Евгения Черноусова
Следи за знаками судьбы
Вдовы
– Лёня, Коля умер!
Мать рыдала в трубку. Лёня даже удивился: с чего бы так рыдать по бывшему мужу, о котором за последние полтора десятка лет она доброго слова не сказала?
– Да, я знаю.
– Откуда? – после длительной паузы спросила мать.
– Мне позвонили.
– Кто позвонил?
– Да какая разница! Бывшая жена… уж не помню, какая по счёту, не то третья, не то четвёртая…
– Ты что несёшь?
Лёня завис. Потом до него дошло:
– Так это твой сожитель помер? А я думал, ты об отце.
– Какой сожитель! Он мой муж законный! Как ты можешь так говорить! Он тебя растил с одиннадцати лет!
– Как он меня растил и на какой грядке? Алименты мои пропивал?
– Ты бессердечный! Мы с Костиком остались без средств! Как я буду его кормить?
– А ты его в интернат определи. Есть в Архангельске хороший, адрес подсказать?
– Бессердечный! Ты обязан мне помочь!
– Ага, точно так же, как ты мне с дочерью помогла.
– Ну, знаешь, этим упрекать! У меня на руках был свой маленький ребёнок!
– Вот и у меня на руках свой маленький ребёнок. И я сегодня узнал о смерти родного отца. На фиг мне думать о чужом мужике, который выжил меня из собственной квартиры?
Удалось восстановить номер, слишком со многими он связывал. Но вот ради того, чтобы стать недоступным для матери, стоило бы его сменить. Он с силой захлопнул чехол и сунул телефон в карман. Может, и не стоило так с ней, она этого козла любила, и горе её неподдельное. Но Лёню она не любила ни капельки, бабушка правильно сказала, что для него с одиннадцати лет их семья ему чужая. Он бы опять мямлил и оправдывался перед ней, но сегодня сбит с ног новостью о смерти отца. Не то, что это большое горе для него, родители бросили его так давно, что чувств уже не осталось. Ломало его от того, что предстоял разговор с бабушкой. Каким бы его отец ни был негодяем, но ей он сынок единственный. Даже трусливо подумал, не позвонить ли Марье Кузьминичне? Но нет, спихнуть такое на чужого человека! Он сам должен поддержать бабушку в это тяжёлое для неё время.
А неплохие эти тётки, жёны номер три и четыре. Кто из них позвонил, он толком не понял. Но наверняка это было их совместное решение. И телефона-то он им не оставил. Но когда им позвонила последняя жена, а теперь вдова, они сообразили обратиться в паспортный стол, Лёня ведь на них через полицию вышел, там его данные должны сохраниться на письменном запросе. И позвонили ему, и деликатно известили, и высказали сочувствие. Блин, опять звонок! Мать, наверное. Что же он телефон не отключил? Да нет, после того, как Герман и его команда спасли его из рабства, он предпочитает всегда быть на связи. Номер незнакомый. Клиент? Нет, мадам Шиловицкая, его биологическая прабабушка. Надменным голосом призывает к себе.
Лёне уже понятно, что никакого взаимного денежного интереса у семей Сидоровых и Трашкиных нет. Видеться не хочется совсем. Он и не видел ни деда, ни прабабку. Соня говорила, что деда видела. Что на внешность плюгавый, поведением противный. Даже приударить за ней пытался. Ну и самомнение! За девчонкой, которая на пятьдесят лет его моложе! Козёл старый!
От прабабки он лениво отбрёхивается, мол, недосуг, нельзя ли по телефону ваши вопросы решить, тем более, что между мной и вашей внучкой судебный конфликт. Она в ответ про клевету на её благородное семейство. Мол, сделали генетическую экспертизу, и никакого родства между ними нет. Лёня опешил. Но нет, бабушка не сомневалась. А откуда у них его материал? Ах, зубную щётку у Сашки оставил? Интересненько!
– Да не тарахтите вы! Экспертиза показала отсутствие моего родства с кем? Ах, с Кристиной? Я ведь на родство с ней и не претендовал. То есть я ни на кого не претендовал, даром вы мне не нужны, но с вашим сыном это ведь родства не исключает. Как это может быть? А вы подумайте, – невесело хохотнул он и отключился.
