Елена Ровинская
Секс в браке
Глава 5.
«Старые обиды».
Сидя у туалетного столика в супружеской спальне, я бездумно и резко расчесывала волосы, не чувствуя боли. А Дима расхаживал взад-вперед за моей спиной. Вдоль нашего супружеского ложа. Брошенные им подушка и одеяло валялись у двери, как тела убитых охранников.
– Я не могу читать твои мысли! – драматически восклицала я.
Кан корчился, словно ходил по углям. Мы оба помнили, ни на секунду не забывали про то, что в доме полно посторонних. И все они сейчас навострили уши в едином порыве не пропустить ни слова. Мне мерещилось, я слышу, как по стенам скребут приложенные к ушам стаканы.
Хотя, возможно, я просто льстила себе, и все давно спали.
– Мысли? – тем временем изощрялся Дима. – Да ты даже прямую речь не распознаешь!
– Когда ты, в последний раз, говорил со мной прямой речью? Только что, в машине, орал, что я не уделяю тебе внимания. Я решила, это прямая речь. И кто сейчас не хочет трахаться? А? Кто?!
– Мне не нужен секс из жалости, ясно?
– Какая жалость?!! – заорала я одними губами и не удовлетворившись расческой, вцепилась в свои волосы пальцами. – Ты что, больной?! Ты себя в зеркало видел? Ты, блядь, отражаешься в зеркалах? Если нет, то найми, блядь, художника!
Наставив на меня указательный палец, Кан сказал всего одно слово:
– Заткнись!
И замер, прислушиваясь.
Джипы уже не взрывались. Реальные «пацаны» застраивали страну церквями и верили "по понятиям", как и жили. Но изменилась лишь видимость. Мужик, что не мог поставить на место собственную бабу – больше был не мужик.
Я замолчала, нервно закусив прядь волос.
– Прекрати это, – приказал Дима. – Иначе я тебя опять на принудительное лечение уложу. Какого хера ты это делаешь?
Я задумалась, перестала грызть волосы и принялась мрачно кусать губу.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Дима, не глядя. – Вообще?
– Прекрасно! – вне всякой логики, воскликнула я и горестно всхлипнула. – Лучше бы я вообще умерла!
Дима даже не обернулся. Задумчиво, словно труп неизвестного зверя, он легонько пинал подушку.
– Ты знаешь, где я храню оружие.
Я поджала задрожавшие губы.
В первый раз, когда я пыталась таким образом вызвать сочувствие, Кан попросил меня в лесок выйти. Мол, задолбался он видеть чьи-то мозги на стенах и больше не хочет. Даже, если это, совсем уж крошечное пятнышко.
– Ты меня за этим сюда вернул? Чтобы я застрелилась?
Дима смущенно потер подбородок.
Я прошла мимо него, легла в постель и включив лампу, открыла лежавшую на тумбочке книгу. Я оставила ее, когда уезжала и горничная, вытирая пыль, продолжала класть ее на прежнее место. «Унесенные ветром». Трагическая повесть о том, как любящие друг друга люди, так и не осмелились признаться в своей любви.
Еще, там было что-то о чести, выживании и войне…
Со стороны двери скрипнула кровать: это современная версия Ретта Батлера, – преступника, сутенера, контрабандиста, – присела на край матраса. Спиной ко мне. Я искоса посмотрела на Димину спину. Футболка натянулась, когда он уперся локтями в широко расставленные колени. Вдоль хребта мгновенно вздулись полосы мышц. Когда-то меня один только вид его мускулов завораживал. Я прислушалась к себе… Но нет. Я ничего не чувствовала.
Не было ни тепла в районе солнечного сплетения, ни волнующих спазмов внизу живота. Вообще ничего. Передо мною просто сидел мужик. Просто рослый мужик. Хорошо сложенный и очень красивый. Он не имел ничего общего с мальчиком, которого я всем своим детским сердцем любила.
Это все еще был мой Дима. Но в то же время, он больше не был им.
Я поймала себя на мысли, что вновь надеюсь, что мои мальчики унаследуют его скульптурные скулы, подбородок и нос. И все. Ничего больше не замирало внутри, когда он сидел со мной рядом. Разве что от страха при мысли, что если бросить в меня ключи, они полетят со свистом. Если бы Дима сейчас решил изнасиловать себя супружеским долгом, я бы ему простила. Долг. Отказалась бы.
