Николай подумал о своей Леночке – кареглазой, непреступной, гордой донской казачке, студентке Педагогического института, с которой он познакомился на танцах в училище.
«…раз было у них…ну…все…»
Пульсирующие волны побежали по телу вниз живота, Коля покрепче перехватил косу-горбушу и принялся косить, читая в такт широким движениям выученный в школе стих: «Раззудись плечо, размахнись рука…».
***
Домой он вернулся, когда солнце уже исчезло за горизонтом, выпил козьего молока, посидел поговорил с матерью и пошел спать. В ту ночь спал спокойно, как и в последующие.
Дни Николай проводил на сенокосе, гулял до заката с друзьями, помогал матери по хозяйству. Он уже и забыл о странном ночном кошмаре, но вот за неделю до отъезда приснился ему тот же самый сон. Траурная процессия, свинцовое неживое небо, гроб, ждущий часа, когда его опустят в сырую могилу, мать Егора, убивающаяся по сыну.
Неожиданно из гроба высунулась рука. Мать перестала плакать, убрала ту обратно. Мертвец высунул ногу, мать строгим шепотом ему сказала:
– Ну что ты, Егорушка, лежи спокойно, люди пришли, стыдно! Нельзя так!
Покойник резко сел в гробу, окинул толпу горящим взглядом и негромко произнес:
– Я-то что? Я хоть один помер, а вот он, – оживший труп указал окоченевшим пальцем на односельчанина Гришу Попова, – сам умрет и четверых за собой потащит!
Как только усопший договорил, на плечо к нему сел иссиня-черный ворон. Оба резко повернули головы в сторону Николая. Мертвый Егор впился выцветшими глазами ему в лицо и, еле шевеля губами, повторил: