Елизавета Бута
Давай ограбим банк
Микки в считанные секунды отбирает у мальчика рядом с Али рюкзак и начинает заталкивать туда пачки денег. Штук шесть. Я столько денег только у отца однажды видела. Он вкладывает в руку Али свой пистолет и приказывает подняться. Несчастный мужчина едва держится на ногах. Кажется, что если ему сейчас приказать пристрелить всех здесь присутствующих, он послушается. Микки подходит к распластавшемуся на полу инкассатору и берет его оружие.
– Али, ты в лотерею выиграл, знаешь об этом? – спрашивает он. Али мотает головой и с ужасом косится на сына.
– Если сейчас все сделаешь правильно, у тебя будут жена и сын, а если нет, то не будет обоих, ясно? – спрашивает водитель автобуса. Али кивает. – Вот и отлично. Сейчас ты выходишь с поднятыми вверх руками. Тебя арестовывают и увозят, а нас всех, заложников, освобождают. Включая твоего сына с рюкзаком и деньгами. А ты не произносишь ни звука до момента приезда в отделение, понял?
Али согласно кивает. Парень подталкивает его к выходу. Тот не хочет оставлять сына, но все-таки подчиняется. Водитель автобуса встает возле стены рядом со входом. Меня он рывком прижимает к себе. Теперь я могу видеть узкую полоску улицы перед входом в банк. Али стоит перед дверьми. Руки подняты вверх. В одной из них он сжимает пистолет. Я вижу, как его коленка рефлекторно сокращается.
– На счет три, – кричит ему Микки. – Три!
Парень буквально вышвыривает Али на улицу и вновь встает к стене.
– Транслируй происходящее, – командует он.
– Что?
– Где сейчас руки Али? – спрашивает он, нервно выдыхая и наставляя на меня пистолет.
– Наверху, – отвечаю я охрипшим голосом. Али в этот момент стоит перед полицейскими. – Он медленно приседает и кладет пистолет на асфальт.
– Это хорошо. Как у тебя с логикой? – спрашивает он.
– Не очень, – честно отвечаю я.
– Тогда следи за ходом мысли. Я хочу спасти свою сестру. Если меня сейчас арестуют, то она умрет. А если она умрет, то мне будет нечего терять. Так вот вопрос, кого я убью в этом случае?
– Всех, – отвечаю я.
– В целом верно, но первой я застрелю тебя и твоего не слишком смелого друга, – кивает он в сторону Анкеля. – Поняла?
– Да, – отвечаю я.
Смешно, но я только сейчас вспоминаю про Анкеля. Тот лежит с прижатыми к голове руками. Он смотрит на труп инкассатора в центре зала. Почему-то именно сейчас становится по-настоящему страшно. Это не кино. Здесь не прописаны роли. Я непроизвольно вздрагиваю, и водитель автобуса до боли сжимает мое запястье.
Боковым зрением замечаю, что к Али уже подошли полицейские. Говорю об этом.
– Готова? – интересуется Микки. Я пытаюсь кивнуть, но получается странное движение головой, означающее что-то вроде «да нет, наверное».
– Так, без паники. Все свободны. Мы схватили этого ублюдка, – раздается бодрый голос полицейского. Здоровенный мужик в бронежилете и прозрачной маске первым входит внутрь. Замечаю, как все начинают на нас коситься, но в этот момент Микки уже выпихивает меня на улицу. Там слишком светло. Сейчас где-то шесть вечера. Солнце уже скрылось, оставив после себя отвратительно жаркое марево. И все равно сейчас слишком светло. Глаза начинают слезиться.
– Как вы, ребята, с вами все в порядке? – К нам навстречу бежит молодой человек в обычной форме полицейского, безо всяких бронежилетов, но с очень перепуганным лицом.
Микки смотрит на меня, приседает и берет на руки.
– Все нормально, – говорит он.
– Что с девушкой? – с подозрением косится на меня полицейский. Если я сейчас заору, то Микки выстрелит. Не убьет, но покалечит. А если я буду молчать? Он отпустит меня? Или прибьет где-нибудь в подворотне?
– Он ударил ее, – поясняет Микки. – Парень настоящий зверь.
– Да, мне так жаль… – бормочет полицейский.
