Ева Картер
Как спасти жизнь
14 апреля 2000 года
14. Керри
В одну секунду я девственница, а в следующую – нет, и острота длится всего мгновение, как будто ты отрываешь пластырь, обнаруживая под ним новую кожу.
Я ахаю.
– Все в порядке, Керри? Я делаю тебе больно?
Ощущения мне незнакомы, но мне хорошо. Я – это он, а он – это я, и это правильно.
– Нет.
– Мне остановиться?
Я бормочу «нет», потому что определенно этого не хочу. Джоэл начинает двигаться быстрее, находя свой ритм, и я двигаюсь ему не в такт, находя свой. На его шее пульсирует жилка, и я думаю, что без меня этого бы больше никогда не случилось. Ничего из этого не было бы.
Его тело кажется необычным рядом с моим, но в то же время странно знакомым. Я ощущаю пальцами мышцы его спины, но сжимаю не слишком сильно. Я не хочу причинять ему боль или давить на имплантат. Его кожа сияет в свете, отбрасываемом печью, и я знаю, что, когда состарюсь и когда это станет далеким воспоминанием, именно таким я буду его представлять, а не посеревшим и мертвенно-бледным под моими напряженными ладонями в Лаунсе.
Ночной ветерок колышет окно. Ощущение, которое накапливается между мной и ним, начинает расти, как еще один импульс, циркулирующий между нами, и выражение сосредоточенности на его лице становится глубже и…
Я знаю, что это такое.
Как это называется.
Но я не ожидала.
Не осознавала.
Не предполагала,
что это
будет
так
невероятно…
– Керри!
Его голос, кажется, доносится откуда-то издалека. Я открываю глаза. Я больше не Керри, а просто ощущение.
Звук, который я издаю, так несвойственен мне.
Джоэл моргает, и на мгновение я вспоминаю, как он выглядел в Лаунсе.
Его глаза резко открываются, но кажется, что он не видит меня, и он кончает, и все напряжение уходит, и он целует меня, а я думаю:
«Я люблю тебя, Джоэл Гринуэй».
Я идиотка.
Он наклоняется, чтобы убрать прядь влажных волос с моих глаз, целует меня в лоб.
– Ты не та девушка, за которую я тебя принимал, Керри Смит, – его дыхание все еще слегка сбивчивое.
– Нет. Оказывается, я даже не та девушка, за которую сама себя принимала.
Я слышу в своей голове голос Тима: «Не позволяй себя одурачить». Удовлетворение после полового акта – не то же самое, что любовь. Это окситоцин, гормон, вырабатываемый млекопитающими, чтобы помочь парам быть вместе достаточно долго, дабы снизить уровень смертности их отпрысков.
Я отмахиваюсь от этого голоса. Чувствую ли я себя виноватой? Да, но, вероятно, не слишком. Я не обещала, что буду девушкой Тима, на что бы ни надеялась его мама.
Джоэл садится, и его рука, обнимая, подтягивает меня тоже. В его бутылке осталось пиво, и мы делимся им. Он целует меня, встает, приносит еще две бутылки и ставит их мне на спину, холодное стекло приятно ощущается на моей коже.
– У тебя все было в порядке? – спрашиваю я, хотя знаю, что не должна, потому что это звучит жалко.
Он улыбается, но вместо того, чтобы разозлиться, говорит:
– Я не был уверен, что у меня когда-нибудь хватит смелости сделать это снова, но, похоже, все по-прежнему в рабочем состоянии.
– Я, конечно, не эксперт, но думаю, так оно и есть. Ты действительно боялся?
Кажется, он собирается что-то сказать, однако вместо этого отводит взгляд.
– Нет. И до тех пор, пока я все еще могу забивать голы, все будет так, как если бы я вообще никогда не умирал.
Будет ли это тоже забыто? Прежде чем сожаление успеет испортить момент, я ставлю свою бутылку.
– Сколько у тебя презервативов?
Джоэл ухмыляется.
– Почему ты спрашиваешь?
Только не трусь. Будь крутой. Будь дикой.
– Ну… мы оба здесь… В общем, я опоздала к старту, а ты слишком надолго выбыл из строя.