Лёня задержался в Москве, чтобы подчистить то, что не удалось вовремя сделать для покупателей программы Тимофея из-за его почти двухнедельного отсутствия. Герман попьянствовал пару дней с друзьями, ещё день вытрезвлялся, а потом стал требовать возвращения в деревню всем вместе с Соней. У Лёни осталось два адреса, если ускорится, завтра может быть свободен. А поскольку со смерти отца пошла уже третья неделя, он, пожалуй, отложит разговор с бабушкой на потом, при личной встрече. Когда ранишь такой вестью близкого человека, его надо хотя бы обнять.
Снова звонок. А, понятно, третья и четвёртая. Ответил. Послезавтра двадцать дней. Женщины приглашают его в гости. И он неожиданно для себя соглашается.
В квартире его встречают трое. Если бывшие жёны отца в чём-то похожи, обе светлокожие крашеные блондинки с подведёнными глазами и яркой помадой, с лишним весом, легко переходящие от слёз к смеху и обратно, то третья дама смуглая и даже в желтизну, сухощавая, коротко стриженные русые с проседью волосы зачёсаны назад, неухоженная и сдержанная. Эти, прошлый раз представившиеся Любой и Люсей, свою гостью называют Ольгой Ивановной. И Лёня внезапно догадывается, кто она, и бестактно спрашивает:
– Вы давно вернулись?
– На прошлой неделе.
Значит, отсидела она пять лет. И деться ей здесь некуда, судя по тому, что она в большущем халате явно с плеча хозяйки дома. На дальнейшие вопросы Лёня не решается, выкладывает привезённые с собой вино и фрукты и берёт в руки штопор.
Дамы набрались довольно быстро. Они и слезу пускали, и ругали покойного. Звонит телефон. Бабушка. У Лёня ёкает сердце. Он извиняется и выходит в прихожую. А по телефону звенит Сашенькин голос. Она хвалится, что научилась сама звонить папе.
– Ты без спроса бабушкин телефон взяла? – возмущается отец.
Отругал её, но очень быстро сбился на воркование. Как же он соскучился! Когда возвратился за стол, Ольга Ивановна вздохнула:
– Вот умиляешься, растишь их, а потом…
– У вас тоже дочь? И она вас не приняла?
– Да, – усмехается она. – причём в моём собственном доме.
– Мы можем вам чем-то помочь?
Ольга Ивановна пожимает плечами. Включаются Люба с Люсей:
– Не поверю, что вы заначку не сделали на после отсидки. Время у вас было. Да не глядите вы так, не ограблю я вас! Ведь есть дома тайник с какой-нибудь малостью?
Ольга Ивановна подумала и кивнула.
– Ну вот, пошли, пока мы поддатые. Только все вместе. Будем бузить и одежду вашу собирать. Ведь не могли же они всё выкинуть?
Ольга Ивановна снова кивает.
– Ага, мы бестолковимся и разбредаемся по квартире. А вы выбираете момент и быстренько опорожняете свой тайник.
– Нет, не так, – поправляет Лёня. – Нужен элемент паники. Поэтому мы меняемся жильём. У меня шестиметровка… где, на какой улице?
– В Вороновке, в бараке у реки, – оживляются Люба-Люся. – Там не мелочь, там наоборот, чуть не тридцать метров. Печка посередине комнаты и крысы в бревенчатых стенах скребутся. А у Ольги Ивановны пятьдесят процентов в трёхкомнатной квартире. Только вид у тебя больно приличный. В бараке только пьянь и уголовники.
– А меня тёща отселила. Потому что я больной. Туберкулёз?
– Не, у тебя просто до отвращения здоровый вид.
– Шизофрения!
– Класс! Вселяем к ним парнишку с биполярочкой! Дочь и зять в экстазе!
Говорят, пьяному море по колено. Зять не подумав открыл дверь, и дальше всё было по сценарию, вернее, вообще без сценария. Люба-Люся орали, что идут навстречу молодым и берут только одну комнату, Лёня метался из комнаты в комнату и бормотал: «А чё им две? Мне тогда самую большую! Эта больше? Нет, та!», Ольга Ивановна вываливала с антресолей свою одежду и взывала: «Где дублёнка?» Потом в квартиру зашли вызванные молодыми полицейские, двое в форме и один в штатском, и стали перетряхивать то, что сложила Ольга Ивановна. И Лёне почему-то вспомнилась история с тайником в Успенске, и понял он, что у Ольги Ивановны в её тайниках не только деньги, вернее, не столько деньги. С чего бы полиция на квартирный конфликт пришла, да так быстро, да втроём?
