Елена Платцева
Дикими тропами. Дружба
– Линёна. Ты должна держаться. Вместе мы справимся. Только вместе. Я ни за что не брошу тебя, – после непродолжительной паузы Бродяжница заставила себя посмотреть прямо в лицо Линёне и добавила чуть дрогнувшим голосом, – Ты меня тоже не бросай.
Линёна ничем не показала, услышана ли просьба её учителя. Бродяжница ещё раз умылась снегом, безуспешно пытаясь восстановить какую-никакую ясность мыслей. Даже догони они мужчин прямо сейчас, сколько времени понадобилось бы Аристарху на замедление развития болезни? На какой стадии ещё возможно победить хворь?
Бродяжница бросила последний тревожный взгляд на ученицу и заставила себя вернуться к насущным делам: развести костёр, заварить целебный отвар… Она чувствовала, что вот-вот заснёт, но никак не могла этого допустить. Всё тело, и в особенности левая нога, молило о пощаде, о хотя бы минутном отдыхе… Нет.
Они опять были в пути. Постоянно идти, переставлять ноги одну за другой, двигаться – лучшее средство от сонливости, которое Бродяжница смогла придумать. Она грезила о своих прекрасных лошадях. Представляла, как горделиво Крахт гарцует в лучах тёплого летнего солнца, как Лана вместе с их крошечным жеребёнком спешит к водопою, опускает свою тёплую и такую мягкую нежную морду в ледяную родниковую воду… В ледяную воду… Бродяжница тряхнула головой и с усилием открыла глаза. Видно, какое-то время она продолжала идти в полузабытьи. Лямки, сооружённые ею дабы проще тянуть нарты, повешенные на плечи, растёрли кожу под грубым дорожным плащом и двумя домоткаными рубашками в кровь. Бродяжница не могла потерять Линёну. Не теперь, когда эта девочка помогла старым ранам от смерти Учителя начать затягиваться. Не сейчас, когда Бродяжница, посторонняя, дала отцу этой юной девушки слово вернуть его дочь в полной сохранности.
Бродяжница отчётливо поняла: теперь она будет двигаться только вперёд и вперёд так долго, как только сможет. Остановиться сейчас означало бы сдаться, потому что малейшее промедление усыпит её. Сил заставить себя подняться и вновь идти дальше не хватит.
На улице немного потеплело, и снег услужливо подтаял. Идти по нему стало ещё труднее. Ноги проваливались сквозь застывшую твёрдую ледяную корку, и застревали намертво. Скорость, с которой передвигались нарты следом за впряжённой в них девушкой, заметно снизилась.
Когда Бродяжница опять упала, она сильно порезала руки о наст. Это не имело значения. Она безучастно отметила, что следы, служившие ей ориентиром, читались всё лучше, даже в опускавшихся сумерках. Не больше трёх дней пути. Но Линёна была уже отмечена печатью смерти. Как и предупреждал Аристарх: язык, дёсны, щёки – всё покрывали тёмные пятна. Их ни с чем нельзя было перепутать.
Ночной лес сегодня казался тише обычного. В голове каждый раз гулко отзывался звук от малейшей хрустнувшей ветки, ненароком попавшейся под руку. Незачем было заботиться о бесшумности передвижения. Вряд ли случайный свидетель, заметив их, изменил бы бытность в худшую сторону.
Бродяжница боролась отчаянно. Чувство безысходности даже прибавило ей сил, но потом её шаги снова замедлились. Кого она снова обманывает? Три дня пути… Линёна может не дожить до рассвета.
– Бродяжница! Бродяжница! Это Вы! Да стойте же!
Бродяжница растянула рот в странной нервной улыбке и поправила лямки на плечах. Боль, которую они ей причиняли, она давно перестала чувствовать. Не хватало ещё, чтобы ей докучали голоса. Аристарх должен быть впереди – в трёх днях пути отсюда – она это точно знала – но никак не сзади.
Аристарх тихо выругался про себя и, не сбавляя шага, опять крикнул:
– Да остановитесь же, наконец! Мне Вас никак не нагнать!
Голос звучал уже громко и отчётливо. Это неприятно удивило Бродяжницу. Она невольно обернулась в поисках источника шума, каким бы он ни был: воображаемым или реальным, и замерла. Если Аристарх, надёжно укутанный от мороза в утеплённый сюртук, с обмотанным вокруг шеи шерстяным шарфом, не был реальностью, то ей оставалось только провалиться сквозь землю.
