Елена Высоких
Инквизитор
– Марфа! Где эта гадина?! – разорялась высокая худощавая селянка, похожая на злобную ворону.
Темная юбка до щиколоток была прикрыта линялым от многочисленных стирок передником, голову женщины, как и положено вдове с надцатилетним стажем, венчал черный платок. И хотя траур давно минул, в душе женщины поселилось что-то темное и нехорошее.
И сейчас злая Евдокия кликала свою нерадивую дочь, костеря ее на чем свет стоит.
– Опять, дурья твоя башка, цельную ночь с парубками зажималась – мать позорила, а теперь спишь без задних ног, бесстыдница!
– Ну, чего Вы, мама, разорались? – зевая и накидывая на круглые плечи шаль, из теплой хаты вышла заспанная Марфа.
Марфуше стукнул двадцатый годок. Девица выдалась хоть куда: круглая, крепкая, как репка. Кровь с молоком! Вот только сваты не спешили на вдовий двор. То ли лень Марфуши стала притчей во языцех, то ли парубки быстро смекнули, что от жадной до ласк девицы можно получить все задаром. Мать бесилась, несколько раз заставала парочки за небогоугодным делом, и тогда Марфуша ходила битая. Но синяки быстро сходили с молодого крепкого тела и все повторялось снова.
– Марфа, где корова?!
– А я почем знаю? Выгнала еще утром в череду.
– Не ври матери! Череду давно пригнали, нет Зорьки нашей. Говорят, с утра не было.
– Матушка, вот Вам крест, как есть выгоняла! – разом струхнула и перекрестилась Марфуша. – Как третьи петухи пропели, так и выгнала за двор.
– Так то за двор, дурья твоя башка, а не в череду! – закипятилась еще больше Евдокия. – Третьего дня череду другой улицей гоняют. Забыла, дурында?!
– Ой, матушка, и впрямь запамятовала! – спохватилась Марфуша, мигом слетая с покосившегося крыльца.
Корова нашлась не сразу. Раздутое тело Зорьки лежало за селом на клеверном поле. Зареванная Марфуша рвала на себе косы, а мать голосила на все село. Зорька еще дышала, но тяжело, с хрипами, а из печальных коровьих глаз текли крупные слезы.
– Зоренька, да как же это так?! – ревела в голос Марфуша. – Ой, дура я, дураааа!!!
– На кого ты нас, кормилица, покидаешь?! – вторила дочери безутешная вдова. – Теленочком тебя выкормила, когда сироткой без мамки осталася. Ночей не досыпала, сама не доедала, все тебе, моя Зорюшкааа!!!
На женские крики и рыдания сбежались селяне.
– Слышь, Евдокия, ты корову-то куда денешь? Ежели на мясо, так я подсоблю, по три копейки за фунт приму, – обратился к вдове хозяин лавки, купец Фрол – самый хваткий и оборотистый мужик в деревне.
– Фрол, побойся Бога! – вмешалась статная Прасковья. – Жива еще скотинка, а ты ее уже на мясо!
– Дак, того и гляди душа отлетит, – проблеял щуплый дьяк с сизым носом, как и положено духовному лицу. Чай не каждый смертный выдюжит денно и нощно нести церковную службу – пригубливать подношения односельчан-грешников. Тут бы молоко за вредность давать, но дьяк его не признавал.
– Ой, за что же это мнеее?!! За какие грехи мои тяжкиееее?!! Мужа поховала, теперича и кормилицы лишиласяяя!!! – завывала безутешная вдова. – Господи-божечка, помогиии!!!
– Тетка Евдокия, а давайте я попробую помочь, – встряла между причитаниями темноглазая травница.
– Не богоугодное дело затеяла! Душа ужо на излете. Не лезь, ведьмовское отродье! – переполошился дьяк. Он уже рассчитывал на десятину от коровьей туши, а тут такой облом.
Травница лишь скривила губы и снова обратилась к вдове:
– Тетка Евдокия, вашей Зорьке надо брюхо проколоть – пусть газы выйдут, может, и очухается.
– Как проколоть? – перестала завывать Евдокия. – Так помрет же она. Как же ей с дыркой в пузеее?!! – снова завыла-запричитала вдова.
– А что! – вмешался кузнец Вакула. – Дело говорит девка. А корова твоя, Евдокия, что так, что эдак помрет. Так хоть попробуешь спасти.
Селяне оживились, предвкушая действо. Да и на ведьминские штучки было страх как охота посмотреть.
– Дядька Вакула, гвоздь нужен самый большой и раскаленный добела, чтобы края ранки прижглись, – обратилась к кузнецу травница.
