Бешкеков церемонно приложился к пахнущей духами ручке, слегка поморщившись: запах был чересчур сладок.
– Приехал. Неужто соскучился? – Татьяна Юрьевна прищурилась, вглядываясь в окаянную красоту племянника.
Слегка близорукая, она не считала возможным пользоваться лорнетом или, избави Боже, очками. А посмотреть-то было на что. Смуглое лицо графа, окруженное белыми, как будто выгоревшими на солнце, волосами привлекало своей неожиданностью. Чистые ярко-синие глаза подошли бы скорее наивному, любящему жизнь мальчику, если бы в них не светился живой ум и неприкрытая уверенность, граничащая с высокомерием. Нос был прямой, классической формы, только крылья его слегка расширялись, нарушая каноны римского совершенства. Губы были четко очерчены, а волевая складка твердого подбородка свидетельствовала, что натура у графа, без сомнения, не простая.
Густые ресницы женины затрепетали, скрывая на мгновение прекрасные своей глубиной и живостью взгляд. Татьяна Юрьевна хоть и считалась Бешкекову троюродной теткой, была старше его не многим больше трех лет. Рано овдовевшая, веселая она радовала глаз.
Григорий пригнулся к самому лицу родственницы и промолвил весело, опаляя нестеснительным взглядом:
– Я всегда знал, что греховная связь с тобой, душа моя, будет полна райского блаженства.
Княгиня засмеялась, отмахиваясь кружевным платочком, зная, что за словами племянника не стоит ничего, кроме обыкновенной светской болтовни.
– Все такой же. Вот за наглость тебя и люблю, душа моя.
Бешкеков непринужденно опустился на тонконогий стульчик и потянулся к чашке с кофе. Фарфоровая безделица утонула в его ладони почти бесследно.
– Боже мой, княгиня, заведете вы себе когда-нибудь приличную посуду? Из этой только мышь подчивать.
– Ах, Григорий, ты несносен! – Татьяна Юрьевна изволила нахмуриться и тут же неудержимо рассмеялась: Бешкеков уцепил весь кофейник и, не долго думая, отхлебнул, отбросив в сторону крышечку.
– Совсем другое дело.
– Когда бы я знала тебя меньше, Гриша, могла бы заподозрить в неучтивости. Даже в недостатке воспитания.
– Вот в этом, – граф лениво вытянул длинные ноги вдоль кофейного столика, – меня ещё никто не обвинял, ты – первая.
Он поскучнел лицом, сбросив маску беспечного шалопая, и княгиня пожалела о своих словах. С бесшабашным Бешкековым общаться было проще и приятнее.
– Где ты остановился?
– У Вавиловых. Смотрю, старики процветают. Дом полон, как гороховый стручок.
– Да.
Княгиня позвонила в колокольчик, и на зов явилась крепкая рыжеволосая девка, втиснутая в туго накрахмаленное платье и белый передник.
–– Унеси это, – кивнула Татьяна Юрьевна на кофейные принадлежности. – И принеси наливки.
– Ежели для меня, не стоит утруждаться – не пью. Вовсе. Слово дал.
– Съехались со всех имений, даже Тригорский притащился, – продолжил Бешкеков. – Делаю тебе комплимент, душа моя.
Княгиня зарделась от удовольствия и защебетала совсем, как молоденькая инженю:
– Представь, Агафоклея Алексеевна Маркова прибыла с дочками, а у родственников места нет. Пришлось ей в гостиницу ехать. Я смеялась от души. Непременно позову её к ужину. А девочки у неё – прелесть! Ты бы, Гриша, обратил внимание.
– Они согласны будут на приятную греховную связь?
– Избави Боже, Гриша! Барышни воспитанные, поведения примерного…
– Значит, скучны и глупы.
– Уж как бы то ни было, – Татьяна Юрьевна осердилась, – а к вечеру, чтоб был у меня! При полном параде.
– Ну их к черту, Таня! У нас славная компания подобралась. Кстати, Тригорский неплохо банк мечет. Проворный, черт.
– Ты имеешь в виду Адама Духовицкого, поручика Смолова и Лахтина? – Татьяна Юрьевна снисходительно улыбнулась. – Зря на них рассчитываешь. Все сегодня у меня будут.
– Душа моя, ты весь город решила собрать? Где принимать-то будешь? Здесь тебе не Москва – тесно.