В этот момент в моем кармане начинает играть мелодия звонка. «Hello. I love you. Tell me your name»… Она так не соответствует ситуации, что буквально разрезает атмосферу.
– Это кто это тебе звонит, детка? – с холодной яростью в голосе спрашивает Микки. Воздух так наэлектризован, что кажется, сейчас я увижу искры.
– Ладно, пойду остальным помогу, – бормочет полицейский, желая побыстрее оставить нас наедине. На его лице буквально написано: «Милые бранятся, только тешатся».
– Ребят, а он с вами? – окликает нас полицейский, указывая на сына Али.
– С нами, – кивает Микки и панибратски хлопает подростка по спине. – Ганс, ко мне.
Мальчик повинуется и догоняет нас.
– Я тебе не собака, – шипит парень ему.
– Готов поспорить, что ты даже не Ганс, – шипит в ответ Микки. – У тебя есть машина? – этот вопрос адресован ко мне.
– Нет. Только у Анкеля, – отвечаю я.
– Того парня? Черт…
– У меня есть ключи от машины отца, – говорит мальчик.
Микки ставит меня на землю. Я тут же поворачиваюсь, чтобы побежать к полицейским, но парень быстро заламывает мне руку. Замечаю подозрительный взгляд заботливого полицейского. Заметив меня, он стыдливо отворачивается. Ну конечно, сама виновата. Ненавижу The Doors. И Моррисона ненавижу. Последний шанс. Я пытаюсь заорать.
– Помо… – Микки зажимает мне рот. Ненавижу Моррисона. Если бы не он…
Сын Али протягивает брелок с болтающимся значком «Мерседес». Микки выхватывает у него ключи.
– Считай, что мы взяли ее напрокат, – бросает он.
– Да считайте, что купили ее, – хмыкает мальчик, поправляя лямку рюкзака.
– Которая? – спрашивает Микки. Мальчик указывает на старенький «Форд» допотопного года издания.
– На нем погони не устроить, – предупреждает мальчик.
– Кто тебе сказал? Ты «Гарри Поттера» читал? – спрашивает Микки.
– Не, я сказки не люблю, – хмыкает сын Али. Микки убирает ладонь от моего рта.
– А зря… – закашливаюсь я. Кажется, запах его липких, грязных ладоней будет преследовать меня до конца жизни. Микки поворачивается ко мне и хмыкает. Сын Али наблюдает за тем, как старенький «форд» трогается с места. Вдалеке вижу Анкеля, который о чем-то говорит с полицейскими.
Машина отчаянно фыркает, но заводится, и отделение банка вскоре скрывается из вида. Спустя минут десять я решаюсь сказать:
– Послушай, ты же уже сбежал, я тебе больше не нужна, высади меня где-нибудь, я ничего никому не скажу… – Уже договаривая фразу, понимаю, что меня никто высаживать не собирается. Микки загнанно смотрит на меня, но тут у него начинает звонить телефон. Он тут же вздрагивает, как от удара током.
– Да, – он зажимает мне рот рукой и сосредоточенно слушает то, что сейчас ему говорят. – Да, я решил. Готовьте ее к операции. Нет, вы не поняли. Я решил, и вы готовите ее.
Сегодня в пригороде Берлина было совершено беспрецедентное по своей дерзости ограбление банка. Преступнику удалось с помощью одного пистолета нейтрализовать двух инкассаторов, охрану и всех посетителей отделения банка. Добычей преступника стала сравнительно небольшая сумма в триста тысяч евро. Беспрецедентность преступления заключается в том, что, несмотря на усилия полиции, грабителю удалось скрыться благодаря остроумному трюку. Преступник заставил одного из посетителей притвориться грабителем и сдаться властям. Тем временем настоящий злоумышленник, назвавший себя Микки, скрылся, взяв в заложницы дочь главного врача больницы, хирурга с мировым именем Матеуша Вибека…
За окном уже минут двадцать как город сменился лесом. Микки продолжает тупо пялиться на дорогу. Он так крепко сжимает руль, что кажется, от этого зависит его жизнь. Кондиционер не работает. По его тонкой белой коже стекают капли пота. Не знаю почему, но мне становится его жалко.
– Так ты дочь главврача? – спрашивает Микки. Оказывается, он слушал радио. По его виду было непонятно, слышит он сейчас хоть что-нибудь или нет.