– Все будет, Хелена, – улыбнулся в бороду кузнец и широким размашистым шагом попрямовал к себе в кузню, которая находилась неподалеку.
– Не богоугодное дело затеяла, – снова заблеял дьяк.
– Да, подожди ты! – цыкнула на него Прасковья. – Может, и впрямь вылечит. Кто этих травниц знает? А Зорька-то у Евдокии одна. Где она другую возьмет?!
Фрол – умный мужик, не встревал в мелкие дрязги селян. Сдохнет корова, купит у вдовы мясо по дешевке. Лето, жара, хранить ей тушу все равно негде. Только у него одного есть лари со льдом. Ну, а получится у темноглазой знахарки вылечить эту доходягу, есть у него и на этот счет мыслишка, в накладе не останется. На лице купца расползлась мечтательная улыбка.
Но приятные мысли Фрола были оборваны тяжелой поступью кузнеца. Вакула нес перед собой раскаленный гвоздь, зажав его круглыми щипцами.
– Дядька Вакула, помоги мне, – обратилась к нему травница.
Она сидела подле умирающей Зорьки, поглаживала ее мокрую от слез морду и что-то ласково нашептывала в мохнатое ухо, видимо, уговаривала потерпеть.
– Придержи ее вот так. Обними за шею, чтобы она не видела щипцов, – раздавала последние указания девушка.
– Потерпи, моя хорошая, сейчас будет легче, – и с этими словами травница резко встромила гвоздь в раздувшееся брюхо коровы. Зорька дернулась, но Вакула смог ее удержать.
Раздался очень громкий и крайне неприличный звук, как будто разом оконфузилось все село. Крестьяне попятились, зажав носы, привыкшие даже к чистке уличных нужников. Лишь Хелена с кузнецом остались подле умирающей.
У Вакулы выдержки хватило бы на десятерых. Ну, а травнице и не такие вонючие декокты приходилось варить. Так что присоединиться к односельчанам они и не подумали.
Пока Евдокия с дочкой утирали слезы, по большей части от коровьих газов, виновница несостоявшейся панихиды замычала и попробовала встать.
– Зоренька, живая! Ох, ты ж, батюшки-святы! Слава тебе, Господи, ожила! – запричитала-заголосила Евдокия. – Марфа, ну, чего стоишь, расклячилась?! Веди корову домой, – уже строго, по-деловому, к дочери.
– Тетка Евдокия, сегодня-завтра Зорьку не кормите. Привяжите в сарае и давайте только воду. Я Вам пузырек оставлю, по 3 капли на ведро воды. Думаю, за пару дней оклемается.
– Ох, спасибо, деточка, выручила! – заулыбалась Евдокия. Сгребла в карман пузырек из темного стекла и, повернувшись к травнице задом, резво припустила за удаляющейся коровой, которую подгоняла хворостиной дочь.
Селяне неровной толпой начали расходиться. Ушел дьяк, недобрыми глазами зыркая в сторону травницы и что-то бормоча себе под нос, видимо, проклиная Хелену и все ведьмовское отродье.
– Хоть бы поблагодарила, как следует, – недовольно проворчал кузнец.
– Да, ладно тебе, дядька Вакула! – усмехнулась Хелена. – Не погнали на костер, и то хлеб!
– Цыц! – испуганно заозирался тот.
К счастью, большинство селян уже разошлись. Неподалеку стояла кучка мужиков во главе с Фролом и обсуждала урожай клевера в этом году.
– Девка, ты так не шути! Не ровен час, кто шепнет Инквизиции и за тобой придут. Все, бывай! И береги себя!
С этими словами кузнец развернулся, поднял с земли щипцы и зашагал домой. Селяне гуськом засеменили следом.
Травнице было в другую сторону. Она направилась было к лесу, но ее окликнул Фрол.
– Хелена, подожди! Есть дело.
Девушка обернулась и удивленно вскинула брови. Какие у купца могут быть к ней дела? Об этом и спросила.
– Не здесь, – нахмурился тот. – Пошли к тебе, там и поговорим.
* * *
В лесной избушке было прохладно и пахло травами. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивались лучики света, раскрашивая земляной пол в яркие пятна.
– Садись, Фрол, – сказала травница, выдвигая деревянный стул с высокой спинкой. – Что за дело? Рассказывай.
Сама села напротив и приготовилась слушать. За те пару лет, что она здесь прожила, с какими только вопросами к ней не обращались. И соседку извести, и парня приворожить, и урожайность с надоями поднять, и от хвори вылечить, и чтоб зима снежная, а осень дождливая, и много всякой всячины. За что-то бралась, над чем-то смеялась, от чего-то наотрез отказывалась. Не занимается она черной магией, и баста! И силы не те, и характер не тот. Нет, если сильно разозлить, то проклясть, конечно, может. Только этим и отпугивала излишне назойливых посетителей.
