Елена Майорова
Александр III – богатырь на русском троне
©Майорова Е.И., 2012
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Вступление
Царствование Александра III более 100 лет после его кончины многими трактовалось как период ломки реформ, проводимых его отцом, или даже время «разнузданной реакции». С другой стороны, Александр III остался в истории как всеобщий миротворец, третейский судья в спорах между европейскими государствами, человек, уверенный в верности выбранного пути. Даже хулители с оговорками признавали успехи его деятельности как рачительного хозяина государства Российского, стремление к просвещению своего народа, военные реформы. Но в любом случае его жизнь представлялась жизнью заурядного человека – настолько ровной, однообразной и небогатой яркими событиями, что удостоилась в основном только немногочисленных описаний документалистов. Однако под этой кажущейся простотой и ровностью крылись не только личные тайны, но и изощренные хитросплетения европейской политики.
Александр III был особенно ненавидим советскими историками. По-видимому, историография победившего пролетариата не могла простить этому монарху казни брата В. Ленина.
В советской историографии его принято было изображать тупым неповоротливым пьяницей. Окруженный такими же эксплуататорами трудового народа – великими князьями, он только и делал, что угнетал бесправных и обездоленных рабочих и крестьян. Его борьба с боевиками «Народной воли» – сейчас их называли бы террористами – принесла ему славу махрового реакционера. Его нельзя было снисходительно похвалить, как отца, за отмену крепостного права, заметив при этом, что освобождение крестьян не пошло им во благо – таких масштабных реформ он действительно не проводил. Нельзя было и заклеймить позором, как деда, за поражение в Крымской войне – ни оборонительных, ни захватнических войн он, единственный правитель государства с IX века, не вел. Забыто было, что Россия во время его царствования добилась больших успехов в развитии главных отраслей народного хозяйства, вошла в число великих железнодорожных держав, что русский рубль стал конвертируемой валютой; что на все существенные вопросы имелись точные ответы в законах, которые подлежали исполнению, пока не были отменены. Его медленная, неяркая, но упорная работа по обустройству дарованной ему Богом страны не привлекала благосклонного внимания потомков, падких на сенсации, и беллетристов, обожающих «остренькое, с перчиком». Его частная жизнь была безупречна не из расчета на популярность, а исключительно по требованию сердца. Любящий муж, заботливый отец, попечительный родственник – как скучно описывать все эти пресные добродетели! Добро вообще не так притягательно, как зло: «зло привлекательней добра, и ярче, и разнообразней».
Какой простор воображению открывали многочисленные реформы, любовные эскапады его предшественника и, наконец, его зверское, бессмысленное убийство! Каким драматизмом наполнены 50 лет жизни его преемника с покушением в Японии, романом с Кшесинской, демоническим Распутиным, фатальной болезнью наследника, отречением и загадочной трагической гибелью! Александр III со своими добрыми намерениями, немецким педантизмом и смертью от хронической болезни в собственной постели в кругу родных просто затерялся между двумя этими судьбоносными царствованиями. И если для увековечения жизни и деятельности Александра II было тринадцать относительно спокойных лет правления его любящего сына, то события конца XIX – начала XX века не способствовали мирным трудам Клио. Александр III так и остался в сознании большинства одним из «паразитов трудящихся масс».
Пожалуй, только В.О. Ключевский по достоинству оценил деяния этого царя: «В царствование Александра III мы на глазах одного поколения мирно совершили в своем государственном строе ряд глубоких реформ в духе христианских правил, следовательно, в духе европейских начал – таких реформ, которые стоили Западной Европе вековых и часто бурных усилий, а эта Европа продолжала видеть в нас представителей монгольской косности, каких-то навязанных приемышей культурного мира…
Прошло тринадцать лет царствования Императора Александра III. И чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования… Европа признала, что Царь русского народа был и государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое признание России, ибо в России, по ее политической организации, в воле Царя выражается мысль его народа, и воля народа становится мыслью его Царя.
Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже, понимает, ценит и оберегает ее основы не хуже ее творцов; она признала Россию органически необходимой частью своего культурного состава, кровным природным членом семьи своих народов.
