Елена Ронина
Стеклянные дети
Инга читала статью внимательно, не пропуская медицинских терминов и случаев из практики. И фамилию автора запомнила.
Кирилл Кольцов. Женщина пыталась разобраться, найти ответы на свои вопросы. Она многого не поняла, но ясно было одно. Бесплодие – это про них с Глебом. Виноваты могут быть оба, то есть в ту самую злосчастную женскую консультацию нужно было бежать уже вчера. Но и сегодня еще не поздно. Да, и по врачам прошелся доктор Кольцов. И их вина может быть, не безгрешные, а главное, никто за тобой бегать не будет. Твои проблемы. Хочешь иметь детей – вперед. Это же надо так написать: «Выберите себе врача, в которого верите. И добивайте врача, за грудки его берите, но требуйте, чтобы он вел вас активно, – тогда будет эффект».
Доктор с Большой буквы. Почему им такой не встретился? А она? Она сама? Она что, кого-то когда хватала за грудки? Но та статья как-то ее встряхнула, Инга поняла, что шанс есть и все еще у них получится.
6
С момента их с Глебом знакомства прошло пятнадцать лет, и позади было много всякого и разного. И даже то ее короткое увлечение в курортном городке. Муж тогда напридумывал неизвестно чего. И он, и мама. А собственно, почему и нет? Этого следовало ожидать. Безумная любовь накрывает с головой и догоняет каждого. Хотя бы раз в жизни. Каждый человек имеет право. На частную жизнь, на отношения. На роман. Иногда на курортный роман. Например, с доктором в южном городке. Почему бы доктору не быть гинекологом? Ну кому бы взбрело в голову, что Кирилл через несколько лет обоснуется в Москве, станет успешным врачом, откроет свою клинику и будет заниматься бесплодием с прекрасными результатами? Просто светило какое-то! Пойди еще запишись! В очереди нужно постоять, чтобы к САМОМУ попасть.
Инга трудилась переводчиком при французском посольстве. На работу позвали, как говорится, по блату. После института распределилась в школу. В принципе она хотела попробовать себя в качестве учительницы. Школа, воспитание детей, каждодневное творчество, долг перед Родиной. Да, именно долг перед Родиной! Воспитать новое поколение детей: любящих классическую литературу, понимающих толк в красивых манерах и, конечно же, блестяще говорящих по-французски. Она мечтала о театральных постановках и совместных поездках в Прованс. Она умела зажечь в ребятах любовь к языку, на уроках они много разговаривали:
– Раньше все говорили по-французски!
– Это правда. Например, мать Ивана Сергеевича Тургенева писала только по-французски. По-русски писать практически не могла. Но вот ведь интересно, этот «французский» русских дворян практически был непонятен французам!
– Тоже уроки прогуливали?!
– Нет, в то время уроки прогулять было невозможно. Учитель сам приходил к ребенку, а то и жил с ним в одном доме. Вот только кто были эти учителя? Как правило, французские пленные. А это все сплошь крестьяне. Своему крестьянскому языку они детей и учили. И потом, если постоянно общаться друг с другом, а не с носителями языка, то язык приобретает другие формы, он не развивается, устаревает. Вот поэтому мы и смотрим с вами современные фильмы, слушаем песни, потому что нам нужен современный язык!
К сожалению, руководство школы никак Ингу не поддерживало.
– Вы опять ребят после уроков задержали! Родители жалуются! У детей репетиторы, секции всякие! Вы их только с толку сбиваете!
Инге жаль было бросать своих учеников, но она и завуча понимала: кому тут нужен ее французский?
После школы молодая женщина короткое время проработала в консалтинговой фирме, а потом ее нашел папа ее школьной ученицы и предложил работу в посольстве.
Работа в посольстве ей нравилась. В первую очередь нравилось то, что она постоянно говорит по-французски, причем с теми самыми носителями языка. И сами носители нравились. Нравилась их галантность, шарм, умение одеваться. Такая легкая небрежность и одновременно изысканность. Так что сначала восхищаемся, а потом уже копим силы на длительные переводы.