– Сегодня вечером я определенно вернусь в игру, но дай мне хотя бы минуту, чтобы отдышаться, – он ставит свое пиво, притягивает меня достаточно близко и целует. – С днем рождения, Керри Смит!
Я прокрадываюсь в дом около двух. Когда я раздеваюсь, мое нижнее белье выглядит так, словно принадлежит девчонке помладше, а не той женщине, которой я являюсь сейчас. Кажется, что я не смогу заснуть, но мгновенно проваливаюсь в сон.
Утром я принимаю душ и осторожно прикасаюсь к себе под струей воды. Мои мышцы болят в совершенно новых местах.
Почему я не остановилась прошлой ночью? Нужно быть весьма… хм… странным человеком, чтобы перейти от первого поцелуя к полноценному сексу менее чем за час. Я помню, как шок отразился на лице Джоэла, прежде чем его сменило желание…
Это побуждение действовать импульсивно появилось только после того, как я спасла жизнь Джоэлу. Временами я почти не узнаю себя.
– Керри, хочешь чаю? – зовет моя сестра с лестницы.
Я спускаюсь на кухню.
– Прекрати петь, Керри, это действительно раздражает!
Я и не заметила, что пела.
– Юношеская любовь так очаровательна, – продолжает Мэрилин. – Непрекрасный Принц наконец-то запустил руки в твои трусики прошлой ночью?
Я качаю головой, но краснею.
– Ух ты! Неужели ты запустила свои руки в его трусы?
Я бы с удовольствием поделилась с сестрой тем, что произошло, но она, вероятно, позвонит маме до того, как я закончу рассказ, и это станет главной новостью для всех ее друзей еще до полудня. С таким же успехом я могла бы дать объявление в The Argus.
– Некоторые вещи должны оставаться строго между мужчиной и женщиной, – заявляю я.
– Ха! Я так и знала! – восклицает она, и, когда она берет меня за руки, чтобы закружить в вальсе по кухне, я улыбаюсь про себя. Прошлая ночь была идеальной. Джоэл был совсем не таким, как я ожидала: заботливым, милым и… ну, любящим, я полагаю.
Одеваясь перед уходом, я уже расценивала это как одноразовый случай, словно он переспал со мной в качестве своего рода одолжения в обмен на то, что я спасла ему жизнь.
Однако, когда он провожал меня домой, он остановился на углу и поцеловал меня так, словно действительно этого хотел, и прошептал: «Как скоро я смогу увидеть тебя снова?»
Ответом на его вопрос было: «Через одиннадцать часов».
Прошло одиннадцать часов, прежде чем мне удалось выскочить из нашего дома. Это случилось бы раньше, но я наблюдала за бунгало Тима и ждала, когда он уедет со своей матерью. Судя по сумке в ее руках, они собирались за покупками. Элейн сейчас ходит, но я почти пожалела, что она не в инвалидной коляске, потому что в этом случае горизонт был бы чист раньше.
Мой собственный эгоизм иногда шокирует меня.
Но я забываю о чувстве вины в тот момент, когда он открывает дверь.
– Папа уехал в Лондон на встречу, – сообщает он, и, клянусь, я почти испытываю оргазм от одного лишь предвкушения. Я определенно получу еще два, прежде чем мы ляжем на диван в его домике и выпьем еще пива.
– Я до сих пор помню самый первый раз, когда увидел тебя, – говорит Джоэл.
Я прижимаюсь к нему, мой вес больше на его правом боку, чтобы не давить на шрам или коробку под ним. Мне приходится повернуться, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Я никогда не думала, что ты вообще меня замечаешь.
– То есть ты не догадывалась, что я почти каждый день провожаю тебя до дома?
– Я знала, что ты живешь в одном из шикарных домов на Дайк-Роуд-авеню, так что было нормально, что ты идешь тем же путем… Хочешь сказать, что следил за мной?
Он что-то рисует пальцем на моем предплечье. Свои инициалы? Сердце?
– Это сложно. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда…
Я позволяю слову «любовь» проникнуть в сознание и пытаюсь игнорировать теплую волну, которую оно вызывает во мне.
– …но я определенно думал, что ты та, с кем я хотел бы познакомиться. Мы находились в нашей учебной комнате, я уже знал Анта, а ты пришла с Тимом, и ты была просто… другой.
