Елена Логунова
Спокойно, Маша, я Дубровский!
3
Дома было тихо, но в кухне горел свет. Я подумала, что это папуля задержался в пищеблоке, сочиняя меню на завтра, и пошла к нему в трепетной надежде получить поздний ужин. Я люблю вкусно покушать и не отношусь к числу тех скучных особ, которые после шести вечера заклеивают рот пластырем, чтобы, не дай бог, не слопать по рассеянности пару-тройку вредных для фигуры кексов. По-моему, хороший кекс так же полезен, как добрый секс. Более того, я не мыслю себе одного без другого.
Увы, с кексом этой ночью у меня не сложилось (а на секс в отсутствие Дениса и вовсе никакой надежды не было) – доброго папули, который не затруднился бы сочинить для милой доченьки экстренное ночное питание, на кухне не оказалось. За обеденным столом, растопырив острые старушечьи локти, сидели бабуля и ее подружка Раиса Павловна Солоушкина. Пожилые дамы пили слабенький чаек и при помощи мамулиного ноутбука вдохновенно играли на бирже. Моего появления азартные старушенции даже не заметили.
– Так! – строго сказала я, неслышно возникнув в дверном проеме. – Что тут у нас такое? Очередной сеанс безудержного поклонения золотому тельцу?
Бабуля с подружкой пристрастились к биржевым операциям недавно, но увязли в этом деле основательно. Прежде предприимчивые старушки ограничивались разгадыванием кроссвордов и головоломок, которые наловчились щелкать, как орешки. Журналы, публикующие шарады, безответственно поощряли эту публику денежными призами, наши мозговитые пенсионерки постепенно сколотили оборотный капиталец и однажды скачкообразно перешли на совершенно новый уровень игры.
Сорвать куш бабуле пока не удалось, но и проиграться в дым она еще не сумела. Тем не менее горячей поддержки в лоне семьи наша маклерша не находит. Папуля считает, что ночными посиделками за компьютером она безответственно подрывает свое здоровье, мамуле не по душе нещадная круглосуточная эксплуатация ее любимого ноутбука, а я полагаю, что даме почтенного возраста подобает презреть стяжательство и широко транжирить накопления на путешествия в дальние страны, богатые культурными достопримечательностями и галантными кавалерами. Что до Зямы, то он, как эстет-практик, слишком высоко ценит непревзойденные качества самовязаных носочков из шерстяной пряжи ручного крашения, чтобы позволить бабуле отвлекаться на бессмысленные, с его точки зрения, биржевые операции. Тем более что она закупает там отнюдь не носки.
– Ой, Дюшенька пришла! – заюлила бабуля, тщетно пытаясь закрыть от меня монитор ноутбука. – А мы вот тут сидим, чайком балуемся, нам с Раечкой что-то не спится.
Я заглянула через ее плечо в монитор и поняла, что бессонница нынче грозит не только старушкам-подружкам. Бабки изо всех сил скупали акции РАО ЕЭС и, если я правильно поняла смысл увиденного, собирались оставить не у дел самого Чубайса. Над страной нависла реальная опасность энергетического кризиса.
– Девочки, – встревоженно сказала я, – не играли бы вы с электричеством!
– Почему это? – обиделась Раиса Павловна. – Мы, Инночка, не глупее других!
– Не ворчи, Дюшенька, – льстиво попросила бабуля. – Лучше погляди на сложившуюся ситуацию с длинной опционной позицией и помоги нам советом!
– Вся власть советам, – буркнула я, не в силах признаться, что ничего не смыслю в опционах любой длины.
– Социализм – это советская власть плюс электрификация всей страны! – более или менее кстати процитировала Ильича эрудированная Раиса Павловна.
– Сдается мне, страну пора спасать, – пробормотала я, срочно соображая, как бы мне перевести энергию азартных подружек в мирное русло.
«А ты подбрось им ту троллейбусную шараду!» – посоветовал мне внутренний голос.
– И в самом деле! – Я обрадовалась своевременной подсказке. – Бабуля! Это не я, это ты должна помочь мне мудрым советом и употребить свой бесценный опыт заслуженного щелкунчика головоломок на разгадывание одной прелюбопытнейшей загадки.
– Загадки?