– Дочь, – утвердительно киваю я.
– Иногда даже мне везет, – усмехается он.
– Не поняла.
– Теперь Бонни точно сделают операцию. Пока ты у меня, они будут пытаться спасти ей жизнь.
– Бонни – пациентка больницы отца? – спрашиваю я. Микки кивает. – Отец за всех пациентов одинаково борется.
– Если бы так было, я бы не грабил банк. Даже банка этого там бы не было, – мрачно говорит он.
Он не собирается меня отпускать. Ни сейчас, ни когда-либо. Я ему буду нужна, пока жива его сестра. А потом он меня убьет. Что я наделала? Что я наделала…
4. Верена
Верена
Прошло несколько часов с того момента, как захлопнулась крышка бункера. Я знала, что это произойдет. Еще в тот самый момент, когда села в автобус, знала. В свой самый первый автобус, полтора года назад. Тут нет часов, поэтому сложно сказать, сколько прошло времени с того момента, как послышался этот страшный стук крышки ящика. В конце концов, любая жизнь рано или поздно заканчивается этим звуком. Вопрос лишь в том, что ты потом будешь вспоминать. Лично мне – нечего. Этот звук раздался слишком рано. Хотя, наверное, все так думают, независимо от возраста.
Несколько часов назад у меня были жених и отличные перспективы на будущее. Еще двенадцать часов назад я ехала из Барселоны в Берлин, слушала Керуака и думала о том, как пуста и тщетна моя жизнь. Верните мне мою пустую, тщетную, никчемную, самую лучшую в мире жизнь! Она меня вполне устраивает.
Здесь очень холодно и темно. Я зажмуриваюсь – и калейдоскоп событий последних нескольких часов вновь предстает перед глазами. Когда меня запихнули в машину, я почему-то подумала, что это очень дешевый боевик. Такой, знаете, треш-комедия про зомби. Люблю такое кино. Еще раньше любила кино про маньяков. Больше не люблю. Верните мне мою жизнь! Пожалуйста…
Медленно вдыхаю ледяной воздух. Однажды, когда я только поступила в колледж, мне сказали: если не знаешь, что делать, улыбайся. Это всегда раздражает. Я долго следовала этому совету, он реально помогал. А потом я перестала улыбаться. Вообще. Ну, знаете, чтобы никого не раздражать.
Вы меня ненавидите, правда? По крайней мере надеюсь на это. Если пока нет, краткое резюме для справки: Верена Вибек. 20 лет. Родилась в маленьком польском городке Гданьск. Это такое солнечное и безмятежное местечко на отшибе Польши. Там есть море, набережная, толстые тетушки за прилавками магазинов, огромные порции еды в кафе, уютные двухэтажные домики с треугольными крышами. Три года назад уехала учиться в Штаты. Отец мечтал, что пойду на врача, но я выбрала юриспруденцию. Вот такая смелая. Естественно, родители поддержали меня в выборе. А как иначе. Это же моя жизнь. Они обязаны поддерживать во всех начинаниях свою единственную дочь. Конечно, не настолько, чтобы позволить мне пойти на режиссера или изучать никчемные искусства, но для юриспруденции они были вполне готовы. Ах, ну да, напомню: я дочь вполне себе обеспеченных родителей. Отец у меня всемирно известный врач. Жених – Анкель, подающий надежды юрист из Польши.
А теперь? Я всегда слишком сильно любила то чувство, когда сознаешь, что абсолютно все в комнате тебе завидуют. Это рождение ненависти, оно так воодушевляло и заставляло улыбаться.
На самом деле у меня всего этого нет. Ни университета, ни долбаной юриспруденции, ни даже уютного маленького городка с толстыми тетушками. Гданьск стоит себе на месте, но там больше нет никого, кто бы обрадовался моему приезду. Да и вообще таких людей в мире немного. Анкель? Я с ним познакомилась сегодня утром.
Страсть к зависти имеет небольшой побочный эффект. Если ты всегда впереди, рано или поздно тебе дадут пинок под зад, и ты покатишься в пропасть. Те, кто впереди, почему-то всегда стоят перед пропастью. Не знаю, почему так. Видимо, закон жизни. Так интереснее, что ли.