– О! – княгиня живо поднялась и, уцепив Григория за сюртук, потащила решительно к окну. – Я так славно все придумала. Внизу откроем двери на веранду, и дальше – в сад. Повесим на деревья фонари. Танцевать можно будет в саду, а музыканты – на веранде. Как тебе?
– Не совсем удобно, но романтично.
– Что неудобно?
– Дамы подолы об траву запачкают.
Княгиня задумалась, но лишь на мгновение.
– Прикажу сбить деревянный настил, круглый и гладкий. Прямо сейчас. Извини меня, душа моя.
Татьяна Юрьевна заторопилась к двери, полная новых прожектов, а Григорий Александрович тяжело вздохнул: впереди вечер пустых разговоров и фальшивых улыбок.
Софи, Ефроксия и Анета сидели чинно рядком у стеночки на изящных стульчиках, обтянутых сафьяном с алыми розочками по полю. Их нежные платьица скромных пастельных тонов были просты и целомудренно украшены кружевами, закрывающими юную плоть от нескромных взглядов. Потупленные глазки и робкие улыбки на пухлых губках – все то, что и положено барышням на балах. Однако если кто-нибудь послушал, о чем шептались эти невинные губки, был бы немало удивлен, а то и шокирован.
– Мне нравятся вон те пшеничные усы, – поблескивая из-под тишка вороньими глазками, шептала Анета.
– Вон у той дамы такой сказочный туалет, – примечала Софочка, – алый, цвета свежей крови… так оттеняет её великолепную грудь.
– Если бы маменька разрешила нам открыть плечи и убрать кружева…
Фро тихонько засмеялась:
– Все кавалеры крутились бы подле нас, как мухи у меда.
На минутку забыв о своих, положенных приличиями, ролях, девушки склонили друг к другу головы и засмеялись, впрочем, не слишком громко. Их локоны, модно завитые и выпущенные на плечи, смешались: черные, тяжелые пряди Анеты, воздушные белокурые Софьи и золотые, с едва заметной рыжинкой Ефроксии.
Строгий взгляд Агафоклеи Алексеевны, сидящей подле таких же почтенных матрон, как она сама, заставил девушек выпрямиться и занять приличествующие позы. Но скованность их исчезла, уступая место природной веселости и живости.
Фро оглядела зал, полный пестрыми одеждами и подвела итог своим умозаключениям:
– Нынешние кавалеры имеют в виду сегодня хорошо поволочиться, – награжденные столькими братьями, сестры вполне были осведомлены о некоторых словах и понятиях, – и не имеют серьезных намерений.
Не вполне привыкшая к такой откровенности, Софочка слегка побледнела и вздрогнула, но все же вынуждена была согласиться:
– Наверное, Фро права. Они все толпятся около Татьяны Юрьевны и прочих замужних дам, имея в виду беспечный флирт.
– И совсем не обращают внимания на невинных барышень, – сердито закончила Анета.
– Что нам остается делать? – опасные искры заплясали в глаза Фро. – Развлекаться самим. Что ты говорила о пшеничных усах, дорогая?
– Они показались мне привлекательными.
Барышни взглянули разом на смазливого гвардейца с холеными усиками.
– Усы, действительно, ничего, – согласилась Фро. – Вот только он сейчас их сложит прямиком за корсаж княгини. А вон тот, не знаю, кто таков, с белыми волосами, примется их доставать оттуда.
Девушки не на шутку развеселились, представив эту скандальную сцену во всех красках. Лица их заискрились, привлекая внимание незнакомца, о котором они только что судачили. Он отделился от общей мужской группы и направился к барышням. Его невероятно синие глаза были неотразимы.
Анета почувствовала смятение и потупила очи, Софочка стиснула тонкие пальцы до боли и лишь Фро встретила незнакомца с любопытством во взгляде.
– Не имею счастия быть с вами знакомым. Вы позволите представиться?
Тихий вздох сорвался с бескровных софочкиных уст, а Анета просто не могла вымолвить ни слова.
– Новые знакомства нередко избавляют нас от скуки старых, – беспечно откликнулась Ефроксия.
Синие глаза изумленно дрогнули, заслышав философскую фразу из столь юных уст.
– Граф Григорий Александрович Бешкеков.
В этом чинном представлении Ефроксия углядела неприкрытую спесь и, неожиданно для себя, оскорбилась. Она распахнула широко глаза и вздернула вверх подбородок.
