Елизавета Дворецкая
След черного волка
– Думаешь у нас тут найти?
– А вдруг повезет?
– Может быть, – многозначительно ответила Лютава.
Они смотрели в глаза друг другу; Лютава едва дышала от волнения, но и Зимобор явно был растревожен этой встречей. В глазах его отражалось напряженное внимание, будто он вдруг заподозрил, что все куда сложнее, чем казалось.
Или он тоже ищет звезду у нее во лбу? Ожидал встретить голубоглазую деву, с румянцем, будто заря, и волосами будто из солнечных лучей, а теперь не может узнать ее в волхве, покрытой волчьей шкурой?
От этой мысли Лютаве стало смешно. Похоже, Зимоборов дух-покровитель так же водит его в тумане, как Радомир – ее: по невесту послал, а куда – не сказал.
Видя, что она смеется, Зимобор охотно засмеялся тоже, и ей стало легче.
– Пора мне, – выговорила Лютава, очень боясь, что кто-нибудь ее спросит о причине хохота. – Увидимся еще, княже. Как поедешь мимо – заходи в гости.
– Где же ты живешь? – Зимобор взял ее за руку, будто хотел задержать.
– Вниз по Угре. – Лютава отняла руку. – Не минуешь нас. А если что, мы встречать вышлем.
И выбежала наружу, быстро поклонившись Даровою и его боярыне.
Родима околачивался возле избы, ожидая ее. Лютава проскользнула мимо и кивнула ему на ходу. Пробравшись через двор – теперь здесь стало еще теснее, так как вернулась ездившая с Зимобором часть дружины, – они вскоре оказались в селище, где возле Осенникова тына дожидались их лыжи. Смоляне смотрели им вслед. Но уже вечерело, и вскоре две проворные фигурки на лыжах канули в снеговую тьму.
* * *
Всю дорогу Лютава бежала как могла быстро, будто за ней гнались. Она не боялась, что кто-то станет ее преследовать, но от кипевшего в крови возбуждения хотелось не просто бежать, а лететь. Теперь и впрямь случилось нечто, что изменит всю ее жизнь, и ее терзали одновременно жажда будущего, прихода которого она так долго ждала, и нежелание расставаться с прошлым. Ее властно тянуло в две стороны, и она неслась, будто метель, стараясь убежать от этого разлада.
Уже настолько стемнело, что без Родимы Лютаве нелегко было бы найти Ревунову заимку. Там никто не спал, ожидая ее; едва они приблизились, как дверь избенки открылась и ей навстречу вышел Лютомер. С хохотом она бросилась ему на шею, но чуть не упала, запутавшись в лыжах, и уцепилась за него. Лютомер поднял ее, оторвал от земли и крепко прижал к себе, будто не надеялся больше увидеть. И только потом поставил, присел рядом и стал отвязывать лыжи с ее черевьев.
Когда ее привели в избу, отогрели и напоили горячим отваром хвои с земляничным листом, Лютава наконец смогла хоть что-то рассказать. И сама поразилась: как много впечатлений она вынесла из своего похода в Селиборль и как мало сведений! Она повидала князя Зимобора и убедилась, что он хороший человек… ей так показалось. Она могла подробно описать его внешность и повадку, но не выяснила ничего, что было действительно важно: по праву ли он называет себя князем днепровских кривичей, как разобрался со своей сестрой Избраной и куда она делась, зачем собирает дань сам? На уме у Лютавы было лишь то, что Зимобор, подобно ей, ищет свою судьбу и что ей очень нравится такая судьба, какую он воплощает. Собственно, за этим она и ходила. Его облик, речь, взгляд переполняли ее мысли, не оставив места ни для чего другого.
– Это он! – твердила она. – Я знаю, это он!
– Ладно, давай спать! – велел Лютомер, послушав ее довольно бессвязные восклицания. – Завтра до зари пойдем назад в Доброхотин, а там, пожалуй, мы с Богоней сами с Зимобором повидаемся.
– Хвалис-то хоть у него? – спросил Чащоба.
– Нет. Там никто про него не знает… кажется. Зато я видела его невесту! – вспомнила Лютава.
– Чью?
– Да Хвалиса!