Полуночницы насторожили ушки и заблестели глазками. Бабуля пробежалась пальцами по клавиатуре и выключила ноутбук. Чубайс мог сделать долгий облегченный выдох и объявить всеобщую демобилизацию: угроза захвата, нависшая над РАО ЕЭС, миновала.
Я вкратце, но со всей возможной таинственностью рассказала о загадочной надписи «Хочешь стать богатой – 2486!» и с удовольствием убедилась, что бабушки не на шутку заинтересовались новой задачкой. Я забрала у них ноутбук, оставила взамен свой мобильник с фотографией троллейбусной шифрограммы и отправилась спать.
Зяма той ночью домой не пришел, но это никого не встревожило.
4
– Да, опыт не пропьешь! – горделиво похвасталась Катерина Максимовна и одним глотком допила остывший чай.
Раиса Павловна согласно улыбалась и, придерживая левой рукой сползающие на кончик носа тяжелые очки, правой старательно набирала телефонный номер.
Многоопытным бабушкам понадобилось всего десять минут, чтобы догадаться, что четырехзначное число является номером абонента пейджинговой связи. Один телефонный звонок в бесплатную справочную службу позволил выяснить, что упомянутая связь хотя и захирела в связи с тотальным распространением более современной – сотовой, но все еще существует. Сонная барышня из горсправки выдала любознательным полуночницам контактные телефоны двух последних полуживых пейджинговых компаний, с намеком пожелала недреманным старушкам спокойной ночи и отключилась. Насчет спокойной ночи – это она промахнулась, азартные старухи спать не собирались.
– Ты уже звонишь? – спросила Катерина Максимовна и азартно потерла ладони.
Неожиданное интеллектуальное приключение оказалось интереснее буржуйской биржевой игры.
– Я уже звоню, – подтвердила ее подружка, прикладывая трубку к уху.
– «Телеком», слушаю, – без промедления отозвался оператор.
У него был усталый голос человека, который не ждет от жизни ничего хорошего. Раисе Павловне захотелось его чем-нибудь порадовать, но как-то не придумалось ничего подходящего.
– Э-э-э... Я хочу отправить сообщение абоненту номер два-четыре-восемь-шесть! – сказала она.
И забеспокоилась:
– Есть у вас такой?
– Диктуйте сообщение.
– Ага, диктую! – Раиса Павловна обрадовалась и показала Катерине Максимовне большой палец. Та в ответ сложила руки над головой и потрясла их в победном пожатии. – Диктую: «Хочу стать богатой. Как?»
– Это все? – Ко всему привычный оператор пейджинговой компании ничуть не удивился.
Впрочем, желание разбогатеть исторически в нашем отечестве никогда не относилось к числу оригинальных.
– Нет, не все! – сунувшись к трубке, сказала Катерина Максимовна за замешкавшуюся подружку. – Еще номер телефона.
– Только не мой! – очнувшись, жарко зашептала на ушко Катерине Максимовне Раиса Павловна. – Дед, если узнает, что я кому попало телефон раздаю, убьет!
Супруг Раисы Павловны, бывший высокий чиновник, а ныне состоятельный пенсионер Валентин Иванович Солоушкин, демократичный стиль общения не приветствовал.
Катерина Максимовна кивнула, показывая, что понимает опасения подружки, и задумчиво выпятила губы. Ей тоже не хотелось давать свой домашний телефон, чтобы лишний раз не шокировать семейство не подобающей пенсионерке активностью. Кто его знает, когда именно позвонит абонент 2486, на кого напорется и каким будет рекомендованный им путь к богатству? Не дай бог, скользким вплоть до полного морального падения! Топографически совпадающим с панелями оживленных ночных улиц! Заслуженной учительнице Катерине Максимовне совсем не хотелось на старости лет погубить свою безупречную репутацию.
– Какой номер-то? – не дождавшись ответа, переспросил усталый оператор.
– Номер? Хороший номер, легкий, – ответила респектабельная бабуля Катерина Максимовна, поправила очки и взяла со стола мобильник, оставленный внучкой.
5
Лупиков сидел за столом и, нервно ерзая тапками по вытертому ковролину, в свете настольной лампы придирчиво разглядывал комок бело-розового пластилина. Покрутив его в руках так и сяк, он решил, что цвет не совсем тот, который нужен, и добавил к общей массе еще немного красного. Теперь комок снова нужно было долго мять до получения ровного розового тона. У Лупикова болели натруженные пальцы, горели ладони и ныли запястья, но он не обращал внимания на боль. Искусство требовало жертв.