– Иди ко мне, – сказал он, словно мысли мои прочел.
И резко обернулся, а я… я отпрянула от его руки. Да так, что едва настольную лампу не сбила. Дальше слов не потребовалось. Изменившись в лице, он встал и вышел из комнаты. Даже подушку с одеялом не прихватил.
Глава 6.
«Норка, шпильки и бриллианты»
Он не солгал.
Про «Шанхай». В воскресенье вечером, я вылезла из машины. Процокала шпильками впереди него, томно кутаясь в коричневую норку. В Хабаровске натуральный мех был необходимостью. С нашими-то морозами и ветрами. Но шубками все равно гордились. Менялись с подружками, желая впечатлить количеством стан врагов. Воровали. Покупали в кредит. Рассказывали, как это пошло – рядиться в шкуры безвинно убиенных зверьков, а сами завидовали. Тем, кому было на чьи деньги быть пошлым.
На работу я предпочитала носить дубленку. Расхаживать в одной из своих трех шубок по улицам, без Димы, я бы ни за что не решилась. Это было своего рода, показателем мужества.
Таская на плечах норку, девушка рисковала многим. Шубки снимали посреди бела дня, оглушив владелицу ударом по голове, отбирали в подъездах, угрожая ножом. Одна моя знакомая, к примеру, шубку не отдала. Получив три колющих удара в живот, выдумала сказку о ревнивом поклоннике. Это здорово помогло ей… найти настоящего поклонника. Который компенсировал ей потерю.
Больше, чем жизнь, были эти шубки. Еще два года назад, стоя в пуховичке, я почку бы отдала за такую вещь… Теперь же, зябко кутаясь в облачко почти невесомого меха, я испытывала что угодно, кроме ожидаемого восторга. В Димином кругу, у всех девушек были шубки. У всех были бриллианты. Все цокали на шпильках-стилетах и походили друг на друга, как сестры.
Если бы парни сдавали нас в гардероб, не обошлось бы без путаницы.
Я покосилась в Димину сторону, с трудом разлепив смерзающиеся ресницы. Чуть нагнув голову, он шел рядом, подстроившись под мой семенящий шаг и держал наготове руку: девушки на шпильках чертовски неустойчивы на заледеневшем асфальте.
Когда-то так он придерживал руку для Сонечки, а я готова вторую почку была продать, чтобы просто пройтись рядом с ним. Теперь я ногтя бы за это не отдала. Просто злилась, что он заставил меня прийти сюда.
Очень трудно ценить что-либо, когда это стало твоим, не принося удовольствия. Сразу вдруг понимаешь, почему все девушки, что семенят за честными бизнесменами на бандитский сходняк, всегда так сосредоточенны, сердиты и, возможно, вовсе не счастливы. Только кто, из тех, что провожает их жадным взглядом из-под капюшона дешевого китайского пуховичка, проникнется?
Кто поверит?
Я, вот, не верила. А Ирка ведь ни слова не соврала. Всю правду мне об этих «суарэ» рассказала.
Дима притормозил: в недрах его пальто звонил телефон. Я тоже остановилась, не желая окунаться в затор на пороге: там уже собрались все гости. Гудели мужские голоса, чирикали женские. Все курили, смеялись, говорили наперебой. Некоторые бросали на нас заинтересованные взгляды. Кого-то я знала, кого-то нет.
Это был наш первый совместный выход.
Холодный ветер швырнул в лицо пригоршню колючего снега. Я вскинула руку, опасаясь, что потечет тушь и покачнулась. Не прерывая разговора, Дима тоже выбросил руку и подхватил меня, за миг до того, как я утратила равновесие.
Сунул трубку в карман, не выпуская моего локтя. Держа на вытянутой руке.
– Стоишь?
Я вспомнила вдруг, как в 2000-м, мы проезжали мимо «Шанхая» и я, подняв голову, случайно увидела Диму. Он был с Соней, – хотя тогда я еще не знала, что она Соня, – с красивой, тонкой девахой, в серебристо-белой норке и прямыми, как стрелы, черными волосами.
– Педофил, – сказала моя мать, сквозь зубы.
И сжавшись в бессильной зависти, я поняла, что любовь к нему никуда не делась. Что Скотт был всего лишь попыткой забыть его.
Неудачной попыткой.
Ах, Димочка!.. Мальчик мой…
Что-то внутри меня потеплело вдруг, полилось по застывшим венам. Я покосилась на бледный суровый профиль.