Наконец-то она сумела поведать нечто стоящее: насчет Игрельки. Даже показала перстень Замили.
– О боги! – Лютомер прижал ладонь ко лбу. – Вот почему Оклада так расхрабрился! Он себя видел уже тестем угрянского князя! Нет, не будет мне покоя, пока я этого зайца не выловлю! Да, а Мирушу ты видела? Она тоже там?
Но, посмотрев на сестру, Лютомер обнаружил, что она уже спит…
Глава 3
– Объявилась ваша пропажа, – усмехнулся боярин Держигость, встречая Лютомера с сестрой и бойниками перед воротами Доброхотина.
В городце они сразу увидели Хвалиса: с матерью и Толигой он стоял перед дверью обчины. Не очень-то он жаждал этой встречи, но бежать было больше некуда. Необходимость защитить мать придала ему духу; он не был трусом, он лишь вечно сомневался в себе и своем достоинстве, в котором ему отказывали с самого рождения. Но достоинство, в отличие от смелости, можно добыть в борьбе.
Глядя, как из ворот вала на площадку городища затекает эта стая – два десятка серых волчьих шкур, – Хвалис испытывал не страх, а только досаду и ненависть. Вот эти два лица впереди – такие схожие меж собой, со своими серыми волчьими глазами. Целых полгода он был от них свободен и надеялся стать человеком не хуже других. Но вот все надежды рухнули, а волки снова здесь – пригнали его мать, будто косулю, и сами явились по следу. Хвалис не мог обвинить детей Велезоры в разорении Верховражья и гибели Оклады, но не мог и избавиться от чувства, что и в этом, как во всех невзгодах его жизни, виноваты они.
Лютомер незаметно сжал руку Лютавы. Это означало повеление молчать: он будет говорить сам.
– Будь жив, младший брат, – кивнул Лютомер Хвалису. – Не скажу, что рад тебя видеть, но нынче не время старые раздоры вспоминать. Знаешь уже, что пришел к нам смолянский князь с войском?
– Будь жив, старший брат. – Хвалис с явным усилием заставил себя поклониться.
– Идемте в обчину. – Лютомер обернулся к Держигостю: – И старейшину созови. Буду с людьми говорить.
Знаком показав, что к Хвалису и его спутникам приглашение тоже относится, Лютомер прошел в обчину. Лютава тайком рассматривала Хвалиса: она не видела его полгода, и теперь ей казалось, что он сильно изменился. Даже как будто стал повыше ростом. Может, причиной тому сорочка с непривычной вышивкой – невестин подарок на обручение. Сам Хвалис за полгода вольной жизни среди людей, которые уважительно именовали его княжичем и даже видели в нем, возможно, своего будущего господина, переменился. Он будто поднял голову и теперь смотрел не исподлобья, а открыто и гордо. Пожалуй, это ему шло.
Лютомер сел и положил руки на стол. Пока все собирались и рассаживались, он молчал и вертел в пальцах что-то маленькое. Приглядевшись, Хвалис переменился в лице: он узнал хазарский перстень с сардием – дар своей матери, которым обручился с дочерью Оклады.
– Откуда это у тебя? – Он подался к Лютомеру, пытаясь выхватить из его руки перстень, но тот с истинно звериным проворством сжал его в кулаке и так глянул на младшего брата, что тот опомнился и отошел.
– Сейчас все узнаешь, – с прежним высокомерием ответил Лютомер, давая понять, что Хвалису придется подождать более уважаемых людей.
Покраснев от досады, тот сел возле матери. На лице Замили сменяли друг друга то гордое, то жалобное выражение. Она никак не могла решить, кто она сейчас: любимая жена хворающего князя и мать его наследника или же бедная одинокая женщина, которую со всех сторон обступили беды.
– Смолянский князь Зимобор – старший сын Велебора, но дань берет он не по закону, – начал Лютомер, когда все уселись и выжидательно уставились на него. Здесь были старейшины Доброхотина, жители округи и беженцы со стороны Жижалы, включая дружину, которую сам Оклада собрал для Хвалиса. – Послов он к нам не слал, об утверждении на столе отца не объявлял, старых докончаний с малыми князьями не подтверждал. А потому мы, угряне, имеем право в дани ему отказать. Он об этом знает, поэтому пришел в землю нашу с войском. У старейшин берет детей в залог и с собой в Смолянск увозит. В Верховражье боярина Окладу, его людей в битве убили, и взяты у Оклады двое детей: дочь Игрелька и сын Переслав. Также и у других старейшин взято еще четверо отроков.