– Анна Павловна Маркова, – Фро коснулась локтя сестры, подбадривая; нельзя же выглядеть такой ошеломленной, – и Софья Львовна Лунгина. – Про себя упомянуть она не сочла нужным.
Темные глаза горели вызовом, готовые испепелить злосчастного графа.
Бешкеков счел забавным такое проявление горячности:
– Позволите ли вы танцевать с вами?
Фро с изумлением увидела перед собой протянутую ладонь. Впрочем, замешательство длилось недолго, она хотела танцевать. Граф повел девушку через всю залу в озаренный каретными фонарями сад. Ефроксия чувствовала себя немного скованно под сопровождающими их любопытными взглядами.
– Татьяна Юрьевна всех решила удивить сегодня, – сказал ровно Григорий более для того, чтобы успокоить даму. – Нынче будут играть только вальс. Его считают несколько вольным. Вы не находите?
– Мне нравится вальс.
Непринужденное пожатие плечами и беспечная улыбка – Григорий был заинтригован еще больше.
– Вы полагаете, барышне на выданье подобает так себя вести? – не скрыл он своего удивления.
Фро весело рассмеялась.
– Это ко мне не относится. Я не собираюсь выходить замуж.
– Отчего же?
– Я – бесприданница. Кто ж меня возьмет?
Губы Григория дрогнули в преддверии ответа, но легкие пальчики быстро коснулись его губ, запрещая.
– Нет-нет. Сейчас вы скажете: «Своим покорным и примерным видом возможно прельстить какого-нибудь старика».
Они кружились быстро-быстро, а как будто стояли на месте: беседа их была оживленной и занимала графа все больше.
– В этих словах есть доля правды, – попробовал он с укором урезонить девушку, которая, как расшалившееся дитя, позволяла себе свободу слов и действий.
– Увольте! – голос Фро был полон решимости. – Лучше – в монастырь.
Она даже отпрянула от своего кавалера, отчего чуть не упала, наступив на краешек своего платья. Бешкеков невольно притиснул ближе тонкую талию и коснулся губами кожи на нежном виске, и не торопился сдавать неожиданно завоеванные позиции, с интересом и некоторой опаской ожидая ответного хода этого невероятного создания.
«С таким-то норовом либо заорет во все горло, либо влепит по роже», – подумал он весело.
– Мишель прихватил с собой дуэльные пистолеты, – сообщили девичьи губы у самого его уха.
Чтобы дотянуться до органа слуха графа барышне пришлось привстать на цыпочки, и Григорий некоторое время крутил даму, держа полностью в своих объятьях: легкие туфельки просто оторвались от настила, пахнущего свежераспиленной сосной. Бешкеков рассердился. Он любил дам неглупых, с острым язычком и находил их общество приятным. Вот только молоденьким барышням такое совсем не к лицу!
– Тогда ему нужно стоять подле вас, держа их наготове, – сказал он сердито, отстраняясь на приличное расстояние.
Взглянув быстро ему в лицо, девушка внезапно вся изменилась. Губы её жеманно поджались, весь облик сразу стал глуповато-безликим. Она прошелестела тихо:
– Да, сударь. Конечно, сударь. Прелестно, сударь.
Все те слова, которые он привык слышать из уст робких, начинающих красавиц. Григорий растерялся. Пожалуй, он готов был просить извинений, и от этого рассердился еще больше на бессовестную девчонку.
– Скажите, наконец, мне ваше имя, – ядовито предложил он, – чтоб знать, как зовут столь невоспитанную особу.
Ответ, совсем уже непочтительный, был готов сорваться с уст Фро, но к счастью, музыка закончилась, и кавалер безмолвно повел её на место.
– Ежели желаете видеть идеал своих патриархальных представлений, потанцуйте с Софочкой, – посоветовала ему на прощание Фро сладкими устами. – Она и кошке-то «брысь» сказать не может. Вот только пугать её вам не советую, не то я сама прострелю ваш лоб дуэльными пистолетами Мишеля.
Бешкеков действительно пошел к Софи, как будто послушался наставлений ехидной барышни. Хрупкая ручка Софьи совсем потерялась в графской ладони.
Анета встретила сестру вопросительным взглядом, в котором читалось жгучее любопытство.
– Он тебе понравился, – заметила Фро, придвигая стул ближе к сгорающей от нетерпения девушке.
– Наверное, я влюблена, – с ужасом прошептала Анета. – Ах, почему он пригласил Софи, а не меня?