Наука отведет Императору подобающее место не только в истории России и всей Европы, но и в русской историографии, скажет, что Он одержал победу в области, где всего труднее добиться победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное сознание и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда его уже нет, Европа поняла, чем он был для нее».
Зато поэты – заведомые льстецы! – не уставали славословить монарха. А.А. Фет восславлял его восшествие на престол:
Как солнце вешнее, сияя
В лучах, недаром ты взошел
Во дни живительного мая
На императорский престол.
Горит алмаз, блестят короны,
И вкруг соборов и дворца,
Как юных листьев миллионы,
Обращены к тебе сердца.
О, будь благословен сторицей
Над миром, Русью и Москвой
И богоданной багряницей
От искушенья нас укрой.
Обязанный короной непостижимой воле Судьбы, этот император посвятил свою жизнь выполнению долга перед страной и подданными, принял на свои широкие плечи всю тяжесть проблем, накопившихся за время предыдущего царствования. Наследник династии, взявшей себе имя Романовых, но являвшейся, по существу, немецкой, он был гораздо более русским человеком, чем иные русские по крови. И обязан своими качествами прежде всего семье и родителям, императору Александру II и императрице Марии Александровне.
Часть первая. Великий князь
(26.02.1845—12.04.1865)
Скелеты в шкафу (императорская чета)
Гессен-Дармштадтская принцесса Максимильяна Вильгельмина Августа София Мария – будущая российская императрица Мария Александровна, восхитившая грацией и умом В.А. Жуковского, – в многочисленной мемуарной литературе представляется предметом безусловного обожания цесаревича Александра Николаевича. Когда наследник российского престола как какой-нибудь сказочный принц путешествовал по Германии для выбора невесты, она не была даже включена в список претенденток. Ей исполнилось в это время четырнадцать лет. Цесаревич случайно заехал в Дармштадт и был настолько очарован скромной прелестью девочки, что немедленно поручил приближенным отвести отцу свое желание жениться только на ней.
Но никуда не деться от не менее многочисленных свидетельств того, что наследник выбрал жену с досады, «назло» фамилии, разрушившей его счастье с полькой Ольгой Калиновской. Казалось бы, чем он так досадил родителям, избрав в жены, как это уже стало традицией в доме Романовых, немецкую принцессу?
Гессенский ландграфский дом в XVI веке приобрел большую известность благодаря своей активной внешней политике. Именно тогда он разделился на две враждующие ветви: Дармштадтскую и Кассельскую. В XVIII веке Дармштадт стал поставщиком невест в лучшие дома Европы. Император Павел первым браком был женат на Вильгельмине Дармштадтской и обожал свою супругу. Александр I вступил в брак с ее родной племянницей по материнской линии Елизаветой Баденской, и хотя в их семейной жизни случались и взлеты, и падения, упрекнуть императрицу в недостаточно голубой крови было невозможно.
Ларчик открывался просто: с происхождением принцессы было не все ладно. Ее матерью, бесспорно, являлась Вильгельмина Баденская, но супруга Вильгельмины, герцога Людвига, никто не считал отцом двух младших детей. Муж и жена «разъехались» за два года до рождения дочери. История сохранила имя предполагаемого родителя будущей русской императрицы: шталмейстер (некоторые утверждали – берейтор) француз (швейцарец?) Луи де Гранси.
Рассказывают следующий анекдот. Когда граф Орлов доложил о сомнительном происхождении избранницы императору Николаю, тот ответил: «А мы-то с тобой кто? Пусть осмелятся в Европе назвать супругу российского наследника незаконнорожденной!» Какое смелое высказывание со стороны этого чудовища (казнил декабристов, приставал к женщинам, проиграл Крымскую войну…)! Но сколько ни глумились в советское время над российскими императорами, сколько ни припечатывали Николая I прозвищами «жандарм Европы», «Николай Палкин» и пр., никто никогда не заикался о его незаконном происхождении. Может быть, потому, что пришлось бы признать: жестоко угнетал Россию сын «простого русского» человека?
