Евгения Ивановна Хамуляк
Родинка
– Ирный корень или аир болотный, – подсказала та, с таинственным видом направляясь в красный угол, где печь, куда мужчинам вход заказан.
– Вот! Они его завезли черте откуда… Но вещь хорошая! Засадили им все болота, где локацию обосновали, и бед не знали. Какая хворь – а им хоть бы хны. Ну а потом уж, когда мы их победили, обменялись, так сказать, опытом-то…
– А вот как же мы их победили, если они такие хитрые были? – вымыл я руки и выставился как оловянный солдатик, готовый к рыбалке за пескарями.
– Потому что русские непобедимы, – удивился такому простому вопросу дед и торжественно вручил мне удочки с червяками. – Ну, пойдем что ли я тебя магии боевой поучу… Раз такое дело!
– Ну, наконец-то!!! – вскричал я радостно.
– Не орите, лешаки. Хлеб все слышит… – выглянула бабушка Оля из разноцветных занавесок, с грустью поглядывая на украденного дедом ученика.
Продолжение следует
«Васька, Колька и Зизи»
– Я вот одного не понимаю, – обращался дедушка Саша как бы к бабушке Оле, но чувствовалось, что он ни ей говорил. Да и ей было не особо до его размахиваний новой пятничной газетой, уже значительно помятой у основания кулаком. – Что они к нам все лезут и лезут?! Ведь живут получше нашего, судя по писанине своей же?! – и он опять с жаром напялил очки, удивительной прочности от таких пятничных страстей, на свой большой нос и стал вчитываться в проценты роста чего-то там, чего нам с бабушкой не дано было понять. Ибо оно никак не влияло ни на редьку в огороде, ни на красивые зелененькие огуречики из теплицы, ни на свиней в хлеве, которых мы только что с ней покормили.
– Главное, Ольга… Ольга! Да ты меня слышишь или нет? – Бабушка повернула свое красивое безмятежное лицо с большими добрыми голубыми глазами, в которых отражалась вся правда мира. – Стало тяжело, понимаешь! Все вверх дном! Черт им в печенки! Диверсия! Не иначе.
– Тяжело, да, дедушка стало русскому солдату? – хотел подлить я холодненького кефирчика на дедовы раны, как наткнулся на тяжелый чернеющий на глазах взгляд пращура.
– Тяжело, Вася, должно быть врагам русского солдата!!! Ибо еще не одна вошь мимо сапога ейного не прошмыгнула… Только вот разозлить его трудно, уж больно ленив и жирен стал… на кредитах вражьих… – и стал читать какие-то экономические подъемы чего-то и спады кого-то. Читал-читал, а потом вдруг всмотрелся в меня и говорит:
– А ты, Васек, что дома-то тухнешь, как кочерыжка от капустки, почему не с Колькой по огородам носитесь? Хошь рыбалку организую, удочки вам сооружу, червей накопаю? – и просверлил меня взглядом до самых до носков, видя и смятение и румянец, и прячущиеся глаза.
– Поссорились что ли со столичным пижоном?
– Ну не то, чтоб поссорились… Просто он выпячивается, – я сама выпячил грудь, показывая, как друг ее колесом выставляет.
– Продолжай, – проговорил дедушка, откладывая скандальную газету в сторонку. Бабушка отошла в сени огурцы малосолить.
– Ну, он меня все поучает и поучает. Мол, это слово так не говорится. Так вот и так – не делай, эдак вишь деревня немытая только делает. Приличные люди, по-другому себя ведут. Потом говорит, там не молчи, а здесь говори… Прям до смерти надоел со своей школой! Смешно! – взорвался я, хотя было не до смеха.
– Странно, Вася… Он ведь у тебя не просто в приятелях, а в лучших друзьях ходил. Мы его по моему тесту военному проверяли. По всем признакам – лучший друг.
– Ну, проверяли, а он, взять, и изменился… – отмахивался я.
– Что-то, Вася, мне другое мерещится. Но если тебе, конечно, не интересно моего мнения послушать, – то помолчу! – закрыл он рот своими большими рабочими руками на замок.
Я сам замолчал, будто воды в рот набрал. Естественно, послушать мудрого деда, который никогда зря не скажет, зря не обидит и не похвалит – ой, как хотелось. Но чувствовалось, беседа волнительная предстояла, где я, сам не зная почему, знал, что выйду не красавцем.
– Ладно, валяй, – разрешил я, сразу приготовив недоверительное лицо.