Переводчик – это как арбитр! Именно он утрясает, сглаживает, улаживает. То есть в первую очередь, конечно, переводит. Но не только. Настоящий переводчик должен уметь делать многое. Даже ее внешний облик – спокойные пиджаки, узкие юбки – был продиктован работой. Она всегда в тени. Не должна на себя обращать внимания. Всего лишь фон. И ее ценили, она об этом знала, на сложные переговоры всегда приглашали именно ее. Правда, высказывание советника: «Инга, ты нам приносишь удачу» – ее слегка обидело. Никто из сильных мира сего не понимал, что она им иногда ДЕЛАЛА эти переговоры. Выстраивала нить, где-то переводила не до конца, чувствуя, что сейчас разразится скандал, смягчала фразы шуткой. Профессия переводчика не проста. Тут и литератор, и психолог, и врач иногда. Удачу она приносит. Ну и возьми в руку амулет, и пусть Марина Львовна переводит, спотыкаясь и запинаясь. Но ничего тогда не ответила, мягко поблагодарила. Пусть думает, что так. И все равно, интересная работа. Работа с людьми, без нее не обойтись! Она занята была не каждый день, но случались и командировки, и затяжные долгоиграющие приемы.
А иногда наваливалось затишье, которое Инга не любила. Ну не все же время драить квартиру. Подруги ушли в прошлое, иногда созванивались с Галкой. Но у той своя жизнь, свои проблемы. Сашка ушел в новую семью, и Инга устала слушать бесконечное нытье по поводу «этого подонка». Ну, подонок. Действительно. Она знала подругу. С ней точно можно жить. А молодых – их много, и всегда найдется еще моложе. Не по-мужски. Но сколько можно об этом? Сил никаких нет слушать.
– Давай в кино сходим. Новая комедия французская вышла.
– Да ну ее. Лучше просто в кафе.
В кафе Инга не хотела. Опять снова-здорово.
– Хорошо. Как-нибудь. Сейчас перевод подбросили. Перезвоню, когда закончу.
По мнению подруги, Инга жила роскошно. Муж – бизнесмен, отдыхают два раза в год, Инга постоянно где-то представительствует. Квартира в Брюсовом переулке с двумя сан- узлами. Действительно, зачем им два? Галка как-то раз прямо так и спросила: «А зачем вам два туалета?»
Инга не нашлась тогда что ответить. Она знала, что многих раздражает их квартира в самом центре Москвы, 800 метров от Кремля.
– Как можно жить практически на Красной площади? – вечный вопрос.
Да, здесь можно жить, а не просто приезжать в театр или погулять. И она жила, устроила себе здесь уютное семейное гнездышко, которое, с одной стороны, напоминало о бабушке, а с другой – показало ей, что у нее есть свой, полностью ею созданный уголок. Пятнадцать лет – это срок. За это время можно обжить любой уголок, обзавестись хозяйством, соседями, любимыми булочными и скверами. Инга не просто переехала в квартиру, она считала своими все параллельные переулки от Тверской до Большой Никитской и не знала, какой ей больше по сердцу. Газетный, Брюсов, Леонтьевский, Ермолаевский. У каждого было свое лицо, своя история, свои старожилы. И даже свои бомжи.
Она уже привыкла к комфорту. По большому счету никаких забот. Даже дети не ноют над душой. Чего еще желать?
И в голову не могло прийти Галке, как страдает Инга, как плачет в подушку, проснувшись среди ночи после очередного сна, где прижимала к груди маленький живой комочек. Никто не знал. И Глеб не знал. Старалась не думать, отметала. А тут вдруг все всколыхнулось, и так она поверила, что поняла: ее ничто не остановит.
Уже вечером, за ужином, проходившим в полном молчании, Глеб еще раз повторил попытку:
– Ну ты же веришь в приметы! Сама подумай, где ты с ним встретилась? На похоронах! И теперь ты решила лечиться именно у него?!
Инга не ответила. Муж выступил просто ради еще одной галочки, отмечающей очередную неудачу в ее жизни. Он-де говорил, он предупреждал. Завтра они пойдут к врачу, Глеб сделает все что нужно, будет самым обходительным и заботливым мужем. И поддержит ее в любой ситуации, она не сомневалась. У него остался всего один вечер для «побурчать». Она потихоньку улыбнулась, чтобы он не заметил.