Ефроксия усмехнулась:
– Граф – человек любопытный – дойдет очередь и до тебя.
– У меня даже ноги дрожат… – Нета неотступно провожала взглядом мелькавшую в удалении пару. – Я с ним и говорить-то не смогу.
– Нета, – Фро сердито дернула сестру за рукав, привлекая к себе внимание, – ты кудахчешь, как глупая курица. Приди в себя. Это всего лишь мужчина.
– Ах, что ты говоришь! Ни у кого нет таких синих глаз. Они – как майское небо – светлые и чистые. А эта улыбка? Смотри, смотри, он наклонился к Софи и что-то ей сказал.
Поток восторженных слов не прекращался, Фро вздохнула и тряхнула сестру сильнее.
– Хочешь ему понравиться?
– Очень.
– Тогда не будь чересчур болтливой и не смотри на него глазами больного теленка.
– Разве такое возможно?
– Нета, представь себе, что ты разговариваешь с Мишелем. Не тогда, когда вы спорите, а когда мирно обсуждаете какую-нибудь книгу. Будь внимательна к его словам и открыта в своих поступках. Ему понравится твоя непосредственность и чистота мыслей. И все же, помни, что это не Миша: сокровенные мысли держи при себе…. Представь, что он – Миша и Феофан одновременно. Ведь ты немного робеешь перед Феофаном?
– Фро! – Анета приоткрыла рот от изумления. – Отчего ты все это придумала?
Ефроксия пожала плечами:
– Я думаю, ему понравится такое поведение, открытое с достоинством. Я поняла, что граф не любит равно бестолковых и самостоятельных барышень.
– Ой, ой, он идет! Ты потом мне все расскажешь.
Граф действительно приближался. Софочка рядом с его высокой и крепкой фигурой представлялась ещё более утонченной, почти прозрачной.
Ефроксия стремительно поднялась со стула. Она кожей почувствовала, что Бешкеков направляется именно к ней. В другое время она, возможно, и порадовалась бы такому предпочтению, но не сейчас. Ждущие неточкины глаза были направлены на вожделенный предмет обожания, и Фро сочла за лучшее испариться – вот только куда? Она поискала глазами Мишеля – он пришелся бы кстати. Но Маркова нигде не было. Её глаза наткнулись на Агафоклею Алексеевну. Рядом с тетей маячила чья-то широкая спина и, хотя обладатель был кривоног и явно тучен, Фро устремилась к ним с облегчением.
Рядом с тетей находился Тригорский.
Заиграли мазурку.
Фро, изобразив ангельскую улыбку и зардевшись от смущения, возможно и не притворного, вольно коснулась локтя теткиного собеседника.
– Генерал, – прощебетала она простодушно, – говорят, вы великолепно танцуете мазурку.
Глаза Агафоклеи Алексеевны округлились от возмущения, но все же она нашла в себе силы непринужденно рассмеяться:
– Иван Ильич, это моя племянница – Ефроксия. Простите её, она немного наивна по молодости лет. Ну, да я сама виновата, всегда хвалю какой вы знаменитый танцор.
– Охотно потанцую с вами, деточка.
Ефроксия ощущала за своей спиной передвижения Бешкекова, как будто бы смотрела на него глазами. Он раскланялся с Софочкой и повернулся в сторону Фро. Поэтому девушка была почти благодарна старику с ярко-малиновой, потной физиономией за приглашение.
Мазурка её немного успокоила. Круг танцующих был довольно плотен. Меняющиеся в фигурах кавалеры требовали некоторого внимания, поэтому Фро упустила из виду дальнейшее развитие событий и не могла понять – хватило ли у графа ума пригласить Анету на танец.
«Ежели, нет, сестра не на шутку расстроится. Придется её чем-нибудь утешить. Уговорить Мишеля устроить скачки? Для этого нужно будет вернуться в Шишково…».
Размышления Ефроксии были прерваны уже знакомым голосом, полным насмешки.
– Что это вы делаете?
Как ни странно, Фро сразу поняла, что он имеет в виду.
– Следуя вашему совету, – растянула девушка в искусственной улыбке губы, замирая в изящной позе, – пытаюсь заманить в сети старого мужа.
Фро повернула голову и краем глаза заметила бежевое платье Анеты. «Слава Богу, значит, он не такой уж грубиян». Её лицо осветилось искренней благодарной улыбкой, которую Бешкеков воспринял, как нанесенный исподтишка удар.