Об этом Лютомер узнал не от Лютавы, а от Родимы, который не зря болтался в Селиборле по двору и там повстречал знакомого ему Переслава.
При упоминании Игрельки Хвалис снова переменился в лице и невольно вскочил. Девушка нравилась ему, и он охотно дал согласие на ней жениться; но главное, в ней заключались его надежды на поддержку и куда лучшее будущее, чем ждало в Ратиславле.
– Моя сестра видела в Селиборле Окладину дочь и говорила с ней. – Лютомер оглянулся на Лютаву, и та кивнула. – Вот перстень обручальный! – Лютомер поднял кольцо с сардием, чтобы всем было видно. – Прислала она его назад своему жениху, Хвалиславу, моему меньшому брату, и велела сказать: нет у нее отца более, что обручил их, и везут ее, полонянку, в Смолянск, там за иного мужа хотят выдать. Поклон свой передала прощальный, просила лихим словом не поминать.
И пустил перстень катиться по столу в сторону Хвалиса: тот едва успел поймать.
По обчине пролетел тревожный и недовольный гул.
– Что делать будем, угряне? – Лютомер возвысил голос и обвел пристальным взглядом бородатые лица старейшин, среди которых яркими пятнами светлели лица Замили и ее сына. – Признаем поборы незаконные? Будем отдавать детей, дочерей и сынов наших смолянам в холопы? Стерпим бесчестье?
Лютава сидела, застыв от изумления. Понимая, куда клонит Лютомер, она не понимала, почему он это делает. Зачем толкает угрян к войне со смолянами?
– Я не стерплю этого! – Хвалис вскочил, сжимая в кулаке перстень. – Я освобожу мою невесту! И отомщу за ее отца.
– Вот это уже дело! – Лютомер наклонился над столом в его сторону. – Если ты сделаешь это, я буду знать, что ты не мальчишка, которому лишь бы подглядеть, как девки купаются. Если ты отомстишь за смерть Оклады и вернешь его дочь, то я признаю твое право на все его наследство. Понимаешь? Ты будешь боярином Верховражья, и я поддержу тебя против всех, кто пожелает твое право оспорить.
Народ снова загудел, но уже скорее одобрительно. Оклада, известный заносчивым и вздорным нравом, никому тут не нравился. Но близкие к Лютомеру люди были равно изумлены: и Лютава, и стая, и сам Хвалис. Всю свою жизнь Хвалис слышал лишь о том, что ему не положено и недоступно. Сейчас сам старший брат, его главный соперник, вслух и при людях объявил, что он, Хвалис, имеет кое-какие права! И согласился эти права не только признать, но и поддержать.
– Я клянусь! – Хвалис поднял руку с зажатым в ней перстнем, призывая богов в свидетели. – Я освобожу мою невесту и отомщу за смерть ее отца. Или пусть я погибну!
– Но и ты, Лютомер, поклянись, что исполнишь обещанное, – добавил Толига, настороженно поглядывая на непривычно «доброго» сына Велезоры.
– Я – будущий угрянский князь. – Лютомер посмотрел на родича. – Если я сказал слово при богах и людях, мне нет нужды подкреплять его клятвами. Или какой же я князь, если мое слово ничего не стоит?
До ночи в обчине обсуждали замысел. Довольно скоро выяснилось, что Лютомер и его стая принимать участия в схватке не намерены.
– Я могу отбить твою невесту, – насмешливо ответил он на вопрос Хвалиса. – Но тогда это будет уже моя невеста.
– Да уж, поищи себе жены где в другом месте, – бросил Хвалис. – Эта – моя!
На уме у него было: ведь сын Велезоры, хоть и давно зрел годами, жены до сих пор не взял и из лесу «в люди» пока не вышел. И если он, Хвалис, успеет жениться первым, то старшим сыном Вершины станет он! И посмотрим, одно ли Верховражье в конце концов ему достанется…
Когда обсуждение было закончено и замысел обговорен, стая ушла в свою обчину, собираясь спать. И только там Лютава взяла брата обеими руками за шкуру на груди, подтянулась ближе к его лицу и прошептала:
– Лют! Что ты делаешь?
