Елена Вайцеховская
Олимпийские игры. Очень личное
Глава 3. Белый флаг
На пресс-конференции Александр Карелин валял дурака.
Впрочем, если судить по протоколам соревнований, дурака он валял и на ковре. А что еще можно подумать, если в четырех схватках из пяти он победил досрочно: за полторы минуты отправил отдыхать канадца Эндрю Бородоу, за две с небольшим – кубинца Россела Меса. На румына Иона Григораша ушло пятнадцать секунд. В финале же чемпион мира, двадцатикратный чемпион Швеции Томас Юханссон продержался не дольше канадского борца. И только финна Юху Ахокаса наш борец победил по баллам.
После того как золотая медаль была наконец торжественно водружена на шею российского борца, Александр в ранге уже двукратного олимпийского чемпиона солировал перед диктофонами и камерами в окружении почти исключительно западных журналистов.
– Какой медали вы больше радовались – сеульской или барселонской?
– Конечно же, этой. Радоваться в Сеуле у меня совершенно не было сил. А здесь и не напрягался особенно, но Олимпийские игры есть Олимпийские игры. Выиграл – значит, герой.
– Расскажите о ваших ощущениях во время финальной схватки.
– А что рассказывать? Как боксеры говорят: я его – тюк, он меня – тюк. Я его – тюк, и попал.
– Вы не устали от побед?
– Я слишком хорошо помню все свои поражения, особенно последнее – в 1987 году на чемпионате СССР. Поэтому победы надоесть мне не могут.
– Когда вы в последний раз проигрывали иностранным борцам?
– Ни разу в жизни.
– Правда, что вы пишете стихи?
– Я бы не стал называть то, что я пишу, стихами.
– Говорят, вас приглашали сниматься в Голливуд?
– Говорят.
– И уже назначены пробы?
– Пока нет.
– Но у вас есть агент?
– Думаю, что это не имеет никакого отношения к Олимпийским играм.
– Можно узнать, какую роль вам предложили?
– Играть бородавку на лице динозавра…
* * *
В борцовский зал я попала в тот день случайно. Кто-то из коллег принес мне прямо в бассейн записку от руководителя бригады «Спорт-Экспресс» в Барселоне Владимира Гескина: «Сразу после заплывов постарайся успеть на борьбу. Это барселонский институт физкультуры – соседнее с бассейном здание. Сегодня должен выиграть Карелин. Никто из наших туда физически не успевает, так что вся надежда на тебя…»
Это был приказ. Проклиная все на свете: позднее время, Гескина, американцев, выигравших у Объединенной команды комбинированную эстафету в плавании и порядком подпортивших настроение всем российским болельщикам, – я сломя голову помчалась в соседний зал, судорожно вспоминая на бегу, что мне известно о греко-римской борьбе.
В голову навязчиво лез единственный эпизод. В конце восьмидесятых я погнала на сервис свою «Ниву». Эти модели тогда обслуживала лишь одна станция в Москве, поэтому приезжать следовало как можно раньше.
Очередь я заняла одной из первых, но въехать на территорию мне никто не позволил. Мимо по отмашке того или иного автослесаря в ворота периодически заезжали другие машины. После пяти или шести часов ожидания я не выдержала – заплакала, усевшись прямо на тротуарный бордюр и уткнувшись лицом в колени.
В этот момент на плечо легла тяжелая рука:
– Почему плачешь?
Я подняла голову и увидела молодого, коротко стриженного лысоватого парня в такой же, как в тот день была на мне, тренировочной куртке с буквами «СССР». Уши у него были сломаны, глаза метали смешливых чертиков. Он бросил взгляд на мою машину и сразу все понял.
– Перестань, нашла из-за чего расстраиваться! Сейчас разберемся.
Вместе мы поднялись на второй этаж. Незнакомец постучал в дверь с надписью «директор», пропихнул меня внутрь мимо секретаря, усадил в массивное кожаное кресло и повернулся к хозяину кабинета:
– Запомни эту девочку. У нее не должно быть никаких проблем… Ни-ка-ких.
Директор понимающе кивнул, нажал на кнопку селектора, одновременно протягивая руку в мою сторону: «Ключи, пожалуйста. Может быть, выпьете чаю? Или кофе?»