– Вы – красивы, – сказал он сердито.
Фро ответила суровым взглядом. Потом танец разделил их. Следующая их встреча была ожидаема Ефроксией с напряжением. Она началась с нравоучения.
– Будь вы воспитанной молодой барышней, вы бы поблагодарили меня за комплимент.
– Вы так это называете? Мне показалось, вы обругали меня.
Григорий смешался второй раз за вечер и оттого вновь рассердился.
– Ты ответишь за это, маленькая чертовка… – пробормотал граф себе под нос. Представляя, как будет терзать эти непокорные губы своими устами – жарко, сладко, упорно…
Бал закончился засветло. Внимание, привлеченное Бешкековам, к молодым дебютанткам превратилось в их триумф. Все непременно хотели с ними танцевать, и концу бала девушки не чувствовала своих ног от усталости.
Ефроксия благополучно протанцевала весь остаток вечера, их пути с графом больше не пересекались. Хотя она все время ощущала его присутствие, казалось, повисшее в воздухе.
Граф оказался прав: княгиня Бардина предпочла всем другим танцам вальс. Была всего лишь одна мазурка, а завершился вечер нескончаемым попурри. Ефроксия танцевала его с Тригорским. Голова у девушки кружилась, слегка поташнивало. Она мало понимала из того, что вещал ей генерал. Маска из восторженного внимания и благолепия намертво приросла к лицу Фро. Памятуя сердитые тетушкины наставления, с которыми Агафоклея Алексеевна обрушилась на племянницу в кратком перерыве между танцами, барышня иногда согласно кивала головой и робко тупила долу очи. Её не волновало, что производились эти действия не совсем к месту. Фро мечтала лишь о мягкой постели. Ей было по-настоящему дурно.
«Ефроксия Виноградова! – прикрикнула на себя девушка, когда поняла, что запросто может свалиться под ноги другим танцующим парам. – Возьми себя в руки!».
Генерал не заметил состояния своей дамы и остался доволен прошедшим танцем. Он слегка пожал безвольную руку девушки, прощаясь, и сердечно раскланялся с Агафоклеей Алексеевной.
В коляске Фро тяжело навалилась на восторженно щебечущую Анету и тут же заснула, успев лишь понять, что та танцевала попурри с Бешкековым, чему и была несказанно рада.
Агафоклея Алексеевна слушала дочь рассеянно. Граф, конечно, был холост, богат, и его внимание к Анете могло только радовать. Но госпожа Маркова радовалась другому. Она слышала ровное дыхание Зизи и была счастлива.
Михаил встретил их в гостинице. Взяв на себя обязательства по благоустройству временного жилища, он не смог попасть на прием к княгине, и был раздосадован, поняв, что бал удался на славу, и его сестры играли там не последнюю роль.
– Миша, – позвала его тихонько мать. – Зизи уснула. Отнеси её в постель.
– Если я сейчас встану, – зашептала громко Анета, – она упадет. Она всю дорогу на мне спит.
– С ней все в порядке? – подхватывая сестру на руки, обеспокоился Михаил.
– Она просто устала, как все мы, – прошептала Софочка в удаляющуюся мощную спину Маркова. Ах, как ей хотелось, чтобы это она заснула в экипаже, и её прижимал бы к груди Мишель.
Марков опустил Ефроксию на кровать и принялся сражаться с мелкими пуговками платья.
– Что это вы делаете, барин? – Настасья вплыла в двери грозной тучей. – Срам! Охальник!
Мощный тычок в спину заставил Мишеля покачнуться.
– Ты сдурела?!
Весомый кулак приближался к лицу Маркова, и он проворно отпрыгнул к двери.
– Ты что, Настя? Я не хотел ничего худого. Я помочь хотел.
– Вот и хорошо, барин, ступайте себе. Мы тут сами управимся.
Бешкеков покидал дом княгини Бардиной последним. Он поцеловал тетушке руку и, совсем было, собрался уходить. Но Татьяна Юрьевна поманила его на пухлую кушетку.
– Присядь, душа моя. Скажу тебе: я на тебя сердита. Мне было скучно! Ты приветил этих бескрылых пичужек, чтоб досадить мне?
– Что ты, Таня! Я серьёзно вознамерился жениться и оценивал рынок сбыта.
– Ах, как интересно! Расскажи.
