Елизавета Дворецкая
Утренний Всадник
– Я вам мужиков и парней кое-кого в провожатые дам! – обрадованно говорил Варовит. – Покажут вам и тропы, и броды.
– А полон куда будем девать? – спросил Скоромет.
Светловой вопросительно посмотрел на Варовита. Возить с собой по лесу раненых дрёмичей не хотелось. Но старейшина решительно замотал головой.
– Нет, княжич светлый, ты их полонил, ты и держи. А ну как лиходеи за своими вернутся? Спалят мне все жилье, весь род перебьют. Нет уж, не огневайся!
– Да где ты видел, чтобы лиходеи за своими возвращались? – спросил Скоромет, которому очень не хотелось таскать с собой такую обузу. – Там же одни изгои, без роду без племени, им бы свою шкуру спасти!
Но Варовит непреклонно качал головой:
– Я про их порядки знать ничего не знаю, а у меня род на плечах – свое и берегу!
– С собой возьмем, ничего! – сказал Преждан. – Сохраннее будут.
Провожаемые поклонами и благими пожеланиями хозяев, Светловой и его дружина выехали с огнища. Впереди скакали четверо мужчин-Ольховиков, посланных Варовитом в проводники. На крепкой гнедой кобыле ехал широкогрудый парень лет шестнадцати, а за его спиной устроилась Смеяна.
– Лесовицу свою вам даем! – усмехаясь в бороду, сказал Варовит Светловою. – Лучше нее никто в лесу дороги не сыщет!
Поглядывая на ее загорелые крепкие ноги, видные из-под подола рубахи, отроки поддразнивали Смеяну, перебрасывались шуточками, на что она отвечала тем же, задорно и без смущения улыбаясь всем подряд. Только Скоромет хмурился: рыжая егоза любой поход способна превратить в купальское игрище.
* * *
Нетрудно было догадаться, что дрёмические лиходеи будут уходить через Истир на свою землю и неминуемо выйдут к берегу. Разделившись на две половины, дружина Светловоя направилась от Бычьего ручья вверх и вниз по течению. Смеяна ехала с той половиной, где был сам Светловой, и первой заметила на прибрежном песке отпечатки множества ног.
Спешившись, славенцы осмотрели следы. Несомненно, это они и искали. Около двух десятков человек побывало здесь ночью: весь берег был истоптан, на песке темнело несколько подсохших пятен крови. Должно быть, здесь перевязывались те, кто был ранен легко и смог уйти на своих ногах.
Заметив на песке отпечатки днища сначала одной лодки, потом другой, Светловой вздохнул с досадой. И как он вчера не подумал! После битвы на реке никому не пришло в голову собрать лодки дрёмичей, в которых они нападали на смолятинские ладьи, и ничто не помешало тем отыскать свои лодки ночью и уплыть на дрёмический берег.
– Точно, уже там! – говорил Взорец, приложив ладонь ко лбу, чтобы не мешало солнце, и вглядываясь в противоположный берег. – Вон там два челнока.
Скоромет тяжело вздохнул, и вздох его был красноречивей целой кощуны. Князь их не похвалит: благополучный уход разбойничьей ватаги значительно обесценивал вчерашнюю победу. И не обещал ближним речевинским родам будущего спокойствия: разбитые вчера, лиходеи смогут вернуться завтра.
– Ну что, надо домой поворачивать! – с деланой бодростью сказал Миломир, подводя бесславный итог, и вопросительно посмотрел на Светловоя. – Прикажи трубить: позовем Преждана, да и к Славену…
Светловой молча кивнул: на душе у него было пасмурно, но иных предложений не находилось. Искать лиходеев на том берегу было бы и глупо, и опасно: дрёмический князь Держимир никому не дает ступить на свою землю без позволения.
– А что, если и нам – туда! – Взорец азартно мотнул головой на Истир. – Им, стало быть, к нам можно…
– Помолчи! – перебил его Скоромет. – Еще нам чего не хватало! Дрёмичи – все разбойники, от самого князя начиная! Вот им и можно! А нам если – так это целый поход, война настоящая! Это князю решать, не тебе!