– Бродяжница! Вы слышите меня? Что с вами стряслось?
Бродяжница почувствовала, как подкашиваются колени в ослабевших ногах, но заставила себя собраться. Теперь, когда она больше не торопилась нагнать его, Аристарх приближался очень быстро. Бродяжница высвободилась от опостылевших лямок и отдала всё своё внимание Линёне. Та была по-прежнему страшно бледна и совсем не шевелилась. Только бы ещё не было слишком поздно!
Но теперь всё будет хорошо, не может не быть. Бремя ответственности, тяжким грузом давившее на Бродяжницу, будто переместилось на сильного опытного и так похожего на её Учителя врачевателя.
– Что с ней? – деловито спросил он, опускаясь на колени подле лежащей на нартах Линёны. Аристарх сумел сразу оценить обстановку и прояснить для себя, кто нуждается в его помощи в большей степени. Однако вид изрезанных льдом рук Бродяжницы, со следами запёкшейся крови, не мог не привлечь его внимания, когда она неловко опустилась на снег в ногах своей ученицы:
– Великий, что с Вами?
Впрочем, второй вопрос был задан скорее мимолётно, пока длинные пальцы Аристарха с мастерской точностью прощупывали только одному ему известные точки на теле Линёны.
– Аристарх, – голос у Бродяжницы сильно охрип, и слова почему-то давались с трудом, – Аристарх, я знаю, это та хворь. Всё, как Вы и говорили. Тёмные пятна. Всюду…
Только понимание того, насколько неуместно это сейчас прозвучит, не позволило Бродяжнице высказать вслух вертевшееся на языке признание, подтачивающее и язвящее её гордость все прошедшие дни. Она была не права. Она ошиблась, случившееся – её вина. Самонадеянная, глупая, жалкая. За её промах Линёна может заплатить жизнью.
Аристарх внимательно вгляделся в лицо Бродяжницы – на нём сейчас наверняка явно читались все её мысли, и, спустя несколько бесконечно долгих мгновений, мягко улыбнулся:
– Теперь не тревожьтесь. Всё будет прекрасно.
Его твёрдого уверенного тона было недостаточно, чтобы развеять все страхи и сомнения:
– Вы… в этом уверены?
– Абсолютно.
Бродяжница до боли прикусила губу и, отвернувшись, спросила в сторону:
– Вам потребуется помощь?
– Да, но не Ваша.
Она вновь посмотрела на Аристарха в бессловесной просьбе продолжать.
– Наш лагерь разбит в трёх часах отсюда.
– В трёх часах? – Бродяжница неверяще уставилась на едва уловимые свидетельства того, что здесь прошли люди, так долго служившие ей ориентирами: здесь – поломанная ветка, там – присыпанные снегом следы в сугробах, где прошагали три дня назад чьи-то сапоги. Она не могла так сильно ошибаться. Аристарх заметил её сомнения:
– А, это… Ухмарь прошёл здесь давно, но мы условились, где он будет поджидать меня. Сейчас немного отдохните, пока я позабочусь об облегчении состояния Вашей подопечной, и мы преодолеем этот маленький переход. В лагере есть всё необходимое… Вы сможете идти?
– Да, да… – пробормотала Бродяжница, с трудом осознавая суть вопроса. Усталость последних дней разом навалилась на неё, и она погрузилась в тяжёлый глубокий сон.
Пробуждение не было удачным – по ощущениям прошло всего несколько минут. Однако Бродяжница с удивлением обнаружила бодро потрескивающий совсем рядом огонь, витающий в воздухе пряный запах неизвестных ей трав, Линёну, не кажущуюся уже такой мертвенно-белой, и даже чистые повязки на собственных руках. Серые глаза Аристарха смотрели виновато:
– Не хотел будить Вас; прежде, чем успею осмотреть. Но, видимо, лучше отложить это, пока не переберёмся в лагерь.
Бродяжница лишь теперь заметила: его рука только что лёгким движением прошлась по месту на её голове, недавно встретившемуся с деревом.
– Конечно. Я в полном порядке, – Бродяжница непроизвольно расправила ворот своего плаща и, не давая Аристарху возможности вставить хоть слово, спросила, – Как Линёна?