– Обними меня, – попросила я, балансируя на протянутой между годами нити. Нити между той девочкой, влюбленной в недоступного ей красавца и женщиной, что стала его женой. – Просто так… Не спрашивай, просто обними.
Кан моргнул. Удивился. Оторопел, – если еще прямее сказать. Словно я просила его исполнить цыганочку с выходом. Сегодня днем мы от силы перемолвились парой слов. Я чихнула, Дима сказал: «Будь здорова!», а я по инерции ответила: «Сам не сдохни!». Потому что с прошлого вечера, всю ночь и утром – ругалась с ним мысленно; подбирала новые и новые аргументы. В итоге, так сама себя накрутила, что стоило ему открыть рот, я тут же впилась зубами в глотку.
– Обнять?.. – уточнил он неуверенным тоном. – Замерзла?
Я открыла было рот, чтобы яростно возопить: «Че ты тупишь?!» Но поняла, что я опять неправа.
Дима не прикидывался шлангом. Просто на самом деле не понимал, что на меня вдруг нашло. Вслед за этим сразу же появилась мысль: может быть, это я туплю? С чего я взяла, будто он меня ненавидит? С чего взяла, что он не хочет меня? Ведь это мне нельзя было… Врачи запретили. Он не настаивал, просто ждал. Женился. Взял на себя все мои заботы. Построил дом… Но я не замечала его поступков, я ждала слов. А Дима все делал молча… и молча ждал. Ждал от меня поступков.
Я молча продела руку сквозь его согнутый локоть. Кашемир пальто был холодным и скопивший в складочках мелкий снег, посыпался мне на пальцы. Обжег и тут же растаял, и тут же снова обжег – заледенев на ветру.
Бицепс под моей рукой затвердел и напрягся.
Кан покосился на меня, как вампир на распятие. Не обнял, но и руку не отобрал. Просто стоял и смотрел, пытаясь найти объяснение тому, что мной движет. На щеках проступал румянец. И бедный, неуверенный в себе мальчик, жена которого спала с его лучшим другом, смотрел на меня из взрослых, цинично суженных глаз.
– Кого-то из знакомых увидела?
– Так, тип один, в детстве нравился…
Он хмыкнул.
– Матрица! – крикнул кто-то. – Ты заходишь?..
Он обернулся, коротко помахав рукой.
Матрицей его звали за сходство с Киану Ривзом и черные в пол пальто. И я задумалась:
– Слушай, Дима… Ты раньше, случаем, в сапогах не ходил? В смысле, почему тебя раньше называли Гестапо?
Его левая щека накренилась вдруг. Неожиданно и так резко, словно ее за веревку дернули. Дима улыбнулся уголком рта. Ему всегда очень нравились намеки на то, что половина его корейской крови – арийская.
– Понятия не имею! – сказал он скромно.
– Правда? – на этот раз улыбнуться было нетрудно. Улыбка раздвинула губы, словно сама собой. – Вот прямо совсем-совсем?
Дима рассмеялся, словно напряжение, владевшее им все утро, спало. Протянув руку, обнял меня за талию и привлек к себе. Почти касаясь носом моего носа, ответил:
– Люди бывают такие злые!..
Глава 7.
«Список гостей»
– Ты серьезно хочешь, чтобы я пригласила Иру?! – не веря своим глазам, я откинулась вместе с трубкой на спинку стула и чуть не свалилась с него при попытке закинуть ногу на стол. – Ты шутишь?
Передо мной, на экране светился список гостей, который выслала Димина секретарша. Ни мне, ни ему не хотелось устраивать шоу для окружающих, но его положение к этому обязывало. Накануне, в «Шанхае», только очень ленивый не спрашивал, когда же мы отпразднуем нашу свадьбу.
То, что у Димы в шкатулочке хранился список гостей, стало для меня неожиданностью. Как и то, что после трех упоительных часов, что мы провели вчера, он отправил меня домой, а сам даже ночевать не явился.
Имя Ирки и ее мужа в списке, стало контрольным выстрелом в голову.
– Почему – нет? – он зевнул. – Я был у них на свадьбе.
– А я – нет, если ты вдруг был занят и не заметил!
Дима промолчал.
Он, конечно, знал – почему я там не была. Но напоминания о том, что когда-то я спала с Максом, скорее всего, не радовали.
– Тебе не обязательно целоваться с ней в десны, – ответил он сухо. – Они приглашены с моей стороны.