Смеяна сидела на зеленом пригорке, жалея о промашке княжича. Не вышел их поход, не удалось ей ничего необычного увидеть – враги подвели, сбежали…
Вдруг она вскочила на ноги и смешно дернула носом, принюхиваясь. Это у нее вышло настолько по-звериному, что отроки засмеялись, но у многих мазнуло холодом по спине.
– Стойте! – Смеяна замахала обеими руками, ее румяное лицо стало так серьезно, что даже веснушки побледнели. – Помолчите!
Отроки молчали, выжидательно глядя на нее, а она прислушивалась и принюхивалась, быстро вертя головой. Шум леса нес ей непонятное, но резко-тревожное предчувствие: где-то рядом была опасность. Смеяна верила своим предчувствиям, но сейчас не знала, как их истолковать. Из леса ощутимо пахло чужими. Но где они, что делают? Изо всех сил Смеяна пыталась разобраться в своих ощущениях, отчаянно злилась на свой бестолковый дар. Велем бы со своей чашей быстро разделался! А она хуже собаки: и сама не знает, что такое ей чудится.
– Нет, рано вам в Славен! – воскликнула она, быстро оглядывая настороженные лица отроков. – Видно, не ушли они! Я на нашем берегу чужой дух чую!
Руки отроков привычно скользнули к оружию. Преждан обернулся к лесу, шагнул к опушке, и вдруг из-под ветвей с коротким свистом выскочила стрела и ударила его в плечо. Преждан вскрикнул от неожиданности, в воздухе закружилось несколько березовых листочков, сорванных стрелой в полете. Отроки мгновенно вскинули щиты, закрываясь от новых стрел, выхватили мечи и бросились к опушке. Меж деревьями мелькнуло несколько фигур с личинами вместо лиц, и никто уже не удивился.
– Гром Перунов! – закричали в лесу дрёмический боевой клич.
– Молот и Чаша! Руби их! – крикнул Светловой и метнулся к ближайшему из лиходеев, с берестяной личиной и козлиными рогами, выкрашенными в красный цвет.
Мигом вспыхнул вчерашний боевой азарт, негодование, жгучее стремление на сей раз довести дело до конца.
С занесенным для удара мечом Светловой бросился к противнику, но тот отскочил назад и пропал за деревьями. Одним прыжком Светловой влетел в прохладную тень ветвей, держа щит перед собой, и тут же ощутил сильный удар, чужой клинок звякнул по умбону. Метнувшись вперед, стремясь выбраться из заслонивших зрение ветвей, Светловой увидел своего врага в нескольких шагах впереди: тот прижался к осине, и его серо-зеленая рубаха почти сливалась со стволом. Только краснеющие рога личины выдавали его, оскаленная пасть, казалось, щерила кривые черные зубы в ухмылке. «В прятки играет?!» – с изумленным негодованием мелькнуло в голове у Светловоя, но в это мгновение «оборотень» ловко метнул в него нож, так что Светловою пришлось закрыться. Выглянув из-за щита, он увидел своего врага уже у дальнего дерева.
Вокруг них раздавались выкрики, резкий шорох веток, звон оружия, глухие удары железа о щиты и о стволы деревьев. Возле опушки лес был не очень густым, между серыми стволами осин и редкими, мелкими елочками было видно шагов на двадцать в глубину. Но драться здесь было нелегко: лиходеи, одетые в серые, зеленые, коричневые рубахи, выскакивали из-за каждого куста, как лешие, их казалось много, гораздо больше, чем было на берегу. Отбиваясь то с одной стороны, то с другой, славенцы углублялись в лес, рубились между деревьями, задевая оружием стволы и ветки. А лиходеи ловко скользили меж стволами, то прятались, то внезапно выскакивали, как настоящая нечисть.
Берег возле опушки почти опустел: здесь остались только семеро пленных дрёмичей, раненый Преждан, Смеяна, двое провожатых-Ольховиков, да бродили брошенные отроками кони. Смеяна стояла на коленях возле Преждана; ей хотелось скорее бежать в лес следом за Светловоем, но она не могла бросить раненого. Ей еще вчера не понравился надменный и слишком самоуверенный боярич, но не пропадать же ему теперь! Кривясь не столько от боли, сколько от обиды, отрок прижимал ладонь к ране, в которой все еще торчала стрела. Сгоряча он хотел ее выдернуть, но Смеяна не позволила.