Он развёл руками:
– По-видимому, намного лучше. По крайней мере, вид у неё почти здоровый.
Бродяжница поднялась на ноги, опираясь на руку Аристарха и усиленно борясь со слабостью и головокружением. Линёна по-прежнему выглядела очень больной. Тогда Бродяжница заподозрила, что врачеватель шутит. Это помогло ей немного расслабиться. И тут же какое-то странное, совсем не приятное, но знакомое ощущение заставило её судорожно сжать поддерживавшую ладонь:
– Моя рука!
– Что?
Она вернулась на год назад. Все маленькие достижения, постепенное возвращение чувствительности… всё было потеряно. Правая рука безжизненно повисла и совсем не собиралась слушаться.
Аристарх, наконец, догадался, о чём идёт речь, и задумчиво произнёс:
– Готов поклясться, совсем недавно с Вашей рукой всё было в порядке.
Он говорил правду. Бродяжница постаралась припомнить, когда это началось. Необъяснимое ощущение угрозы… Линёна, привалившаяся к дереву… Так и есть! Чтобы заставить девушку сосредоточиться на случившемся, Бродяжница взяла её лицо в свои ладони…
– Я не знаю, как такое вышло, – беспомощно прошептала она.
Аристарх медленно кивнул, находясь в глубокой задумчивости, а чуть погодя сказал:
– У меня есть идея, которую не мешало бы проверить. Давайте как можно скорее переберёмся в лагерь.
Бродяжнице оставалось только согласиться. Она пыталась отстоять право тянуть хотя бы одну из лямок, приделанных к нартам Линёны, но получила вполне недвусмысленный отказ. Правильное волевое решение Аристарха не поддавалось оспорению. Теперь девушка с трудом старалась не отстать от нарочно замедлившего ход врачевателя. Он терпеливо следил за тем, чтобы не разогнаться и не потерять замыкающее звено их странной процессии.
Лагерь предстал пред путниками неожиданно, словно вырос из одного особенно большого сугроба. Здесь стояла сработанная на славу палатка, заметённая снегом и больше смахивающая на берлогу, было огорожено и обложено камнями кострище. В походной бадье блестела талая вода. Хозяин этого великолепия встречал гостей, стоя немного впереди и скрестив руки на груди.
– Ухмарь! – приветствовал друга Аристарх.
Тот пожал протянутую руку и усмехнулся в одному ему свойственной манере:
– Аристарх, дружище! Бродяжница? Не ждал Вас увидеть. Сегодня.
Едкая оговорка в который раз напомнила Бродяжнице о её ошибке. Она постаралась не опалить собеседника гневным взглядом и покладисто склонила голову:
– Ухмарь…
– Ухмарь! Ты долго будешь раскланиваться или всё-таки поможешь? – неожиданно резко сказал Аристарх.
Ухмарь весело тряхнул головой:
– Конечно, друг мой!
Вместе они быстро перенесли Линёну в надёжное укрытие и сами на какое-то время пропали из виду. Бродяжница не знала, куда себя деть. Все остававшиеся у неё силы поглотил конечный предрассветный переход, её била крупная дрожь. Угли едва тлели, костёр не приносил тепла, но она устроилась близ него, оперевшись спиной о старую осину.
Когда из палатки показался Ухмарь, он заговорщицки ей подмигнул, усаживаясь напротив:
– Аристарх знает своё дело, это точно… Выгнал меня. Даже друга не хочет посвящать в секреты…
Бродяжница вполуха слушала пустую болтовню, возможно, слишком пристально рассматривая собеседника. Его контуры расплывались.
С тревожной морщинкой, залёгшей у губ, Ухмарь взял её за руку и почувствовал, какая она холодная.
– Великий! Вы дрожите! – он отстегнул от своего пояса мех с какой-то, судя по запаху, дрянью, и протянул Бродяжнице. – Выпейте. Вкус отвратительный, но согревает отменно.
Положение Бродяжницы не располагало к отказу, и потом – она действительно нуждалась в горячительном. Жидкость обожгла язык и горло, но девушка упорно сделала несколько намеренно больших глотков. На глазах выступили слёзы. Ухмарь восхищённо присвистнул:
– Думаю, мы всё-таки подружимся.