Все происходящее казалось чем-то совершенно нереальным. Я успела лишь услышать, как за спиной распахнулась дверь, прицельным броском мои ключи были переправлены в чьи-то руки, и дверь захлопнулась снова. Было ужасно стыдно от ощущения, что щеки измазаны потекшей от слез тушью, поэтому, отказавшись от чая и пробормотав какие-то слова благодарности, я поспешила ретироваться. И первое, что увидела, спустившись в общий зал, – как с моей машины, уже висящей на подъемнике, снимают колеса.
Через два часа ремонт был закончен. Я было достала деньги, но мастер покачал головой: «Не нужно. Все уже заплачено».
Лишь тогда до меня наконец дошло, что я даже не спросила у парня, как его зовут. А несколько недель спустя увидела его фотографию в газете «Советский спорт». Это был Михаил Мамиашвили, олимпийский чемпион Сеула по греко-римской борьбе…
* * *
На финальную схватку тяжеловесов я таки опоздала. Мое появление на трибуне совпало с заключительным карелинским броском и грохотом, с которым рухнуло на помост массивное тело соперника. Впору было растеряться: по расписанию финальная схватка должна была только начинаться, но по всему выходило, что она уже закончена. Оставалось идти на пресс-конференцию. Уже там выяснилось, что ни одного российского журналиста в зале нет. Вот герой и дурил голову иностранцам…
Дождавшись появления поблизости волонтера, я взяла у него микрофон:
– Александр, можно еще один вопрос?
Карелин резко повернул голову на звук русской речи, вглядываясь в затемненный полукруглый амфитеатр, где располагались журналисты.
– Вы дважды были знаменосцем сборной на Олимпийских играх…
Он изменился в лице. И неожиданно тихо, севшим голосом, скривив губы в недоброй ухмылке, чуть ли не по слогам произнес:
– Вот, значит, как… В больное место…
Правда, тут же взял себя в руки.
– Это слишком длинная тема. Вряд ли она подходит для обсуждения на пресс-конференции. Еще вопросы, господа?
Я все-таки подошла к нему после. Представилась. Извинилась за неприятный вопрос. И тем не менее переспросила:
– И все-таки, о чем вы думали, когда несли этот проклятый белый флаг?
– Понимаете, в Сеуле я нес знамя великой страны. А сейчас… Да и судят нас здесь, сами видите, как бродяг. Без роду и племени…
– Уехать тренироваться за рубеж и выступать за какую-нибудь другую страну вам не предлагали?
– Много раз. Только я не хочу. Мне нравится дома. Не нравится та система ценностей, к которой нас приучали всю жизнь. А страна нравится. Возможно, я излишне сентиментален, но уехать из России я, видимо, не смогу никогда…
Говорили мы тогда долго. Карелин отправился было в комнату допинг-контроля, но, каким-то образом договорившись с врачами о часовой отсрочке, вновь вышел в коридор, где лежали тренировочные борцовские ковры. Сел рядом со мной на пол. И едва заметно повел взглядом в сторону дверей, за которыми скрылся совсем маленький парнишка с горестно поникшими плечами в форме Объединенной сборной.
– Видели? Алик Тер-Мкртчан. Плачет. У него серебро, а он – плачет… Великая советская школа. А вы меня спрашиваете – что я чувствовал…
На улицу я вышла во втором часу ночи. Метрах в ста от стадиона на абсолютно пустой, необъятного размера площади, за столиком давно закрытого кафе сидели тренеры олимпийской сборной. На столе виднелись пластиковые стаканчики, бутылка водки, черный хлеб, нарезанное крупными ломтями сало.
Все еще переполняемая эмоциями, я двинулась в их сторону, заорав во весь голос:
– Ребята!!! Поздравляю с победой!!!
И остолбенела, подойдя:
… Короткая стрижка… Сломанные уши… Смеющиеся глаза…
– Ну, что стоишь, присаживайся, – хрипловато прозвучал знакомый голос. – Машинка-то как? Бегает?..