– Клешни убери, полоумный! – непочтительно кричала она, силой отдирая руку парня от раны. – Не смей! Стрелы с зазубриной, я вчера на берегу видела! Вырвешь себе мяса, не птицу же Нагай кормить собрался! Помрешь, дурак!
– Пусти! – грубо отвечал Преждан, пытаясь оттолкнуть настырную девку, встать и следовать за товарищами. – Не видишь – мне надо…
– Сиди! – Смеяна уже не шутя толкнула его в плечо, и он сквозь зубы взвыл от боли. – Ведь за первым кустом упадешь! Так со стрелой и побежишь? Дай хоть вытащу!
Боль заставила Преждана опомниться, и он сел на песок, но лицо его выражало твердое намерение ждать не больше трех мгновений. Смеяна рванула его рубаху на плече, осмотрела древко. Стрела вошла глубоко и пробила мягкую часть плеча, не задев кости. И то слава Велесу! Наконечник виднелся с другой стороны.
– Терпи! – сердито приказала Смеяна, обломала древко и потянула за наконечник стрелы.
Преждан резко скривил рот и зашипел. Хмуро сдвинув брови, Смеяна недрогнувшей рукой вытащила стрелу, бросила ее на песок и поспешно зажала рану ладонью. Кровь обильно стекала через ее пальцы и падала на песок.
– Вот, горе мое, навязался… – бормотала Смеяна, невольно подражая бабке Гладине. – Держи!
Отняв ладони от плеча Преждана, она поспешно задрала подол своей вздевалки, выхватила с пояса отрока нож и безжалостно отрезала от подола нижней рубахи длинную полосу. Ох, бабка и мамки не похвалят – так что же, дать ему, лосю безголовому, кровью изойти? Закусив губу, она поспешно перевязывала, бормоча отрывочные слова заговора.
Вдруг Преждан дернулся, приподнялся, будто хотел встать. Взгляд его был устремлен мимо Смеяны куда-то на реку.
– Ты куда? – возмутилась Смеяна.
Преждан не ответил, но на лице его было такое изумление, что Смеяна, зажав в зубах конец льняной полосы, обернулась и посмотрела туда же.
Из-за берегового выступа показалась небольшая ладья, весел на шесть, и быстро приближалась к ним. В ней сидели дрёмичи, одетые в такие же серые и зеленые рубахи, но без личин. Преждан попытался встать, привычно шевельнул рукой в поисках оружия, но глухо застонал и осел снова на песок. Лицо его стало бледным до серости.
Ладья ткнулась носом в песок, дрёмичи попрыгали на берег и сразу кинулись к пленным. На Смеяну и Преждана они едва глянули. Быстро перерезав веревки, дрёмичи потащили своих к ладье. Один из них поднял руки ко рту и заревел оленем на гону. Весной этот звук казался неуместным и диким – как и все это зрелище, как фигуры ряженых с окровавленным оружием в руках.
Из глубины леса ответил такой же «олень». Дрёмичи расхватали весла, оттолкнули ладью, и она стрелой полетела через широкую реку к другому берегу.
Смеяна обернулась к лесу: шум битвы совсем затих, ветви качались на ветерке, листва тихо шумела. Из-за дерева выглядывало бледное лицо брата Кудрявца, дядьки Изнанца вовсе не было видно. Все было как всегда: ни людей, ни битвы. «Примерещилось!» – Смеяне вспомнился Велем.
Преждан рядом с ней шевельнулся, попытался встать, и Смеяна опомнилась.
– Сиди! – Она удержала его на песке, а сама встала на ноги, приложила ладони ко рту и закричала в лес: – Эй! Княжич! Люди добрые!
Никто ей не ответил. Смеяне стало страшновато: уж не перебили ли разбойники всех славенцев?
Ладья с дрёмичами уже была на середине реки. Теперь их и стрелой не достанешь. Обмениваясь бессвязными восклицаниями, Смеяна и Кудрявец вертели головами, лицо Преждана было искажено болью и бессильным отчаянием. А из-за берегового выступа выше по течению показалась еще одна ладья, большая. В ней было не меньше двух десятков человек, все в тех же серых и зеленых рубахах. Личины они сбросили на грудь, и Смеяна невольно вскрикнула: казалось, что это оборотни с двумя лицами.