– Занудой!
– Нет! Не-ет, ты вошла, осмотрела класс, поймала мой взгляд, и я подумал, что эта определенно знает, что она самый умный человек в помещении, и попытался заставить тебя смотреть на меня, но ты просто оглядела нас всех, а потом кивнула Тиму, и он последовал за тобой, как щенок.
Я потягиваю пиво. Я тоже помню то время, но иначе, чем описывает Джоэл. Я помню, как десять минут стояла перед дверью класса, пытаясь убедить Тима, что все будет хорошо, что истории, которые мы слышали о старшей школе – преувеличение. Хотя тоже была напугана.
И я действительно помню, как вошла и увидела Джоэла, сидящего на столе и уже оказавшегося в центре внимания. Мне пришлось испуганно отвести взгляд, потому как, хотя я была уверена, что никогда не видела его раньше, мне почудилось, будто я его знаю. Я также без каких-либо сомнений сознавала, что мы с ним будем жить в разных мирах.
Я провожу ладонью по его руке, чувствуя силу в его мышцах даже после всего, что произошло.
– Ты все выдумываешь, Джоэл. Ты никогда не собирался заговаривать с этой девчонкой, потому что это повредило бы твоей репутации.
Он корчит гримасу.
– Ну хорошо. Я был трусом. Но это была ошибка.
Я закрываю глаза и позволяю себе представить, что было бы, если бы он слез со стола, подошел ко мне и спросил, как меня зовут. Мы бы стали друзьями, затем первая любовь…
Это так нелепо, что я хихикаю.
– Стоило ожидания, – произносит Джоэл, и когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, я думаю, что он может иметь в виду то же самое.
Любовь – не такая, какой я ее себе представляла. Да, это мощно и сексуально и похоже на наркотик, который заставляет тебя хотеть, чтобы все были так же счастливы, как и ты. Колеса без риска припадка.
Но это одновременно и фарс: я крадусь из дома, точно я в фильме «Так держать»[27], потому что не хочу ранить чувства Тима. Любовь – это огорчение. Я хочу проводить все свое время с Джоэлом, прикасаться к нему, слушать его, но должна готовиться к экзаменам A-Level[28]. Даже заставив себя вернуться домой, я не могу сосредоточиться на своей работе, потому что все время мысленно возвращаюсь к нашей встрече.
И больше всего любовь – это страх.
Потому что рациональная часть меня знает, что это не может продолжаться долго. Даже если мы будем вместе до того момента, пока я не поступлю в медицинскую школу, то, как только я сяду в поезд до Манчестера, какая-нибудь другая девушка тут же набросится на него.
На данный момент животная часть моего мозга отказывается признавать, что однажды Джоэл неизбежно причинит мне боль.
9 мая 2000 года
15. Тим
Я пристально смотрю на нее.
– Как? Как я могу быть одновременно слишком нерешительным и слишком неосторожным?
Экзаменатор по вождению, должно быть, уже на пенсии, у нее скуластое лицо и огромные рыбьи глаза за очками, но неодобрительное выражение ее лица напоминает мне Керри.
– Я не могу подробно останавливаться на причинах, которые я вам привела, мистер Палмер. Все, что я могу предложить – это чтобы вы поработали со своим инструктором над выявленными мной проблемами.
– Но это моя третья попытка!
– Как я уже объясняла…
– Моя мать инвалид, а отец ушел много лет назад. Мне необходимо иметь возможность водить машину.
Ее ладонь лежит на дверной ручке. Через стекло я вижу, как мой инструктор качает головой. Я должен остановиться. Экзаменатор не виновата, что я недостаточно хорош.
Я позволяю ей уйти.
Спустя пару минут мой инструктор стучит в окно.
– Лучше, если ты сейчас пересядешь на пассажирское сиденье, Тим.
Море искрится, когда инструктор плавно, осторожно и уверенно ведет автомобиль вдоль побережья обратно в Брайтон. Я возненавидел эту машину с ее упругой подвеской, розовой обивкой и дополнительным набором элементов управления в ногах пассажирского сидения, таким же постыдным, как стабилизаторы на велосипеде.
– Ты был так близко! – сокрушается инструктор после того, как я рассказываю ему о причинах своей неудачи. – Я был уверен, что на этот раз все получится. Вероятно, у экзаменатора ПМС.
