
– Есть кто живой?
Ответом мне была звенящая тишина. Пожав плечами, я шагнула во двор, обогнула дом, чтобы по-свойски зайти с черного хода, и едва успела повернуть за угол, как кто-то живой себя обнаружил, прыгнув мне на спину. Я даже не успела как следует испугаться! В мозгу молнией мелькнула мысль о том, что права была бабка-форточница, предупреждавшая меня об опасности черных ходов! Ну что мне стоило зайти с парадного!
– Караул! – придушенно завопила я.
И завертелась юлой, пытаясь стряхнуть с себя тяжело сопящего злоумышленника.
И чего он сопит? Чего вообще хочет?! Почему не кричит: «Кошелек или жизнь?»
Тут прямо над моей головой заскрежетала и распахнулась бронированная дверь. В потоке света на высоком крыльце возникла черная фигура, своими очертаниями точь-в-точь совпадающая с классическим изображением коровы, пришедшей на прием к Доктору Айболиту. Это одна из любимых книжек моего ребенка, у нас есть сразу три разных издания, и во всех хворая буренка нарисована с ногой в гипсе и на костылях.
– Кто здесь? Чего надо? – взревела Ирка нечеловеческим голосом.
Ну и впрямь больная буренка!
– Приходи к нему лечиться и корова, и волчица! – завопила в ответ я. – Ирка, спаси-помоги, на меня кто-то напал!
– Именно волчица, – слегка подобревшим голосом сообщила подруга. – То есть наша с тобой общая овчарка! Том, фу!
– Томка! Ты меня до смерти напугал!
Я поднатужилась, крякнула, распрямилась и стряхнула со своей спины здоровенного пса. Соскучившийся зверь тут же забежал с фронта и опять встал на задние лапы, норовя заключить меня в свои медвежьи, то бишь собачьи объятия.
– Ты калитку закрыть не додумалась? – озабоченно спросила меня Ирка.
– Я-то додумалась. А ты почему ее бросила открытой?
– Потому что потому! – буркнула Ирка. – Томка не дал закрыть! Я на костылях, а он на своих четырех, поэтому у него явное преимущество в маневренности! Вцепился, зараза, зубами в мой гипс, и мне уже не до калитки было, сама еле ногу унесла!
– Одну? – уточнила я, поднимаясь на крыльцо.
– Одну ногу и один гипс, – кивнула Ирка.
Я закрыла за собой дверь, оставив «с носом» любопытную собаку, и прошла в дом. Ирка на костылях скакала впереди, производя по пути серию небольших землетрясений. В кухне, через которую мы проследовали без остановки, жалобно дребезжала посуда. За закрытыми дверцами бара в гостиной тоненько звенело стекло.
– О! Давай выпьем! – оживилась Ирка.
– Сиди, я сама! – Открыла бар и экономно накапала ей в рюмку дорогой французский коньяк.
Себе налила тоника. Сочувственно посмотрела на Иркину ногу в гипсовом валенке:
– Больно?
– Терпимо, – подруга махнула рукой. – Ничего страшного в переломе нижней конечности я не вижу, только очень скучно. Приходится сиднем сидеть на одном месте, а я так жить не привыкла.
– Я тебя понимаю, мне сейчас тоже очень скучно, – пожаловалась я. – В телекомпании каникулы, народ в отпусках, ничего не происходит, рутина! А дома без Коляна и Масяньки так уныло, хоть криком кричи! Кстати, ты не хочешь посмотреть наши новые фотографии? Я их только что забрала и сама еще не видела.
Я достала из сумки красочный конверт «Коники», протянула его Ирке и налила себе еще тоника. Горьковатая жидкость стекла в пустой желудок, он протестующе заурчал, и я вспомнила, что за весь день ничего не ела, только кофе лакала плошками.
– Надеюсь, в доме есть какая-нибудь еда? – спросила я Ирку.
И, не дожидаясь ответа, прошла в кухню. Иркин огромный холодильник, неизменно до отказа забитый продуктами, – предмет нескрываемой зависти моего мужа. Он как-то признался, что склонен рассматривать Иркин личный неопустошаемый рефрижератор как воплощение сказочной мечты о скатерти-самобранке.