Бродяжница что-то неопределённо хмыкнула, с удовольствием отмечая, как по телу распространяется тепло. Напряжение последних дней постепенно спадало, уступая место лишь гнетущему чувству вины.
Спустя несколько минут Ухмарь стряхнул с себя задумчивость и нарушил тишину:
– Когда Вы в последний раз ели?
Бродяжница подняла на него затуманенный взгляд. Она с трудом могла припомнить, сколько дней длилась эта сумасшедшая погоня, не говоря уже о последнем приёме пищи. Он верно истолковал затянувшееся молчание и ловко начал раздувать угли костра, подкармливая разгорающееся пламя новыми сухими поленьями. Бродяжница отрешённо наблюдала за работой мужчины. Сосущее чувство голода не слишком докучало ей, гораздо острее она ощущала муки совести:
– Вы оказались правы, – тихо сказала она заплетающимся языком, – убогая калека не вправе брать на себя ответственность за чью-то жизнь, если не может даже…
– Довольно, – холодно оборвал её Ухмарь. Деловой тон подействовал не хуже пощёчины. – Что случилось, то случилось. Ваша вина не столь велика, как Вам сейчас представляется.
Жгучий стыд от попранной гордости едва дал Бродяжнице перевести дух, но она с готовностью приняла его в качестве наказания. Ухмарь сунул ей в руки дымящийся бульон, а потом накинул на плечи овечью шкуру.
– Вам лучше?
– Гораздо, – отозвалась Бродяжница прежде, чем успела обдумать вопрос.
Из палатки, где скрывались Аристарх и Линёна, послышался продолжительный слабый стон. Бродяжница сжалась как от телесной боли, бросив в сторону источника шума затравленный взгляд.
– Аристарх знает своё дело, – убеждённо повторил Ухмарь, – раз он сказал, что поставит Вашу девочку на ноги, значит, поставит.
Спустя совсем немного времени Бродяжница мирно спала, свободно откинувшись на широкоствольное дерево, укутанная сверху медвежьей шкурой. В тот час особенно бросалось в глаза, насколько сама она ещё молода, всего на несколько зим старше Линёны. Свободное от печати невзгод лицо её было открыто и беззащитно. Ухмарь, напротив, сидел мрачнее тучи, отбросив фальшивое позёрство. Мозаика никак не складывалась, хотя некоторые детали сегодня встали на свои места.
Бродяжница проснулась глубокой ночью, проспав весь предыдущий день, и никак не могла припомнить, где находится. Сознание наводнили видения из прошлого, но она не позволила панике разрастись, подавив её железной волей. Ссадины от ударов кнутом нещадно ныли… нет, не от кнута. Она поранилась, когда тащила нарты со своей ученицей через лес.
Рядом, раскинув руки, мирно спала в тёплой и уютной постели Линёна. Похоже, девушка шла на поправку: кожа – сухая и тёплая, дыхание – ровное и тихое… Бродяжница ощутила сдавивший горло спазм и подступающий пронзительный приступ кашля. Желая оградить ученицу от резкого шума, Бродяжница мигом шмыгнула на улицу, где её появление встретили две пары внимательных глаз: удивительно тёплых – серых, и холодных – синих.
Аристарх долго вслушивался в её кашель, обошёл со всех сторон, задал целую кучу неуместных вопросов, не давая прийти в себя: чем болела в детстве, в какой луне родилась, сколько зим было матушке…
Ухмарь наблюдал за ними с язвительной усмешкой.
Бродяжница едва отдышалась, когда Аристарх чуть ли не силой подтащил её к огню и стал пристально всматриваться в глаза, приподнимая и опуская веки. Немного извиняющимся тоном он сказал:
– Мне так и не удалось Вас осмотреть. Не хотелось будить…
– Но это не помешало перенести меня в палатку, – невольно пробормотала Бродяжница, уязвлённая этим фактом. Хорошо хоть Аристарх не стал осуществлять свои планы относительно неё, пока она была не в силах им воспротивиться. Её тело могло раскрыть те маленькие тайны, которые она намеревалась скрыть.
– Поверьте, осматривать меня нет необходимости. У меня есть целебная мазь, чтобы залечить порезы и ссадины. Не извольте беспокоиться.
Ухмарь громко фыркнул, выказывая, кажется, мнение своё и Аристарха.
– А как насчёт Вашей руки? – тихо напомнил Аристарх.