– Можем ли мы обжаловать результат, если это так?
Он бросает на меня насмешливый взгляд.
– Шутка, Тим! Я включу тебя в список снова, как только смогу. У меня были ученики, которые сдавали после шестого, седьмого и даже десятого раза.
– Вероятно, это что-то говорит о качестве обучении? – отвечаю я, и когда он хмуро смотрит на меня, улыбаюсь. – Шутка, Фил.
– В любом случае сейчас самый важный экзамен – A-Level. Ты готов?
– Сегодня у меня уже была первая работа по химии, и я хорошо с ней справился.
Когда после экзамена я вышел из зала, все занимались сводящей с ума ерундой – делали вид, что разбирают все неправильные моменты, хотя на самом деле просто понимали, что потерпели неудачу. Это было смешно: темы оказались именно такими, как и ожидалось. Но даже Керри присоединилась к ним, ее лицо приобрело странный зеленый оттенок.
Массовая истерия – удивительное явление.
Я пытался спросить ее об этом позже, когда мы шли домой, но она стала такой отстраненной с ночи своего дня рождения. Вот только если уж я преодолел смущение от своего неуклюжего поцелуя, то, конечно, сможет и она.
Хотя это был самый-самый, с огромным отрывом, унизительный момент в моей жизни. Все планирование оказалось ошеломляюще неправильным. Тогда я понял: это отчасти потому, что я всегда безоговорочно полагаюсь на Керри. Ведь она помогает мне интерпретировать большинство других вещей, с которыми у меня напряженка: человеческие отношения, нюансы и различия между тем, что люди говорят, и тем, что они имеют в виду.
Так откуда мне было знать, что она не чувствует того же?
Я прошу мистера Льюиса высадить меня за три улицы до моего дома, поскольку если мама увидит, что я не за рулем, она сразу же догадается, что я провалил экзамен, а я хочу мягко ее подготовить. Направляясь к дому, я пытаюсь понять, как бы это провернуть.
Яркий солнечный свет обнажает все, что с нашим бунгало не так. Дорожка усеяна ярко-зелеными комочками мха, которые дождь вымыл из древних желобов, а слой штукатурки испещрен грязными следами. Мама наблюдает за мной через окно, рама которого настолько прогнила, что только краска хоть как-то скрепляет крошащуюся древесину.
– Ну?
Она не встает с дивана, когда я вхожу. Это была плохая неделя, и она экономит энергию, чтобы добираться до туалета самостоятельно; впрочем, ей не всегда это удается. Освежитель воздуха с лимоном скрывает самые неприятные запахи, а вот запах сырости никак не выветривается.
На столе между коробками с таблетками стоит бутылка сидра. Должно быть, мама Керри купила его для моей.
Она поднимает голову, ее глаза полны ожидания.
– Я была уверена, что в третий раз повезет, Тим. Лучше бы тебе нас не подводить снова…
Мне невыносимо говорить ей правду. Жизнь стала легче после реанимации Джоэла, но нельзя игнорировать то, что разочарование может заставить маму снова отвернуться от меня.
Я расплываюсь в самой широкой фальшивой улыбке, на какую только способен.
– Я это сделал! Я ПРОШЕЛ! – лгу я, обнимая ее, чтобы она не видела моего лица.
– В таком случае дай посмотреть, – требует она, когда объятия заканчиваются.
– Что?
– Сертификат о том, что ты прошел, глупышка!
Я моргаю. Однако я не легкомысленный обманщик.
– Извини, у них появилась новая услуга: можно сразу оставить свой бланк в экзаменационном центре, чтобы ускорить получение водительских прав.
Мама в замешательстве. Неужели она видит меня насквозь? Я готовлюсь к ее разочарованию или к чему-то похуже. Но она снова улыбается и тянется за фужером.
– Хорошо, и сколько времени для этого потребуется?
Я трясу головой.
– Может быть, пару недель.
Широким жестом она выдергивает из-под подушки экземпляр Autotrader.
– Я обвела несколько объявлений – идеальных вариантов, чтобы купить первый автомобиль.
Черт!