А Кудрявец вдруг лихорадочно рассмеялся и сел на песок.
– Ты что? – Смеяна с возмущением обернулась к нему. – Может, они самого княжича зарубили, а тебе весело! Пойдем искать скорее!
– А если зарубили, так и надо дураку! – с юным презрением шестнадцати лет ко всякой ошибке отозвался Кудрявец. – Как щенков слепых дрёмичи славенцев обошли! Нарочно на берегу наследили, нарочно в лес заманили, а тем временем своих увезли! Ну был бы я княжич…
– Ты язык-то придержи! – хрипло рявкнул Преждан. – Куда тебе с ним равняться!
Кудрявец глянул на княжеского отрока, хмыкнул, но замолчал.
Дядька Изнанец наконец оправился от страха и выбрался из-за коряги, потирая то лоб, то спину.
– Ох, мудр наш отец Варовит! – бормотал он. – Ох и мудр! Лиходеи-то непростые оказались – вернулись-таки за своими! Оставь мы их на огнище – ох, что было бы!
– Да ладно вам! – хмуро воскликнула Смеяна. Она тоже понимала, что княжич отличился сегодня не лучшим образом, ей было обидно и стыдно за него. – Пойдемте-ка в лес покричим. А не то ведь заблудятся…
Кудрявец снова хмыкнул и встал с песка. Изнанец вздохнул, махнул рукой и направился к опушке.
* * *
Первый поход княжича Светловоя вышел на редкость бесславным, и на огнище Ольховиков, где оставались их раненные вчера товарищи, отроки возвращались в понуром молчании. По десять-двенадцать лет их обучали всевозможным ратным премудростям старшие оружники Велемоговой дружины, отцы и кормильцы. Все они знали – а сами в первый же раз так опростоволосились! Отроки старались не глядеть друг на друга. Только Взорец, которого в Славене прозвали С-Гуся-Вода, продолжал поддразнивать Смеяну. Но она, глядя на хмурого Светловоя, поскучнела тоже и не отвечала на шутки.
– Что-то я не слыхал, чтобы простые лиходеи своих отбивали, да еще у княжеской дружины! – хмурясь, бормотал Скоромет, словно хотел перед кем-то оправдаться.
Но и сам он понимал, что князя это не убедит.
– А ты подумай! – с вызовом ответил Миломир. Ему тоже было стыдно, и он очень сердился сам на себя, что не подумал раньше. – Кабы из наших кто в полон попал – ты бы не пошел их вызволять?
– Спрашиваешь! – обиделся Скоромет.
– Вот и думай! Ватага то была или…
– Или что? – спросил Светловой, впервые обернувшись.
– Или дружина! – уверенно ответил Миломир. – И не мне тебе объяснять, в чем разница!
Светловой не ответил. Он и сам отлично знал разницу между случайным сборищем ватаги, в которой у каждого на совести пятно от нарушенных законов рода, и дружиной, которая сама – единый род.
На огнище рассказ Изнанца и Кудрявца вызвал переполох. Варовит не раз похвалил себя за предусмотрительность, а Смеяна тем временем перевязывала новых раненых. Ольховики сновали вокруг с озабоченными лицами, и Светловою не хотелось задерживаться здесь. Не такие подвиги к лицу будущему князю.
Желая засветло добраться до Лебедина, Светловой сразу после полудня стал прощаться с гостеприимными хозяевами. Отроки во дворе седлали коней, все Ольховики высыпали их провожать. Уже готовясь сесть в седло, Светловой обернулся и поискал глазами Смеяну. Она стояла у крыльца беседы, грустная, потухшая, и Светловой помолчал, поглаживая шею коня, чувствуя, что должен сказать ей что-то на прощанье, но не находя слов. Весь этот поход сейчас казался ему странным, как сон: и битва, и красавица Белосвета, и эта девушка, простая, но похожая на источник живой воды. Пожалуй, завтра подумается, что и она тоже примерещилась. Но нет, она живая. Ее глаза смотрели на Светловя с дружелюбным сочувствием, утешали и подбадривали, и ему было жаль расставаться с ней. А что поделать?
– Хочу тебе спасибо сказать – хорошо ты моих отроков вылечила! – наконец произнес Светловой, пытаясь взглядом досказать ей остальное. – Чем мне тебя отблагодарить?