Хорошо, что они не успели про барак рассказать. Полицейский потребовал документы всех присутствующих, и Лёня с идиотской улыбкой протянул свой паспорт и сказал:
– Зарегистрирован на далёком севере. Но теперь буду жить здесь. А Ольга Ивановна – фьюить!
Только дома Люся-Люба спохватились:
– Не удалось вынести?
Лёня задрал футболку и вытащил свёрток из-под ремня:
– Спасибо, похудел за последние две недели, видите, как джинсы болтаются? Можно было ещё что-нибудь прихватить!
Все протрезвевшие от пережитого. Ольга Ивановна вдруг спрашивает:
– Люди, я ведь расхитительница народного добра. Почему вы мне помогаете?
Люба с Люсей переглядываются:
– Не вы бы спёрли, так другой. Бюджет на то и бюджет, чтобы его пилить. И не наш уровень, нам бы всё равно не досталось.
– Ага, а потом вы своё отсидели… и даже не своё, судя по тому, что остальных не тронули. Значит, перед народом чисты.
Потом Лёня начинает прощаться. Хозяйки протестуют:
– Ну нет, без ужина не отпустим! И вообще, на Москву сейчас «окно»!
Пока блондинки хлопочут на кухне, Ольга Ивановна говорит Лёне:
– Мне некому довериться. Ты видишь, как плотно за мной приглядывают? Мне нужно добраться до ещё одного тайника. Поможешь?
Лёня растерялся. Вот расстался он с материнской заботой тринадцать лет назад, а противостоять материнскому напору так и не научился. Вздохнул, но промолчал. А Ольга Ивановна, похоже, просить не привыкла. Он молчит – и она молчит. Да, вдова номер два другая, у неё как у его бабушки самоуважение даже при крайнем унижении сохраняется.
– Рассказывайте!
Потом на плите доваривается картошка, одна блондинка моет посуду, другая утаскивает Ольгу Ивановну в ванную – краситься. И что-то пошло у них не так. Волосы потемнели, но почему-то приняли какой-то тускло-зеленоватый оттенок.
– Ипполит Матвеевич, – вырвалось у Лёни.
– То есть придётся наголо? – вздыхает Ольга Ивановна.
– Ну нет, рано сдаваться. Пусть высохнут, потом лучше всё-таки к профессионалам обратиться.
Пока они ужинали, волосы высохли и стали посветлее. И оттенок стал не столь интенсивным, но под лампой седина всё равно отливала зеленью.
– Сейчас, – вскочила из-за стола хозяйка. – У меня парик есть, можно в нём до парикмахерской!
Парик тёмно-русый, но уж очень свободно болтается на голове гостьи. Пришлось надеть под него сванскую шапку, которую обычно использовали как банный колпак. И неожиданно полученная конструкция всем понравилась.
– Жарко, конечно, – вздохнула хозяйка. – Зато как свой! Прямо другой человек! А мне этот парик никогда не шёл. Потому что лицо круглое.
Дамы проводили гостя до турникета станции и даже всплакнули на прощание:
– Душевный ты малый, Лёня. Не пропадай, звони иногда. Всё-таки не чужой.
– Пока, мамки, – подмигнул им Лёня.
Он вышел на следующей станции и двинулся к расписанию. Ага, если поторопится, то через сорок минут будет следующая электричка. Пока разглядывал табло, несколько пассажиров, сошедших вместе с ним, ушли к надземному переходу. Все они двигались направо, к многоэтажным домам. А он, поднявшись, повернул налево, к дачному посёлку.
На обратном пути почти бежал, и всё же опоздал. Ещё на мост не поднялся, а поезд уже двинулся под ним. В кармане завибрировал телефон. Когда поезд прошёл, Лёня ответил на вызов:
– Лёнечка… Ольгу Ивановну… убили!
– Вы где? Я возвращаюсь!
От станции к больнице он пошёл пешком. Было это довольно далеко, но его предупредили, что автобусы ходят редко и ехать надо с пересадками. И светиться не стоит, а таксист может заложить.