– Послушай, мам, я не думаю, что мы можем сейчас позволить себе такие расходы, страховку и все остальное. В доме есть более срочные дела, с которыми нужно разобраться в первую очередь.
Это, по крайней мере, не ложь. Но ее лицо искажается от гнева.
– Держу пари, новой дочери твоего отца не придется долго ждать машину, когда она сдаст экзамен!
– Мам, мне все равно. Мне и без этого есть о чем подумать – об экзаменах, например.
– Передай мне телефон, я позвоню ему и скажу, что нам нужно больше денег. Что самое время его первой семье встать на первое место!
Как будто он обратит на это внимание.
– Давай не будем портить праздник.
Я тянусь за бутылкой и двумя маленькими фужерами, которые мама Керри, должно быть, достала из нашего буфета. Это свинцовый хрусталь – вероятно, свадебный подарок.
– Поехали! – я вынимаю пробку из бутылки и позволяю шипящей жидкости налиться в фужер. Мама наблюдает за мной, и я надеюсь, что она не скажет мне в тысячный раз, чтобы я был осторожен с моими нежными руками хирурга.
Они не нежные! Это ее руки кажутся хрупкими, когда она берет бокал: искривленные пальцы тоньше его ножки. Миссис Смит покрасила мамины ногти в темно-розовый цвет, но от этого ее кожа выглядит еще бледнее.
– За моего решительного сына! – провозглашает она. – Который в конце концов добился своего.
– Нет. Это не моя заслуга. То, что я сделал сегодня, случилось благодаря моей несокрушимой матери, которая никогда не сдастся.
Мама засыпает, не допив первый стакан. Я накрываю ее одеялом и оставляю ополаскиватель для рта и радионяню в пределах легкой досягаемости.
Вино слишком сладкое для меня. Керри оно бы понравилось, но я даже не знаю, дома ли она. Я беру бутылку в свою комнату и бросаю взгляд через дорогу на ее окно. Настольная лампа в спальне отбрасывает силуэт ее профиля на штору.
Мне пойти туда или прикончить выпивку в одиночку? Я скучаю по Керри.
Остаться, пойти, остаться, пойти?
Сегодня прекрасный день, и я знаю, что из ее комнаты открывается вид на горизонт. Еще один бокал сидра, и тогда я наберусь смелости и попытаюсь возродить нас, вернуться к тому, какими мы были, прежде чем я попытался поцеловать ее и все испортил.
Я беру радионяню, купленную потому, что диапазон ее действия простирается до самого дома Керри, и на цыпочках иду по коридору. Возможно, она подскажет мне, что делать с экзаменом по вождению. Она всегда гораздо лучше меня умела обращаться с моей мамой. Но когда я нажимаю на кнопку связи на трубке радионяни, в ответ тишина, и нет никакого сигнала, который сообщил бы мне, что трубка Керри включена или заряжена.
Неужели она специально ее отключила?
Я опускаю трубку и перехожу дорогу, прежде чем успеваю про себя перечислить множество причин, по которым мне не следует этого делать.
Дверь открывает Мэрилин, цыкает, а затем кричит вверх по лестнице:
– Керри, Тимми пришел!
Ничего не происходит.
– Ты мог бы с таким же успехом подняться наверх, – хихикает она. – Но не делай ничего такого, чего не сделала бы я.
Забавно. Родители Керри никогда не мешали мне подниматься к ней в комнату. Все выглядит так, словно я единственный человек, который не замечает, что между нами никогда не было ничего романтического.
Я медлю у ее двери с нарисованной от руки табличкой: «Кабинет Керри». В тот день, когда ей подтвердили место в Манчестере, мы добавили красным маркером слово «доктора».
– Керри, можно мне войти? У меня есть выпивка.
– Подожди секунду.
Она открывает дверь, ее глаза полузакрыты, словно она спала. Она указывает на бутылку.
– Моя мама купила это для вас, не так ли?
– Да… перед экзаменом по вождению.
Я жду, что она спросит меня, что случилось, но вместо этого она берет бутылку и наливает большой глоток в чашку на прикроватном столике. Обычно, когда она занимается, повсюду разбросаны карточки с подсказками, однако сегодня вечером там нет ничего, кроме романа.
Я беру книгу.
– «Собор Парижской Богоматери». Это интересно?