В ответ он обнял ее, прижал к себе, наклонился к ее лицу вплотную.
– Я хочу, чтобы оба они показали, чего стоят. Один из них докажет, что заслуживает жить на свете. А второй… Я не отдам тебя кому попало, пусть он хоть трижды смолянский князь.
* * *
Исход испытания, затеянного Лютомером для обоих соперников, превзошел все его ожидания. Стая, не собираясь ввязываться в драку, ждала ее исхода в Доброхотине. Дружина Хвалиса, собранная из людей его и Держигостя, отправилась навстречу смолянам еще утром. День прошел в томительном ожидании, и не раз Лютомер пожалел, что остался так далеко от места событий. И вот глубокой ночью первым вернулся Толигин старший сын Утешка с пятью отроками.
– Привезли! – ликующе закричали у ворот вала. – Девку привезли! И самого князя смолянского в полон взяли!
Лютомер переменился в лице; Лютава от этого известия чуть не села на пол. Такого недоверчивого изумления на лице своего уверенного и сдержанного брата она не видела никогда в жизни. Не веря своим ушам, Лютава тем не менее готовилась к невозможному. Хвалис, их несчастный Галчонок, одолел и взял в плен самого князя Зимобора? Сделал то, за чем его посылали, – и гораздо больше? Так, может, боги и впрямь на его стороне – кто бы мог ожидать?
Какими глазами они теперь взглянут ему в лицо – сыну чужеземной рабыни, которого всю жизнь презирали? И Зимобор теперь пленник Хвалиса? Может быть, тот и подарит Лютаве ее загадочного жениха – если пожелает! А может, велит в Угре утопить – имеет право!
Только бы Хвалис не узнал, что Зимобор так сильно ей нужен, – пронеслось в голове у Лютавы. Потому что если узнает – Зимобору точно не жить.
А Замиля уже спешила, с развевающимися полами бобровой шубы, навстречу вестникам.
– Мой сын победил! – кричала она и даже поминала неведомого бога своей юности, вспомнив его в самый радостный час жизни.
Пленных привезли несколько человек – четверых или пятерых. Выбежав к воротам, Лютава и впрямь увидела Игрельку – растрепанная, со сдвинутым набок платком, в скособоченном кожухе, та стояла возле Утешки. Лицо у нее было злое, со следами слез. Какие-то тела волокли в клеть. Доказательства успеха были налицо.
Понимая, что дружина смолянского князя превосходит и численностью, и оружием, и умением, угрянские бояре придумали взять хитростью. Замысел был дерзок и много обещал в случае удачи. Смоляне уже покинули Селиборль и двинулись дальше по Угре; на пути их и подстерегала засада. Первым пошел Толига с сыновьями и еще десятком человек. Притаившись на высоком берегу Угры, они обстреляли из луков передовой отряд смолян, не показываясь на глаза. Потерь удалось нанести не много, но смоляне, как и ожидалось, отступили. Собравшись вместе, они послали людей на берег – отогнать стрелков. Вспомнив юность, проведенную в бойниках, Толига дал себя увидеть и сам отступил в лес, заманивая противника за собой, а там пустился бежать по замерзшему ручью.
А пока часть смолянской дружины ловила в лесу Толигу, сам Хвалис с основными силами ударил по реке навстречу. Среди прочего добра Замиля привезла из Ратиславля шлем и кольчугу, которую Вершина подарил Хвалису прошлым летом, перед походом на вятичей, и тот выглядел князем не хуже других. Одновременно Толига, сделав петлю, вышел в тыл смолянам – к их обозу. Честно сказать, добыча привлекала Хвалиса не менее, чем невеста и месть: смолянский князь обошел уже половину своей земли и вез с собой множество ценных мехов.
Ударив в лоб, после скоротечной схватки Хвалис отступил, и часть смолян устремилась за ним. Вернуться им не дали: пропустив передовой отряд, угряне обрушили на лед пару заранее подрубленных деревьев. Смолянам оставалось только гибнуть у завала при попытке перебраться через него назад, к своим. Там-то успевший вернуться Утешка и подстерег их вожака, в кольчуге и шлеме: изловчился, сидя на завале, ударить топором по голове, повязал и увез.