Лёня беспрепятственно вошёл в ворота вслед за машиной скорой помощи. Навстречу выбежала «мамка» и уткнулась ему в футболку:
– Лёнечка, жива она, жива! Представляешь, железякой вот такущей… она как кукла рухнула! Кровища! Я этот парик вместе со сванской шапочкой под икону повешу-у. Я виновата, я растерялась! Мы только к салону стали подходить, и тут машина тормозит! Один с битой, другой с железякой этой! А я растерялась. Этот ей битой по плечу, а другой железякой по голове. Стою как дура! А Люська на шпильках. Она туфлю снимает и каблуком по лобовому стеклу, по капоту, по боковому стеклу! И тут полицейская машина! Эти уехали, а полиция не за ними, а к нам. Но хоть скорую вызвали…
Они проскользнули мимо приёмного покоя и нырнули в подвал. Быстро пролетели по полутёмному коридору и поднялись по лестнице на пятый этаж. Пять минут ждали, пока медсестра покинет пост, прокрались до противоположного конца коридора и зашли в палату. Люся поднялась им навстречу.
– Героиня, – похлопал Лёня по плечу приникшую к нему Люсю. – Мамки, а вы не думаете, что её придут сюда добивать?
– Я думаю, – раздался шёпот с хирургической кровати. – Меня в отдельную палату поместили… с чего бы? Я просила Люсю уйти…
– А вот фигу!
– Мамки, а давайте все вместе удерём!
– Я согласна…
Лёня подошёл к кровати и поглядел на Ольгу Ивановну. У неё голова перевязана, жуткие синяки вокруг глаз, левая рука примотана к туловищу:
– Судя по глазам, сотрясение. Идти сможете?
– Я постараюсь… всё плывёт…
– Там на четвёртом этаже я коляску видела, – вмешалась Люба. – Я мухой!
– Камер я не видел…
– Нет на боковой лестнице, где мы шли. На этажах есть. Но на нашем ремонт.
– Это случайно?
– Ремонт случайно. А вот что Ольгу Ивановну в урологию положили – это точно не случайно!
– Ускоряемся!
Бегом по коридору, по лестнице понесли коляску за подлокотники, по подвалу снова катили её бегом, потом некоторое время прятались за лифтом, потом, когда началась суета вокруг прибывшей машины, они быстро прокатили мимо, укрывшись за ней от камеры, съехали по пандусу и побежали к открытым воротам, а потом резко свернули с тротуара на тропинку между деревьями. Выскочили к шоссе, где курил рядом со старым фордом Любин сын, которого она вызвонила с какого-то мальчишника. Пока запихивали Ольгу Ивановну в машину, отдавали последние распоряжения Люсе: чтобы коляску оставила во дворе, просто приткнув к пандусу, чтобы на камере с ней не засветиться, а сама, если спросят, выходила просто свежего воздуха глотнуть, чтобы в палату не заходила, ложилась в холле на диван, вышла, мол, посидеть и задремала, а злоумышленники этим воспользовались и украли пациентку. Или сама она сбежала.
– Куда едем?
Лёня над этим голову ломал. И вдруг осенило, вспомнил про вчерашнюю поездку с Соней:
– А до Успенска далеко?
– Километров пятьдесят!
– Едем! Есть у меня там квартира бомжеватая, зато искать там нас не догадаются.
В доме ни одно окно не горело. Да и немудрено: время к часу. Парни сплели руки и понесли травмированную женщину по лестнице. Люся распахнула дверь и нашарила выключатель:
– Да уж, клоповник!
– Нормально, – отмахнулся Лёня. – Место, конечно, безрадостное, тут двух людей убили и сокровища искали. Всё, дальше без вас. Давайте быстренько домой, как только пропажу обнаружат, к вам нагрянут. Не волнуйтесь, я сейчас вызвоню помощь!
Люся наклонилась и обняла Ольгу Ивановну:
– Я за волосы… прощения прошу…
– Если бы не прокладка на голове, меня бы уже вскрывали. Клянусь, буду краситься только в зелёный цвет, если выживу!
Герман с Соней и ещё одним сопровождающим с чемоданчиком в руке приехали под утро. Они сразу прошли в дальнюю комнату, где на продавленном диване лежала без сна Ольга Ивановна.