Я яростно выдохнула: Иркин муж, помнится, назвал меня брошенной потаскухой. А теперь целовал себе пальцы и вскидывал их в воздух. Выказывал свое восхищение тем, как я прекрасна со всех сторон. Особенно с той, конечно, с которой стоит мой муж. Но этого Саня не говорил, лишь восхищался моими формами и горестно просил повлиять на Иркины.
Ирка, обабилась, растолстела и, забив на карьеру, всецело посвятила себя «хозяйству».
Это заключалось в том, что она целыми днями тупила у телека, пожирая приготовленные вкусности и орала на няньку. Саня еще не мог позволить ей целый штат прислуги и Ирка ненавидела его за это почти так же яростно, как за то, как он выглядит.
Так, по крайней мере, мне сообщила Богданова.
– Напиши список своих гостей после моего и перешли моей секретарше, – велел Дима еще суше.
Секретарша у него была, вроде няни: седовласая, похожая на бульдога дама, которая разбиралась в делопроизводстве и держала в кулаке трех младших секретарш, которые были похожи на бульдогов помладше.
С тех пор, как в городе перестали взрываться джипы, а по утрам уже не тянуло кисловатым запахом пороха, Дима стал таким деловым и законопослушным, что это начинало пугать. Я даже подозревала, что он собирается делать нечто, абсолютно легальное. И нашим детям станет нечего есть.
– Ты собираешься приглашать свою мать? – спросил Дима.
– Я же сказала, что нет! Или ты специально отбираешь гостей, общение с которыми для меня унизительно!?
– Так пригласи тех, с кем не унизительно, – отрезал он. Добавил, не сдержавшись. – О! Прости! Я забыл!.. Для тебя все, с кем ты когда-либо по жизни пересекалась – враги!
– Не все. Просто моих друзей ты вычеркнул. Если тебе Андрей не нравится, давай Скотта пригласим! Его уж точно никто не примет за гея! Пусть рядом с Кротким сидит.
Дима ответил грудным рычанием.
– Хорошо, – он что-то яростно вычеркнул. Я слышала, как ручка скрипнула по столу. – Блядь, хорошо, вычеркивай Самсоновых.
Я вычеркнула, но это не принесло никакого удовлетворения. Самого факта, что Дима их пригласил, было достаточно. Сразу вспомнилась наша первая свадьба. Я, Дима, Соня и Макс в кофейне. В ресторан не пошли: меня мутило от запахов. Жаль, не было тамады. Он мог бы кричать что-то, типа: «Кто еще не трахал невесту?..»
– Где ты был вчера?
– В городской квартире.
– Один?
– ДА!
– И что ты там один делал?
– Дрочил! – огрызнулся он и отключился.
– Придурок! – я бросила трубку, плюющуюся короткими гудками, и под внимательным взглядом Кати, которая сидела в черных очках, отослала список обратно.
Глава 8.
«Дом, милый дом»
Кан был, как обычно, с мальчиками, когда я приехала.
Расстелив толстый плед поверх ковра в детской, Дима уложил близнецов на животики и развлекался тем, что подманивал их к себе, гремя погремушкой. Оба уже вполне осмысленно следили за предметом в его руке и радостно гулили, ползя к нему.
– Добрый вечер! – сказала я.
Голос был раздраженным. В прошлый раз они с Максом устроили идиотскую игру на тотализаторе, надев близнецам на ручки разноцветные ленточки. Как я тогда взбесилась! Из-за того, что они оба – кретины, невзирая на возраст. Из-за того, что они наших детей низвели до беговых тараканов.
И из-за того, что меня не позвали…
– Добрый!..
Кан отвлекся от мальчиков и посмотрел на меня. Так, словно мое присутствие здесь было совершенно некстати.
– Ты что-то хотела?
Вопрос застал меня врасплох. Вообще-то да, я хотела. Но с детства приученная к тому, что мои желания не играют роли, мгновенно раздумала чего-то хотеть. Близнецы таращили на меня одинаковые темно-серые глазки. Их рты были одинаково широко открыты. Мои дети смотрели на меня, как на неведомое чудо и уже готовились, если понадобится, хором взреветь.
Совсем, как их папочка; только он, обычно, рычал.
– Вообще-то, – процедила я яростно, – блядь, да! Хотела. Это же мои дети!