Когда мне исполнилось семнадцать, я приехала в Массачусетс. Штат, в котором нет, похоже, ни одного коренного американца. Я не про индейцев, а про тех, кто родился в этой благословенной стране. Хотя я и здесь отличилась. Нашла такого.
Все начинается хорошо. Нас селят в общежитие в студенческом городке. Здесь несколько корпусов. Мальчики и девочки в разных блоках. До университета минут десять пешком мимо зеленых лужаек, административных корпусов с одной стороны и небольших престижных коттеджей – с другой. Поначалу я даже расстраиваюсь, так как больше всего мне хочется ощутить все прелести студенческой жизни. На деле же оказывается, что нужно вкалывать за троих. Плюс к тому сильно напрягает невозможность поговорить на родном языке. Или хоть на каком-нибудь, кроме английского. Я согласна на сербский, хотя никогда его не знала. Он похож на польский, но это только так считается. Лично я понимаю примерно каждое восьмое слово, да и то если разговаривают со мной очень медленно и простыми предложениями с применением жестов. Подозреваю, что по этой методике и японский пойму.
Еще сложно привыкнуть к главному правилу обучения – никогда не списывать и ничего не гуглить. Вернее, никогда не признаваться ни в первом, ни во втором. Даже под пытками на электрическом стуле, а особенно в разговорах с друзьями. Преподаватели еще могут тебя пожалеть, а вот сокурсники – никогда. Ты их потенциальный конкурент. Ты метишь на их рабочее место. На их стажировку. Конечно, не все такие извращенцы. Но ты никогда не знаешь, кто из твоих друзей тебя ненавидит.
Собственно, именно незнание этого непреложного правила и знакомит меня с Джереми.
Поначалу учеба дается с большим трудом. День за днем вместо веселья и вечеринок я провожу время за домашними заданиями. Впрочем, сама того не замечаю, как времени на выполнение этих заданий у меня уходит все меньше. Странного вида девочка-хиппи, с которой меня поначалу поселили, уезжает в «большое путешествие длиною в вечность». Вместе с ней испаряются ее сомнительные друзья с мутными глазами, цветные тряпки и восточные символы на всем, включая туалетную бумагу. Мы с ней не особенно ладили, но когда она уезжает, начинает ее не хватать. Всех этих мантр по вечерам, ковриков для йоги, благовоний и Джима Моррисона. Не знаю, чем творчество The Doors связано со всем этим хиппи-бредом, но соседка его обожала. Постепенно мне тоже стал нравиться Моррисон.
Уже на следующий день после ее отъезда в дверь стучится Зои. Блондинка с торчащими в разные стороны волосами. У нее прическа похожа на очень старый клоунский парик. Зои учится на том же курсе в соседней группе.
– Куда ты ходишь развлекаться? – спрашивает она минут через двадцать после знакомства.
– Да никуда. Только пару раз с ребятами в бар напротив ходила, – пожимаю я плечами.
Она тут же берется подтягивать меня по классу студенческих вечеринок. Вскоре я уже точно знаю свое расписание на неделю. Куда идти нужно обязательно, к кому не стоит приходить никогда… Вот с этого момента жизнь действительно начинает меня устраивать. Зои выгодно оттеняет меня, привлекая все взгляды парней в радиусе километра. Помню, как мы с ней сидим в кафетерии. В зал входит парень и начинает допытываться у одного из наших сокурсников, где ему найти Верену Вибек.
– Вон, видишь двоих? Та, что красивая, – Верена.
В этот момент я очень надеюсь, что Зои этого не услышала. Впрочем, к тому парню я проникаюсь глубокой симпатией.
– Верена Вибек? Завтра начинается дополнительный курс по криминальной психологии, тебя записывать?
– Конечно, – киваю я, не особенно понимая, зачем из-за этого нужно было искать меня здесь.
– У тебя мало дополнительных курсов в табеле? – недовольно спрашивает Зои. Не дождавшись ответа, она встает из-за стола и направляется к выходу.
– Что за курс? – интересуюсь я у парня.
– Маньяки и серийные убийцы, – говорит он, усаживаясь на освободившееся место Зои.