– У неё, кажется, температура, – дрожащим голосом сказал Лёня.
– Немудрено, – раскрывая чемоданчик, ответил приятель Германа. – Спёрли пациентку, так надо было и медикаменты прихватить. С головой что?
– Три скобки, кость цела. Перелом плечевой кости, – ответила Ольга Ивановна.
– Фигня. Обезболивание и антибиотики. А потом физраствор.
– Кто она тебе? – спросил недовольно Герман.
– Мачеха.
– Рассказывай.
Выслушав рассказ о событиях сегодняшнего дня, Герман крякнул:
– Вот умеете вы, Трашкины, в неприятности влипать. Что ни событие, то приключение, у всех людей правило, а у вас исключение. Не семья, а гигантская флуктуация. Где документы?
– Какие документы?
– Напали на неё, потому что увидели какие-то ваши движения. Я жду.
Лёня посмотрел на Ольгу Ивановну.
– Отдай, – шепнула она.
Лёня вынул из сумки свёрток и подал Герману.
– Ого, как такой большой мимо ментов пронесли?
– Это не из квартиры. Это из леса. И на неё напали, когда я ещё только ехал туда.
Свёрток распался на две части. В большей через целлофан просматривались деньги, в меньшей – бумаги. Мужики проглядывали их, передавая из рук в руки.
– На флэшке что? Счета, проводки? Чего хотите от них? Денег?
– Нет. Только мести.
– Уверены? Судя по тому, что в этих бумагах, им не поздоровится, но и вам могут добавить.
– Пусть. Посижу.
Герман вытащил телефон и ушёл звонить на кухню. Минут сорок слышался его бубнёж из-за двери. Женщина уснула под капельницей, Лёня тоже стал задрёмывать, Соня терпеливо сидела. Наконец переговоры закончились. Герман вернулся и приказал Соне что-нибудь найти из одежды, они же увезли Ольгу Ивановну из больницы только в казённых сорочке и простыне:
– Пациентку везём в госпиталь, вас сбросим у аэропорта, рейс на Новогорск в девять с минутами, билет оплачен, вот номер, распечатаете на терминале.
– А вещи, – вскинулась Соня.
– Позже привезу. А подарки, что ты сегодня купила, мы же из багажника не вынимали. Так что полетите не с пустыми руками.
Легко подхватил женщину на руки и пошёл на выход.
Ещё одна вдова
До вечера Лёня так и не выбрал времени поговорить с бабушкой наедине. Когда наконец-то перевозбуждённая приездом отца и Сони Саша уснула, Наталья Алексеевна вышла вслед за ним во двор, присела рядом и спросила:
– Ну, давай уже. Ты весь день беду носишь. Вываливай…
Он обнял её, уткнувшись лицом в волосы.
– Да говори уж… Коля, да? Давно?
– Чуть больше трёх недель.
– Двенадцатого? Я почувствовала. Где-то около часа дня.
– Как?!
– Сон мне был. Знаешь, ты мимо дома с какой-то приземистой женщиной вёл маленького чёрненького мальчика. И вдруг вспышка. И зашуршало.
– Ба, это удивительно. Он погиб от взрыва. Теракт.
Рассказал, что Николай Трашкин сочинил себе чужую еврейскую биографию, освоил иврит и уехал в Израиль. Там женился в пятый раз. Есть сын, маленький чёрненький. Жена именно такая, приземистая брюнетка.
– У той женщины было какое-то уродство. Очень короткие ноги.
Лёня пожал плечами. Ног он на фото не видел, но вроде всё там было нормально.
Утром Соня как всегда, проснувшись раньше всех, озабоченно сказала ему, что бабушка заснула только под утро. Она ушла с Марьей Кузьминичной на прополку, а Лёня, дождавшись, когда дочь откроет глаза, прижал палец к губам и вытащил её во двор:
– Бабушка не очень хорошо себя чувствует, поэтому к домику не подходи, пусть она отдыхает! Саша, не коси глазом, разбудишь – буду бить больно, но аккуратно!
Потом минут сорок он сидел над ней, пока дочь размазывала кашу по тарелке и ныла. К счастью, поднялись от родника два деда с флягами и позвали Сашу в гости. Она моментально прекратила нытьё, без звука дочистила тарелку и побежала следом за ними.