Да, действительно на похоронах. И что? Главное не это. Главное – это та гадалка из их летнего итальянского путешествия. Ее пронзительный взгляд, сухие, скрюченные холоднющие руки и быстрая речь. Она сначала даже не сразу поняла, что та ей говорила, хотя прилично говорила по-итальянски. Все же второй язык после французского.
La ragazza. La ragazza picоla. Con tua facio. (Девочка. Маленькая девочка. С твоим лицом.)
7
Как страшно все-таки, когда нужно идти на похороны. Сначала страшно узнать, что умер человек, которого ты хорошо знал. Или даже просто знал, но он, этот человек, уже стал частью твоей истории. И ты ходил к нему в гости, и он к тебе ходил, и были совместные праздники и совместные дела. Потом страшно увидеть родственников этого человека. Все равно для тебя это лишь ужас, который уже случился, но не с тобой (а с тобой, конечно же, не случится). Почему мы все в этом уверены?! А с этими людьми – случилось. И родственникам умершего нужно будет смотреть в глаза, находить слова утешения. А как утешишь, когда для них это была мать или жена? Где найдут силы эти убитые горем люди? На этот самый тяжелый день, когда нужно держаться на глазах у всех? И все тебя будут рассматривать. А в людях есть не только сочувствие, но и любопытство.
Инга всегда боялась встречаться глазами с людьми, которые хоронят близких. Боялась увидеть их потерянными, раздавленными; боялась, вдруг они неправильно поймут ее взгляд, обращенный к ним. Боялась, что усмотрят в нем то самое неприятное и дешевое любопытство.
И самое страшное – увидеть того, кого хоронят. Такого раньше близкого и знакомого и уже совсем далекого, совсем не с нами.
В тот день они прощались с Верой. Как, почему? Почему она? Они только знали, что Вера заболела. А что, чем, почему? Степанов не говорил. Потом она слегла. Игорь Федорович практически перестал появляться, объясняя: «Веру оставить уже не могу, уход за женой должен быть постоянный». Сегодня у него трудный день. Как он его выдержит? Пока молодец, а вот и Миша. И тоже в выглаженном костюме, и тоже, как и папа, собранный до предела. Инга переводила взгляд с одного пришедшего на другого. Она многих знала по ежегодным дням рождения, которые широко отмечал Игорь Федорович. Понятное дело, врач-уролог.
Среди пришедших бросился в глаза постоянный тамада тех праздников. За глаза Инга называла его Путешественник. Рубашка, естественно, от «Burberry», но на сей раз черного цвета. Совершенно потерянная Верина подружка. Все женщины как будто разом постарели. Или это черная одежда? Видно, что не все нашли то, что подошло бы к случаю, и надели первое попавшееся из шкафа, лишь бы черного цвета. Не всем черное к лицу. Но, к сожалению, пришло уже то время, когда в своем гардеробе надо иметь что-то соответствующее этому скорбному ритуалу.
С Верой они познакомились на дне рождении Степанова. Глеб к тому времени уже открыл свой бизнес, оброс связями и нужными людьми. Общение, встречи, больше для дела, для пользы.
– И как вы только живете, – часто сокрушалась Ксения Рудольфовна. – Вот вроде в ресторан идете. Только зачем? Поесть? Потанцевать? Нет! Обсудить какой-то там проект. Заглянуть в глаза, почувствовать клиента, хлопнуть по рукам. Глеб, как там у тебя еще?
– Все совершенно верно вы запомнили, Ксения Рудольфовна. Причем как раз в этой последовательности. Сначала заглянуть в глаза, а если в тех глазах не почувствую подвоха, то хлопнуть по рукам. А танцевать там и некогда, и не с кем. Разве Инга танцует?
– Батюшки! Дочь! Он никогда не видел, как ты танцуешь? Да у нас все в семье всегда танцевали. Но лучше всех – Ингин папа. Он так вел в вальсе! Судя по всему, многих так и уводил куда-то. Эх…
– Вот видите, то есть то, что я не танцую, это плюс! – Глеб умело переводил разговор в шутку.