Уже в темноте продолжалась битва у обоза. Нашли Игрельку, и в общей суете не кто иной, как Родима, затащил ее на лошадь, взятую у смолян же, и ускакал прочь с визжащей и дрыгающей ногами девкой – она даже не поняла, что происходит.
И вот теперь Утешка и Родима с десятком соратников вернулись, лихорадочно хохоча от радости первой настоящей победы.
– А сам Хвалис где? – кинулась к ним Лютава.
Те переглянулись.
– Да мы не видели его, – растерянно ответил Утешка. Упоенный собственным успехом, про княжича он и позабыл. – Они еще бились, когда мы уехали. Скоро воротится!
– Пойдем, покажи…
Увидеть добычу жаждали все жители Доброхотина, и Лютомер едва расчистил сестре дорогу. Принесли огня, и Лютава прошла в клеть, где прямо на пол положили связанных пленных. Вся дрожа, она скользнула взглядом по вывалянным в снегу кожухам, по разлохмаченным головам, но никого не узнала.
– Вот он! – Утешка показал на крупного мужчину, который хмурился и отворачивался от света.
Лютава наклонилась, ожидая увидеть лицо Зимобора, и ахнула. Перед ней лежал со связанными руками тот мрачный рябоватый мужик, которого она видела вместе с Зимобором в избе боярина Даровоя.
Она быстро оглядела другие лица, но Зимобора среди них не было.
– Это не он! – воскликнула она, не зная, радоваться или огорчаться. – Утешка, дурень! Кого ты приволок! Это воевода, а не князь!
– Да ну! А смотри, на нем кольчуга! Чем не князь? – Утешка разочарованно засмеялся. – Ну, тоже хорош карась! Воевода, говоришь?
Лютава вышла из клети.
– Это не он! – повторила она ждавшему снаружи Лютомеру. – Не Зимобор. Воевода его, не помню, как звать.
На лице Лютомера отразилось облегчение, но он запретил себе радоваться раньше времени.
– Погоди. Вот Хвалис сам воротится, может, он там всех на месте перебил и весь обоз взял.
Ночь и утро прошли в тревожном ожидании. Участники набега возвращались по одному и кучками. Приехал Держигость, раненный в руку, рассказал о схватке с основной дружиной смолян: он отступил, услышав, что Игрелька увезена. Лихорадочное торжество Замили перешло в опасения.
Вот рассвело. Почти в полдень вернулся Толига – последний из уцелевших. Хвалиса с ним не было, и он ничего о нем не знал. Приходилось признать: княжич или в плену у смолян, или убит.
* * *
В Доброхотине царило смятение. Было неясно, кого считать победителем в битве на реке, но вождя угряне потеряли, а это следовало назвать поражением. Замиля рыдала и причитала. Лютаве было ее жаль, да и обычай требовал присоединиться – ведь сгинул ее брат! – но она не могла себя заставить. Лютомер держался невозмутимо, хотя за этой невозмутимостью пряталось скорее удовлетворение, чем печаль. Было похоже, что он добился своей цели – избавился от Хвалиса. Возможно, тот мертв. Возможно, в плену. Но его попытка заявить о себе закончилась провалом и, похоже, станет последней.
Старейшины вновь собрались обсуждать, как дальше быть. Смолянская дружина, лишившаяся воеводы и потрепанная битвой, находилась совсем близко – за полперехода отсюда. Еще ночью Лютомер послал десяток бойников с Дедилой во главе на разведку и выяснил, что смоляне после битвы заняли ближайшее к тому месту жилье: Корилину весь, поселение из десятка дворов. Сами Кориловичи, еще когда битва только началась, убрались оттуда вместе со скотиной и самыми ценными пожитками и теперь сидели в той же обчине Доброхотина, что и другие беженцы.
– Ждать не стоит, – говорил Лютомер. Теперь он оживленно взял на себя дальнейшее, будто избавился от досадной помехи в лице Хвалиса. – Раз уж начали, надо наступать сейчас, пока смоляне не опомнились.