Комок получился розовый, как молочный поросенок. Лупиков улыбнулся ему с нескрываемой приязнью, положил пластилин на доску, мягко накрыл его сверху ладонями и принялся раскатывать в колбаску. Он точно знал, каким должен быть ее диаметр, и мог, не глядя, на ощупь определить, пора ли заканчивать процесс.
Колбаска вышла замечательная, на диво ровная. Полюбовавшись ею несколько секунд, Лупиков взял стек и аккуратно разделил пластилиновую змейку на части. Начиналась тонкая художественная работа – собственно лепка.
Сначала Лупиков вылепил торс, особенно тщательно сформировав полушария грудей. Они должны были получиться отчетливо выпуклыми, но не тяжелыми, идеальными полусферами. Это была трудная, буквально изматывающая работа, и Лупиков пролил семь потов, пока добился желаемого результата. Он очень устал, поэтому руки вылепил без большого старания, даже не стал формировать пальчики, ограничился тем, что расплющил концы отростков чисто символическими ладошками. Какими получатся руки, было не суть важно. Руки никакой роли не играли.
С головой Лупиков тоже не возился, черты лица не стал даже намечать, зато шею лепил усердно, без устали добиваясь совершенства. Шее следовало быть длинной, стройной, одновременно нежной, чтобы хотелось ее обнять, и крепкой, чтобы не сломалась раньше времени. Шею Лупиков лепил почти полчаса.
Глубоко за полночь он приступил к формированию нижней половины тела. Руками, дрожащими от усталости и возбуждения, Лупиков слепил тазовую часть торса и начал творить ноги. В какой-то момент его охватило беспокойство: хватит ли оставшегося пластилина, чтобы сделать ноги достаточно длинными? Он тщательно рассчитал количество материала, но ноги всегда желали забрать себе все резервы, и Лупиков никогда не мог им в этом отказать. Длинные ноги были его непреодолимой слабостью. К счастью, с ногами все сложилось наилучшим образом, пластилина в аккурат хватило, и Лупиков остался вполне доволен результатом.
Остался завершающий штрих, требующий навыков уже не скульптора, а стилиста. Лупиков отложил испачканный пластилином стек и взял в одну руку ножницы, а в другую тугой золотистый локон. Его он с нежностью поцеловал и даже оросил одинокой слезинкой. Это был самый последний локон, других у него не осталось. Прикрепляя его к голове пластилиновой куклы, Лупиков чувствовал, что ему грозит разрыв сердца.
Однако разорвалось не сердце Лупикова, а глухая полночная тишь. Гневно затопало по полу колченогое трюмо, задребезжали на нем флаконы и фарфоровые фигурки собачек и пастушек. Лупиков оглянулся, не смея верить своим ушам. Глазам тем не менее он поверил. По полированному подзеркальному столику с сердитым гудением полз неожиданно оживший пейджер.
– Не может быть! – прошептал Лупиков и жадно потянулся к беспокойному прибору.
Экранчик пейджера успел запылиться. Лупиков спешно протер его пальцем, замаслил стекло пластилином, но все-таки сумел прочитать короткие строчки долгожданного сообщения: «Хочу стать богатой! Как?» – и далее одиннадцать цифр телефонного номера.
– Господи, спасибо тебе! – Лупиков истово перекрестился и от полноты чувств поцеловал пейджер.
Небеса не разверзлись, чтобы покарать его за богохульство, и счастливый Лупиков, сияя, как новый медный грош, вернулся к столу.
Пластилин, разогретый теплом его рук, немного остыл, золотоволосая куколка слегка затвердела. Лупиков положил бессмертный пейджер так, чтобы держать его в поле зрения, перевернул пластилиновую куколку и соединил ее податливые ручки за спиной. Потом старательно связал их золотой ниточкой, снова перевернул куклу на спину, уложил поудобнее и пошел мыть руки с мылом.
Руки должны были быть чистыми.
Лупиков тщательно вымыл руки, промокнул их полотенцем, вернулся к столу, сел поудобнее, включил приятную музыку и только после этого потянулся за остро наточенным скальпелем.
Начиналось самое интересное.