Оказывается, что список записавшихся нужно отдать сегодня, причем в ближайшие пару часов. Парень заметил, что Вибек, которая вроде бы ходит на все, что можно и нельзя, на этот курс не записалась, и решил уточнить у меня лично.
Народу на первый факультатив приходит намного больше, чем записалось. А когда слава о Джереми Флемми разносится по курсу, становится понятно, что на его факультативы места нужно будет бронировать заранее. И никакие списки больше не нужны. Зои тоже начинает ходить на эти семинары, тоже из-за Джерри, а не из-за маньяков.
26-летний магистр психологии, успешный журналист, приглашенный читать этот курс, Джерри Флемми стал просто секс-символом всего университета. Темные, чуть вьющиеся волосы, серые глаза, атлетичная фигура в умопомрачительно дорогих шмотках. Да еще и рассказывает про маньяков. Что может быть более сексуальным? Серийные убийцы, извращенцы, каннибалы, садисты… Когда он рассказывает историю поимки очередного злодея, все невольно становятся на сторону маньяка, отрезавшего конечности у еще живых девушек.
Если честно, мне не очень приятно вспоминать те времена. Все это было так давно, что мне приходится убеждать себя, что это действительно было. Джерри хорош во всем. Это факт.
За месяц до окончания первого курса он объявляет, что нас ждет итоговый тест. Причем на следующей неделе.
– А что будет на тесте? – интересуется кто-то с галерки.
– Количество жертв, даты жизни, статьи обвинения и тому подобная ерунда, – непонимающе пожимает плечами Джереми.
На тест я прихожу во всеоружии. У меня с собой конспекты и шпаргалки. Ну и плевать, что они запрещены. Не хватало еще испортить табель такой мелочью, как дополнительные курсы. Уже на шестом вопросе мне нужен конспект. Я поднимаю голову и натыкаюсь на пристальный взгляд Джереми. Он насмешливо поднимает брови и отворачивается. Я преспокойно смотрю нужные ответы.
Результаты теста объявляют вечером следующего дня. Высший балл. У нас с Зои – максимально возможные результаты. Впрочем, сдали тест практически все. Поскольку больше в ближайшие дни ни экзаменов, ни тестов не предвидится, мы идем отмечать в ближайший бар.
– За успешную сдачу! – провозглашает долговязый парень, который вечно приходил первым и уходил последним с этого факультатива. У него акцент хуже, чем у меня. Откуда-то из Восточной Европы.
– Даже не верю, что выучила все это! – бормочет Алисия, девушка, сидевшая на факультативе на первом ряду.
– Кто выучил, а кто списал, – сказала Зои, посмотрев на меня.
Я растерянно улыбаюсь.
– Да ладно, как ты умудрилась? – восхищается долговязый парень. Он не понял, кто все-таки списал: я или Зои, поэтому смотрит попеременно на нас обеих.
– Просто пару вопросов подсмотрела, – бормочу я.
Вечеринка перерастает в обсуждение того, как мне удалось списать, а затем и в то, как прекрасен душка Джереми. На следующий день я с отчаянно ноющей головой все-таки плетусь в университет. Вечером – последнее занятие у душки Джереми. Оно посвящено Елизавете Батори. Знаменитая женщина-маньяк из Восточной Европы. Она жила в Средние века, поэтому с точки зрения закона фигура совершенно бессмысленная. Да и с точки зрения психологии тоже. Предельно адекватная дамочка, просто любила весьма специфические косметологические процедуры. Принимала ванны из крови юных девушек.
По окончании занятия Джереми благодарит всех за внимание и удостаивается бурных и продолжительных аплодисментов.
– На бис могу только тест провести, – довольно улыбается он.
Народ уже тянется к выходу. Я иду в числе последних.
– Верена, задержитесь на пару минут, – просит он, когда я оказываюсь в метре от него.
– Что случилось? – встревоженно спросила я.
– Вы же юриспруденцию изучаете, должны знать, что никогда не нужно признавать своей вины. Если бы Харольд Шипман[2] в каждом баре рассказывал о своих подвигах, у него бы не получилось убить 300 человек.
– Вы говорите об этом, как о достижении, – говорю я.
– В каком-то смысле так оно и есть. На будущее… Никогда не признавайтесь в том, что вам удалось списать. Особенно сокурсникам. Преподаватель может и пожалеть, а друзья всегда все расскажут. – Да, он именно так и сказал.