– Мой сын! – стонала Замиля. – Он погиб из-за тебя! Ты послал его на смерть! Я так и скажу князю! Я скажу: ты послал на смерть его любимого сына! Он опомнится и покарает убийц моего сына!
– Я дал Хвалису случай показать себя, – ответил Лютомер. – Он ведь не ходил в бойники – ты же не пускала его! – и ему пришлось самому доказывать, что он уже не отрок.
– И теперь он мертв!
– Может быть, еще нет, – возразил Держигость. – Никто же тела не видел, а, Толига?
– Может, в плену, – печально кивнул Толига. – Может, ранен.
– Тогда я поеду за ним. – Замиля отняла руки от лица. – Я упаду в ноги Зимобору и буду молить отдать мне моего сына – живого или мертвого!
– Вот и правильно! – одобрил Держигость. – Пусть едет. Бабе ничего не сделают. Можно выменять того воеводу на Хвалиса… или его тело. А заодно предложить мир.
– Это дело! – оживились старейшины, чьи угодья оказались в опасности разорения. – И правда: хоть не князя, а воеводу и мы взяли! Нас без масла-то не съешь!
– Пусть Замиля едет. Что бы ни был за человек князь Зимобор, он не откажет в мольбе матери!
В тот же день Замиля в сопровождении Толиги и его сыновей отправилась в Корилину весь. Вернулась под вечер – живая, здоровая, плачущая, но весьма обнадеженная. Зимобор принял ее приветливо и охотно согласился на переговоры. Хвалис был жив и только ранен, причем легко: ему тоже досталось топором по шлему, он потерял сознание и в таком виде был найден смолянами. Сейчас он сидел, запертый в овине у Кориловичей. Зимобор готов был обменять его на своего воеводу, но требовал возвращения также Игрельки и двадцать гривен выкупа. Здесь Замиля была сама виновата: дабы придать себе весу в переговорах, она назвалась княгиней угрян, а Хвалиса объявила наследником Вершины. Не желая ссориться с угрянским князем, Зимобор согласился вернуть тому сына и наследника, но, ради уважения к себе, не мог выдать столь ценного пленника без значительного выкупа. Так что Замиля отчасти перехитрила сама себя.
Замиля кинулась считать свое добро: из Ратиславля она вывезла все ценные подарки, полученные от Вершины за двадцать лет. Украшения, цветное платье, дорогая посуда, меха тянули гривен на двенадцать-пятнадцать, а недостающее она отчаянно вымаливала у Держигостя и старейшин округи. Они были не так уж богаты, но ради слез матери несли кто связку мехов, кто пару серебряных заушниц. Было похоже, что Замиля успеет собрать выкуп в оговоренный срок.
Лютомер молчал, но тоже чувствовал, что сам себя перехитрил. Мысль столкнуть лбами Хвалиса и Зимобора была хороша, а много раздумывать о ее последствиях он, охваченный ревностью, не мог. Он давно знал, что рано или поздно сестре придется за кого-то выйти замуж; но ему в голову не приходило, что она будет так близка к тому, чтобы влюбиться.
Впервые в жизни он смотрел в глаза Лютавы и видел там не свое собственное отражение, а образ другого человека. Сердце Лютомера переполняла нерассуждающая ярость зверя, у которого чужак пытается отнять подругу. Окажись в тот миг поблизости сам Зимобор – вцепился бы в горло, и плевать, к чему это приведет. Так пусть Хвалис попробует испытать свою удачу – и удачу Зимобора тоже. Один из них победит, другой проиграет – у него, у Лютомера, в любом случае станет на одного соперника меньше. Он не думал, что ставит под удар землю угрян, которой ему владеть в недалеком будущем. Сейчас он хотел владеть лишь своей сестрой, и пусть Зимобор окажется в ссоре с угрянами – тогда ему не очень-то удастся посвататься к их княжне.
«Но что же ты делаешь? – напоминал откуда-то из глубины памяти голос матери. – Ей так суждено! Она обещана своему духу-покровителю, и…»
«Пес его ешь! – резко отвечал этому голосу Лютомер. – Он ее не получит. Она останется со мной».