6
– Рая, ты куда? – не открывая глаз, сонно пробормотал Валентин Иванович Солоушкин, услышав скрип половиц в прихожей.
За окном трясло розовой марлей раннее утро, бодро распевали пробудившиеся птички, но свободный от дел пенсионер не видел никакой необходимости следовать их доброму примеру.
– Я с собакой погуляю, ты спи, Валя, спи! – шепотом ответила из прихожей заботливая супруга Раиса Павловна, а потом тихо щелкнул дверной замок.
– Ладно, – согласился Валентин Иванович и перевернулся на другой бок.
Проснулся пенсионер спустя два часа, разбуженный долгим и настойчивым звонком.
– Рая, открой! – недовольно крикнул он.
Рая не открыла, звонок все не прекращался. Валентин Иванович неохотно слез с высокой кровати, сунул ноги в тапки, набросил на плечи халат и побрел в прихожую.
За дверью, обнимая белый стеклянный баллон, нетерпеливо переминалась молочница Аглая.
– Спишь, барин? – весело укорила она Валентина Ивановича, с рук на руки перегружая ему свою ношу. – А хозяйка где?
– Гуляет с собачкой, – сквозь зевок ответил Солоушкин, принимая баллон.
– О, вы собачку завели? – заулыбалась молочница. – Молодцы! Ну, я побегла, бывайте, до среды!
– До свиданья, – машинально ответил Валентин Иванович.
Тяжелый баллон норовил выскользнуть у него из рук. Солоушкин отнес его на кухню, поставил на стол и задумался, незряче глядя на пластмассовую крышечку с изображением улыбающегося Колобка.
В отличие от сказочного персонажа, Валентину Ивановичу было совсем не весело. Собачку они с Раисой Павловной хотели завести, но пока не выбрали. В связи с этим Валентину Ивановичу было очень интересно узнать, на какую такую прогулку усвистела его законная супруга? С какой собачкой?
– К какому кобелю? – конкретизировал вопрос не по годам ревнивый пенсионер.
И в благородной седине его аккуратной шкиперской бороды отчетливо заиграла зловещая синева.
7
Утро началось неважно. Бабуля, которой я ночью оставила свой мобильник, забыла мне его вернуть, а сама с утра пораньше куда-то убежала. Я осталась без сотовой связи. Этот факт меня сильно огорчил и одновременно дал моральное право публично озвучить гневный монолог, начинающийся со слова «доколе» и содержащий риторический вопрос: как долго безответственная бабуля будет беспрепятственно и бесконтрольно узурпировать полезные технические средства, принадлежащие другим членам семьи? Мамуля, которой бабуля позабыла вернуть ноутбук, с готовностью поддержала мой протест.
– Полагаю, пришло время для суровых мер, – выслушав нас, хмуро сказал папуля и одним резким ударом со свистом отсек от колбасного батона веревочный хвостик.
– Неужели настолько суровых? – мягкосердечная мамуля сразу же пошла на попятный.
– Предлагаю департацию! – сказала я и ловко выдернула из-под ножа аппетитный колбасный кружочек. – Выслать бабулю на дачу в Бурково! Там нет ни компьютера, ни Интернета, ни даже телефона, и она волей-неволей отойдет от дел.
– Будет гулять в лесу, дышать свежим воздухом, пить парное молоко! – воодушевилась мамуля.
– Алле, алле, кто меня слышит?! – человеческим голосом на грани истерики воззвал ее мобильник.
Мамуля обожает нетрадиционные позывные и все время устанавливает на свой телефон звуки живой и мертвой природы. Это ее психованное «Алле, алле!» звучит еще неплохо. На прошлой неделе мобильник нашей великой писательницы то и дело разражался басовитым сатанинским хохотом из арии Мефистофеля в исполнении Шаляпина. Вот это было акустическое шоу не для слабонервных!
– Я, я тебя слышу, – успокоила свой нервный аппарат моя родительница. – Алле?
– Басенька, это мама! – бодро отрапортовал мобильник не по возрасту звонким голосом бабули.
– Где ты, мама?
– Гуляю в лесу, дышу свежим воздухом!
Мамуля отстранилась от трубки, взглянула на нее с изумлением и недоверчиво спросила:
– Пьешь парное молоко?