А потом вернулись с дальнего конца огорода Марья Кузьминична с Соней, сели за стол, и старуха сказала:
– Рассказывай свои плохие вести.
– Отец умер…
Женщины реагировали ожидаемо: почему не предупредил. Объяснил, что должен был принести бабушке страшную весть лично. Восприняли. Потом он добавил, что бабушка решила возвращаться домой, раз гипотеза адвоката о денежном интересе к Саше не подтвердилась. Марья Кузьминична отреагировала на это неожиданно:
– Мне жаль с вами со всеми расставаться, но я думаю, что это правильно. Надо жить среди людей.
– А вы что, не люди?
– Да как бы и не вполне. Вот представь: когда Герман с Соней тебя разыскивать уехали, появился тут новый русский со свитой… да-да, как твоя бабушка предсказывала, решил он тут замок с подъёмным мостом построить, а нас выселить в Рясово. И как отреагировали местные жители? А?
– Ну, наверное, большинство отказались…
– Все, Лёнечка. Все до единого: кто здесь с рождения живёт, кто добровольно сюда переехал, кого обманом сюда завезли. Корни пустили, и менять ничего не желаем. За других не скажу, а меня устраивает возможность выбора. Хочешь – общайся, хочешь – уединяйся. Я всю жизнь работала с людьми, а дома любила помолчать. Я в субботу телефон отключала и в магазин не ходила, чтобы рот не открывать. А потом любимой работы меня лишили, а ко мне в квартиру сын с семьёй въехал. И получилось беспрерывное общение. Я сбежала сюда и счастлива. Хотя условия здесь первобытные. Но, если человека всё устраивает, и он ничего не желает менять в своей совсем не комфортной жизни, то он не живёт, он доживает. Для стариков это нормально. Но только для стариков. А вы молодые, вам надо семьи создавать, дружить, работать, учиться.
Лёня вздохнул:
– Ладно, спорить не будем. Да, а что с замком?
– Бабушка твоя нас отбила.
– Про графа московского говорите?
Во двор вошёл Тимофей, он Сашеньку привёл из гостей.
– Вот, Тимоша при этом присутствовал.
Тимофей засмеялся:
– Наталья Алексеевна сказала, что она специалист по строительству воздушных замков. Поговорила с начальником службы безопасности этого графа, указала ему на сложности строительства и предложила альтернативу.
– Бабушка сказала, будет через речку дерьмотечка, – с удовольствием поделилась знаниями Саша.
– Вот любишь ты, Александра, плохие слова, – оговорил Тимофей девочку. – А сказала Наталья Алексеевна по делу: для замка много воды нужно, ну, для технических нужд можно из реки брать, а питьевой из наших четырёх родников не хватит. Придётся через речку из Рясово акведук проводить. А водоотвод? Либо в речку гадить, либо то, что ребёнку понравилось, рядом с акведуком тянуть. И вообще, прежде чем строительство затевать, нужно геологическую экспертизу заказывать. Река-то ведь недавно русло сменила, и почва тут подвижная, несколько лет назад один дом развалился и вместе с пластом земли в реку сполз. Предложила ему на тот конец съездить и посмотреть остатки оползня с развалинами дома Ивановских и фундаменты моего и Маруськиного дома, там, мол, трещины пошли. Как альтернативу предложила им купить имение Павлищевых-Пудовкиных, что за Ссёлками. Оно тоже водой окружено, правда, не речной, а болотной. Два старинных особняка в старом парке с кованой оградой, дом управляющего, ротонда, пара сохранившихся парковых скульптур. И ещё там древний подземный ход, частично обрушившийся. Тайн и легенд – по маковку! А дворне нового русского это строительство поперёк горла. Мужик трещины и остатки фундамента заснял и хозяину показал. Заехали в имение, богатей от вида этого дворянского гнезда обалдел. Охранник Наталье Алексеевне перезвонил радостный: отбой! Глава Рясовской администрации, конечно, обозлился, что такой куш сорвался. А что он нам сделать может? У нас кроме электричества от прочего мира никакого толка. Провода порвёт? Электрики починят!