Инга не любила деловых встреч мужа, но понимала: так нужно. Действительно нужно. Мы не за границей живем, где все предписано протоколом, где все скрепляется договорами и контрактами. У нас – личный контакт. Верю – не верю. Друг – не друг. Вот ты мне друг! У тебя куплю! А он дурак! И пусть у него дешевле! Плевать!
Инге идти на тот день рождения совершенно не хотелось. Кто? Что?
– Глеб, ну просто как-то неловко. Мы же никого там не знаем. И почему вдруг Степанов нас пригласил? Не такие уж вы друзья.
– Ладно, Ингуша, что теперь говорить? Я уже пообещал. Давай долго засиживаться не будем. Подарим подарок, посидим для приличия часок – и уйдем.
Инга очень хорошо помнила тот праздник. Народ, несмотря на жуткий московский мороз, был в вечернем. Дамы в декольте, длинные платья в пол, мужчины в смокингах. Просто прием во французском посольстве. В других московских местах Инга такого пафоса не припоминала.
Молодая женщина сразу начала вжиматься в стену. Она в принципе никогда особо не наряжалась и тут не знала, как правильно выглядеть, поэтому выбрала обычное бордовое платье в горошек и нитку жемчуга. Даже туфли не удосужилась взять, правда, сапоги соответствовали и платью, и моменту. Неприятно, что Глеб был без пиджака. Обычные брюки, водолазка. Инга расстроилась и рассердилась на мужа. Ну как он мог не выяснить, что за мероприятие? Она чувствовала, что своим видом они расстроили гармонию вечерних туалетов. Их пара явно была не к месту. Народу – человек пятьдесят. Ресторан оказался элитным, интерьеры роскошные. И сразу бросилось в глаза, что они с Глебом в зале самые молодые. А главное, в зале ни одного знакомого человека, только Степанов.
Инга почему-то очень хорошо помнила тот свой вход в ресторанный зал. Минута полного молчания, напряженные взгляды жующих людей в ее сторону. «А вы вообще-то тут кто? Чего это вам здесь надо?» Видимо, все присутствующие на празднике встречались друг с другом часто; во всяком случае, кивали друг другу как добрые знакомые, а они с Глебом оказались тут чужаками.
Инга и в принципе по жизни не была выскочкой, а тут и вовсе забилась в угол. Они сели с краю и предприняли попытку познакомиться с соседями слева и справа, понять, почему простой врач-уролог закатил такой неприлично роскошный праздник по поводу своего дня рождения!
А вот потому и неприлично роскошный, потому что врач-уролог. Напротив сидит заместитель одного министра с женой, а соседи справа – заместитель другого министра с женой. И по очереди они вставали и кланялись Степанову в пояс. За то, что вылечил, за то, что дал возможность нормально жить. Причем кланялись сначала сами министры, потом их жены.
Люди за столом выпивали, становились более раскованными. Инга никогда не была на таких праздниках. На ее взгляд, такой шикарной могла быть только свадьба или юбилей, по крайней мере. Но просто день рождения? Как она поняла, Степанову в этот день исполнялось 52 года. Она оглядывалась по сторонам. А ведь здесь не одни министры и их заместители, здесь и старинные друзья, и коллеги по работе. А за столом разыгрывался целый спектакль. Кто есть кто, она сразу не сообразила, поэтому дала всем клички. Вот этот пусть будет Путешественник. Все время рассказывает, как на каких-то лодках в одиночку что-то там переплывал. И все тосты связывал с этим событием. Мол, если и Степанов когда-то где-то что-то переплывать соберется, он обязательно ему компанию составит. Вот ведь любят люди обещать то, чего никто и никогда у них не попросит. А так этот Путешественник очень даже прикинутый, в штормовке не пришел, весь от «Burberry»… И волосы у него седые, длинные, но видно, что только из парикмахерской.