– Это печально. Есть один бедный парень, замечательный, но ущербный, и поэтому он не может заполучить девушку.
Я очень даже в состоянии это понять. Должно ли это быть намеком для меня, способом смягчить удар от того, что произошло? Я не могу сообразить.
Ее стереосистема играет какую-то ужасную панихиду в исполнении Westlife[29].
– Мы вроде должны слушать музыку в стиле барокко для концентрации, – говорю я.
Она плюхается на кровать и начинает смеяться. Какое-то мгновение я смеюсь вместе с ней, прежде чем понимаю, что это скорее истерика, чем веселье.
– Я скучала по тебе, Тим. Ты… Почему-то предсказуемость человека недооценивается. Я говорю это в самом лучшем смысле, – она садится. – Твое здоровье! Счастливого вождения!
У меня нет стакана, но я поднимаю бутылку.
– Ну да.
Кажется, сейчас неподходящее время рассказывать правду. В этом нет ничего особенного. В следующий раз я сдам, и никому никогда не нужно будет знать об этой маленькой невинной лжи.
9 мая 2000 года
16. Джоэл
Я никогда раньше не покупал цветы девушке. Это ощущается как клише из фильма, но вместе с тем мне хорошо. Керри должна заниматься, вот только прошло почти тридцать часов с тех пор, как мы виделись, так что, надеюсь, она втайне скучает по мне не менее сильно, чем я по ней.
Мне нужно купить ей мобильный. Это было бы полезнее, чем цветы. По крайней мере так я мог бы написать ей СМС, а не бросать камешки в окно, опасаясь, что ее родители или Тим могут меня увидеть.
У нее горит свет. Я представляю себе, как она пытается впихнуть в свой мозг еще больше фактов.
Первый камешек пролетает мимо. Мне все еще трудно судить о силе моей руки с левой стороны туловища, где вокруг моего устройства наросла рубцовая ткань. Я наклоняюсь, чтобы поднять камень побольше с подъездной дорожки ее соседки, беру цветы в левую руку и бросаю правой.
Уже достаточно сильно, чтобы разбить стекло.
Я вижу, как движется ее силуэт, и окно открывается.
Это не Керри.
Это Тим.
Какого хрена он делает в ее спальне?!
Он выглядит таким же шокированным, как и я.
Прежде чем кто-либо из нас успевает заговорить, Керри тоже высовывает голову.
– Джоэл?!
Она выглядит такой же шокированной, как и я. Тиму не положено знать о нас, она не хотела расстраивать его посреди экзаменов. Поэтому я согласился держать все в секрете до конца июня.
И все же… какого хрена он делает в ее спальне?!
Что-то укололо меня. Я смотрю на свою руку и понимаю, что так сильно сжал розы, что шипы, похоже, вонзились в меня. Но это наводит меня на мысль.
– Я… э-э, у меня сегодня хорошие новости, и я принес это в качестве благодарности, – бормочу я, желая сохранить свою часть «сделки» в секрете, а также поговорить с ней наедине, чтобы выяснить, что происходит.
– О, хорошо, я сейчас спущусь.
Даже после того, как она исчезает из окна, Тим смотрит на меня с подозрением, написанным на его самодовольном, раздраженном лице.
Керри выбегает из парадной двери и шепчет:
– Подыграй, пожалуйста. Он только что сдал экзамен по вождению, я не могу от него избавиться.
Тим следует за ней. Он выше меня и одет в стиле smart casual. Примерно так смотрится мой отец на старых фотографиях начала 1980-х годов. Тим изображает умника, и может показаться, что мода слишком тривиальна, чтобы представлять интерес для его мозга размером с планету. Девушкам такое, вероятно, нравится.
Нравится ли это Керри?
– Так что же это за хорошая новость? – интересуется Тим.
– О, просто диагностика, которая показала, что мой волшебный гаджет работает отлично. Меня бы здесь не было без Керри, так что… и без тебя, Тим.
Он не улыбается.
– Тогда где же мои цветы?
Я не могу найти ответ. На секунду я задумываюсь, смог бы я сделать это раньше. Когда сто процентов моего мозга все еще работали.
Керри бросается вперед, чтобы забрать букет.