– Как?.. – опешила я.
– Не буду раскрывать свои источники, но на будущее имейте в виду, – говорит Джереми.
– Спасибо.
– Кстати, с этой минуты я здесь больше не преподаватель, а вы не моя студентка, – говорит на прощание Джереми Флемми. – Может быть, выпьем сегодня кофе?
– Может быть, – соглашаюсь я.
С этого момента мне завидуют абсолютно все. И студенты, и преподаватели, и уборщицы с официантками. Мы с Джерри успели пару раз сходить в кино, а потом я уехала домой на каникулы.
За полтора месяца дома я понимаю, что больше не могу здесь жить. Я обожаю свой любимый кукольный Гданьск с набережными и маленькими домиками, но меня нестерпимо влечет в Штаты. Впрочем, все 45 дней я неустанно рассказываю о своих успехах. А это очень даже развлекает.
Возвращаюсь в Штаты за неделю до начала занятий. Все семь дней мы проводим с Джерри, маньяками и The Doors. Любовь к этой самой американской группе объединяет нас. Мы ставим одинаковые мелодии звонка на телефон. Это кажется ужасно романтичным. Hello, I love you. Это кажется очень романтичным. Потом приезжает Зои. Все грозит быть таким же прекрасным и веселым, как на первом курсе, только лучше.
* * *
Что было дальше? Да ничего особенного. Просто завидовать перестали.
Помню момент своего триумфа. Джереми вновь ведет семинар про маньяков, но у первокурсников. А жаль. Впрочем, у нас тоже есть несколько весьма занятных курсов. Виктимология, например. Психологию поведения жертвы преподает Ванда Макдрайв. Женщина лет пятидесяти. Она носит строгие брючные костюмы и туфли на высоченном каблуке. Ее все боятся. А у меня каким-то чудом получается расположить ее к себе.
– Как тебе это удалось, а? – взрывается однажды Зои. Мы только что получили результаты теста по виктимологии. Зои получила D, а я A.
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Сегодня будет распределение ролей на процессе, кем будешь?
– Еще и процесс. Черт! – Зои ломает карандаш. – Там есть что-нибудь для людей с работой?
Она недавно устроилась в местный супермаркет. Вообще-то для студентки второго курса это не очень-то почетно. Там в основном школьники работают. Но с нашим знанием английского на многое рассчитывать не приходится. Я работаю официанткой в небольшом кафе на другом конце города. Как вы понимаете, то, что на дорогу до работы уходит сорок минут, это достоинство, а не недостаток. Никто зато не видит меня в идиотском переднике и с чайником кофе в руках. Сейчас Зои действительно приходится хуже, чем мне. Она работает по шесть часов каждый день, а я сплю в кафе три ночные смены в неделю. Там все равно никого, кроме пары психов, за ночь не появляется.
– Будешь свидетельницей, – говорю я.
– А ты, естественно, хочешь быть адвокатом? – хмыкает Зои.
– Конечно.
– А тема, естественно, про маньяков.
– Ты хорошо меня изучила, – смеюсь я.
– Ну и что сделал Джереми?
– Иногда ты меня пугаешь, – отвечаю я.
Суть в том, что мы должны инсценировать известный судебный процесс. По результатам работы нам выставят баллы по судебной речи. Поначалу все кажется веселым школьным спектаклем, но чем дальше, тем тяжелее.
Шесть процессов на поток. В каждом задействовано по пять человек. Каждый посвящен реально существовавшему преступнику. Суть не только в том, чтобы научить нас держаться на публике. Суть в том, чтобы научить нас защищать кого угодно и обвинять кого угодно. Вообще-то я хотела Ларри Флинта, но Джереми уговорил нас на Иссэя Сагаву, каннибала из Японии. Нас шестеро, считая примкнувшего к нам Джерри. Естественно, все мы, кроме Джерри, из Восточной Европы. Здесь нет никого, кто бы родился в Штатах, поэтому все ищут своих.
– Кому нужен твой порноманьяк? – картинно восклицает Джерри. Он сам вызвался изобразить преступника. Никто из наших двух мальчиков не хочет исполнять эту роль.
– Я за Флинта, – флегматично заявляет Виктор, один из наших мальчиков.