– Тогда сделай лицо попроще и не ори. Или ты хочешь, чтобы твои дети стали заиками? – сказал Дима, вертя погремушку, чтобы отвлечь малышей от созерцания моего непростого лица.
Не поддавшись на уловку с игрушкой, близнецы без всякого энтузиазма рассматривали меня. Их губки слегка подрагивали; мальчики дружно кривили одинаковые личики.
Сама не зная, что хочу доказать, я подошла строевым шагом и резко села. Слегка помедлила, протянула руку, желая погладить ближайшего по мягким светлым волосикам. У Саши, а может, это все же был Владик, распахнулся в пронзительном крике рот.
Дима, одним движением подхватившись с пола, взял его на руки. Возмущенный предательством, брошенный брат тотчас зашелся в ответном, душераздирающем крике. Вслед за ними, ошарашенная, обиженная, разрыдалась и я. Да так, что даже младенцы заткнулись из уважения.
Я слышала Димины быстрые шаги, ощущала их вибрацию, когда повалилась на пол и зарыдала, уткнувшись носом в мягкий байковый плед. Слышала, как сплавив мальчиков нянькам, Дима сел на ковер и притянул меня к себе на колени.
– Все, Злобина, хватит выть, – сказал он, целуя меня в макушку и принялся отирать салфетками щеки. – В чем дело?
– А-а-а, – ответила я, выдав новую порцию слез. – Я всем ради них пожертвовала! Да, всем! А они меня ненавидят. И эта нянька… Сука!.. Ты что, мою бабку из мертвых поднял?! Она так смотрит на меня, словно по башке хочет даст, как только я что-то не так скажу… И как ты можешь думать, что это я тебя не хочу?!
Жалобы сыпались одна за другой; душа, слезами вылечившая боль, пыталась избавиться от ее остатков словами. Неотвратимая сила тянула мою голову на Димину грудь. Хотелось прижаться к нему, раствориться в нем, позабыть обо всем на свете.
И слезы вновь текли, но это были уже спокойные, почти что сладкие, слезы.
Выговорив все, в промокшую на груди Димину футболку, я замолчала, кончиком пальца обводя рисунок на ней. Дима тоже молчал. Его подбородок лежал на моей макушке. Одна рука на плече, другая на талии.
Я даже не знала толком, слушал ли он меня. Или, как часто поступают мужчины, на второй минуте моего монолога отвлекся, размышляя о тачках. Но ощущать его близость было приятно и я не спешила требовать ответов на все вопросы.
Осмелев, прижалась еще теснее. Замерла, не думая, не спрашивая, не делая из его молчания выводов. Что толку спрашивать? Я никогда его толком не понимала… Но так хорошо и спокойно было сидеть сейчас, прижавшись к нему ощущая ровное биение его сердца.
Совсем как тогда, в его офисе… Когда он внезапно поцеловал меня в шею. Но он не поцеловал.
– Анастасия Филипповна, – сказал Дима. – Зайдите-ка сюда на минутку.
Глава 9.
«Жена и мама»
Странное это было чувство – мягкое и теплое тельце, извивающееся в руках. И этот запах, чем-то напоминающий запах Димы и в то же время, совсем другой. Нежный и сладковатый запах, который хочется вдыхать бесконечно. Но мальчик не желал, чтобы я им дышала. Он рвался и голосил. Я никогда еще не держала на руках орущих детей. Стоило им лишь пискнуть, в дверях появлялась няня, но сейчас она не пришла и я, безуспешно попыталась укачать мальчика.
Вместо того, чтобы успокоиться, он заорал еще громче.
Я растерянно и испуганно смотрела на малыша, держа его на вытянутых руках и не зная, что делать. С одной стороны, я росла не в вакууме и видела, как матери успокаивают детей. С другой стороны, я росла среди женщин, которые каждый мой промах использовали в качестве прелюдии к подзатыльнику. Меня парализовало страхом. Я не решалась даже попробовать что-либо предпринять.
Стояла и выпучив глаза, смотрела. А мальчик орал, орал, орал…
Когда Дима резко шагнул ко мне, я отшатнулась, едва не выронив маленького. Подхватила, слишком сильно прижав к себе, охнула, сама расплакалась, вжав голову в плечи… И Дима все понял, прочел по моим глазам.
– Иди сюда, – он мягко обнял меня за плечи.
Подложив ладони под мои локти, заворковал с ребенком поверх моего плеча. Я успокоилась, ощущая спиной тепло Диминого тела. Увидев знакомое лицо, младенец тоже понизил звук.