Я взяла с полки кусок «Тильзитера» граммов на триста и, откусывая прямо от дырчатой сырной пирамидки, вернулась в гостиную. Ирка внимательно изучала фотографии.
– Когда это вы фотографировались? – спросила она.
– Как раз перед Новым годом, аккурат на Рождество, – ответила я, приземляясь на диван рядом с подругой. – Дай-ка я тоже посмотрю, что получилось… Ой! Что это?!
Ирка с неподдельным интересом рассматривала фотографию моего мужа. Колян был запечатлен на фоне моря, в полный рост и голышом, как король из сказки Андерсена.
– На Рождество Коляна? – уточнила Ирка, с явным удовольствием созерцая обнаженную натуру.
– На католическое Рождество, – машинально отозвалась я и растерянно потыкала пальцем в фотографию: – Ничего не понимаю, что это?!
– В твоем возрасте несколько странно не знать, «что это»! – поддела меня подруга. – По-моему, это…
– Это чистой воды порнография! – рявкнула я, краснея и пытаясь завладеть снимком.
Ирка уклонилась, отведя руку с фотографией подальше.
– Воды тут тоже полно, – согласилась она.
– Разумеется, мы же были на море! – буркнула я. – Похоже, я перепутала коробочки и отнесла в печать не ту пленку.
Черт, если бы поутру я так не спешила, наверное, посмотрела бы, какую именно пленку сунула в конверт «Коники», – оказывается, вовсе не рождественскую, а стародавнюю, имени летнего затмения! Вообще-то фотографии с нее мы с Коляном сделали еще в августе, но тогда печатали не все снимки, а только те, которые нас заинтересовали. Так что на этот раз в пачке свежих глянцевых фотографий, полученных мной нынешним вечером, были снимки, которых я раньше не видела. Например, голый Колян, а также моя собственная обнаженная натура на фоне голубых морских далей, а еще фотография мокрого серого камня с прилипшей к нему туалетной бумажкой. «ЯНА ЛОРИ 481635» – эта надпись печатными буквами без знаков препинания была видна превосходно. Снимков «Яны Лори» было аж два.
– Это летние съемки, я вспомнила, мы тогда фотографировали затмение, – неохотно пояснила я Ирке.
– Что вы фотографировали?! – удивленная подруга потеряла бдительность, и я ловко выхватила у нее пачку снимков.
– Солнечное затмение! Правда, я и тогда сомневалось, что что-нибудь получится. Но Колян упорно снимал. Мало ли, вдруг какой-нибудь протуберанец проявился бы…
– Ну, протуберанец получился – дай бог каждому, – заметила Ирка.
– Закроем эту тему! – я сунула веселое фото голого мужа в самую середину пачки снимков.
– А это еще что за наскальные росписи? – заинтересовалась Ирка.
Я покрутила в руках следующее фото, присматриваясь и припоминая.
– А, это было в банке!
– В каком банке? – подруга непонимающе нахмурилась.
– Я тебе говорю не про банк, а про банку! Самую обыкновенную банку, стеклянную, майонезную! В ней была эта записка!
И я поведала Ирке историю обретения банки с загадочным посланием на туалетной бумаге.
– А ты звонила по этому номеру? – спросила подруга, внимательно выслушав мой рассказ.
– Нет.
– А почему?
– А зачем?
– А просто так! Из интереса! – Ирка всплеснула руками и зацепила телефон, стоящий на тумбочке у дивана.
Трубка сдвинулась с рычага, и послышался долгий гудок. Не сговариваясь, мы посмотрели сначала на аппарат, потом друг на друга.
– Давай же! – почему-то шепотом сказала Ирка, подталкивая меня локтем. – Набери номер!
– Не буду!
– Тогда я сама! – Подруга потянулась к трубке.
– Сиди! – Я пересела на подлокотник дивана поближе к телефону. Пробежалась по кнопочкам и замерла в ожидании. Ирка затаила дыхание и начала краснеть, как стремительно созревающий помидор. – Отомри, – шепнула я ей, слушая гудки в трубке. – Алло! Алло, здравствуйте! Я звоню по номеру сорок восемь – шестнадцать – тридцать пять?