Григорий весело засмеялся:
– Разве ты не устала? Ну-ну, не хмурься. Изволь, я поделюсь впечатлениями. Лиза Воронцова, без сомнения, хороша, но несколько уныла. И потом, богатые невесты с некоторых пор меня не прельщают. Софи Лунгина – чудо, как хороша! Тонкие черты, изящные – как слепленная из мрамора статуя, но слишком хрупка. Мне кажется, выносить и родить ребенка ей не по силам. Более всего мне подходит Анна Павловна Маркова. В ней живость и умеренность соседствуют в удивительной пропорции. Немного проста, как все юные барышни, но это и хорошо.
– Да-а, – княгиня понимающе улыбнулась, – славный материал, чтобы создать жену по своему вкусу. Но ты промолчал еще об одной барышне.
– Маленькая чертовка с золотыми волосами… – пробормотал Григорий сердито.
– Ефроксия Виноградова. Я заметила твое влечение к её плоти, – княгиня презрительно скривила губы. – Совсем бесстыдная девица. Что поделаешь – бесприданница! Готова всякому на шею повеситься.
За ханжески подобранными словами проблескивали тщательно скрываемые нотки ревности, которые Бешкеков заметил.
–Ты права, – граф лениво потянулся и взглянул родственнице прямо в раскосые глаза. – Я мечтал зарыться в пышные кружева, чтоб добраться до её сладкой груди; стиснуть губами сосок и пить нектар, пока тело её не затрепещет…
Слова лились дурманящим потоком, но глаза Григория были холодны, как осеннее небо.
Татьяна Юрьевна побледнела, отводя в сторону глаза.
– Как ты жесток, Гриша, – прошептала она тихо. – Ужели, ты никогда не простишь меня?
В очах Бешкекова полыхнул огонь. Вся светская легкость и беспечное остроумие, присущие ему прежде при разговорах с княгиней, слетели с графа, как луковая шелуха.
– Ты променяла мои чувства на красивую болтовню смазливого пустобреха.
– Я была глупа, Гриша, – на длинных ресницах затрепетали бисеринки слез.
Бешкеков поднялся стремительно, сожалея о своей горячей вспышке. Да что это он, в самом деле? Все было-было – и быльем поросло!
– Ну что ты, душа моя, – он похлопал тетку по плечу, – перестань. Прости меня. Я вспылил. Глупо предаваться прошлому. Я давно не сержусь на тебя. Забудь мою грубость, Таня.
– Да, – Татьяна Юрьевна справилась со своими слезами, громко пошмыгивая носом. – Нам лучше оставаться друзьями. А Ефроксию оставь в покое, у неё плохая кровь. Батюшка её – сумасшедший.
– Я и не примерял её в жены. Жить со своенравной, упрямой женщиной – все равно, что вести войну с турками. Вот в «любовь» я бы с ней поиграл охотно.
– Избави тебя Боже, Гриша. У неё 11 братьев нраву необузданного.
– Кузены, я полагаю?
– Да, но за пичужку свою стоят горой.
– Тогда уж, конечно, я её не обижу. Ты же знаешь, душа моя, мой кроткий нрав.
Граф удалился, а Татьяна Юрьевна сухо поджала губы: уж что-что, а характер Бешкекова она знала прекрасно. Поэтому решила самым ближайшим временем непременно переговорить с Агафоклеей Алексеевной и посоветовать побыстрее выдать племянницу замуж. За Тригорского, например. Всем известно его пристрастие к молоденьким барышням. Две первые жены отставного генерала были немногим старше Ефроксии. А на балу Иван Ильич остался девушкой доволен…
Княгиня решительно направилась в опочивальню. Настроение у Татьяны Юрьевны сделалось приподнятым. Все было решено! Не далее, как недели через три, она устроит брак Тригорского с Виноградовой. Так обработает генерала, он и вправду будет думать, что всю жизнь мечтал жениться на строптивой бесприданнице. Впрочем… княгиня находила, что Тригорский не догадывается о непростом характере своей будущей суженой. Да и сама Бардина не думала раньше, что девушка чем-то отличается от своих невинных, кротких подружек. Вот только глаза барышни нынче вечером были излишне ярки и нестеснительны, а походка, сродни царской. Это у Татьяны Юрьевны-то в доме!
«Зарвалась, деточка, вознеслась. Ну а мы её – мордой в грязь!»
Княгиня заснула с блуждающей улыбкой на устах. Грядущий день обещал ей много интересных дел.