Постепенно страсти вокруг молодой травницы улеглись и село вновь зажило своей размеренной жизнью.
– …ты же знаешь, деньжата водятся. В шелках ходить будешь. А на селян не смотри, посудачат и перестанут. Жена у меня покладистая, тебя примет, как родную. А ежели что не так, сразу говори мне, я им рты на замки быстро позакрываю! Да у меня в городе, в суде свой человек имеется, все будет по чести. А жена помрет, ты из меньшицы главной станешь. Соглашайся, Хелена! Молодая, красивая, что тебе отшельницей в этой хибаре ледяной куковать?! Первой помощницей сделаю! Ты – девка грамотная. Вдвоем мы такое хозяйство на ноги подымем, все обзавидуются!
– Что? – за своими мыслями травница не сразу поняла, о чем ей толкует купец.
– Хелена, будешь моей женой.
– Женой? Так ты женат, – удивленно захлопала ресницами девушка.
– Так меньшей женкой. Но с правами, как у старшей, – тут же поправился Фрол, увидев, как брови травницы нахмурились. – Ты не спеши с ответом. Подумай. Ты же тут совсем одна. Ни опоры, ни поддержки, ни заступничества. А ежели кто донос настрочит? Ведь и забрать могут в подвалы Инквизиции.
– Далась всем вам эта Инквизиция! – возмутилась Хелена. – Ничего запретного я не творю, не за что на меня людям жаловаться!
– Оно, конечно, так. Но мало ли? Люди разные бывают. Кто отблагодарит, а кто и напраслину возведет. А за мной будешь, как за каменной стеной. Веришь, Хелена?
Купец подошел к девушке и попытался приобнять за талию. Хелена попятилась.
– Ну, что ж ты такая глупенькая! Говорю же, холить-лелеять буду, в шелка одевать, из серебряной посуды поить-кормить.
Глаза купца потемнели, он тяжело дышал.
– Хелена, зачем ты так со мной?
– Как, Фрол? – переспросила травница, на всякий случай отодвигаясь к стене.
– Приворожила, девка, ты меня. Спать не могу, есть не могу, ты везде мерещишься.
– Да что ты такое говоришь?! – возмутилась травница. – И в мыслях не было!
– А кто вас – ведьминское отродье знает! Глазами разок стрельнула, бровью повела и вот он я, весь твой. На брюхе готов ползать, из рук твоих есть. А ты еще носом крутишь, тварь неблагодарная!
И с этими словами охмелевший от страсти купец схватил девушку. Затрещало платье.
– Фрол! С ума сошел?! Отпусти, кому говорят!
Но купец впился губами в шею Хелены и жадно шарил руками по ее телу.
– Фрол, отпусти! А не то хуже будет! – закричала травница, пытаясь вырваться из объятий купца.
Но Фрол ее не слышал. Прижав всем телом травницу к стене, одной рукой он задирал ей подол платья, а второй – пытался развязать узел на своих штанах.
– Прокляну! – отчаянно закричала травница.
В ответ раздалось лишь утробное рычание. Узел на штанах купца поддался, явив на свет возбужденный член своего хозяина.
Резкий щелчок пальцами, пара слов на латыни, и только что воинственно торчавшее достоинство купца обвисло мягкой тряпочкой.
– Э! Ты что? Ты чего наделала, тварь?! – в ужасе заскулил купец.
– Я ведь предупреждала, Фрол. Теперь вот остынь. Может, когда-нибудь снова сможешь осчастливить свою жену.
– Может? Может?!! – завопил купец. – Ах, ты…
– Рот на замок! – ледяным тоном оборвала его Хелена. – Еще одно слово и сделаю немым.
Купец прожег ее ненавидящим взглядом и вылетел вон, завязывая на ходу штаны.
Девушка выдохнула, налила себе воды, сделала несколько больших глотков, а остатки вылила на голову.
– Вот же влипла! Ладно, утро вечера мудренее. Завтра схожу в село, узнаю, что растрепал купец.
* * *
Но утра не случилось. На рассвете в дверь постучали:
– Именем Святой Инквизиции, откройте!
– Кто там? – испуганно спросила Хелена, в спешке натягивая одежду и выглядывая в окно. Путь к побегу был отрезан – вокруг избушки выстроились братья-инквизиторы, держа в руках натянутые луки со стрелами. Дом травницы был взят в плотное кольцо.
– Может, в дымоход? – в отчаянии подумала девушка, заглядывая в печь.
Но сверху посыпалась сажа, а за ней следом упала стрела. Ясно. Там тоже ждут.