Теперь, когда разлука с Лютавой из дела далекого будущего превратилась в событие завтрашнего дня, стоящее на пороге, он понял, что не сможет этого пережить. И если его ждет схватка с Радомиром – ну, так и что? Ему ли бояться схваток? Дух Нави силен, но и его, Князя Волков и сына Велеса, тоже не в дровах нашли!
Замысел его вполне удался, но получил одно неприятное последствие. Зимобор теперь думает, что Замиля – угрянская княгиня, а Хвалис – наследник Вершины. А сам Вершина сейчас совсем не способен прояснить дело. Есть еще родня и старейшины, но если не вмешаться, то Зимобор – старший князь днепровских кривичей – успеет привыкнуть к мысли, что следующий угрянский князь – это Хвалис…
На плечо Лютомера сзади легла ладонь, потом руки обвились вокруг шеи. Не оборачиваясь, он накрыл ее руки у себя на груди своей.
– Что ты задумался? – шепнула Лютава.
– Слишком мы все запутали, – глядя перед собой, ответил Лютомер. Как всегда, присутствие Лютавы успокаивало его и вливало новые силы. – Кольцо… – Он опустил голову и посмотрел на руку Лютавы у себя на груди, где тускло сияло на пальце колечко, сплетенное из брусничного корня, но похожее на отлитое из бронзы. – Не потеряла, вижу.
– Еще бы я потеряла!
– В нем ведь сила Велесова на три приказа? Может, пришло время в дело его пустить?
– Что ты придумал? – Лютава наклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Хортим! – окликнул он старшего из отроков, который в это время был перед глазами. – Вели нашим собираться. Теперь наш черед к смолянам заглянуть…
* * *
Как ни мало походила Корилина весь на крепость, князь Зимобор не шутя держал оборону. Видимо, он решил сделать остановку, чтобы подлечить раненых и привести дружину в порядок. С десяток распряженных и разгруженных саней вперемешку с поваленными деревьями образовывали вал, отсекающий избы от леса. Со стороны ручья, зимой служившего дорогой, частой цепью горели костры и прохаживались дозорные, снаряженные шлемами, топорами и щитами.
Пленники – Хвалис и еще несколько человек – сидели в Корилином овине, где тоже топилась печка. Бойники видели, как смоляне понесли туда котел с каким-то варевом; у дверей сторожили двое, еще двое прохаживались вокруг. Уже однажды дозорные сменились.
Наблюдая за этим зрелищем с опушки леса на другой стороне ручья, Лютава дрожала, как в лихорадке. С ее братом что-то происходило, и его состояние отражалось на ней, как малейший проблеск света отражается на воде. И не сам Лютомер был тому виной. Что-то очень необычное творилось поблизости – настолько странное, что задевало даже их, немало встречавшихся с Навью.
Стемнело. Они притаились на опушке, шагах в пятидесяти от цепи костров и изб за ними, еще с сумерек, но Зимобор на глаза Лютаве больше не показался. А она очень хотела увидеть его еще раз. Вспоминая ту их единственную встречу, она удивлялась и себе, и ему. Здесь крылась тайна. Теперь, по прошествии времени, Лютава сообразила: в Зимоборе – или рядом с ним – находилась некая особенная сила. Пожалуй, она была права, когда заподозрила, что у него есть очень могущественный дух-покровитель. Вероятно, этому духу Зимобор и обязан своей способностью внушать привязанность и доверие любому. Накрыло даже ее, Лютаву! И чему дивиться, если Лютомер при виде этого потерял голову…
Эта загадочная сила и тревожила, и притягивала их, столь чутких к ветрам Нави. Лютава осторожно потянулась и сжала руку Лютомера. Она уже поняла, какое мучение ему причинило ее невольное восхищение Зимобором и убеждение, что «это он». Ведь это ей встреча обещала осуществление судьбы и открытую дверь в будущее, а ему – самую тяжкую потерю в жизни.