– Есть способ мне помочь? – вопросом ответила Бродяжница с изрядной нотой скептицизма.
– Вы позволите? – потянулся к ней Аристарх.
Бродяжница позволила. Не то, чтобы она верила в добрый исход, но ничто не мешало попробовать.
Аристарх походу заметил, указывая на её ладони:
– Повязки следовало бы заменить.
– Как Линёна? – не слишком изящно перевела разговор в другое русло Бродяжница.
– Она прекрасно себя чувствует. Спит, как младенец, – Аристарх внимательно ощупал кисть, затем плечо.
Бродяжница вновь разразилась кашлем, и это очень не понравилось врачевателю. Он сокрушённо покачал головой, но продолжил молча изучать её увечье.
– Я встречал такое. Раньше, – наконец заключил Аристарх.
– Вы знаете о подобных ранах? – как можно бесстрастнее спросила девушка, не давая робкой надежде расцвести в душе буйным цветом.
– Не много, – вздохнул Аристарх. Его улыбка медленно увяла. – Кое-что об их природе, ещё немного – о том, как врачевать. Одно могу сказать определённо – рано или поздно рука полностью восстановится.
Бродяжница опустила глаза, скрывая досаду. То время, когда эти слова могли вернуть ей душевное равновесие, давно минуло. Она догадывалась почти наверняка о сказанном Аристархом. Он счёл необходимым продолжать:
– Такие раны наносятся особым оружием. Только одна династия мастеров знает секрет его ковки. В их семье тайна Разящего меча передаётся от отца к старшему сыну, – Аристарх пожал плечами. – Это самое ценное, о чём они могли бы мечтать.
Ухмарь понимающе кивнул. Втроём они теперь сидели очень близко друг к другу, греясь о весело потрескивающее пламя костра.
– Как вы пронимаете, многие пытались вызнать тайну. Тщетно. Эти мастера были бы глупцами, позволь они посторонним совать нос в свои дела. Слишком большая ответственность на них, слишком большая сила сокрыта в сработанных ими клинках. Сталь каким-то образом изменяет природу материи с которой соприкасается.
– Что-то вроде яда? – спросил примолкшего в задумчивости друга Ухмарь.
Аристарх благодарно улыбнулся. Он затруднялся описать то, что так ясно представлял, понятными для собеседников словами.
– Да, пожалуй. Большое значение имеет то, как долго Разящий меч находится в теле жертвы, как глубока нанесённая рана… Он может полностью лишить человека возможности двигаться на долгие… я не знаю, луны, лета. Вам, Бродяжница, несказанно повезло. Удар, должно быть, был совсем незначительным и клинок не успел отравить Вашу плоть слишком сильно.
– Так значит, – вдруг сказала Бродяжница, сама удивляясь своей разговорчивости, – Вдруг… Нападавшие вначале лишили Учителя возможности двигаться, а потом… просто… подожгли дом… – последние слова дались с трудом из-за подкатившего к горлу кома, но она считала своим долгом произнести их вслух.
– Вы были с ним? – глухо спросил Аристарх.
Бродяжница медленно стащила посеревшую повязку с онемелой ладони, прежде чем нашла в себе силы продолжать:
– Нет… Он отослал меня на несколько дней. Из города. Но я сочла необходимым нарушить приказ. Что-то… что-то было не так.
– Нарушить приказ – страшное преступление, – насмешливо прошипел Ухмарь.
Бродяжница напомнила себе, что этот несносный индюк – лучший ученик её Учителя, и жёстко подавила рвущиеся наружу неуместные замечания.
– Было поздно, – закончила она. Прошло больше года, но тот пожар до сих пор слишком ясно стоял у неё в памяти.
– Не будем об этом, – мягко сказал Аристарх, беря её за руку.
Бродяжница позволила увлечь себя поближе к кадке с водой, молча снесла, когда Аристарх промыл и вновь перевязал раны на её руках, проглотила какую-то горькую настойку от кашля. Она с опаской доверила Аристарху осмотреть свои плечи, переместившись в полумрак палатки, освещённой одной лучиной. Ткань рубашек, соприкасавшаяся с ссадинами от лямок, пропиталась кровью.
– Всё-таки Эйлейв Орм был отменным учителем, – нарушил тишину Аристарх, – Его ученики способны терпеть непереносимые муки и при этом с непоколебимым упорством идти вперёд, реагируя на боль не больше, чем на досадное недоразумение.