В подпол? Но подземного хода здесь нет. А если долго не выходить, то дом подожгут и в этом подполе можно просто задохнуться от дыма. Обложили.
– Выхожу! – подала голос Хелена, в последний раз окидывая взглядом жилище, ставшее ей почти родным.
Дверь избушки отворилась и оттуда вышла бледная и растрепанная со сна травница. Один из братьев тут же связал ей руки за спиной, пока их главный зачитывал указ:
– За ведьмовское колдовство и злодеяния, учинённые над простыми селянами, Хелена-травница подлежит аресту и будет препровождена в застенки Святой Инквизиции для разбирательства и вынесения окончательного приговора! – инквизитор свернул указ в трубочку и осмотрел столпившихся крестьян.
– Может, кто-то из вас хочет что-то добавить или сказать в защиту ведьмы?
– Я – не ведьма! Я – травница! – громко и отчетливо произнесла девушка. – Евдокия, почему ты молчишь? Я же тебе вчера корову спасла.
Евдокия лишь опустила глаза и попятилась за спины односельчан. Страшно! Скажешь лишнее и, глядишь, сама в застенках Инквизиции окажешься.
– Марьяна, я же тебе с лица все чирьи убрала! Смотри, какая красавица стала! И замуж сразу вышла. Неужели не помнишь добра?
Тихую Марьяну тут же заслонил собой муж. Мол, нечего на его жену-красавицу напраслину возводить.
– Федор, Прасковья, помните, как я ваших деток каждую зиму от хворей лечила? Неужели и вам сказать нечего?!
Селяне молчали. Кто-то прятал глаза, а кто-то притворялся глухим и немым. И лишь один человек не прятался, а стоял и с иезуитской улыбкой смотрел на Хелену.
Травница и купец встретились глазами. И столько во взгляде Фрола было ненависти и злорадства, что девушку передернуло.
Тут сквозь живое кольцо селян прорвался кузнец.
– Братья, куда же вы ее?! За что?!!
– За дела ее темные, ведьминские, – начал было главный.
– Да, за какие ведьминские?! – непочтительно перебил его кузнец. – Травница это наша – помощница и заступница. Меня в том годе от сильной хвори вылечила, сынка моего младшего из реки спасла, откачала.
– Разберемся! – не дал ему закончить главный. – В Инквизиции со всем разберутся.
– Да, где ж разберутся! – охнул Вакула. – Оттуда же никто живым не выходил. Только труп да на костер!
– Попридержи язык, кузнец! – оборвал его главный. – Много болтаешь! Виновна она! Волшбу черную сотворила, человека безвинного мужской силы лишила. Так что никакая она не травница, а преступница! И разбираться с ней будут по закону.
– Да, кого она силы лишила? Вы о чем?! – не унимался кузнец, хотя жена уже повисла у него на локте и тянула в сторону, от греха подальше.
– Вот, пострадавший! Уважаемый человек. Он и жалобу в суд подал, все как положено, – равнодушным кивком указал в сторону купца главный.
– Ты?!! – Вакула было кинулся на купца, но братья-инквизиторы удержали. – Что она тебе сделала?!!
– Не твое дело, кузнец! Иди, куда шел. Домой.
– Мы с тобой еще поговорим, – процедил Вакула, и желваки заходили на его лице.
– Обязательно, кузнец! Вот вернешь мне долг с процентами, так сразу и поговорим. Обо всем.
Вакула сник. А травницу запихнули в повозку и, не дожидаясь, пока девушка усядется, возница дернул повод. Рядом на лошади пристроился главный, а чуть поотдаль выстроились парами лучники. Кавалькада тронулась в путь.
Не успели отъехать, как сзади полыхнуло зарево. Это самые расторопные селяне подожгли дом теперь уже бывшей травницы.
* * *
Хелену поместили в одиночную камеру-клеть. От каменного коридора ее отделала решетка. Земляной пол был устелен свежей соломой, у стены стояла грубо сколоченная лавка. Под потолком виднелось небольшое оконце, больше похожее на бойницу, через которое в камеру поступал воздух и немного солнечного света.
В дальнюю стену были вмурованы цепи с кандалами, видимо, для особо опасных преступников или сильно ретивых невиновных.
Девушка огляделась по сторонам. Потрогала кончиками пальцев решетку – с виду деревянная, но из заморского антимагического древа. Ни заклятье его не берет, ни пила. Верховный Инквизитор явно не поскупился.
Все было чисто и скромно, как в монастыре. Вот только отсутствие соседей наводило на невеселые мысли. Никто здесь надолго не задерживался. Сначала допрос (ежели надо – с пристрастием), затем приговор и приведение его в исполнение: кого на дыбу, а таких как Хелена – на костер.