– Я за этого Иссэя, – зевает Зои.
– Черт с вами, – говорю я и забиваю в Гугле имя этого Иссэя Сагавы. Будучи студентом по обмену, он убил и съел свою однокурсницу, очаровательную француженку Рене Хартевельт. Как объяснил потом сам Иссэй, хотел получить часть ее очарования. Это очень хороший пример для процесса. Иссэя тогда экстрадировали в Японию и вскоре освободили. Он женился на какой-то девушке и лишь изредка посещал морг для своих маленьких шалостей. До сих пор, кстати, жив. Читать подробности дела просто отвратительно. Показания Иссэя больше напоминают сборник кулинарных рецептов. Учитывая, что текст сопровождается фотографиями, все выглядит не очень аппетитно.
Днями напролет мы готовим это шоу. Да, это скорее шоу, а не инсценировка процесса. Небольшой спектакль. Джерри частенько отпрашивается с работы в редакции, а иногда и свои семинары отменяет ради наших репетиций. Ему очень нравится сидеть за столом в комнате и пытаться сорвать мне речь защиты.
– Я же должен понимать, что происходит в душе маньяка, – поясняет он.
Его фильм про Джеффри Дамера, Милуокского монстра, получил несколько наград, и по местным меркам он звезда. Руководство канала готово на все, лишь бы Джерри не решил, что пора развиваться дальше, и не уехал в Нью-Йорк. Университет тоже почитает за удачу приобретение звездного преподавателя. Наличие такого факультатива переводит университет на другой уровень. Почти «Сорбонна» с «Гарвардом», до которого тут кстати час езды. Поэтому Джерри может себе позволить абсолютно все, даже роль маньяка в студенческом судебном процессе.
Для Джерри это детские игры, но для меня дело жизни. Настоящая работа проходит по ночам. Ей я и Виктор, то есть прокурор, посвящаем все свое время. И я, и он учим все подробности дела по ночам, когда никто не видит. Сначала по отдельности, а затем решаем объединиться. Остальные не знают обо всем этом. Они считают, что все это шоу. Спектакль.
В день экзамена мы на высоте. Джерри всеми силами пытается сорвать мне защиту, за что каждый раз срывает аплодисменты присяжных. За паршивые двадцать минут он умудряется рассказать рецепта три коронных блюд Иссэя.
Суд я выигрываю, как и прописано в нашем сценарии. Преподаватели нам аплодируют. Даже Ванда Макдрайв хлопает нам с Виктором. Пожалуй, только она и хлопает нам, остальные встречают овациями Джерри.
– А все-таки есть нечто интригующее в том, что его жена до последних дней жизни боялась быть съеденной, – говорит Джерри, когда стихают аплодисменты. – Наверное, она из-за этого и вышла за него.
– Кому-то нужно меньше смотреть «Сумерки», – бормочу я. Нарочито громко. Все начинают хохотать и снова аплодировать. На сей раз не Джерри, а мне.
Я улыбаюсь. Это всех раздражает.
– И «50 оттенков» на ночь поменьше читать, – бормочет себе под нос Виктор. Его тоже слышат и начинают смеяться еще громче. Джерри бледнеет, но не подает виду. Он вдруг поворачивается к Зои и спрашивает:
– А ты бы согласилась выйти замуж за человека, который в любой момент может тебя убить?
– Нет, – отвечает Зои, она напрочь забыла о своей роли. – Ты вообще видел этого Иссэя? В страшном сне не приснится…
– А если бы он выглядел, как я? – вкрадчиво спрашивает Джерри. – Если бы он выглядел как я, но был маньяком, Зои? – он буквально перегибается через стол, чтобы оказаться как можно ближе к ней.
– Не знаю… – бормочет Зои.
– Довольно, Джереми. Из любого человека можно сделать жертву, – прерывает его Ванда Макдрайв. – Потом только большая проблема из жертвы человека сделать, – добавляет она.
* * *
Мой последний день, когда мне завидуют. Восхищаются. Аплодируют. Перед самым пинком. Вечером Джерри орет на меня. Впервые. Кричит о том, что я возомнила себя непонятно кем, раскатала губу, вшивая студенточка… Я не могу удержать подступившие слезы и выбегаю из комнаты. Не пошел бы он к черту, а?