– Вела и Велес лечат, а я так, помогаю…
Смеяне было тоскливо, словно ее увозят из родного дома к чужим людям, навсегда. Отныне родное огнище станет для нее чужим и запустелым, потому что здесь нет Светловоя. Привычная улыбка на ее лице сейчас казалась ненастоящей, она смущенно отводила глаза. Ольховики подталкивали друг друга локтями: такой смущенной еще никто Смеяны не видел. Влюбиться в самого княжича – только от нее такой глупости и можно было ждать!
Но Светловой не замечал этих взглядов: он видел одну Смеяну, и на сердце его было тепло и грустно, как будто он надолго прощался с родной сестрой и даже не мог сказать ей, как сильно ее любит.
– Чего хочешь – серебра? – Светловой прикоснулся к кошелю на поясе, сам не веря, что какие-то подарки смогут облегчить ей разлуку. – Или полотна – из Славена пришлю?
– Не надо мне ничего такого… – не глядя на него, отговаривалась Смеяна.
Разве можно серебром или полотном заплатить за это странное смятение, грусть и радость, жаркое счастье встречи и тягучую тоску расставания?
– Может, хочешь какой-нибудь убор дорогой? Перстней, ожерелий?
– Убор… – повторила Смеяна и вдруг ахнула, вскинула загоревшиеся глаза на Светловоя. – Хочу! Скажи деду, чтобы мой клык отдал! – с внезапным воодушевлением воскликнула она.
– Какой клык? – Светловой с удивлением обернулся к Варовиту.
– А! – Тот с досадой махнул рукой. – От матери ее осталось ожерелье. Да его моя старуха прибрала…
– И прибрала! – поддакнула бабка Гладина. – И прибрала! Куда ей, непутевой! Там янтари дорогие! У меня у самой такого нет! Она в лес пойдет да потеряет!
– Не твоя забота! – горячо возразила Смеяна. Об этом они спорили далеко не в первый раз. – Даже и потеряю! У меня Лес возьмет, мне и назад отдаст! Мое это, а не ваше! Княжич, вели им отдать! Моя мать с ожерельем пришла, а они мне его не отдают!
– Отдай! – сказал Светловой Варовиту. Он видел, как сильно Смеяна хочет получить ожерелье, и стремился помочь ей хотя бы в этом. – А хочешь, я тебе из Славена еще лучше пришлю?
– Не надо мне лучше, а пусть мое отдадут!
Светловой посмотрел на Варовита. Хмурясь, тот кивнул старухе. Бормоча что-то под нос, Гладина ушла в избу и скоро вернулась, неся в платке ожерелье. Смеяна почти выхватила платок у нее из рук и торопливо развернула. На тонком ремешке висел ряд ярко-желтых полупрозрачных кусочков янтаря, а в середине к ним был подвешен звериный зуб. Приглядевшись, Светловой узнал клык рыси. А Смеяна тут же надела ожерелье на шею, и глаза ее засияли ярче янтаря.
– Спасибо тебе, княжич! – разом повеселев, задорно поблагодарила она. Каждая веснушка на ее лице, казалось, смеялась сама по себе, в улыбке ее было столько веселья, что Светловой невольно улыбался тоже. – Лучше подарка мне никакой князь не сделал бы! Коли еще с кем биться надумаете – присылайте за мной, я помогу!
– Молчи, бесстыжая! – разом накинулись на нее и Варовит, и Гладина, и еще кто-то из стоявших вокруг родичей. – Язык придержи – накличешь беды!
Заливаясь счастливым смехом, Смеяна прижала руку к ожерелью на груди и бросилась вон из ворот. Когда Светловой с отроками выехали следом, ее уже нигде не было видно. Зажав в кулаке ожерелье, она крепко прижималась к березе, обняв белый мягко-шероховатый ствол, как плечи сестры. Желтыми глазами лесовицы Смеяна смотрела из гущи ветвей на удалявшуюся дружину, губы ее старались улыбаться, а брови дрожали, как от усилия сдержать слезы. И в эти мгновения ей казалось, что она остается совсем одна в глухом лесу, покинутая светлым весенним божеством.