Глава 4. Дети «Круглого озера»
«Если бы я была президентом Международной федерации гимнастики, то, ей-богу, дисквалифицировала бы нашу команду целиком и полностью. Или на худой конец устроила бы для нее отдельные Олимпийские игры. Потому что, на мой опять-таки взгляд, выигрывать у соперников более пяти баллов, как это было сделано в Барселоне, так же неприлично, как есть руками на королевском приеме…»
Мой барселонский репортаж для газеты о мужском командном гимнастическом первенстве начинался в 1992-м именно этими словами. После у нас никогда больше не складывалось такой команды, как та. В моей памяти были свежи выступления наших ребят на заключительном предолимпийском первенстве Содружества, проведенном вдали от чужих глаз на знаменитой подмосковной базе «Озеро Круглое». Там не было оваций и аплодисментов. Просто некому было аплодировать – зрителей на тот отбор не приглашали. Зато общий уровень «камерного» чемпионата был куда как выше олимпийского. Поэтому командная победа представлялась не просто реальной. Она заведомо воспринималась как неизбежность. Именно там, на «Круглом», главный тренер сборной Леонид Аркаев сказал мне с горечью, что чувствует себя виноватым перед теми, кого просто физически не может включить в команду, – мест-то всего шесть…
Вместе с тем в гимнастический зал я ежевечерне ходила с тяжелым сердцем. Потому что в самый первый день турнира стала очевидцем совершенно безобразной сцены. Два очень известных, титулованных и по отдельности очень симпатичных мне человека орали под трибунами друг на друга, перемежая взаимные упреки матом: делили еще не завоеванные гимнастами награды на российские и украинские…
На жовто-блакитный счет можно было, действительно, смело отнести половину будущего успеха. Украину в гимнастической сборной представляли Татьяна Гуцу, Татьяна Лысенко, Григорий Мисютин, Рустам Шарипов, Игорь Коробчинский. Но слушать все это было больно. То, что говорилось, было гадким и несправедливым. Потому что все они – девчонки и мальчишки Объединенной гимнастической сборной – выросли на «Круглом». Они все были «наши», а свежеиспеченные местечковые чиновники за глаза рвали их на части с мясом и кровью, предвкушая грядущие правительственные награды на собственные пиджаки за чужой успех.
* * *
Междоусобные войны начались на самом деле гораздо раньше. Руководство Объединенной сборной изо всех сил старалось соблюсти некий «национальный» баланс – такова была негласная договоренность между республиканскими спорткомитетами. Например, незадолго до Игр вышло так, что «крайней» в художественной гимнастике стала иркутянка Оксана Костина. Потому что представляла Россию. В сборную были включены Оксана Скалдина и Александра Тимошенко. Обе выступали за Украину: должок перед этой тогда еще республикой образовался в силу того, что то ли в борьбе, то ли в штанге российское представительство оказалось выше допустимого.
Хотя в сугубо гимнастических кругах все прекрасно понимали: Костина – ничуть не слабее соперниц. Возможно, даже сильнее. Просто государственные интересы сложились не в ее пользу.
В Барселоне, на соревнованиях по спортивной гимнастике, я случайно увидела Оксану из трибуне. Ее привезли на Олимпиаду запасной. Она сидела на ступеньках, с потемневшим, осунувшимся лицом. Накануне еще верила, что случится чудо и ей скажут: ты – в команде. Ведь право на это Оксана завоевывала (и по справедливости – завоевала) весь олимпийский год. Ей продолжали говорить, отводя в сторону глаза: «Пока ничего не решено. Завтра…» Мы же, журналисты, уже знали другое: в заявочных списках участников, которые должны были быть поданы в секретариат соревнований до определенного срока, фамилии Костиной не было.
А осенью 92-го Оксаны не стало. Она разбилась на машине, которую вел ее друг, серебряный и бронзовый призер барселонских Игр в современном пятиборье Эдик Зеновка. Гимнастка ушла из жизни, сверкнув напоследок так, как мало кому удавалось: за считаные дни до своей трагической гибели выиграла пять золотых медалей на чемпионате мира в Брюсселе.
* * *
Накануне мужского командного финала мы смеялись от души: за несколько минут до начала соревнований компьютер вдруг выплюнул протокол, где по ошибке на трех языках был проставлен итоговый результат битвы, которой только предстояло начаться: Объединенная команда – золото, Китай – серебро, Япония – бронза.
Так оно все и вышло…
Триумфальное выступление наших мальчишек оставило тем не менее немножко грустный осадок. Словно инопланетяне, они творили нечто, не вполне доступное разумению. Я наблюдала за реакцией судей и не могла понять: то ли они все находятся в шоке от столь невероятных сложности и качества и просто неспособны их осознать, то ли от жары им просто не до гимнастики. Во всяком случае, оценки казались весьма сдержанными.
Всего лишь день спустя судьи почти в открытую начали делать все возможное, чтобы отыграться на русских за первую победу.