Через три дня Трашкины уехали. Ворчала Марья Кузьминична, что Наталья Алексеевна ещё не вполне выздоровела, надо бы ей недельку отлежаться. Что скучно будет ей теперь одной после месяца с такой большой компанией. Да ещё ближайший сосед до сих пор из столицы не вернулся и, судя по его отнекиваниям, застрял там надолго. Произошёл перед отъездом ещё один разговор с Лёней. Он поделился с ней своей тревогой по поводу мистического сновидения бабушки и её безоговорочной веры в него.
– Ох, Лёнечка, – вздохнула Марья Кузьминична. – Мы с твоей бабушкой не местные, но меня родители привезли в Утятин ребёнком, и прожила я в нём больше пятидесяти лет, пока сюда не переехала. Да и Наташа уже больше сорока лет в Утятине. Обе мы образованные и неверующие, но суевериями пропитались. Ты, наверное, местные легенды не слышал? О кладбищенском демоне, о ведьмах? Поговори с людьми, послушай. И не закатывай глаза. Вот медицина вроде бы наука. Но одни и те же таблетки на разных людей с одинаковыми болезнями действуют по-разному. И получается, что в лечении иной раз интуиция важнее науки. А что есть интуиция, как не мистическое чувство? Я неплохой специалист, но есть у нас в Утятине водитель скорой, который на глаз определяет, чем человек болен и сколько ему жить осталось. А я так не умею. Вот у мамы твоей мистическое проявление связи с родным сыном. Она почувствовала момент его гибели, увидела младшего внука, о существовании которого не подозревала. Хоть в чём-то она ошиблась в своём озарении?
– Да. Сказала, что у женщины уродливо короткие ноги. А она обыкновенная, просто ростом небольшая и плотная.
– Лёня, если ты узнаешь, что с ногами всё же что-то не так, обещай мне, что будешь следить за знаками судьбы!
С тех пор прошёл месяц. Вроде бы, много чего произошло, а вроде, ничего особенного, просто жизнь идёт. Вернулись они в Утятин, увидели обновлённый дом с восстановленным вторым этажом. Лёня замер в восхищении, Саша завизжала:
– Бабушка, в этом домике под крышей я буду жить?
– Нет, там будет жить тот, кто первый женится.
– Всё, я сейчас на Васе женюсь!
У них в семье это стало мемом. Если кто-то чего-то хотел, объявлял, что на Васе согласен жениться.
Иван Иванович очень расстроился, что его предположения не оправдались. Он явился к Трашкиным, расспрашивал о поисках родственников. Через пару недель вернулся с просьбой разрешить взять соскоб на тест ДНК у Сашеньки. И взял на две ватных палочки в две пробирки. Когда Наталья Алексеевна спросила, с кем сравнивать будет, вытащил ещё одну пробирку и взял соскоб у Лёни. У неё осталось ощущение какого-то лукавства. С кем, интересно, он хотел Сашенькины гены сравнить? Неужели наследодателя нашёл?
А дело в том, что Иван Иванович был уязвлён: такая стройная версия – и не оправдалась. Вот нюхом он чувствовал, что без родственников тут не обошлось. Его многолетний полицейский опыт убедил его в том, что больше всего подлянок исходит от родных и близких. Историю Натальи Алексеевны он знал, делом этим не занимался, но был в курсе, потому что дело гнусное. И коли сын её гнусью оказался, мог ещё кто-то из родни преступником стать.
Вытащил из стола стандартный лист, на котором было вычерчено родословное древо Саши Трашкиной. Ещё раз проверил. Все, вроде, учтены. По женской линии он сам лично проверял. Вот с дедом, отцом Моники, не совсем ясно. Он детдомовский, из неблагополучной семьи. Там родни до и более, но все алконавты, тунеядцы. Ни одного не то что порядочного человека, но даже удачливого уголовника нет. Так что интереса к потомкам с их стороны быть не может. Сам этот так называемый отец был изгнан женой из семьи ещё до рождения Моники, а вскоре пьяным замёрз.
Нет, всё равно без родственников тут не обошлось!