– Вам виднее, по какому номеру вы звоните, – насмешливо ответил мне приятный мужской голос.
– Извините за беспокойство, скажите, пожалуйста, это ваш номер? – я не обратила внимания на обидный тон. – А полгода назад, летом, он тоже был вашим?
Я решительно не знала, как объяснить незнакомому человеку мой интерес к его телефону.
– А почему вы спрашиваете? – точно подслушав мои мысли, спросил незнакомец.
Тьфу, пропасть! Почему я спрашиваю? Сама не знаю! Я сделала страшные глаза и засемафорила бровями Ирке: пока я тянула резину, замирая перед моим собеседником в глубоком пардоне, она успела проскакать в кухню и взять трубку параллельного аппарата. Колченогая-колченогая, а шустрая, что твой кролик!
– Скажи, что это коммерческая тайна! – прикрыв трубку ладонью, прошептала она мне.
– Это тайна следствия! – брякнула я с подачи подруги, от волнения немного напутав.
В трубке озадаченно замолчали.
– Данный телефонный номер был написан губной помадой на клочке туалетной бумаги, – опасаясь, что собеседник вот-вот положит трубку, я пошла напролом. – В наши руки он попал восьмого августа минувшего года. Вам ни о чем не говорит эта дата? Где вы были восьмого августа?!
– Я думаю, нам нужно встретиться, – после долгой паузы предложил мужской голос, несколько утративший былую приятность. – Сегодня в семь вам будет удобно?
– Нам всегда удобно, – рыкнула я, невольно войдя в роль нахального грубияна-сыскаря. – Как я вас узнаю?
– Я буду ждать вас в серебристой «девятке», – подумав, сообщил мужчина. – У памятника Тургеневу, с семи до семи пятнадцати. Не опаздывайте, пожалуйста, у меня много дел.
– Дела у прокурора, – мгновенно отреагировала я.
Ирка показала мне большой палец.
– Что? Конечно, вы правы… Да! Захватите, пожалуйста, с собой ту записку, о которой вы говорили. – Мой собеседник явно решил, что сказал достаточно, потому что голос сменили гудки.
Я с недоумением посмотрела на трубку, положила ее на аппарат и перевела взгляд на подругу. Она увечным слоном прыгнула из комнаты – пол дрогнул, колокольчиками зазвенели подвески на люстре.
– Чего стоишь, как знак вопроса? Помоги мне одеться! – закричала Ирка уже из прихожей.
– Интересно знать, куда это ты собираешься?
Я выдвинулась в коридор и скептически оглядела подругу, пытающуюся напялить на себя дубленку, не выпуская из рук костылей.
– Как куда? К памятнику Тургеневу, разумеется! – Она вызывающе посмотрела на меня, уловила мое неодобрение и рассердилась. – Ну же, шевелись! Наконец-то в моей серой скучной жизни обнаружился намек на какое-то приключение, а ты хочешь меня его лишить?! Живо одевайся и топай в гараж за машиной!
– Водила, трогай! – проворчала я, притворяясь, будто раздосадована.
На самом деле мне было уже почти весело: что греха таить, я тоже хотела развлечься.
Я напялила куртку, загнала в вольер Томку, вывела из гаража нашего верного коня – Иркину «шестерку», препроводила в экипаж травмированную боевую подругу и, усевшись за руль, сообразила, что не успела сказать тому мужику, что самой записки у меня нет, а есть только ее фотография! Даже две фотографии.
– И в чем проблема? – выслушав меня, пожала плечами Ирка. – Туалетной бумаги в доме – навалом, можно слепить из папье-маше твою статую в полный рост. На отсутствие губной помады я тоже не жалуюсь, полная палитра в ящике трюмо в спальне. Ты вроде письму обучена, вот и напиши пару слов. Валяй, действуй!
– Это называется «фальсификация», – заметила я.
Но спорить не стала, быстренько вернулась в дом, нашла в Иркиной косметичке подходящую по цвету «губнушку» и, сверяясь с образцом на фотографии, старательно воспроизвела на обрывке пипифакса исторический документ.