– Какое молоко в лесу, Бася, ты в своем уме? – спросила бабуля. – Березы я тут доить буду, что ли? Ой, заработалась ты, доча, пора тебе отдохнуть. Не хочешь поехать на нашу дачу в Бурково?
– В сад, все – в сад! – захихикала я.
– Мама, что ты делаешь в лесу с моим ноутбуком? – строго спросила покрасневшая мамуля.
Я перестала смеяться и придвинулась к трубке, чтобы дополнить и расширить вопрос:
– И с моим мобильником?
– И еще с супругой Валентина Ивановича, – невозмутимо добавила бабуля. – Он, наверное, уже ее потерял. Я, собственно, затем и звоню, чтобы вы предупредили Солоушкина – с Раисой Павловной все в порядке, она со мной.
– Что как раз и означает, что с Раисой Павловной далеко не все в порядке! – не удержалась от шпильки мамуля, однако бабуля этой язвительной реплики не услышала, так как уже выключила трубку.
Я забрала у мамули телефон, посмотрела, с какого номера поступил входящий вызов, и тихо выругалась. Бессовестная бабуленция звонила с моего собственного мобильника!
– Не понимаю, что в ее возрасте можно делать в лесу! – возмутилась мамуля.
Папуля, успевший переместиться к сковородке с шкворчащей на ней яичницей, закаменел лопатками и сдавленным голосом поинтересовался тем возрастом, который мамуля устанавливает как предельно допустимый для непонятных дел в лесу.
Тут я должна сказать, что папулина страсть к мамуле является воистину шекспировской: он обожает свою супругу, как Ромео Джульетту, и ревнует ее, как Отелло Дездемону. Я не помню, чтобы мамуля когда-либо давала мужу по-настоящему серьезный повод для ревности, но папуля не пренебрегает даже самыми несерьезными поводами. Правда, ссоры родителей идеально подходят под определение «милые бранятся – только тешатся».
Пока я умиленно созерцала предков, в прихожей хлопнула дверь. И тут же, словно по сигналу, на подоконник обрушился ливень.
– Кто-то пришел? – спросила мамуля, не поднимаясь из-за стола, уже накрытого к завтраку, и рассеянно глядя на побежавшие по оконному стеклу ручейки.
Папуля выглянул из кухни, посмотрел и лаконично сообщил:
– Наш сын.
– Зяма? – неразумно уточнила мамуля.
Разумеется, папулино лицо тут же потемнело до классического мавританского колера:
– У нас вроде один сын?
– У нас тоже! – заверила ревнивца мамуля, безмятежно хрупнув огурцом.
– У кого это – у вас?
В благородном венецианском семействе назревал скандал. Я оставила темпераментных предков выяснять отношения и пошла пообщаться с Зямой. Он отправился прямиком в свою комнату, но дверь запереть не потрудился, и я нахально к нему вломилась.
Братишка лежал на софе, как выброшенный на берег морж. Сходство усугублял серо-розовый костюм, изрядно помятый. Похоже было, что моржа в процессе выброса крепко побило о прибрежные камни.
– Ты задержался, – заметила я, выразительно посмотрев на часы.
– А ты ушла слишком рано и многое пропустила, – парировал Зяма.
– Похоже, что так! – согласилась я, рассматривая сердитую физиономию братца.
На одной его щеке краснели царапины, на другой наливался синевой обширный кровоподтек. На участках тела, закрытых одеждой, вероятно, тоже имелись повреждения: Зяма погладил свое пыльное колено и поморщился, потом потер бок и ойкнул.
– Твоя новая пассия оказалась садисткой? – доброжелательно поинтересовалась я.
Хмурое лицо братца чуточку повеселело.
– Моя пассия? Нет, это не она. – Зяма осторожно прикоснулся к царапине и скривился. – Меня били другие женщины.
Он потрогал фингал и угрюмо добавил:
– И мужчины.
– О! – уважительно протянула я. – Так это была групповуха?
– Вроде того. – Зяма осторожно сел, охнул и испытующе посмотрел на меня:
– Ты точно хочешь это знать, Индиана Джонс?
Это необычное обращение заставило меня понять, что дело серьезное. Лестным именем Индиана Джонс братец называет меня только в случаях, когда ему до зарезу нужна моя помощь. В иные времена я для него Дюха, Индюшка, Индуска и Индейка. Окрестив меня Индией, мамуля даже не догадывалась, что тем самым дарит Зямочке в пожизненное пользование прекрасный виртуальный тренажер для упражнения в остроумии!