Да… Это примерно как Галкин муж Саша рассказывает, что он какие-то там горные вершины покоряет. Никто же проверить не может, говори что хочешь! Ври не хочу. Вот и Путешественник этот. Вот интересно, он же вроде тост говорит? Ну и выступай про Степанова. Что все про себя-то? Но видно, так человек привык. И хочет что-нибудь сказать про другого, а получается все равно про себя, про подвиги.
Степанов начинает уже за него переживать и, чтобы не ставить человека в дурацкое положение, уже сам начинает рассказывать про него, про его подвиги. Путешественник только скромно кивает, все ему хлопают. Интересно, мы здесь вообще-то зачем собрались? Может, у кого-то день рождения? Хотя про Путешественника, конечно, интересно. А вдруг это все правда? И мужик, конечно, фактурный. Бабы все рты поразевали. Инга отметила тогда про себя, что она, между прочим, тоже.
Ну ладно, Путешественника славить перестали. Кто у нас на очереди? Ага. Парочка комсомольских работников. Они там со Степановым что-то поднимали в комсомольскую годину. Опять по традиции подробно рассказывают про себя. Хотя такое впечатление, что им так не кажется, им кажется, что они рассказывают про Степанова. Вот люди странные. Сначала говорит комсомольский муж. Ну вот, в процессе оказывается, что комсомольский лидер из них двоих – это на самом деле жена. А не скажешь, с виду такая маленькая, худенькая! А он – вообще генерал, но вроде в отставке, или каких-то секретных служб, или Инга что-то с налету не поняла. Людей новых много, сообрази-ка сразу.
После тоста комсомольских работников растерянность и замешательство ушли сами собой. Инга завела легкий разговор с женами замминистров, еда оказалась на редкость вкусной, народ в зале колоритный. Прав был Глеб. Правильно сделали, что пошли. Ему нужно для бизнеса, это ясно, но и Инге здесь уже нравилось! А то, что их наряды сегодня не соответствовали моменту, ну и ладно. Все равно она выглядела не хуже других. Может, у нее стиль такой?! Ее же никто никогда не видел. Может, Инга принципиально вечернее не носит!
Генерал с лидершей тем временем запели. Между прочим, очень даже здорово, да на два голоса, полза́ла уже вытирали глаза, полные слез умиления. Микрофон передали жене – комсомольскому работнику. Ну вот, пошли лозунги и партийные призывы. Нет, не только лозунги, теперь про любовь пошло. Интересно… но главное, не к мужу-генералу, а к Степанову. Инга улыбалась со своего места. Ну, чисто театр. А что же жена Степанова, Вера? Молодец, сидит, улыбается. Хотя а что ей делать-то? Не в драку же лезть. А лидерша-то, лидерша! Степанов всей двусмысленности ситуации не понимает, млеет, и все тут. Ну, мужики. Ну, только помани их. Что за люди! Хотя что он может сделать? Закричать: «Прекрати немедленно, это клевета, я всю жизнь любил и буду любить только свою жену, Верочку»?
Именно в тот день Инга впервые увидела Веру. Они как раз сидели напротив, и Вера своим поведением, реакцией на порой странноватые тосты вызывала истинное восхищение. Сидит, улыбается. Ведет себя очень достойно. И ненависти к лидерше на лице нет, и великой любви тоже. Очень нейтрально.
Инга любила рассматривать людей. Особенно когда видела их впервые. Угадывать характер, статус. Подмечала, складывала к себе в копилку. Наверное, она бы стала хорошим писателем. Может быть, и психологом, но психолог должен уметь высказываться, а вот этого Инга не любила, она была молчуньей. В Вере чувствовалась порода, такая коренная москвичка. Вовремя засмеяться, вовремя улыбнуться. Вовремя взять паузу. И тем суметь показать человеку, что, например, не очень-то и разделяешь его точку зрения. А еще Ингу восхищали крупные женщины, которые умели царственно нести себя. Не то что стесняться – одаривать других собой! Вера как раз была из таких. Очень высокая, и поскольку лет уже не двадцать, то не тростинка, но никак и не полная. Просто крупная. Как все высокие женщины, безусловно, немного стеснялась своего роста. Все-таки у нас к высоким женщинам отношение было не очень. Мужик-то всегда был мелковат. Поэтому осталась привычка немного сутулиться, но лицо у Веры очень красивое, и одета с огромным вкусом: все лучшее во внешности подчеркнуто вроде и нарядно, но не вычурно.