А береза качала над ее головой широкими зелеными крыльями, как будто сама богиня Лада ласково гладила по волосам дочь человеческого рода, и в мягком шелесте листвы таилось обещание будущей радости сердцу, которое умеет любить.
Глава 2
За обратную дорогу у Светловоя нашлось время опомниться и поразмыслить. Порой ему вспоминалась сияющая розовыми лучами красота Белосветы, но ее черты почти растаяли в памяти, взору представлялось только чистое облако радужного света. Зато хорошо ему помнилось лицо Смеяны, ее вздернутый нос с россыпью веснушек, желтые глаза, то мечущие искры задора, то полные горячего сердечного сочувствия. Он тосковал по обеим сразу и сам себя не понимал. Ни разу за восемнадцать с половиной лет ему не приходилось переживать такой бури в душе. Его как будто разрывало пополам: тянуло к недостижимой, небывалой, чистой мечте и в то же время влекло к живому и горячему человеческому счастью, яркий свет которого он видел в глазах Смеяны.
Светловой гнал от себя образы Белосветы и Смеяны, и на память ему приходили смолятинские гости, две битвы с дрёмичами. Хороша пшеничка во поле стояла, а до овина одна солома дошла! Чем больше он вспоминал о произошедшем на реке, тем больше проникался уверенностью, что все это неспроста – и торговые гости необычные, и лиходеи напали на них не случайно. И голубоглазого старшину смолятичей он несомненно где-то видел, и тогда тот вовсе не был купцом. Неумно было упускать глиногорцев из вида, но Светловой сообразил это только сейчас. «Видно, крепко меня тот козлиномордый приложил! – с досадой думал он. – Совсем соображать перестал. Еще и не то примерещилось бы!» Мысли путались, впечатления мешались. В эти дни Светловой с необычайной силой ощутил красоту земного мира, но и впервые в своем сердце узнал жгучее негодование против зла, пятнающего кровью цветущий лик земли. Метание чувств обессилило Светловоя, так что к концу второго дня обратного пути ему уже казалось, что он пробыл в походе не пять дней, а целый год.
Нечего было и думать догнать смолятичей, опередивших дружину на целый день, и Светловой увидел знакомые ладьи только у славенской пристани, где останавливались неподалеку от Велесова святилища все торговые обозы. На княжьем дворе Светловой не успел сойти с коня, как навстречу ему выбежала мать. К сорока годам княгиня постарела, сходство Светловоя с ней стало меньше, чем было в детстве, но он по-прежнему любил ее больше всех на свете. Завидев ее встревоженное лицо, Светловой почувствовал острый укол тревоги и торопливо бросился к ней на крыльцо.
– Соколик мой! – вскрикнула княгиня, встретив его на середине ступенек и поспешно обняв. – Что с тобой?
Светловой взял ее за плечи с чувством нежной заботы: теперь он был выше ее и сам мог укрыть ее в объятиях, как она укрывала его в детстве.
Княгиня вскинула голову и обшаривала торопливым взглядом его лицо. Заметив тонкий белый шрамик над бровью, которого не было раньше, она осторожно прикоснулась к нему кончиками пальцев.
– Мне рассказали, что ты ранен, что у тебя вся голова… – начала княгиня и запнулась, не находя подтверждения тому, чего ждала.
– Ах, это! – Светловой все понял и рассмеялся от облегчения, что для беспокойства не было настоящего повода. – Пустяки. Оцарапали только, видишь, уже все зажило. Тебе смолятичи рассказали?
– Да, сам Прочен говорил: «Сын у вас молодец, витязь настоящий!» А у меня сердце не на месте… – Облегченно вздыхая, княгиня приложила руку к сердцу. – Целая битва, говорит, была, а ведь Прочен зря не скажет, – продолжала княгиня, но Светловой перебил мать.
– Погоди, матушка. Он здесь, Прочен этот?
– А где же ему быть? – Княгиня удивилась. Она говорила о смолятинском госте как о старом знакомом. – Они не сильно вас опередили, перед полуднем только приплыли. К отцу пошли, он их сперва в гриднице принял, потом Прочена к себе увел. И по се поры беседуют. И никого к себе не пускают, только Кременя одного позвали.
– Так кто же он такой? – нетерпеливо воскликнул Светловой. – Не купец же, в самом деле! Почему отец его так принимает?