– Отлично, – похвалила меня Ирка, изучив дело рук моих. – Почерк не отличишь, просто гениальная фальшивка!
– Молчи, несчастная! – беззлобно огрызнулась я, нагибаясь, чтобы снять ботинки.
Мягко говоря, я не очень хороший водитель и не могу управлять автомобилем в обуви на каблуках или на такой массивной подошве, как на моих «гриндерсах». Честно говоря, боюсь такой широкой лапой разом накрыть сразу две педали!
– Да поехали уже, поехали! – прикрикнула на меня Ирка, поглядев на часы. – Шевели плавниками, половина седьмого, времени в обрез, а нам еще в пробках стоять!
В пробке и впрямь постоять пришлось, да еще двигались мы черепашьим шагом, потому что к вечеру приморозило и утренние лужи замерзли, превратив дорогу в ледяной каток. В итоге, когда наша «шестерка» подъехала к месту условленной встречи, часы в машине показывали девятнадцать десять. Боясь опоздать, я нервничала и подъехала к площади, в центре которой одиноким верстовым столбом торчит памятник Тургеневу, не с той стороны. Припарковала машину и только тут увидела, что серебристая «девятка» стоит точно напротив нас, но через площадь.
– С этим Тургеневым у нас в Екатеринодаре вообще какая-то чертовщина! Есть и памятник писателю, и улица его имени, и даже библиотека, а ведь он в своих произведениях ни словом не упоминал наш город и сам никогда не бывал не только в Екатеринодаре, но и на юге России вообще! – в сердцах пожаловалась я Ирке.
– Ну и что? – пожала плечами подруга. – Думаешь, у нас здесь бывали Роза Люксембург или Карл Либкнехт?
– Это политики, их упоминали в коммунистических святцах независимо от географии перемещений, – уперлась я. – А я тебе про писателя говорю! Ведь несправедливо это: Маяковский, к примеру, в Екатеринодаре никак не увековечен, а ведь он и бывал здесь, и два стихотворения про наш город написал, и даже окрестил его «собачкиной столицей», потому что тут его песик укусил, а он и обиделся…
– Я тебя сама сейчас покусаю, не обижайся потом! – закричала на меня Ирка. – Шевелись, копуша! Живо вылезай из машины и беги, а то «девятка» сейчас уедет!
Я торопливо заталкивала ноги в ботинки. В принципе я это делаю быстро, особенно если тороплюсь, но как раз на такой случай природой придуман элементарный закон подлости: в последний момент шнурок в правом ботинке вызывающе крякнул и оборвался.
– Ничего, так дойдешь! – осатаневшая Ирка буквально силой вытолкнула меня из машины.
Волоча ногу в спадающем ботинке, я заковыляла через площадь. Тяжелый «гриндерс» явно желал меня покинуть, и, чтобы его не потерять, я двигалась приставным шагом, словно на правой ноге у меня была лыжа. Таким манером мне удалось довольно быстро добрести почти до самого памятника, и тут подлый ботинок квадратным носком въехал в отверстие водостока и там застрял. Дернув ногу, я выпрыгнула из «гриндерса», заодно выбросив далеко вперед свой норовистый башмак, со свистом умчавшийся по льду в сторону памятника. Бум! Мой «гриндерс» и гранитный Тургенев встретились.
Я застыла, как цапля, не решаясь опустить ступню в тонком носке на обледеневшую брусчатку.
В этот момент буквально в паре метров от меня кто-то хрипло засмеялся. Я вздрогнула: вроде на проклятой площади только я да каменный Тургенев! Это он, что ли, надо мной хохочет?!
– Ну, ты и влипла, подруга! – визгливым женским голосом насмешливо сказал памятник.
Слегка удивившись тому, что корифей русской словесности изъясняется на жаргоне, я испуганно вперилась в темноту и через несколько секунд с трудом различила у подножия скульптуры некий бесформенный куль. Очередной прокативший мимо автомобиль на миг высветил фарами простоволосую бабу в облезлом тулупе.