На самом деле, не пошел. Я мечтала о том, что мы поженимся. Купим небольшую квартирку в Нью-Йорке. Ну и так далее по списку. Главное – не возвращаться в Гданьск. Там мне больше не место. Короче говоря, Джереми прав, и это обиднее всего. В любом случае он не настолько мне нужен, как думает.
Все последующие дни я избегаю его. Естественно, по ночам представляю, как он ждет меня с букетом цветов и слезами на глазах. Мечты всегда сбываются. Вопрос в формулировке желаний.
Джереми действительно ждет меня с букетом цветов. Через три дня после случившегося. Мы с Зои возвращаемся с занятий. Она вечером планирует пойти выпить в бар неподалеку, а я буду учить виктимологию. Это мой любимый предмет. Он действительно отвлекает. Жаль, что не профильный.
– Верена, погоди. Нам нужно поговорить, – окликает меня Джереми.
– Иди, я через пять минут буду, – говорю я Зои и оборачиваюсь. Я жду, когда он сделает шаг навстречу, но ничего не происходит.
– Ты уже все сказал… – гордо говорю я.
Дальше все происходит по стандартному сценарию. Разговор заканчивается новой ссорой. Только на этот раз я понимаю, что дальше уже ничего не будет. Джерри – маньяк. Джерри – секс-символ. Джерри – объект зависти. Просто самовлюбленный красавчик. Это уже не интересно. Ну и пусть мне сочувствуют. Это как с китайскими подделками. Даже если все провожают завистливыми взглядами, ты знаешь, что это всего лишь подделка.
Теперь уже я больше не жду извинений, слез и ссор. Избегаю его по-настоящему. С несвойственной мне спринтерской скоростью. Все свободное время провожу с Виктором. С ним весело. Он одержим азартными играми. В его комнате, наверное, сотни брошюр по теории игр, руководств по блефу, истории покера и пр. Естественно, все доступные и недоступные деньги он тратит на онлайн-казино и подпольный покер. Почти всегда проигрывает, хотя знает об игре больше, чем кто бы то ни было. Когда человек в чем-то хорош, с ним всегда интересно.
– Ты бы поговорила с Джерри, он так бесится, – не устает упрашивать Зои. В конце концов я не выдерживаю и говорю:
– Послушай, если ты еще раз произнесешь его имя, я больше не буду за тебя готовить все эти задания по виктимологии.
Зои несколько мгновений смотрит на меня, а потом выходит из комнаты. Мне стыдно. Но я не могу простить ей того признания на процессе. К тому же нужно же хоть кого-нибудь обвинить во всем.
Еще неделя занятий проходит в стандартном режиме. Учеба. Домашние задания для меня и Зои, ночные смены в захудалом баре на другом конце города, болтовня и покер с Виктором и его соседом по комнате. Они пытаются сделать из меня шулера. Ничего не выходит, но это весело.
В воскресенье утром Зои будит меня часов в восемь утра. Она выглядит так, будто выиграла миллион долларов. Лицо буквально сияет от счастья.
– Что случилось? – хриплю я спросонья и беру со стула свитер.
– Мне премию дали, – пищит она. – Даже не ожидала. Двести баксов!
– Неплохо, – соглашаюсь я уже возле кофеварки.
– Сегодня едем на шопинг, – заявляет она. – И твой психованный Виктор со своим покером нам не помешают. Триста лет с тобой никуда не выбирались.
– Только очень скромный шопинг. Для бомжей, – предупреждаю я. – У меня никаких премий не предвидится.
Мы едем на шопинг в центр Бостона. Как ни странно, но время действительно проводим неплохо. Покупаем кучу всяких мелких и никому не нужных вещей, в основном из тех, что не дороже трех долларов. Сидим в кафе. Знакомимся с какими-то парнями, затем хихикаем и обсуждаем их ровно до момента знакомства со следующими. Все это, и правда, увлекательно. Когда я решаю посмотреть на часы, время близится к полуночи. Денег на такси у нас уже нет. Машины у нас тоже нет и не предвидится в ближайшие полгода. Это только в фильмах каждый школьник на своей тачке. На самом же деле у нас в колледже поголовно все на велосипедах разъезжают. Черт.