– Поговори с ним.
– Ч-что? – в первый миг я решила, что Дима спятил. – О чем?!
– О Сартре, – он фыркнул, когда я подняла обалдевший взгляд. – Шутка! Просто поговори, – Дима щелчком пальцев выслал прочь прибежавшую няню, которая с явным неодобрением на меня зыркала. – Все хорошо, моя девочка. Это – ребенок, ему четыре месяца. Маленькие дети орут.
Дима усадил меня с ребенком на маленький диванчик, обнял за талию, заговорил с малышом, гладя того свободной рукой по животику. И по мере того, как он говорил, ребенок в моих руках начинал успокаиваться. Я тоже немного расслабилась и попыталась его укачать. Руки были уже не такие напряженные. Ласковые слова, вдруг, сами собой нашлись.
– Видишь? – прошептал Дима. – Все хорошо.
Я кивнула, хотя почти ничего не видела, потому что сама плакала и мои слезы падали на чистую, тщательно выглаженную рубашечку. Я гладила мягкие светлые волосики своего сына, вбирая в себя его теплую мягкую тяжесть. И стук его сердечка казался таким знакомым…
– Это Саша, или Влад? – спросила я, и вновь всхлипнула.
Дима осторожно вытер мне слезы.
– Да я понятия не имею!
Рассмеявшись, я крепче прижалась к нему спиной.
Димина ладонь все еще лежала на моей талии, а подбородок – у меня на плече. Мы часто сидели так раньше, слушая, как мальчики толкаются у меня в животе… С тех пор, как я родила, он никогда так больше не делал, и я боялась дышать, чтобы он не опомнился и не убрал руки. Но Дима, казалось, не замечал, что держит меня в объятиях. Он весь был поглощен воспитанием нашего сына.
– Что лыбишься? Довел мать и радуешься, да? Засранец такой. Она тебя для этого в муках рожала? Чтобы ты на нее орал?
Мальчик вовсю улыбался беззубым ртом и слипшиеся от слез ресницы, обрамляли сияющие глаза. Я вытерла его щечки и, впервые осмелившись, прижалась губами к маленькому личику.
– Маленький мой… Какой же ты у меня красивый!..
– Анастасия Филипповна!..
Няня принесла второго ребенка и отдала Кану. Они были похожи, как два яйца. Чудесные маленькие блондинчики с Димиными аккуратными ушками и миндалевидными Димиными глазами. Только темно-серыми, а не карими. Я чуть наклонилась и, продолжая укачивать своего, провела кончиками пальцев по нежной щечке.
– Давай, подпишем их маркером? – предложил счастливый отец.
– Дима-а-а! – шепнула я укоризненно, горло сжалось. – Не порти момент…
Он снова мне улыбнулся и наклонившись, потерся кончиком носа о носик ребенка.
Какое-то время, сидя плечом к плечу, мы молча корчили детям рожицы, целовали крошечные пальчики и сжимали в ладонях маленькие ножки, как делают родители в моменты умиления собой и своими отпрысками. И это больше не были его дети. Это были мои дети.
Наши.
– Спасибо! – шепнула я.
– За что?
«За то, что не позволил мне сделать аборт!.. – хотела я сказать. – За то, что взял меня в жены. За то, что так любишь моих детей!»
Но это звучало так пафосно, что журналист во мне взбунтовался.
– За все…
Дима поднял голову и посмотрел на меня, словно видел впервые. И не нашелся что на это сказать. Удерживая на сгибе локтя головку младенца, он взял меня за подбородок и молча поцеловал.
Не в лоб, как обычно. В губы.
***
В дверь постучали.
Няня, извинившись, напомнила, что «деточкам» пора купаться и спать. Помощница забрала ребенка у Димы. Я тоже неохотно отдала агукавшего мальчика и, неловко сунув руки в карманы, встала. Позволила Диме обнять себя.
Он вздохнул, еще крепче прижимая меня. Как вчера, во время медленно танца. Встав на цыпочки, я крепко-крепко обхватила его руками, уткнулась лбом в шею. Маленькая искорка внутри разрасталась до шаровой молнии.
Хотела сказать, что люблю его, но слов не потребовалось. Он сам все понял, прочел по моим глазам. Мои руки разжались, ладони легли на Димины плечи. Губы приоткрылись навстречу его губам.
ДЕКАБРЬ 2004.
Глава 1.