– Дашь десятку – принесу тебе твой башмак! – предложила «тургеневская барышня».
– Дам полтинник, если отнесете записку во-он в ту машину! – мгновенно приняв решение, я показала пальцем на серебристую «девятку».
Судя по габаритным огням, автомобиль должен был вот-вот отчалить. Водитель явно ждал, пока поток машин немного поредеет, чтобы вырулить со стоянки.
Холодные пальцы буквально вырвали из моих рук синенькую купюру и конверт, в который я предусмотрительно поместила свою рукотворную «липу» на хлипкой туалетной бумажке. Размахивая конвертом, баба шустро понеслась к отъезжающей машине со скоростью хорошего хоккейного нападающего. Успеет или нет? Успела! Надеюсь, теперь, получив записку, человек, назначивший мне встречу, подождет, пока следом за посыльной появлюсь и я сама, собственной персоной. Тогда и поговорим.
Не теряя времени, я на одной ноге доскакала до Тургенева, извлекла из кучки примерзших цветов у основания памятника свой блудный «гриндерс» и обулась.
И прозевала момент отъезда «девятки»! Когда разогнулась, перевела взгляд с ботинка на серебристую машину, та уже катила по средней полосе прочь от площади. А у края стоянки, привалившись плечом к бордюру тротуара, лежала «тургеневская барышня»!
В первый момент я подумала было, что она упала, поскользнувшись на замерзшей луже. В гололед случается падать даже абсолютно трезвым людям, а от дамы в тулупе, как я успела заметить, отчетливо попахивало спиртным. Досадливо поморщившись, я прохромала через площадь, чтобы протянуть этой бестолковой особе руку помощи, но, склонившись над ней, сразу поняла, что помочь ей уже ничем не смогу. И никто не сможет. Воскрешение Лазаря было разовой акцией.
Во лбу простоволосой «тургеневской барышни» зияло отверстие, не предусмотренное человеческой анатомией, что бы там ни говорили сторонники идеи открытия «третьего глаза». С первого взгляда было ясно, что несчастной тетке между бровей метко всадили пулю.
Звука выстрела за шумом автомобилей никто не слышал, наверное, и пистолет был с глушителем. А может, его приняли за грохот очередной петарды, которые наши граждане закупили к празднику ящиками и методично взрывали на протяжении всех новогодних каникул. Так или иначе, на упавшую бомжиху никто не обратил внимания.
Ежеминутно спотыкаясь и теряя незашнурованный ботинок, я промчалась через площадь к нашей «шестерке», плюхнулась на водительское сиденье и испуганно посмотрела на Ирку.
– Повезло тебе с обувью, – коротко резюмировала подруга, протянув мимо меня руку, чтобы захлопнуть дверцу со стороны водителя.
При этом она придавила меня плечом, чего я даже не заметила. Не надо было быть гением, чтобы понять, кому предназначалась пуля, убившая случайную бродяжку!
– Не выбрасывай этот ботинок, повесь его в красном углу, под образами, – очень серьезно посоветовала Ирка.
– Со святыми упокой, – глухо откликнулась я на упоминание об иконах.
– Я тебе упокоюсь! – гаркнула Ирка, треснув ладонью по рулю.
Клаксон взвыл, я подпрыгнула и ударилась головой о крышу кабины.
– Поехали! – заорала Ирка.
Пнув меня по ногам, так что они прыгнули в сторону и накрыли педаль сцепления, Ирка повернула ключ в замке зажигания, своей здоровой левой придавила газ, еще раз лягнула меня, освобождая сцепление, и решительно повернула руль. Очнувшись, я перехватила у нее управление и повела машину прочь, подальше от роковых тургеневских мест.
– Ты куда рулишь? – с подозрением спросила подруга минут через пять.
Я уже взяла себя в руки и вновь обрела способность соображать.
– К себе, – коротко ответила я. – Нужно зайти домой, переобуться. Не могу же я заниматься расследованием убийства в одном ботинке!
– А, значит, мы все-таки будем заниматься расследованием убийства, – кивнула Ирка.
В голосе ее слышалась смесь удовлетворения и опаски.
– Конечно, а как ты думала?