– Сейчас сбегаю за жилеткой! – пообещала я, но никуда не побежала, наоборот, поудобнее устроилась в кресле.
– Ну, тогда слушай, – зловеще молвил Зяма и без промедления начал плакаться в мою воображаемую жилетку.
По словам Зямы, он был нещадно и неоднократно бит на протяжении минувшей ночи, не ознаменовавшейся для него новыми романами. Это, конечно, было очень обидно. Зяма, в принципе, не возражает время от времени пострадать за любовь, он даже готов принять пару оплеух в кредит, в расчете на последующее погашение набежавшего долга с процентами, но в данном случае получилось совсем наоборот – это с него истребовали пеню.
– Чтобы человеку набили морду за связь с женщиной, которая уже умерла, – в моей практике такое случилось впервые! – возмущенно сказал он.
– Так это кто – Машенькин муж тебя отделал? – сочувственно спросила я.
– Ах, если бы! – фыркнул братец. – Положим, мужу я бы и сам накостылял! Нет, на меня набросилась чокнутая мужняя мать!
Я не сразу сообразила, что Зяма выдал не ругательство, а непростое для понимания на слух определение степени родства. Чтобы перевести его на нормальный человеческий язык, я потратила с десяток секунд:
– То есть тебя била свекровь покойной Машеньки? А за что?
– Боже, да ни за что! – Зяма порывисто всплеснул руками и смахнул с дивана подушку. Я подобрала ее (зачем добру пропадать!) и сунула себе под бочок. – Просто эта возрастная психопатка увидела, как я заглядывал Машеньке под юбку, и по этому поводу устроила жуткий скандал прямо на поминках!
– Долго же она ждала подходящего случая! – заметила я.
– Почему – долго? Всего несколько часов, – возразил Зяма.
Я задумалась.
– Как это – несколько часов? Машенька ведь умерла еще позавчера?
– Ну и что, что она умерла позавчера? А под юбку ей я заглядывал вчера, на кладбище! – высокомерно и раздраженно ответствовал он.
Тут я и вовсе обалдела.
– Зямка, ты что, чокнулся? Зачем ты залез под юбку мертвой подружке? – Я ахнула и прикрыла рот ладошкой. – Только не говори, что ты хотел попрощаться с ней в своей особой, фирменной манере! Братишка, если ты подался в сексуальные маньяки, я ничего не хочу об этом знать!
– Сама ты маньячка! – обругал меня Зяма. – Мой интерес к ногам покойницы не имел никакой эротической подоплеки! Я просто проверял, на месте ли родимое пятно.
Я молчала, не в силах выразить свои мысли и чувства словами, но взгляд мой был достаточно выразителен, чтобы побудить братца продолжать рассказ.
– Дюха, – Зяма тяжко вздохнул. – Может, ты заметила среди присутствовавших на кладбище одну такую худышку с шевелюрой фантазийного окраса в стиле «энимал»?
Профессиональная терминология художника не помешала мне узнать в описании тощую дамочку с колорированными «под тигра» каштаново-рыжими волосами. Я молча кивнула.
– Это была парикмахерша Машеньки, Ниночка Сигуркина, – объяснил Зяма. – Эта самая Ниночка подошла ко мне, когда я стоял у гроба, и сказала, что она укладывала Машеньку в последний путь. То есть делала покойнице укладку.
– То есть прическу. Но ноги-то тут при чем? – не выдержала я. – Что, ноги покойнице она тоже причесывала?!
– Ноги у Машеньки были не волосатые, – обиделся Зяма. – Ноги у нее были отличные, можно даже сказать, идеальные ноги! Даже родимое пятно их не портило.
– Родимый ты мой! – проникновенно сказала я, нечеловеческим усилием гася назревающую вспышку бешенства. – Я тебя сейчас тоже в последний путь налажу, то есть убью! Ты чего мне голову морочишь? Какие ноги? Какое родимое пятно? Какая парикмахерша?!
– Вроде неплохая, – добросовестно подумав, ответил Зяма. – Я вспоминаю, что при жизни прическа у Машеньки была очень даже стильная, да и после смерти она выглядела вполне прилично. Сигуркина ее причесывала по завещанию.