Бродяжница почему-то сразу подумала, что говоря «его ученики» Аристарх имел в виду не только неё, но и Ухмаря. И исключал из этого ряда себя. Что, во имя Великого, за отношения были между Учителем и его сыном?
– Таков путь воина, – сказала Бродяжница.
– Ясно, – засмеялся Аристарх. – Ответ вполне в духе моего друга – Ухмаря.
Бродяжница вежливо улыбнулась. Такое сравнение совсем не льстило. Покончив с её ранами, Аристарх отдал всё внимание Линёне:
– Она должна бы уже проснуться. Скоро рассвет, – заметил он.
Вглядываясь в его усталое, с залёгшими у глаз добрыми морщинками, совсем как у Учителя, лицо, Бродяжница задумалась, удалось ли их спасителю хоть немного поспать в минувшие часы.
– Аристарх, Вам самому не помешает передохнуть.
Он склонил голову, признавая её правоту:
– Так и сделаю.
Врачеватель неторопливо расположился на прежней постели Бродяжницы, стянул сапоги… но поспать ему не удалось. Линёна заворочалась, шумно потянулась и открыла глаза.
– Бродяжница… где я?.. – прошептала она своим низковатым голосом с лёгкой хрипотцой, – г… господин Аристарх?
Он наблюдал за девушкой сузившимися с интересом глазами:
– Да. Не вставайте, – Линёна тут же оставила попытки подняться. – Как чувствуете себя?
– Как будто… – Линёна замолчала, явно смущённая тем ругательством, которое пришло ей на ум. – А что произошло? Как… мы здесь оказались?
– Линёна… – тихо позвала Бродяжница, – Ты заболела, несколько дней была без сознания. Но теперь всё позади, – она ласково погладила девушку по голове, – Аристарх спас тебя.
– Не преувеличивайте, – так же тихо отозвался Аристарх, склоняясь над больной. – И не преуменьшайте свою роль в этой истории.
– Если бы не я, Вы нагнали бы нас гораздо раньше.
– Если бы не Вы, я бы не понял, что с вами случилось неладное, и не попытался бы нагнать.
Линёна переводила непонимающий взгляд с одного своего спасителя на другого.
Аристарх бегло осмотрел девушку и остался доволен. Пока Бродяжница потчевала ученицу кашей из отрубей, он продолжил прерванный разговор, пристроившись на краю постели Линёны:
– Я шёл следом около двух седмиц, с отставанием на два-три дня. Так вышло, что нам с Ухмарём пришлось разделиться. Я собирался поторопиться к другу, когда заметил изменившиеся следы. Словно кто-то волок по снегу нечто тяжёлое. Когда я наткнулся на окровавленные проломы наста, мои намерения нагнать вас были вполне определённы.
– Зачем вы разделились? – наугад спросила Бродяжница, предвидя, что узнать ничего не удастся.
– Сейчас это не имеет значения.
– Вы ловко одурачили меня, – вздохнула она. – До болезни Линёны я отчётливо различала следы двух пар ног. Позже такие мелочи, как количество впередиидущих, стали несущественны.
– Оставим это недоразумение, – предложил заглянувший к ним в палатку Ухмарь.
Он бесшумно прошёл внутрь и подарил лучшую из своих улыбок несчастной Линёне:
– О, прекраснейшая из чудес! Вам лучше?
– Д–да… – нерешительно выдавила она, покрываясь проступающими через болезненную бледность красными пятнами смущения.
– Ухмарь, – покачал головой Аристарх, – убирайся вон и захвати своё непомерное обаяние с собой. Девушка нуждается в отдыхе.
Ухмарь отмахнулся от слов друга, ослепил Линёну ещё одной заговорщицкой улыбкой, и всё-таки подчинился.
– Не обращайте на него внимания, Линёна, – вздохнул врачеватель, – Вы, должно быть, уже утомились. Вам действительно не мешало бы вздремнуть.
Как только глаза девушки закрылись, а дыхание стало медленным и размеренным, Аристарх обратился к Бродяжнице:
– Поспите Вы тоже, Вам нужно восстанавливать силы.
– Благодарю, но не раньше, чем Вы восстановите свои.
Аристарх сдал позиции. Он уснул почти сразу, едва очутившись в постели.