– Какой купец? – Княгиня посмотрела на сына с недоумением. – Прочен же это! Ах! – сообразив, воскликнула она. – Ты ведь забыл его! Уж лет пять, как он у нас был в последний раз! Да нет, все шесть будет! А мне и невдомек… Так он тебе купцом сказался?
– Да, да! – От нетерпения Светловой едва сдерживался, чтобы не повысить голос на мать. – Так кто же он?
– Да он тысяцкий глиногорский, князя Скородума первый воевода. Как же ты его забыл?
Светловой промолчал, озаренный воспоминанием. Да, теперь он вспомнил. Когда шесть с лишним лет назад его опоясывали мечом, воевода Прочен приезжал с подарками от смолятического князя. Конечно, за шесть лет Прочен изменился, да и не мог двенадцатилетний отрок запомнить всех – слишком много впечатлений обрушилось на него тогда. Но теперь понятно, почему лицо смолятича показалось Светловою знакомым.
– Зачем же он приехал?
– Ох, не знаю. – Княгиня вздохнула и озабоченно покачала головой. – Меня на беседу не звали. Знаешь ведь отца – сперва сам решит, а уж после нам скажет. А я боюсь – не дай Перун войны…
– Да что ты, матушка! – Светловой обнял княгиню, стараясь говорить бодро и уверенно. – С кем нам воевать теперь? У нас со всеми землями мир…
Успокаивая мать, он помнил о дрёмических лиходеях. За этот рубеж речевинам нельзя быть спокойными, и он теперь знал об этом не понаслышке.
Князь не заставил сына долго теряться в догадках и скоро прислал за ним. В горнице с ним сидели Прочен и Кремень. Воспитатель Светловоя поседел и стал плохо видеть, отчего в разговоре постоянно щурился и подавался вперед. Прочен был невозмутим, как и тогда на реке, но по лицу его Светловой сразу понял: для него приготовлено какое-то значительное известие. Уж не поход ли, в самом деле?
По усвоенной с детства привычке Светловой не торопился рассказывать о своих делах, тем более что и радости в таком рассказе было бы немного, а ждал, пока отец спросит его сам. А князь не спешил с расспросами, на уме у него было что-то другое. Похвалив сына за речную битву, Велемог оглянулся сначала на Прочена, потом на Кременя, потом посмотрел на Светловоя.
– Хоть и горько мне было слышать, что завелись на Истире лиходеи, а все же рад я, что Небесный Воин тебя туда привел, – заговорил князь. – Теперь не надо мне смолятинским гостям рассказывать, что сын мой вырос молодцом – сами видели. Сами видели, что ты и в возраст, и в разум вошел, женихом стал. И невеста для тебя уже есть.
Светловой сдержал возглас, но брови его сами собой взметнулись вверх. Он не сразу смог справиться со своим лицом – оно не слушалось. Какая невеста?
– Князь Скородум дружбу свою нам заново явил, предлагает родством ее скрепить, – продолжал Велемог. – Ему Макошь послала единственную дочь, зато уж она и красотой, и умом, и вежеством десять других девиц за пояс заткнет. Хочет князь Скородум ее за тебя сосватать. И я с кормильцем твоим рассудил – лучше нее и желать нечего. Славная будет тебе жена, а речевинам – княгиня.
– Да куда же спешить? – обеспокоенно подала голос княгиня, потрясенная не меньше сына. – Всего-то восемнадцать нашему соколику, а Дароване уж двадцать лет, не меньше! Да и какая она…
Княгиня нечасто решалась возражать мужу, но сейчас волнение придало ей смелости. Она мечтала женить сына на одной из славенских боярышень, которые выросли у нее на глазах, выбрать такую, которая сделает Светловоя счастливым. А тут хотят везти княжну, которой они даже не видели! Сваты всегда хвалят невесту. Красоту ее и искусство в рукоделии можно проверить, но в душу к ней не заглянешь.
Но князь принял решение, и не жене было заставить его передумать. Он бросил на нее лишь один взгляд, но княгиня тут же смешалась и замолчала.
– Ничего, – подал голос Кремень. – Двадцать – не сорок. Нашему молодцу пора жениться, а княжна смолятинская как раз ему под стать. Не ровен час – пойдет Держимир дрёмический на нас ратью, вот мы со смолятичами его единым строем встретим, как братья родные!