История такова. После тяжелых родов супруги Павла I, великой княгини Марии Федоровны, муж, увлеченный Нелидовой, воспользовался нездоровьем жены как предлогом и прервал с ней супружеские отношения. Пожаловавшись императрице Екатерине, цесаревна получила неожиданный совет: отплатить неверному той же монетой. Как пишет И. Чижова, Мария Федоровна, сначала найдя утешение у Муханова, затем «увлеклась 23-летним красавцем гоф-фурьером Данилой Бабкиным, значительно моложе ее. Она явно шла по стопам своей свекрови. В 1795 году цесаревна родила от любимого человека дочь Анну, а через год сына Николая, детей, очень похожих друг на друга и как две капли воды похожих на Бабкина, но, естественно, ничуть не похожих на Павла, а также на своих старших братьев и сестер».
Недаром Павел писал своему другу Ф.В. Ростопчину, что «Александр и Константин – мои кровные дети. Прочие же? … Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест “О признании сына моего Николая незаконным”, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к дядям, с глаз долой: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли русского великого князя…»
Имея за плечами такое наследие, Николай отнюдь не считал, что незаконнорожденность – каинова печать. Он не только не ужаснулся сомнительному происхождению принцессы, но почувствовал к ней симпатию как к товарищу по несчастью и всегда выказывал невестке свое особое расположение.
Уроженка южной Германии, принцесса со всей ответственностью отнеслась к переезду в огромную северную страну, которая должна была стать ее новой родиной. Когда она въезжала в Россию, у охраны были наготове ружья, чтобы отстреливаться от волков; в ридикюле у девушки лежала меховая маска, чтоб не обморозить лицо, в сундуках – русские платья, в одно из которых она намерена была переодеться, въехав в русскую столицу. Принцесса готова была научиться любить щи и кашу, а в снежные зимы поверх одеяла класть не плюмо (покрывало на пуху), а по русскому обычаю – теплый салоп.
Венчалась Мария Александровна в белом шелковом сарафане, на голове сиял драгоценными камнями русский кокошник.
Зимними ночами хрупкая дармштадтская принцесса любила кататься в карете в одном только домашнем платье, а вернувшись, залпом выпивала большой стакан ледяной сельтерской воды и принимала холодный душ в шкафу.
Мужа обожала до самоотречения. Если он с утра уезжал в Государственный совет и возвращался только вечером – обедать, она даже не завтракала без него и целый день ходила голодная. Ее лицо преображалось, когда раздавалось цоканье когтей по паркету: это впереди императора бежали две собаки – рыжая и черная… Не от этой ли любви ее желание быть близкой, русской, своей?
С тех пор как 5 декабря 1840 года перешла в православие, она «не только приняла внешнюю форму, но старалась вникнуть в правоту этой веры и постигнуть смысл слов, которые она читала всенародно перед дверьми церкви, в лоно которой она должна была вступить».
«После Екатерины II не было императрицы, столь глубоко изучившей нашу веру и народность. Она оставила крупный след, сильно отражавшийся на ее детях и придававший им то, чего не было во многих других семьях придворных… Отражение матери следует искать в детях… она воспитала “русское”, честное поколение».
«Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно дорогой милой Мама», – спустя много лет записывал в своем дневнике Александр III. Именно она воспитала сына глубоко верующим человеком с твердыми нравственными принципами.
Сестра ее мужа, великая княгиня Ольга Николаевна, вспоминала: «Ум, спокойная уверенность и скромность в том высоком положении, которое выпало на ее долю, вызывали всеобщее поклонение. Папа с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера и восхищался способностью Мари владеть собой. Это, по его мнению, уравновешивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило. В самом деле, Мари оправдала все надежды, которые возлагал на нее Папа, главным образом потому, что никогда не уклонялась ни от каких трудностей и свои личные интересы ставила после интересов страны. Ее любовь к Саше носила отпечаток материнской любви, заботливой и покровительственной, в то время как Саша, как ребенок, относился к ней по-детски доверчиво. Он каялся перед нею в своих маленьких шалостях, в своих увлечениях – она принимала все с пониманием, без огорчения. Союз, соединявший их, был сильнее всякой чувственности. Их заботы о детях и их воспитании, вопросы государства, необходимость реформ, политика в отношении других стран поглощали их интересы. Они вместе читали все письма, которые приходили из России и из-за границы. Ее влияние на него было несомненно и благотворно. Саша отвечал всеми лучшими качествами своей натуры, всей привязанностью, на какую только был способен. Как возросла его популярность, благодаря Мари! Они умели не выпячивать свою личность и быть человечными, что редко встречается у правителей».