Инга любила в себе одно качество. Ей нравилось учиться. Всегда! Особенно если она видела что-то достойное. Всегда присматривалась, всегда брала на заметку. Умела восхититься, умела порадоваться. Вот только применить к себе лично получалось не всегда. Ну и ладно, может, когда-нибудь в будущем. Есть такое выражение – дорогая простота, вот это про Веру. И манера себя вести и общаться с гостями, даже постоянное курение ей очень шло. Красиво поднести ко рту зажженную сигарету – это умеет не каждая женщина. У Веры получалось. При этом она всегда была в тени мужа. Причем понятно, что она сама выбрала для себя такую роль. Ей так удобно и комфортно. И ей не надо организовывать праздник. Пусть говорят «путешественники» и «комсомольские работники». А она будет наблюдать. Небось, даже дома за эту «лидершу» мужу втык не сделает. Она выше этого. Она и в нем, и в себе уверена. Инга смотрела и восхищалась. Вот у кого нужно учиться. А она что? Ревновала Глеба к бывшей жене, которой никогда не видела. Хватило только записи в телефонной книжке «жена», чтобы она впала в депрессию на неделю. Глеб ее с трудом оттуда вытаскивал. И сын Глеба ее нервировал. Вот Веру, небось, никто не нервировал. Она так достойно и доброжелательно себя вела.
– А Вера кем работает? – напротив Инги за столом, как выяснилось, сидела Верина ближайшая подружка.
– Вера как Мишку родила, так никем уже 16 лет не работает. А вообще-то она стюардесса.
– Как это стюардесса?
– А что тут такого? На международных рейсах летала, в бизнес-классе старшей проводницей. Это, между прочим, я их со Степановым познакомила. А то он никак не мог ни к какому берегу пристать. И возраст уже поджимал. Да и Верочка тоже все никак приземлиться не могла. А тут все как-то срослось. А когда Мишка родился, Вере уже 33 было. Первый ребенок, очень тяжело ей достался. Какие уж тут полеты?! Да и она вся в Гошке и в сыне растворилась. Так что вот. Это на самом деле меня все благодарить должны!
На похоронах Ингу колотило нещадно. Страшно. И страшно было встретить тех же самых людей, которых она практически ежегодно наблюдала в праздничной обстановке. Тогда они только смеялись, хохмили, пели, танцевали. И вот они все сегодня здесь. Но как люди меняются. В состоянии праздника и горя… У всех в глазах растерянность… Всех не покидает мысль о нелепости этой ситуации. Боже, что они все здесь делают? Почему встречаются у морга? И где наряды, где украшения? Только цветы. Море цветов, в основном розы. Море роз. И только Степанов не выглядит потерянным, собранный до предела… Черный костюм, как всегда шикарный, белая рубашка. Он один был готов и провожал жену достойно.
После того первого дня рождения, совместного с этой разношерстной, но интересной компанией, их стали приглашать на праздник ежегодно. Видимо, они с Глебом прошли фейс-контроль. Почему-то Инга была уверена, что рулит здесь всем не Степанов, а может, даже один из замминистров. И люди, собравшиеся за праздничным столом, должны были быть приятны не только Степанову, но и соответствовать статусу приглашенных гостей. У Глеба бизнес развивался, Инга работала во французском посольстве. Позвать, стало быть, не стыдно, а, можно даже сказать, престижно. Гости для стола. Или для веселья? Они в веселье участвовали, и Инга уже замечала, что ей приятно видеть одних и тех же людей вот за этим столом каждый год. Один раз в год, заметим. Ну и ладно. Может, и не надо больше.