Бродяжница не торопясь набила трубку, чудом оставшуюся при ней.
Был ли манёвр Аристарха и Ухмаря связан с Учителем, с историей о его наследстве и с ней лично? Почему Аристарх избегает прямого ответа на вопрос? Как всё это связано с Разящими мечами и связано ли вообще? Нет ответов.
Прошло всего несколько дней, а дела уже значительно поправились. Линёна уверенно держалась на своих ногах и только чуть-чуть пошатывалась, кашель Бродяжницы почти прекратился и, по крайней мере, перестал каждый раз вызывать озабоченный взгляд Аристарха. А в одно утро зима окончательно отступила, так же неожиданно, как и спустилась на землю. Ярко засветившее солнце стало совсем по-весеннему припекать. Бродяжница несла стражу, охраняя лагерь минувшей ночью, и в полной мере насладилась внезапным потеплением. Она сама настояла на том, чтобы начать расплачиваться за гостеприимство, и теперь каждую третью ночь дежурила у костра.
Ухмарь, выбравшись с рассветом из палатки, зевнул, потянулся и бодро приветствовал Бродяжницу. Пока он умывался, она краем глаза следила за его движениями: в каждом жесте сквозит выверенная точность и уверенность. Настоящий воин, блестящий фехтовальщик и опасный противник, хитрый и изворотливый, как змея.
Бродяжница в который раз подосадовала на плачевное состояние своей правой руки, потому что, кажется, она нашла достойного противника для хорошего спарринга.
– Надеюсь, в Ваши планы не входит опять удрать от нас, – сказал Ухмарь, усаживаясь рядом у тлеющего костра.
Бродяжница хорошо обдумала этот вопрос, очень часто возвращаясь к нему в минувшие дни. Она уже признала свою слабость, попросив о помощи, и уходить теперь, едва она получила необходимое, было бы невежливо и глупо. Девушка не собиралась наступать на старые грабли:
– Вам так необходима наша компания? – ушла она от прямого ответа.
Ухмарь пожал плечами:
– Мы идём в одном направлении и вряд ли составляем конкуренцию друг другу.
– В наши планы не входит удирать, – тихо и примирительно сказала Бродяжница.
– Прекрасно. Чудесно. Восхитительно, – сверкнул зубами Ухмарь, и девушка с удивлением отметила: несмотря на довольную усмешку сытого кота, глаза у её собеседника остались холодными.
– Именно… – рассеянно согласилась она, – Так куда мы теперь направляемся?
– В Джитхар. Надеюсь, Вы ничего не имеете против этого городишки?
– Я предпочитаю прокладывать свой путь вдали от каких бы то ни было городишек, но ежели существует такая необходимость…
– Боитесь людей?
Бродяжница одарила Ухмаря насмешливо-недоумённым взглядом.
– Признайтесь, в этом нет ничего постыдного!
– Читайте ответ по лицу, – с улыбкой посоветовала она.
– Ответ – да.
– Вы несносны, – покачала головой Бродяжница.
– С Вами полностью согласен, – проговорил Аристарх, выбираясь из палатки, – Ухмарь – сущее наказание! С ним невозможно вести беседу!
– Но, Рист, мне кажется или тебя это вполне устраивает? – засмеялся Ухмарь.
– Если не прекратишь обращаться ко мне этим глупым прозвищем, узнаешь мощь моего меча, – пообещал Аристарх голосом без капли угрозы.
– Я уже познал, – ещё громче рассмеялся Ухмарь. – Я быстрее, сильнее и умелее!
– Пустая рисовка, – отмахнулся Аристарх и, не выдержав, тоже громко расхохотался.
Шум снаружи разбудил Линёну, и она осторожно выглянула из палатки. Открывшаяся сцена немало её позабавила: мужчины смеялись до слёз, и даже обычно сдержанная Бродяжница широко улыбалась. Дождавшись, когда мужчины отсмеются, последняя спросила:
– У вас какие-то дела в Джитхаре?
– Нет, – ответил Ухмарь и кивнул на друга, – только Аристарх пополнит запасы трав, понежит косточки в мягкой трактирской постельке, и двинемся дальше.
Аристарх не стал возражать против слов Ухмаря, и Бродяжница кивнула, принимая такой план. Седмицу спустя они были в Джитхаре.