Но отыграться не получилось…
О том, какой ценой дались девчонкам и эти несколько дней до старта, и сама победа, можно было догадываться по запавшим глазам и безумной хрупкости их гимнастических фигурок. И без того ограниченные в еде и питье, что при олимпийском изобилии превращалось в изощренную пытку, в день первого финального старта от напряжения девочки не могли заставить себя проглотить даже то немногое, что не грозило обернуться лишним весом.
Гимнастки России, США и Румынии – всех трех команд, претендовавших на золото, – выступали, к тому же, в последней, ночной, смене. Она начиналась в одиннадцатом часу вечера, и, казалось, беспредельно уставшая публика невольно распространяет эту свою усталость на всех вокруг.
Наблюдать за всем этим со стороны порой было невыносимо.
– Скорее бы все закончилось, – произнес рядом со мной телекомментатор. – И ведь не поможешь ничем, не подойдешь. Мы, мужики здоровые, этого олимпийского напряжения не выдерживаем, а требуем чего-то от девчонок. Да и за ошибки ругаем на всю страну…
Наши гимнастки, казалось, отрешились в тот вечер от всего мира. Когда какая-то из них выходила на помост, остальные, стайкой сбившись рядышком, закусывали губы и сжимали кулачки. Детеныши, брошенные в олимпийское пекло и обязанные выстоять. Против них были не только судьи: забитые звездно-полосатыми полотнищами трибуны зала откровенно болели за американок.
Света Богинская, единственная, кто уже проходил подобное испытание за четыре года до Барселоны – в олимпийском Сеуле, напрочь забыла о себе и, как наседка, успокаивала, обнимала то одну, то другую подругу, и мне с недоумением вспомнились ее слова, сказанные во время одного из тренировочных сборов: «Мы же так далеки друг от друга по возрасту. Да и интересы у нас совсем разные. Поэтому я всегда предпочитаю быть одна». А когда наконец они выиграли, и Таня Гуцу в голос зарыдала, выронив из рук нехитрые спортивные пожитки, то именно Богинская прижала ее к себе, гладила, успокаивала, закрывая спиной и руками от вмиг набежавших репортеров.
И радоваться командной победе, когда девочки все-таки добились ее, уже не было сил…
* * *
Богинской в Барселоне не повезло больше, чем кому бы то ни было. Ее золотая медаль в командном первенстве так и осталась единственной. На отдельных снарядах судьи придирались к нашим девчонкам, как только могли, словно стараясь отомстить за тысячные доли балла, которые сложились в пользу Татьяны Гуцу в многоборье, отделив ее золото от серебра американки Шэннон Миллер. Именно поэтому единственное индивидуальное золото, которое Таня Лысенко выцарапала у соперниц на бревне, можно было без всякой натяжки расценивать как спортивный подвиг. Всего за год до Игр Тане страшно не повезло на чемпионате мира в Индианаполисе: выступая на брусьях, она воткнулась руками в жердь и сломала пальцы. Перед Играми у Лысенко появилась новая проблема: от больших нагрузок стал сдавать организм – сводило мышцы. Правда, об этом знали только ее тренер и она сама.
Обычно улыбчивая и предельно вежливая Таня, сойдя с пьедестала, попыталась было поддержать начатый мной разговор («Расстроилась, честно говоря, из-за прыжка, да и в многоборье могла выступить получше…») и вдруг, уже не сдерживая брызнувших слез, опустилась прямо на маты: «Ой, что-то я ничего больше не могу».
Потом, отплакавшись, она вдруг подняла на меня грустные глаза и совершенно неожиданно сказала:
– А ведь команды такой у нас уже никогда-никогда не будет. Разбежимся кто куда…
А еще в Барселоне был полностью наш мужской пьедестал в многоборье, четыре золота Виталия Щербо на отдельных снарядах, приобретенное им звание шестикратного (в общей сложности) олимпийского чемпиона. В заключительный день соревнований трибуны устраивали Щербо раз за разом такую бешеную овацию, что арбитр, рискующий попридержать оценку нашему гимнасту, имел почти стопроцентные шансы быть растерзанным инчадой – испанскими болельщиками – прямо у судейского пульта.
* * *
В самолете, который вез из Барселоны в Москву первую группу олимпийцев, мы со Щербо сидели рядом. Все: и журналисты, и спортсмены, и их совсем еще не старые тренеры – были уже, как водится, на «ты», чувствуя себя единой командой с единственным желанием: «Скорее домой!»