Вспоминалось, как больно задело ее минувшим летом восхищение в глазах Лютомера, когда он смотрел на Семиславу, княгиню верхнеокских вятичей. А ведь он не собирался брать ее в жены! Диво ли, что молодого здорового мужчину влечет к молодой красивой женщине! Ничего особенного между ними тогда не произошло, но сама мысль о том, что другая может потеснить ее в сердце Лютомера, причинила Лютаве такую боль, что она с трудом ее скрыла. Сколько ни корила она себя за недозволенные помыслы – они с Лютомером не могут прожить всю жизнь вдвоем в лесу, рано или поздно им обоим придется подыскать себе другую пару, – некий голос из дремучих глубин твердил: пусть лучше поздно. И сейчас ей уже казалось нелепым собственное увлечение Зимобором. Кто он ей? Что он по сравнению с ее братом?
Лютомер повернул голову и сделал знак Дедиле. Тот махнул бойникам и, пригнувшись, сделал шаг. И два десятка фигур в волчьих шкурах, неразличимые в сумраке зимнего леса, двинулись вперед. Легонько поскрипывал влажный снег под ногами, в руках тускло поблескивали лезвия топоров…
* * *
Теперь они стояли во тьме леса вдвоем. Да еще вокруг них, полукольцом, мерцали зеленоватыми огоньками десяток пар волчьих глаз. Никто не звал их – серые лесные братья сами явились, притянутые тем же ощущением творящейся где-то рядом волшбы. А Лютомер сейчас многократно усилил ее.
В полосе света костров, перед избами Корилиной веси, шло сражение. Стоял крик, вопль и вой. Бойники дрались со смолянскими отроками: выскакивали из темноты, наносили удар, отскакивали… Застыв будто идол, Лютомер не сводил с дерущихся напряженного взгляда. А у смолян двоилось и троилось в глазах: на месте каждого из своих противников они видели нескольких и не знали, какой из трех одновременно наносимых ударов отражать. Пытаясь отбиваться, они били в пустоту; перед глазами мелькало неясное движение, голова кружилась, они падали, сами не зная почему. Иным казалось, что они ранены; острая боль пронзала конечности, смоляне падали, чувствуя горячую кровь на руках и лице. А единственный их настоящий противник был невидим; стоя в снегу под елями, он неслышно шептал что-то, опутывая их чарами морока…
Мощный источник волшбы находился где-то там, в избах. Лютомер поймал лишь брызги этого потока, и ему хватило: без обращения к силе Велеса он легко черпал мощь Нави, поддерживая своих людей и мороча чужих.
– Хвалислав! – орали бойники, и чары превращали десяток голосов в сотню. – Хвалислав, держись, мы идем! Мы спасем тебя!
Эхо звенело над лесом, и мерещилось, что где-то рядом целое войско.
А Лютава тем временем не сводила глаз с дверей овина. Там был Хвалис, запертый и обезоруженный. Она отчетливо понимала: видя, что угряне напали и пытаются освободить знатного пленника, смоляне вполне могут убить его. Замысел Лютомера состоял не в этом, но подобное следствие мог иметь.
– Пора… – выдохнул Лютомер и повернулся к ней.
Положил руки на плечи Лютаве и заглянул ей в глаза.
Перед ней все поплыло. Чуть ли не с детства, едва узнав, что ее брат – оборотень, она и хотела, и боялась того, что сейчас произойдет. И вот пришло ее время.
«У тебя есть кольцо Велеса, которому дана его сила на три приказа, – говорил ей Лютомер. – Я сделаю тебя волчицей. Ты войдешь к Хвалису и укусишь его. И прикажешь обернуться волком. Тогда он будет целиком в моей власти. Пусть побегает на четырех ногах годик-другой. А там видно будет…»
Даже он, отчетливо сознавая, что от Хвалиса пора избавляться, не мог решиться на убийство кровного родича. Им позволено многое, но родовой закон неумолим. Они могли бы оправдаться тем, что Галица уже посягала на их жизнь – засунув заговоренную на смерть иглу в подаренный Лютомеру пояс, – но Замиля и тем более Хвалис не знали об этом, пусть злодейство и послужило бы к их пользе. И Лютомер не мог решиться сам пролить кровь сводного брата, пусть он и надоел ему невыносимо. У него было еще одно, крайнее средство избавиться от заботы.
Наклонившись к лицу сестры, он прижался лбом к ее лбу. И от этого прикосновения Лютава вспыхнула, будто каждая частичка ее тела рванула куда-то вдаль. Мир перевернулся, она растворилась в бездне и мигом собралась вновь, но как-то совсем иначе…