Велемог одобрительно кивнул. Жизнеслава побледнела, задышала чаще, прижала стиснутый кулак к груди. Мало того что ее сына хотят женить неведомо на ком, так еще и грозят войной!
– Княжна Дарована – красавица редкая! – продолжал Прочен, и даже в его невозмутимом лице мелькнул легкий проблеск оживления. – Среди говорлинских княжон такой не бывало давно. Только Добровзора, дочь Гордеслава…
– О ней нечего вспоминать – она уже бабушка! – прервал его Велемог.
Жизнеслава чуть изменилась в лице и опустила глаза. Двадцать пять лет назад Велемог сватался к дебрической княжне Добровзоре, и только после ее отказа взял в жены Жизнеславу. А Добровзора, всем известно, потом родила оборотня с волчьей шерстью на спине. Вот и ищи в жены красавицу!
– А сейчас красивее Дарованы нет на Истире никого! – уверенно продолжал Прочен. – За княжну нашу многие сватались. Даже Держимир дрёмический сватался. Дважды! – многозначительно отчеканил смолятич.
Жизнеслава удивленно покачала головой. Только Светловой не понял, что повторное сватовство гордеца Держимира значит больше, чем восхваления целого полка свах.
– Вот я и подумывал между делом, княже, – продолжал Прочен, снова обращаясь к Велемогу. – Не Держимир ли нас на Истире поджидал?
– Так ведь у нас есть пленные? – Князь посмотрел на сына. – Что ваши оборотни речные рассказывают?
Светловой опустил глаза. Но теперь князь ждал его ответа, и спрятаться от позора было некуда.
– Нет у меня пленных, – как в холодную воду бросаясь, ответил Светловой. – Потерял.
– Как – потерял? – Кремень даже усмехнулся, не понимая. – По дороге, что ли, обронил? Лукошко дырявое было?
– Как – потерял? – совсем другим голосом повторил князь.
Он был проницателен и по натянутому лицу сына видел, что тот вовсе не шутит.
С трудом подбирая слова и стараясь ни на кого не глядеть, Световой начал рассказывать. Никто больше не улыбался; князь, княгиня, оба воеводы ловили каждое его слово.
– Не знали вы Держимира… – многозначительно протянул Прочен. – Теперь будете знать!
Его голубые глаза заблестели, он словно сам был там, на берегу Истира, и видел все то, о чем рассказывал Светловой. Многое из этого рассказа было ему знакомо по опыту прошлых лет, и даже в пересказе он понимал гораздо больше Светловоя, очевидца и участника событий.
– Там был Держимир? – воскликнула княгиня, задним числом испугавшись, что ее сын был совсем рядом с этим страшным человеком.
– Ну-ка, расскажи получше, кто у них старшим был? – потребовал Кремень.
– Под козлиной мордой прятался, – не поднимая глаз, ответил Светловой. Ему ясно вспомнился широкоплечий и рослый вожак разбойников, краем щита разбивший ему лоб. – И голос у него – что рог боевой.
Оба воеводы переглянулись.
– А лет-то ему сколько? – спросил Кремень.
– Под личиной не разглядел.
– А так не догадался? – с едкой насмешкой осведомился Прочен, сощурив глаза.
– Ну как вам, – решился определить Светловой. – Лет сорок-пятьдесят,
– Нет, это Озвень, – решил Кремень. – Держимир-то лет на десять всего тебя постарше…
– На одиннадцать, – жестко уточнил Велемог.
Все это время он молчал, но буравил сына таким взглядом, что княгиня себя не помнила от тревоги.
– На одиннадцать, – согласился Кремень. – Он в груди широк, а в плечах ровен. И кричать не любит.
– Да Озвень это был, тысяцкий Держимиров! – уверенно повторил Прочен. – И выучка вся Держимирова. Любит он засадные полки – у него все отроки обучены в лесу прятаться и в лесу драться так, что и нечисти лесной за ними не угнаться. Брата его не видал?
– Какого брата? – Светловой бросил на смолятича короткий взгляд.
Его подавляла эта подробная осведомленность обоих воевод и отца во всех делах дрёмического князя, и перед ними он чувствовал себя сущим ребенком.
