Харлан Эллисон
Визг побитой собаки

Полная версия

Харлан Эллисон
Визг побитой собаки

Вечером, на следующий день после того, как Бэт запачкала жалюзи на окне своей новой квартиры на Пятьдесят второй Восточной улице, она увидела, как во дворе их дома медленно и хладнокровно ножом убили женщину. Она была одним из двадцати шести свидетелей этой страшной сцены и, как и все остальные, ничего не сделала, чтобы остановить убийцу.

Бэт видела все до мельчайших подробностей, ничто не мешало ей смотреть, не заслоняло чудовищной картины. Когда она, охваченная ужасом и одновременно околдованная кровавым зрелищем, поняла, что не может отойти от окна, ей вдруг пришла в голову безумная мысль – у нее отличное место, все видно просто великолепно: как раз то, к чему стремился Наполеон, задумав строительство театров Комеди Франсез – ложа в конце зала, откуда разом можно следить и за зрителями, и за сценой. Ночь была ясной, светила луна, Бэт только что отвлеклась от фильма, начавшегося в одиннадцать тридцать по второму каналу, после перерыва на рекламу, поскольку сообразила, что уже видела Роберта Тейлора в картине «К западу от женщины» и тогда он ей не понравился; в квартире было совершенно темно.

Бэт подошла к окну, чтобы чуть-чуть приоткрыть его на ночь, и увидела: во двор, спотыкаясь, вошла женщина. Она брела, опираясь о стену и прижимая левую руку к правому плечу. Эд установил во дворе на столбах ртутные лампы – за последние семь месяцев здесь произошло шестнадцать нападений. В холодном пурпурном сиянии, освещавшем двор, кровь, которая стекала по руке женщины, казалась черной и блестящей. Бэт видела все очень четко, словно картинка была тысячекратно увеличена, а потом освещена мощными прожекторами, как в телевизионной рекламе.

Женщина откинула назад голову, точно собиралась закричать, но не издала ни единого звука. Тишину нарушали только гудки машин на Первой авеню – такси охотились за одинокими прохожими, направляющимися в «Сливу Максвелла», «Пятницу» и «Адамово яблоко». Но все это было там, далеко. А здесь, где находилась она, семью этажами ниже, во дворе, казалось, изображение замерло, окутанное невидимым силовым полем.

Бэт, смотревшая во двор из темноты своей квартиры, вдруг поняла, что полностью открыла окно, за которым находился крошечный балкончик; теперь даже стекло не мешало ей наблюдать за происходящим. От двора ее отделяли лишь железная ограда балкона да семь этажей.

Женщина с трудом оторвалась от стены, голова ее была по-прежнему откинута назад. Бэт решила, что ей за тридцать, темные волосы, коротко остриженные и всклокоченные, невозможно понять, красива ли она – ужас исказил черты, а открытый рот напоминал причудливо изогнутую линию. Женщина так и не издала ни единого звука. На шее у нее выступили жилы. Она потеряла одну из туфель и еле держалась на ногах: вот-вот упадет на землю.

Из-за угла здания неожиданно показался мужчина и вбежал во двор. Нож, который он держал в руке, был невероятных размеров – а может быть, он только Бэт показался таким: она вспомнила нож с костяной ручкой для разделки рыбы, в руках отца, много лет назад на озере, в штате Мэн. Тот был складным, восемь дюймов зазубренной стали. Нож в руках темнокожего человека, выскочившего во двор, выглядел точно так же.

Женщина увидела мужчину и попыталась бежать, но он в несколько прыжков догнал ее, схватил за волосы и потянул назад, словно хотел перерезать своей жертве горло.

Вот тут-то она и закричала.

Ее голос разорвал тишину двора, умчался ввысь – так стая летучих мышей, попавших в лабиринт, отчаянно мечется в поисках выхода, испуганная многократно отраженным от стен эхом. Женщина кричала… кричала…

Мужчина пытался с ней справиться, а она отбивалась, наносила ему беспорядочные удары локтями, и тогда, стараясь защититься, он, все еще держа несчастную за волосы, резко развернул ее… а страшный, душераздирающий вопль, не смолкая ни на минуту, молил небеса о пощаде. Потом женщина вырвалась; мужчина остался на месте, зажав в руке клок ее волос. Она хотела было отскочить, но он одним быстрым движением полоснул ее ножом по груди. Одежда тут же намокла от крови, перепачкав темнокожего; от этого он окончательно обезумел, снова бросился на свою жертву, а она стояла неподвижно, прижав к груди руки, по которым стекала кровь.