Виталий то и дело вскакивал, пытаясь воевать со стюардессой, которая упорно пыталась отправить его необъятных размеров сумку вниз, в багажное отделение: «Девушка, милая, вы с ума сошли! Там же медали!!!»
И только когда «девушка», отчаявшись, махнула в его сторону рукой, уселся на место и как-то очень тяжело замолчал.
– Я не сказал тебе в зале… Не потому, что скрывал что-то, просто тогда сам еще решения не принял. А сейчас все решено. – Виталий на секунду прикрыл глаза, то ли вновь вспоминая Олимпиаду, то ли пытаясь представить, как оно все будет дальше, в новой жизни… – Уезжаю я… В Германию.
– А как же Белоруссия? У вас ведь теперь своя страна, своя сборная…
– Так я и буду продолжать выступать за Белоруссию. Хотя по большому счету, если разбираться, кто мне больше в этой жизни дал, то ответ однозначный – молодежная сборная СССР. Я же никогда дома в Минске даже не тренировался – все время на «Круглом», все время под Москвой, все время вместе с командой. И уезжаю в Германию не потому, что там лучше или сытнее, а потому, что мне абсолютно все равно теперь, где тренироваться. Нет команды – и, значит, все равно…
Глава 5. Осколки великой державы
Память – причудливая субстанция. В 2003-м, стоя под трибунами возможно красивейшего в мире бассейна «Монтжуик», где в 92-м проходил олимпийский турнир по прыжкам в воду, мне вдруг вспомнилось, как именно на этом месте, откуда открывался потрясающий вид на потрясающий город, ко мне, черный от горя, подошел главный тренер сборной Валерий Крутов. Молча достал из сумки, целый день простоявшей на сорокаградусной жаре, до омерзения теплую бутылку водки, и так же молча, не чувствуя вкуса, мы с подошедшими следом тренерами стали пить ее из мятых бумажных стаканчиков. Ирина Лашко, имевшая невероятный шанс обыграть непобедимую китаянку Гао Мин, проиграла ей в последнем прыжке. Нелепо, из-за собственной и совершенно дурацкой ошибки. Упустила возможность, которую жизнь больше не представит ей никогда.
Такого ажиотажа, что царил в бассейне накануне финальных соревнований на трехметровом трамплине у женщин, пожалуй, еще не бывало. Гао Мин, великая Гао Мин, не проигравшая за восемь с лишним лет ни одного старта на этом снаряде, включая лос-анджелесские и сеульские Игры, пребывала в состоянии, которое спортсмены именуют «развалом». У нее не ладились разбег и вращение, отталкивание и вход в воду. Явно дрожали губы, и паническое напряжение не исчезало из глаз.
А тренеры, спортсмены и даже судьи (!) считали своим долгом подойти к нашей Ирине Лашко или, на худой конец, к ее тренеру Николаю Мамину, похлопать по плечу и сказать нечто вроде: «Ну, завтра – ваш день».
Мне всегда казалось, что для самой Лашко ее постоянные проигрыши великой китаянке давно стали делом привычным и не вызывающим особых расстройств и переживаний. Слишком давно уверился прыжковый мир в том, что обыграть худенькую Гао простому смертному ну никак не под силу. А значит, позора и повода для печали в этом случае не может быть никакого.
«Можешь ты наконец у нее выиграть?» – спросила я в сердцах Ирину накануне Игр. «Я все могу», – ответила она, вальяжно развалившись в кресле в крохотном номере спортивной гостиницы. И вдруг, совсем по-детски, жалобно добавила: «Ну не получается у меня пока. Вот закончит она выступать после Олимпиады, тогда и разберемся со всеми остальными».
«Остальных» в Барселоне, как выяснилось, для них двоих просто не существовало. Даже чемпионки Европы и Америки – Хайдемари Бартова из Чехословакии, немка Брита Балдус, Джули Овенхауз из США – прыгали как бы сами по себе, борясь за иные, нечемпионские места.