Слов у меня уже вовсе не было, остались одни эмоции. Я молча подняла брови.
– Машенька в своем завещании отдельным пунктом указала непременные условия организации ее похорон. Она в обязательном порядке потребовала гроб из древесины черного ореха, платье с валансьенскими кружевами и прическу «от Сигуркиной», – Зяма стойко выдержал мой изумленный взгляд и счел нужным между делом просветить меня:
– Между прочим, древесина черного лесного ореха считается очень полезной для здоровья!
– Мертвой Машеньке это здорово помогло! – пробормотала я тихо, чтобы не мешать рассказчику.
– Так вот, насчет Сигуркиной, – без помех продолжил Зяма. – Она Машеньку с полгода не обслуживала, у них там в великосветских кругах какой-то парикмахерский конфликт случился, и Сигуркину от VIP-персон отлучили, сослали причесывать средний класс. Но Машенька свою любимую мастерицу не забыла, в завещании упомянула, и Сигуркина, конечно, не отказалась в последний раз обслужить благодетельницу. Тем более Машенькин муж ей денег за это дал. Но!
– Но? – Я активизировалась в предчувствии сюжетного поворота.
– Но есть люди, которые не умеют держать мысли под контролем и язык за зубами, сколько денег им ни заплати! – с нескрываемой досадой сказал Зяма. – И парикмахерша Сигуркина из их числа!
– Так. – Я поняла, что в сумбурном рассказе братца определенно назрела кульминация. – И что же ляпнула тебе болтливая Сигуркина?
Зяма угрюмо посмотрел на меня и с силой ударил кулаком по диванной подушке:
– Что покойница в гробу – не Машенька!
– А кто? – тупо удивилась я.
– Кто? – Зяма призадумался. – Не знаю, кто... Главное, что не Машенька! То есть это Сигуркина так решила, потому что отросшие корни волос у мертвой Машеньки были, по ее мнению, какого-то не того цвета и качества. А я решил эту информацию проверить со своей стороны, заглянул усопшей под гольфик и увидел, что приметное родимое пятно на месте. Значит, врет Сигуркина, что это не Машенька, это она самая и есть! Ерунда, в общем, полная.
Он в очередной раз потрогал синяк на щеке, покривился и добавил:
– Ерунда, но с последствиями. Хотя я и перекрасился для конспирации в рыжего лиса, но эта злая тетка, Машенькина свекровь, на поминках меня все равно узнала, набежала и расцарапала морду с криком: «Ах, ты, подлец, мало ты с живой Машкой Семе рога наставлял, ты еще и к покойной под юбку лезешь!» А потом на крик и шум подоспел охранник рогоносца Семы, и тут уж начался настоящий кулачный бой...
– Тяжела ты, доля ловеласа! – не без ехидства посочувствовала я.
Потом вспомнила, что изначально у нас с Зямой предполагался серьезный разговор, и собралась с мыслями:
– А от меня-то ты чего хочешь?
– Помощи. С этой мегеры, Машенькиной свекрухи, станется ославить меня как нимфомана-некрофила, – Зяма в сердцах снова долбанул безответную подушку кулаком. – Глядишь, и до наших предков гнусный слушок дойдет. Помоги придумать, как мне оправдаться, если что!
– Чушь какая! – смешливо фыркнула я. – Забудь про Машеньку с ее родней – и все дела!
– Легко тебе говорить – забудь! – обиделся Зяма. – Между прочим, Машенькина царапучая свекровь – хозяйка литературного салона, в который наша муттер бегает по пятницам! Представляешь, чем может обернуться мой невинный интерес к ногам покойной Машеньки?
– Дестабилизацией финансовой обстановки и резким ухудшением морального климата в нашей семье! – опечалилась я.
– Поэтому, Дюха, думай, как в случае чего спасти фамильную честь Кузнецовых!
Хитренький Зяма переложил груз ответственности на мои хрупкие женские плечи и сразу же повеселел. Не буду скрывать, меня это здорово разозлило. Ему, значит, все прелести жизни в диапазоне от адюльтера до мордобоя, а мне сплошная головная боль? Во чужом пиру похмелье? Вроде мне больше заняться нечем!
– Я подумаю об этом завтра, – пообещала я словами литературной героини и пошла собираться на работу.