Потом она попыталась отбежать, наткнулась на стену, метнулась в сторону, и мужчина налетел на кирпичную стену дома. Женщина же из последних сил шарахнулась от него и, споткнувшись о клумбу, упала, поднялась на колени… и в этот момент он снова на нее набросился. Нож взлетал, описывая в воздухе причудливую, пурпурную дугу. А женщина продолжала кричать.

В нескольких квартирах зажегся свет, в окнах появились люди.

Мужчина по самую рукоять вонзил нож женщине в спину, прямо под правое плечо. Двумя руками.

Бэт видела все короткие, отрывочные мгновения кошмара: мужчина, женщина, нож, кровь, лица тех, кто наблюдал за происходящим из окон своих квартир. А потом всюду погас свет, но зрители не покинули своих мест, продолжая смотреть.

Бэт захотелось крикнуть: «Что вы делаете с этой женщиной?» И вдруг, будто две железные руки, на многие тысячелетия погруженные в сухой лед, сжали горло девушки. Ей казалось, что нож входит в ее собственное тело.

Каким-то образом – этого просто не могло произойти, и тем не менее… там внизу женщина поднялась и освободилась от ножа. Три шага, она сделала всего три шага и снова упала на клумбу. И вот уже взвыл, словно дикий зверь, мужчина. Нечленораздельные, нечеловеческие звуки вырывались из его груди. Он упал на женщину, нож поднялся и опустился, и снова, снова… наконец движения стали слитными, едиными, было невозможно понять и разделить их на составные части, а вопли несчастной продолжали метаться, как обезумевшие летучие мыши… тише, тише… совсем смолкли.

Бэт пряталась в сумраке своей квартиры, ее трясло, она плакала, страшная, наводящая ужас картина стояла перед глазами. А когда она уже была не в силах смотреть на то, что выделывал мужчина с куском неподвижного мяса, лежащего на земле, Бэт подняла голову на темные окна, где по-прежнему стояли безмолвные зрители – совсем как она, – и вдруг поняла, что видит их лица неестественного сине-пурпурного цвета, освещенные тусклыми ртутными лампами, на всех застыло одно и то же выражение. Женщины прижимаются к мужчинам, кончик языка чуть высунут, влажные губы; у мужчин безумные глаза. Словно они попали на петушиные бои. Тяжелое, прерывистое дыхание. Точно жуткая сцена внизу питает души, даруя новые силы. Выдох, звук – откуда-то из глубины, издалека, из подземных пещер. Влажная, бледная кожа.

Именно в этот момент Бэт поняла, что двор заволокло дымкой, будто туман с реки добрался до Пятьдесят второй улицы, чтобы накинуть покрывало на сцену во дворе и скрыть то, что делали нож и мужчина… безостановочно… они уже не получали никакого удовольствия… продолжали… снова и снова…

Только вот туман этот показался Бэт каким-то странным: густой и серый, пронизанный мерцающими точками света.

Она смотрела словно завороженная, а туман опускался, медленно заполняя пустое пространство двора. Музыка Баха в соборе, звездная пыль в вакууме.

Бэт увидела глаза.

Там, наверху, на девятом этаже, нет выше – два огромных глаза… они были такой же данностью, как эта ночь и луна, глаза. И – лицо? Было ли то, что видела Бэт, лицом, или она придумала… лицо? В клубящемся, ледяном тумане что-то обитало; что-то, погруженное в собственный мир, терпеливое и исполненное зла, поспешило сюда, чтобы стать свидетелем действа; происходящего на клумбе, где растут цветы. Бэт попыталась отвернуться, но не смогла. Глаза – горящие, бесконечно пустые и одновременно пугающе живые, излучающие любопытство, точно глаза ребенка; глаза, наполненные могильным мраком и холодом, древние и в то же самое время юные, увлекающие в бездонную пропасть, пылающие изуверским пламенем, громадные и мертвые, эти глаза поймали Бэт, лишили способности мыслить. В театре теней спектакль разыгрывался не только для жителей этого дома, с упоением наблюдавших за происходящим, а еще и для кого-то другого. Не в холодной, безжизненной тундре или на пустынном болоте, не в подземных пещерах или на далекой планете, вращающейся вокруг умирающего солнца, а здесь, в городе, здесь глаза этого другого смотрели в окутанный ночным мраком двор.