– Ты, сынок, только сначала до конца выслушай, а потом скажешь свое мнение и морду козью строить потом будешь, – он удобнее уселся, прислушался, как копошится бабуля с огурцами, прикинул сколько времени есть до того, как она вернется и начал:
– Я, знаешь, не по своей воле мир повидал, и не только в столице бывал, в Москве нашей матушке, а везде, по миру. И японскую захватил и нашу отечественную. И скажу тебе честно, люди, Вася, везде одинаковые. Хоть чехи, хоть хазары, хоть самураи, хоть арабы, хоть евреи. Среди них много плохого племени и семени бродит, это правда, а много и хорошего. Но в городах больших, куда люди, как муравьи скапливаются от бестолковости и отчаяния, тоже свои плюсы имеются. От общежития тесного вырабатываются, сынок, правила суровые, что б другому на ногу или на голову не наступить. И в этом они, городские, от нас, деревенских, конечно, молодцы. Может и прав в некоторых местах Колька, что надобно ножик и вилку держать, как полагается, а не ложкой махать, будто саблей. В столицах учат ровнее быть, выдержанней, терпеливее, торопнее и расторопнее, – и он погладил меня по голове. – Но везде мера нужна. Мы ведь городским фору в удали, здоровье, в силушке, в смекалке мужицкой дадим. Земля русская только деревенским одним силу дает, ибо они ее милую только и орудуют в поле. Поэтому нос задирать ни одному, ни другому нельзя. А то так стенка на стенку пойти можно. И история знает такие примеры. – Он посмотрел на злосчастную газету. – А вот поучиться друг у друга есть чему. И раз ты обиделся на Кольку – значит, есть правда в его словах. Иначе б что тебе зря обижаться? Ну, назвал друг друга «дурачком», велика беда? Ты ж не дурак? Или как? – и вострился на меня своими острыми глазами из-под седых мохнатых бровей.
Я надулся словно жаба, и минуточку пожевав губами, все-таки их разомкнул:
– Ты думаешь, я не понимаю? Все я понимаю! Вот этого самого и боюсь. Папка с мамкой собираются в Москву переезжать, знал? – и я воткнул свою иголочку в дедушкин взгляд, который тут же разбился, как стекло. Мне даже послышались падения осколков. Дед отпрянул.
– И чего это всех в Москву-то понесло? Дома стены навозом мазаны, что ль?
– Работа новая папке предлагается. Да и мамка говорит, ей там лучше. Здесь на художников как на инопланетян смотрят.
– Ну, сноха-то всегда с придурью была, это правда. А Иван-то что? Хочет всех в столице переработать? Здесь он кто, а там никто, – тихо проговорил дед, что-то прикидывая в уме.
– Ну и как я там буду жить? – взмолился я в отчаянии, думая о своей судьбе. – Колька все меня поправляет: мол, не окай, не акай, башкой не крути, как деревенщина… – я почти плакал от понимания, что нет мне больше места ни здесь, ни там.
– А ты и не крути, что тебе жалко? – сказала бабушка, входя в дом. – Городским всегда в деревне будет тесно, а деревенским в городе тошно. Это нормально, – проговорила она спокойно. – Каждому не угодишь. Кому бусы, кому серьги…
– Нет! – отрезал я весь бабушкин расклад. – Они какие-то другие эти городские… и я так хочу, но не понимаю… как надо!? Вот Зизи говорит, – обратился я к бабуле, чуть ошалелой от моих рассуждений. Дедушка тем временем весь погрузился в раздумья. – В Испании все бабушки и дедушки не хоронят себя в деревне, как рабы на плантациях, а каждый день танцуют в клубах и песни веселые поют. В свое удовольствие живут. А им еще за это правительство пенсии повышенные платят. Зизи ж в Испании живет. Она знает.
Бабушка заморгала, будто ей муха в глаз попала. Дедушка даже проснулся.
– Зизи?
– Ну, у них имена другие там дают, – повторил я за Зизи.
– Зинка что ль Вереднякиных внучка? – спросила недоверчиво бабушка Оля.
– Она, – ответил просто я.
– И что еще рассказывает твоя Зинка испанская зараза? – спросил заинтересованно дедушка.
– Ну что танцуют старики, какую бишь? Бачату! Или орчату? Короче, себя не гробят на полях, – припоминал я, как попугай. – Все красивые, веселые, вовсе на бабушек и дедушек не похожие. И им еще за это платят повышенные пенсии. Вот!
– А картошку с початками кто за них собирает? Какие рабы? Кто-то же должен на полях-то работать! Жрать-то хочется после танцев? – поинтересовалась хмуро бабушка. – А нам вот танцевать некогда, сынок… Хоть я на свадьбе Ярославских, – вдруг прыснула она от воспоминаний, – дала жару. Кто свиньям давать корму будет? – опять возвратилась к хмурому тону, – кто за огородом ухаживать? Сад вишневый надо кумовьям собирать помогать. Кстати, Саня, Аглая уж дважды заходила, звала, – локтем тронула бабушка дедушку.
– А за внуками присмотр кто будет вести? – опять ко мне обратился серьезный взор голубых бабушкиных глаз. – У Бориса три снохи на сносях! – разулыбалась она, сменяя гнев на милость от таких вестей радостных. – Вот поедет Аглая помогать снохам-то! А кто еще поможет, как не родная свекровушка?! На то она и кровушка, милок… – она погладила меня по голове и поцеловала. – Вот твоя жена забеременеет, я, если в силах буду, обязательно приеду помочь.