«Десятка», полученная Ириной уже за второй прыжок, свидетельствовала о том, что впервые за восемь лет у судей появился новый фаворит. Перед седьмой серией – уже в произвольной программе – преимущество Лашко составляло пять баллов: не то чтобы солидно, но, учитывая, как легко дались ей все эти шесть попыток, можно было начинать успокаиваться. И вдруг…
Все рухнуло в один момент. Жалкие 37,8 балла, полученные Ириной в сумме за сложнейший прыжок, отбросили ее – она оказалась на 24 балла позади китаянки. Синтия Поттер, бронзовый призер монреальской Олимпиады в прыжках с трамплина, а в Барселоне – комментатор NBC, которая так же, как и я, отчаянно болела за нашу спортсменку, внезапно севшим голосом прошептала: «Вот и все. Это – Олимпийские игры, ты знаешь…»
Я знала, что она имела в виду. Ту самую, монреальскую Олимпиаду, где, несмотря на расклад симпатий и антипатий, по всем существующим законам победить – и на вышке, и на трамплине – должна была наша Ирина Калинина. Ее тогдашнее преимущество над соперницами на обоих снарядах было под стать преимуществу, которое всегда было у легендарного Грегори Луганиса, и которое долгие годы имела на трамплине Гао Мин. Каждый встречный-поперечный считал своим долгом сообщить об этом Калининой. Лично. Точно так же, как сообщали Лашко накануне заранее спрогнозированного на нее финала.
И так же, как Лашко, Калинина не справилась с таким грузом. Может быть, именно поэтому золотая медаль на вышке там, в Монреале, досталась мне – темной лошадке, которой никто ни разу накануне финала не сказал, что золотая медаль, мол, – вот она: протяни руку – и получишь.
Сидя в отчаянии на раскаленной комментаторской трибуне бассейна «Монтжуик», я вновь вспомнила ощущение того, что не могли здесь, в Барселоне, объяснить словами уже чемпионы – Садовый и Попов, Гуцу и Лысенко, Карелин…
«Это – совсем другое», – говорили они, отвечая на вопрос, что же отличает Игры от, скажем, чемпионатов мира, где состав участников бывает и посильнее.
Это «другое» было безумнейшим, не видным глазу внутренним напряжением, когда можно блестяще выступить всего за несколько часов до финала, а выйдя на главный старт, внезапно почувствовать, что не осталось ни сил, ни мыслей, кроме одной. Мерзкой и гаденькой: «Скорее бы все кончилось».
Вот еще одна картинка олимпийских времен: все тот же пресс-центр. Глубокая ночь, включенные на полную катушку кондиционеры гоняют по помещениям ледяной ветер, выстуживая все вокруг до такой степени, что приходится выходить на улицу – греться. И горстка российских журналистов у телеэкранов. А на них безостановочно повторяется в записи один и тот же сюжет: полуфинальный баскетбольный матч Объединенная команда – Хорватия, его последние секунды. Пас Александру Волкову – и тот не попадает в корзину…
Как ни парадоксально выглядит это со стороны, олимпийскими чемпионами частенько становятся отнюдь не фавориты, а те, кто смог (какой ценой – это уже другой вопрос) не сгореть в безумной топке человеческих страстей, спрессованных в считаные дни и часы.
Только в 1992-м, в бассейне «Монтжуик», от этого понимания всем нам было, увы, не легче. Китаянка, почувствовав себя в безопасности, вмиг превратилась в прежнюю беспощадно безошибочную Гао, и надеяться, что она дрогнет, было наивно.
… У выхода на улицу меня неожиданно окликнул знакомый еще с первых дней Игр парнишка-американец, приехавший в Барселону поглазеть, пообмениваться значками и эмблемами: «Поздравляю!..» А я, машинально протянув ему значок, вдруг, сама того не ожидая, расплакалась.
Он покрутил в руках металлическое изображение советского флага и вдруг сказал:
– У вас нет страны. Но вы – великая нация. Если способны так расстраиваться из-за серебряной олимпийской медали…
* * *
Еще один парадокс: за тех, кто в 1992-м входил в Объединенную команду, а после, волею судьбы, оказался в самых разных странах, все последующие годы, что они продолжали выступать, я болела, как за своих. Не получалось, например, глядя на всевозможных борцовских чемпионатах на Алика Тер-Мкртчана, который выходил побеждать уже в костюме немецкой сборной, забыть, как горько он плакал в том пустом коридоре олимпийского зала, став вторым…
Совместно пережитые, пропущенные через себя трагедии – тот же цемент в человеческих отношениях. Счастливые и горестные моменты – у каждого свои – сроднили с Барселоной всех, кто был на тех Играх. Просто у нас воспоминания остались ярче. Все-таки именно наша команда тогда оказалась сильнейшей.
… А ведь для кого-то Барселона – это просто один из городов мира…