– Это было бы ужасно при твоей аллергии на пыльцу, Тим. Последнее, что тебе нужно сейчас, когда начались экзамены, – она поворачивается ко мне и улыбается так, что мне безумно хочется ее поцеловать. – Они прелестны.
– Знаешь, держу пари, в будущем им не придется проверять тебя в больнице, – вмешивается Тим. – Я читал об этом. Ты сможешь подключаться к интернету. Как киборг.
Я смеюсь.
– В будущем? Это будет мне нужно не всю жизнь!
Керри и Тим обмениваются взглядами, и я понимаю, что никогда не задумывался о том, когда из меня могут вытащить эту чертову штуку.
Если они смогут вытащить эту чертову штуку.
Этот взгляд говорит мне, каким глупым считает меня Тим. Может быть, он прав. Может быть, вся эта история со мной и Керри основана на каком-то инстинкте милосердия.
Нет.
– Ты хочешь взглянуть на мое устройство, не так ли? – спрашиваю я.
– Э-э…
Но я вижу в его глазах любопытство. Я задираю футболку, но вовсе не ради очертаний коробки, а для того, чтобы он увидел кубики пресса, над которым я работал и работал, дабы вернуть свою физическую форму к встрече с тренером, намеченной на конец мая.
– Впечатляет, – произносит он. – Спасение в этой крошечной штуковине.
Стоя позади него, Керри улыбается мне.
– Удачи тебе с завтрашним экзаменом, – говорю я и добавляю, – вам обоим.
Уходя, я осознаю: мне вообще-то не следовало знать, что у нее завтра экзамен.
Позже Керри звонит в нашу дверь. Открывает мой отец – здесь нет необходимости в уловках, к тому же, если бы она бросала камни, это активировало бы сигнализацию, напрямую подключенную к полиции Сассекса.
Мы начинаем раздевать друг друга, едва добравшись до домика. Теперь мы делаем это без труда. Мы занимаемся сексом так интенсивно, будто каждый раз помечаем принадлежащие нам территории. Моя. Мой.
После этого она проводит пальцем по линии моих мышц.
– Впечатляет, – произносит она, подражая словам Тима.
Мне хорошо, потому что, похоже, Тима нужно пожалеть, а не видеть в нем угрозу.
На следующий день папа отвозит меня на тренировочную площадку. Забавно, у него никогда не было на это времени, пока я был ребенком.
Холодный дождь затекает мне за воротник, пока я пересекаю автостоянку, стараясь унять дрожь. Бета-блокаторы замедляют работу сердца, поэтому я сильнее чувствую холод. Но сейчас все это не имеет значения.
Полдень, так что поле пусто, но мне интересно, будет ли кто-нибудь из моих товарищей по команде болтаться поблизости. Я представляю, как шучу в раздевалке, точно нью-йоркский коп, которому вернули его значок.
Зеленые пластиковые конусы сложены рядом с воротами. Я знаю каждый сантиметр этого поля: болотистые участки, где тренер заставляет тебя отжиматься по локти в грязи, если считает, что ты недостаточно стараешься. Места, откуда я забил несколько своих самых ослепительных голов на тренировках.
Я думаю, они могли бы провести испытание. Это поле покажет им, остаюсь ли я по-прежнему Джоэлом Гринуэем, самородком из Dolphins.
Или никем.
Когда я вхожу в унылое здание, из ниоткуда появляется Коули.
– Дай-ка мне рассмотреть тебя, Чудо тысячелетия! Хм, лучше, чем когда я видел тебя в больнице, это точно. Как ребра, Джоэл?
Джоэл. Лучше бы он не называл меня по имени.
– Все зажило, тренер. Умираю от желания вернуться ко всему этому. Даже к хозяйственным работам. У моих профессионалов будут самые чистые ботинки, и сортиры будут сверкать, как никогда раньше.
Он ведет меня в зал заседаний. Я ожидаю увидеть физиотерапевта или медика, но вместо них рядом со шкафом с трофеями стоит Лэнс Росситер. Председатель никому не нравится, однако деньги, которые он заработал на телекоммуникациях, помогают нам неуклонно подниматься вверх по лиге. Я никогда с ним не разговаривал.
– Мистер Росситер!
Он пожимает мне руку, его кожа прохладная и блестящая, как кожзаменитель.