Инга наблюдала. И с удивлением отметила, что жены министров перестали меняться с возрастом. И даже наоборот! Год от года они только молодели и хорошели. Все как-то похудели, оделись в яркое. Инга сидела за столом на этом празднике жизни и радовалась происходящим переменам. А ведь действительно. Когда тебе 20 или 30, не очень-то задумываешься, как ты выглядишь. Кажется, что модный прикид может спасти ситуацию. А если тебе под 50 или за 50, то тут уже продумываешь каждую мелочь. Все должно тебе идти, не сделать тебя смешной, все должно соответствовать возрасту и немного его скрадывать.
Никогда Инге не забыть, как в один из развеселых праздников перед ней вдруг начал отплясывать Путешественник, выделывать всякие коленца, вроде как приглашал ее к танцу. Неожиданно женщина поняла, что смотрит он не на нее, а ей через плечо. Инга оглянулась. Прямо за ней стояла жена друга Игоря Федоровича Стелла. Инге она безумно нравилась. Да, не молодая, может, не очень худая и стройная. Но такая у нее улыбка открытая, такая она милая и жизнерадостная, что Инге всегда было радостно в очередной раз находить ее среди гостей. И при этом думать: ну, не главное в женщине возраст! Да, женский век недолгий. Но (!) все зависит от тебя, от блеска в твоих глазах. И первый раз в жизни Инга испытывала ну просто физическую радость оттого, что выбрали в данном случае не ее, а женщину, которая и старше гораздо, и совсем даже не красавица. В любой женщине есть индивидуальность. И нормальный мужик это всегда увидит, сколько бы женщине ни было лет. А если нужна внешность и фигура, как у фотомодели, и чтобы обязательно молодая, так и не мужик это вовсе. Нам такой мужик не нужен.
Нет, черный цвет женщину не красит. И особенно не идет женщине горе. Оно никому не идет.
В какой-то год Лидерша пришла без генерала.
– Люд, а генерал-то где?
– Ой, не спрашивай, развелась. Такая сволочь, ради детей терпела, Жанка в институт поступила, и все. Пошел он подальше.
– Да ты что! Никогда бы не подумала. Внешне у вас такая идиллия была. Пели-то как!
– Во-во, все только на публику. А дома и меня гонял, и детей. Надоело все. В конце концов, я уважаемый человек, вон сколькими людьми руковожу! А дома должна унижения терпеть?
Ну вот, сюжет для небольшого рассказа. Оказывается, так тоже бывает.
В тот год Вера была особенно неподражаемой. Похудела, помолодела. Инга тогда даже не удержалась от комплимента:
– Вера, как тебе удается?
– Да зубы вставляла, месяц есть не могла. Вот и результат. Сама рада!
Вера всегда была естественной. А ведь это одна из главных составляющих привлекательности женщины. Естественность и небольшая загадочность. Причем не путаем загадочность с кокетством.
На похоронах не было только пожилой пары, которая всегда присутствовала на днях рождения Степанова. За ними прочно закрепилась кличка Евреи, соседи Степановых по дому, жили над ними. Ему сильно за 80, а она всегда с гордостью подчеркивала, что младше мужа на 14 лет. К сожалению, в этом возрасте это уже не заметно. Но на похороны, значит, идти не решились. Инга оглядывала присутствующих и вспоминала, как старикан подмигивал ей на совместных праздниках, а его еврейская жена обиженно поджимала морщинистые губки. А уж когда дедуля решился пригласить Ингу на танец, гордо удалилась в туалет.
Инга слегка побаивалась танцевать с еврейским дедушкой: а вдруг он упадет? То есть понятное дело, она его поднимет, сама не маленькая, сил хватит, но ему же стыдно будет! И все же рискнула!
А дедушка, понимая, что из-за стола вылезти во второй раз уже не сможет (и вискарика выпил, не стесняясь, и жену свою слегка побаивался), все просил певицу:
– Дочка, поиграй подольше, дай с девочкой еще потанцевать.
Да уж, людей, которые моложе тебя, хоронить особенно тяжело. Поэтому и не пришли. Все понятно.
А вот Вера никогда не танцевала на этих праздниках.
– Вера, давай к нам!
– Да ну вас! Я так не умею!
И действительно, эта женщина всегда знала все свои плюсы и минусы. Ну куда скакать с таким ростом? Наверное, это бы смотрелось смешно. Даже если очень хочется. Вера знала про себя все и не ставила себя в дурацкое положение.