Все, кто знал царскую семью, обязательно отмечали, как проста Мария Александровна в обращении – признак высшего тона; как добра, и это качество сохранила до конца своих дней. О ее характере говорит небольшой эпизод: она назначила пожизненную пенсию камер-фрейлине, укравшей дорогое жемчужное ожерелье. Посочувствовала пылкой любви воровки к проигравшемуся врачу, для которого та пыталась достать деньги, продав жемчуг.
«Из всей императорской семьи, – вспоминал князь П.А. Кропоткин, – без сомнения, самой симпатичной была императрица Мария Александровна. Она отличалась искренностью, и когда говорила что-либо приятное кому-то, то чувствовала так… Она не была счастлива в семейной жизни. Не любили ее также придворные дамы, находившие ее слишком строгой: они не могли понять, отчего это Мария Александровна так близко к сердцу принимает “шалости” мужа. Теперь известно, что Мария Александровна далеко не последнее участие принимала в освобождении крестьян… Больше знали о деятельном участии Марии Александровны в учреждении женских гимназий. С самого начала, в 1859 году, они были устроены очень хорошо, с широкой программой в демократическом духе. Ее дружба с Ушинским спасла этого замечательного педагога от участи многих талантливых людей того времени – от ссылки».
Вместе с хирургом Пироговым она создала общество Красный Крест, которое живо до сих пор; занималась попечительством о народном образовании. Была и еще одна сторона деятельности, малоизвестная в русском обществе, – покровительство людям искусства. Любимым обществом Марии Александровны были (защищенные поэтому от произвола цензуры) князь Вяземский, Федор Тютчев, граф А. Толстой. Поэты сложили ей песнопение вроде гимна:
Встречай же в солнце и в лазури,
Царица, радостные дни.
И нас, певцов, в годину бури,
В своих молитвах помяни.
Александр II, воспитанник Жуковского, был сильным монархом, но слабым человеком. А.Ф. Тютчева[1], лицо, приближенное к императорской чете, писала: «Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время… Но ему недоставало темперамента преобразователя. У императрицы тоже нет инициативы. Они слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними. В них нет той мощи, того порыва, которые овладевают событиями и направляют их по своей воле; им недостает струнки увлечения… Сам того не ведая, император вовлечен в борьбу с могучими силами и страшными стихиями, которых он не понимает».
И даже после всех реформ, осуществленных царем-Освободителем, Тютчева утверждала, что «этот император был как личность ниже своих дел». Зато, как выяснилось впоследствии, необходимой твердостью и устойчивостью природа сполна наградила его сына.
Получив от Николая I тяжелое наследство в виде Крымской войны, Александр II сначала решил бороться дальше, но скоро понял, что победа невозможна. Он сделал несколько попыток заключить мир без выплаты контрибуции и без территориальных уступок. Но тут нам повезло: на азиатском театре войны был взят Карс. Крепость возвратили туркам, а союзники оставили Севастополь. Черное море объявлялось нейтральным; все державы дали обязательство не вмешиваться в дела Турции.
13 февраля 1856 года в Париже начались переговоры, позволившие заключить не очень постыдный мир с Европой, утомленной русским упорством.
Но императору не было суждено насладиться спокойствием. Надо было думать о том, что теперь делать с Россией, потрясенной и разочарованной. Все передовые умы того времени ждали от монарха великих преобразований. Герцен писал ему из своего изгнания, Чернышевский высказывал надежды на скорое освобождение народа…
А Александру хотелось просто жить. Его 38 лет прошли в повиновении непреклонной воле любимого, но сурового отца. Теперь он наверстывал упущенное. Один роман сменялся у него другим, увлечение увлечением. Одно время казалось, что он захвачен серьезным чувством. Его избранницей стала Александра Сергеевна Долгорукая, девушка столь же замечательная своим умом, как и красотой. Считалось, она послужила для Тургенева прототипом героини его повести «Дым». В 60-х годах, в эпоху великих реформ, она играла большую роль в российском высшем свете. Ясность ее ума и твердость характера часто заставляли Александр II настойчиво следовать по избранному им пути решительных преобразований. Ее называли La grande Mademoiselle.