– Рад видеть тебя снова, малыш. Заставил нас всех немного поволноваться. И ты, возможно, сталкивался с Дианой из отдела по связям с общественностью?
Худая блондинка тянется через стол, чтобы пожать мне руку.
– Садись, – предлагает Росситер, выдвигая стул. – Печенье?
Тарелка завалена дорогими бисквитами, завернутыми в золотую фольгу.
– Не для меня. В данный момент я увеличиваю потребление белка, чтобы поддержать рост мышц, снова готовых к тренировкам.
Когда я оборачиваюсь к Коули, он слабо улыбается мне.
Росситер хлопает в ладоши.
– Итак, Джоэл, мы хотели поговорить с тобой кое о чем особенном. Идея Коули, так что я передам слово ему.
– Когда ты… заболел, я почитал об этом и не мог поверить, что среди людей, у которых проблемы с сердцем, такая низкая выживаемость. Только пятеро из ста в некоторых частях страны!
– Вот почему я – чудо тысячелетия, – отвечаю я.
– Но большее количество дефибрилляторов может все изменить, – продолжает Коули, как будто это для меня новость. Да, именно поэтому у меня есть свой личный.
Росситер и пиарщица кивают, как куклы из «Маппет-шоу».
– Мы начнем с нашей местности, с тобой в качестве публичного лица. Ну, каково? Звучит? – Коули выжидающе улыбается, как будто меня выбрали в основной состав на эти выходные.
– Здорово. Я имею в виду – все что угодно, чтобы спасти жизни, верно?
Росситер встает.
– Превосходно. Я оставлю вас, ребята, обсудить детали. Диана напишет пресс-релиз о том, как ты рад оставаться вовлеченным в дела клуба, который любил, и так далее. Мы покроем все расходы…
Его голос, казалось, затихал, пока мой мозг обрабатывал предыдущее предложение. «Оставаться вовлеченным».
– Мистер Росситер, я буду рад принять участие, если это не помешает мне вернуть свою физическую форму.
– Конечно, конечно. Это не должно противоречить посещениям больницы и тому, что ты будешь делать дальше. Может быть, мы могли бы участвовать в процессе или что-то в этом роде?
Он надевает пальто. Я тоже встаю.
– Я возвращаюсь, чтобы присоединиться к команде. Это то, к чему я стремлюсь.
Я знаю, что людей все время исключают. 99 % не получают оценки из-за травм, отношения или отсутствия таланта. Но все это не про меня. Вся моя жизнь была направлена на то, чтобы убедить окружающих: я – тот самый один процент.
Росситер мгновение пристально смотрит на меня.
– С металлической коробкой в животе? Даже если бы мы захотели, наши страховщики взбесились бы.
– Но я теперь неуязвим. Я переживу всех вас.
Врач сказал, что, когда мне будет девяносто и я буду на пороге смерти, кому-то действительно придется отключить эту штуку, иначе она просто продолжит посылать импульсы, возвращая меня к жизни.
Росситер вздыхает.
– Сынок, ты знаешь, с какой скоростью летит футбольный мяч? У Дэвида Херста четыре года назад – 114 миль в час. Это катапультировало бы твой чертов кардиостимулятор из грудной клетки, и он перелетел бы половину стадиона.
– Врачи должны были сказать тебе, Джоэл, – вмешивается Коули.
Я чувствую, как внутри меня нарастает что-то горячее, как лава. Ярость.
Ярость от того, что́ они сказали; ярость из-за решения, принятого без меня; ярость от всего, что случилось со мной.
– Нет. Я бы не согласился на операцию, если бы они это сделали.
– Вероятно, ты забыл, – добавляет Коули. – Твой отец сказал нам, что порой твоей памяти нужна помощь.
Мне хочется разорвать швы и выдернуть гребаный ИКД, чтобы показать им, что я готов на все ради своего шанса.
Росситер натягивает кожаные перчатки, дурацкие, с дырками сверху, как будто он так напрягается, когда водит машину, что у него потеют руки.
– Джоэл, я так же разочарован, как и ты. Ты был одним из самых талантливых игроков, которых я когда-либо встречал. Но выше нос, парень. Подумай немного о кампании. Не обязательно играть, чтобы сохранить футбол в своей жизни.