– Инга, ну представь, Мишка мой себе какую-то девицу завел. Так эта девица звонит мне и говорит: «А вы Мишина мама? А давайте с вами завтра в музей сходим». Я говорю: «Зачем?» А она мне: «Ну зачем в музей ходят: картины смотреть!»
– Вот это да! Пойдешь?
– Пойду, куда деваться-то, сын же. Морально подготовилась ко всему.
Вот в этом была вся Вера. Ни от чего не отказываемся. Идем вперед с открытыми глазами и принимаем ситуацию как данность. Разбираться будем потом.
И вот уже нет никакого «потом». И Инга так никогда и не узнает, как Вера сходила в музей. А ведь могла позвонить, расспросить. Казалось, что можно сделать это позже, что время еще есть.
– Боже мой, Людмила, я тебя сразу и не узнала. Ты не знаешь, что все-таки случилось? Почему, отчего?
– Сама только позавчера узнала. Игорь не хотел рассказывать. Рак легких…
Похороны были мучительными. Мрачную атмосферу усугубил начавшийся на кладбище дождь. Не просто дождь, а ливень. Страшный, нескончаемый. Что это? Плачет небо? Нет, это не небо плачет. Это Вера не хотела уходить.
Вера не могла согласиться с тем, что уходит так рано, так не вовремя. На кладбище она поняла, что это все, что ничего не изменить. И она оставляет здесь мужа и, главное, сына. Ну почему он должен дальше взрослеть без нее, почему без нее родятся его дети и почему не она будет сидеть с ними в их деревенском доме? Почему? Почему?!
Вера любила Мишку безумно. Когда Степановы приезжали к Глебу с Ингой в гости вместе с ним, это была совсем другая Вера. Она все время любовалась сыном. Уже было не так важно, о чем это мы. Главное, рядом был Михаил, взрослый, красивый. Им можно гордиться. И это ее сын. Вон какого она его вырастила. И он как две капли воды похож на маму. Что греха таить, Инга ревновала людей к их детям. Это было сильнее ее: зарождалась тайная зависть, которая обволакивала, не давала дышать. Ревновала всех. Исключением была Вера. Когда она видела это трепетное отношение, в душе у Инги начинала теплиться надежда. Вера ведь тоже родила поздно. Когда уже никто не верил и сама она уже, наверное, отчаялась. И вот он, подарок Бога. И как все счастливы. А может, и у Инги все еще будет.
8
Инга почувствовала через ливневую завесу взгляд. Она не понимала – чей, но почему-то ей стало не по себе. Что-то странное и нереальное. Как из другой жизни. Этого еще не хватало! Она начала искать Глеба. Где он, что происходит? Никакой зонт не спасал от косых струй. Хлестало по щекам, заливалось за шиворот, не спасало ничего. Но холодно было не от дождя – от страха, который навевали сгорбленные и съежившиеся фигуры в черном, гнетущее молчание и ощущение какой-то безнадежности. Почему не опускают гроб, чего они ждут? Страшно было оттого, что Степанов бегал вообще без всякого зонта от одного к другому. В темном, наглухо застегнутом и туго перепоясанном плаще, он был похож на какого-то шпиона из старого кинематографа. И вообще, вся эта мизансцена напоминала Инге кадры из старого итальянского фильма. Конечно, кино. Это не может быть правдой, не может быть жизнью. Вот и Глеба нет. Где же он?
Внезапно она увидела мужа, стоящего по другую сторону могилы. Глеб, отвернувшись, пристально смотрел на мужчину в светлом плаще. Она не сразу узнала мужчину. Высоко поднят воротник, слипшиеся от дождя волосы и улыбка сквозь капли дождя. Улыбка, обращенная к ней, Инге. Стоп. Что это за сюр? В действительности так не бывает. Неужели Кирилл? Она переводила взгляд с Глеба на Кирилла. Глеб, собранный, под большим черным зонтом, смотрел холодно, сжав губы в ниточку, и Кирилл, который не видел никого, кроме Инги, и улыбался ей.