Внезапно по неизвестной причине эта связь оборвалась. Александра Сергеевна вышла замуж за старого генерала Альбединского, которого Александр II поспешил назначить варшавским губернатором.
За этим увлечением следовали новые, быстро сменяя одно другое. Замятина, Лабунская, Макова, Макарова, общедоступная петербургская лоретка Ванда Кароцци, наконец, позорная история с гимназисткой дочерью камер-лакея. О своих похождениях – шалостях – Александр рассказывал жене, уже вполне считая ее «своим парнем».
Но внешне все было достаточно благопристойно и, главное, не достигало внимания детей. Императорская семья не жила постоянно на одном месте. Царское Село, Петергоф, Павловск, куда императрица с императором отправлялись в английском экипаже послушать музыку в павильоне, – вот ближняя география поездок семьи. Государь сам правил лошадьми. Ездили в Гатчину, в Александрию, летом в Ливадию, в Крым. Еще был Монплезир, маленький дворец на берегу Финского залива: семья распивала чаи из самовара, а с моря неслись русские песни – это кадеты в шлюпках проплывали совсем близко; дамы вышивали, кто-нибудь читал вслух.
Каждый год императрица путешествовала за границу для поправки здоровья: Франция, Италия, Сирия, лучшие курорты Европы, Африка, Палестина, Иерусалим…
На Пасху Мария Александровна выходила в парадную залу в белом чепце, в кашемировом капоте с бриллиантовой брошью на груди и с корзиной, полной фарфоровых яиц. Государь позволял целовать себя в щеки, но яиц не дарил, только изредка доставал из корзины красное мраморное и подавал бледной красивой рукой в знак особого расположения.
Ливадийское имение в Крыму Александр II приобрел по совету врачей для своей жены, когда выяснилось, что у нее слабые легкие. Проектировалось оно для семейного отдыха, поэтому дети чувствовали себя там особенно счастливыми, свободными от дворцового этикета. Государь в белом кителе вместе с императрицей в широкополой ажурной шляпе садились в «плетенный из соломы фаэтон» и чаще всего вдвоем, как простые туристы, предпринимали поездки по ближайшим живописным местностям. «Ливадия с каждым днем становится все красивее и цветистее, не только Южный берег, но и весь Крым, все Черное море смотрит на государя с любовью и надеждой», – писали газеты тех времен.
Мария Александровна часто бывала и в других местах южного Крыма. Особенно любила она массандровское имение Воронцовых, где смолистый запах черной сосны, горный воздух и близость моря снимали у нее приступы удушья. По сохранившимся в Крыму воспоминаниям, Воронцовы специально для императрицы обустроили часть леса, которая стала называться «Парком императрицы Марии Александровны». Впоследствии Александр III приобрел это имение у наследников Воронцовых для больного скоротечной чахоткой сына Георгия.
Императрица выглядела очень молодо и даже в 40 лет казалась 30-летней. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такой худенькой и хрупкой, что не производила на первый взгляд впечатления красавицы. Действительно, Мария Александровна красавицей не была. На портретах, будучи молодой цесаревной, она очень привлекательна, но с возрастом прелесть исчезает, появляются сухость и какая-то зажатость. Это впечатление совпадает с описанием, оставленным А.Ф. Тютчевой: «…Она не красавица – слишком для этого высока и худощава… исключительно элегантна, точь-в-точь фигура немки со старинной гравюры… Волосы, нежная кожа, большие голубые глаза великолепны… черты лица не классические, профиль и нос – тоже. Выражение лица невозмутимо-спокойное – ни восторга, ни возмущения не прочесть. Улыбка несколько иронична, контрастная наивному выражению глаз… редко можно встретить лицо, на котором столь отражались бы контрасты и нюансы, свидетельствующие об очень закомплексованном “я”».