В приёмной его конторы стрекотали две девицы: его сотрудница Верочка, умненькая девочка, недавняя выпускница юрфака Новогорского госуниверситета и её однокашница, помощница прокурора, зашедшая к ней потрепаться. Гостья рассказывала, что недавно сделала тест ДНК, причём не в области и даже не в Москве, а прямо за океаном, в Хьюстоне штат Техас. Они разглядывали таблицу генетических совпадений и хохотали над именами возможных четырёх-шестиюродных братьев и сестёр, проживающих в Штатах, Мексике, России и даже в ЮАР. Хотел он шикнуть на легкомысленных девчонок, но во внезапном озарении открыл компьютер и зарегистрировался на сайте.
Когда через две недели он получил посылку с тестом из Америки, то не сразу вспомнил, для чего это всё. В белой картонной коробке была инструкция по сбору анализа, две маленькие пробирки с жидкостью, две палочки с ватками и коробочка с адресом для отправки теста обратно. Нечто подобное у него в сейфе, помнится, лежало. Пробормотав «пятьдесят долларов – фигня», он прихватил и их и отправился к Трашкиным.
Под бдительным оком Натальи Алексеевны он взял соскоб у Саши и Лёни. А когда вернулся в контору, подумал, что не мешало бы всё-таки проверить ещё одну версию из разряда «а если монета встанет на ребро?»
А в семье Трашкиных ещё вот что произошло: Соня в Уремовск уехала. При всей важности случившегося это тоже произошло обыденно. Просто решался вопрос, куда ей устроиться работать, пока она живёт у тётки. И соседка Таисия Андреевна, которая всегда в городе и окрестностях знала всё, сказала, что ей учиться надо. И предложила поступить в областной медицинский колледж, куда дополнительный набор объявили. На платной основе, правда. Соня безнадёжно махнула рукой. Но увидев, как загорелись её глаза, Наталья Алексеевна шлёпнула рукой по столу: «Я заплачу!»
Ещё Сидоров позвонил Лёне. Они ужинали, и вдруг звонок с неизвестного номера. Когда звонивший представился, Лёня ехидно ухмыльнулся и вышел на улицу, чтобы поговорить. С той же ехидной ухмылкой вернулся за стол. На вопросительный взгляд бабушки скосил глаза на дочь: «Потом». Но ещё до того, как Сашу уложили спать, позвонила Люба. А ей Лёня обрадовался: «Мамка!» Она сказала, что нашли тех уродов, которые напали на Ольгу Ивановну. Не сразу нашли, а когда в их городе среди начальства начался сезон посадок. Любу с Люсей вызвал другой следователь, который «по следам от Люськиных копыт» машину нападавших разыскал. Даже деньги нашли, да, тот самый свёрток, который он вынес из дома Ольги Ивановны, правда, распотрошённый. Но деньги, похоже, ей не вернут, раз она снова подследственная. Из мэрии всю верхушку закрыли, и, кажется, Ольге Ивановне вместе с ними снова по статье идти. Но до суда ей надо на что-то жить, поэтому Люба с Люсей волнуются, что она без денег. И хотели бы ей передать ту малость, которую могут из своих загашников выделить. Ему стало стыдно, что сам об этом не подумал. Извинился, сказал, что сейчас свяжется с ней и узнает, как её дела, и если ей деньги нужны, то он тоже поучаствует. И набрал Германа. Тот звонком был явно недоволен, мычал, что Ольга Ивановна уже из госпиталя выписалась, голова зажила, рука восстанавливается, сама как свидетель прячется с ведома полиции. Деньги есть, «ты же сам ей из леса принёс». И тут послышалось «Ну-ка, дай трубку!», и голос вдовы номер два, но не тот глухой и безрадостный, а звонкий и весёлый, прокричал: «Лёнечка, как я рада тебя слышать!» А он о Любе и Люсе, которые переживают об её безденежье. И она вдруг заплакала, даже завыла как-то по-бабьи, как на рекрутских проводах. И всё «спасибо, спасибо». Он зашмыгал носом, быстренько простился, просил не пропадать. Пока не расклеился окончательно, набрал предыдущий номер и сказал грубовато: «Мамки, не волнуйтесь, деньги есть, выздоровела и, кажется, даже мужика нашла!» И мамки, вырывая друг у друга трубку, требовали подробностей. Как мог, описал Германа, что, мол, отставник из каких-то хитрых спецвойск, помогает ей скрываться, только он её моложе, лет ему чуть за полтинник. «Ты что, ей и пятидесяти нет, это она в тюрьме малость прижухла, но ничего, отживёт!»
