Евгения Ивановна Хамуляк
Слеза Зари
Улыбнулась Малина-голубушка матушкиным причитаниям, встала и усадила родимую на скамью, сама присела к ней на колени, как той грезилось, и голову русую на шею белую сладкую мамину уронила нежно.
Обняла матушка взрослую дочку, словно девочку, и давай ее улюлюкать, как в детстве.
Знали обе, никогда этот момент волшебный более не повторится, потому не торопились, блаженствуя. И текло время медленно, угождая…
Как от матушки пахло, так никогда ни от кого пахнуть не будет. Да и мамушка со временем состарится, ссушится, потеряет этот аромат медово-молочный навсегда. Уже не посидишь на ее коленях стройных сильных, не почувствуешь себя слабой и укрытой со всех сторон заботливыми объятиями. Знала это Малина-голубка, хоть девочкой в уме еще была. Что для человека семнадцать лет? Легкий ветерок ветреный…
Ну а когда наобнимались-нанежились, уселись вновь мыться-париться. Да и жар, что отец натопил, ушел чуток, приятнее дышать березой черной священной стало.
Парила матушка Малинку, лечила ее прикосновениями своими и одновременно учила девчонку. Придет время ей самой лечить мужа, детей ли, родню придется, а прикосновения да беседа – лучшие лекари. Вот запомни: там надавить, здесь хлопнуть, там отшлепать, там локтем пройтись, ну а потом веником свежим распаренным, словно медом, смазать все сверху. Ох, и приятное это занятие лечить да лечиться! Лежала Малинка и слово не могла вымолвить от удовольствия. Матушка ее знатная банщица была. Отец и дети любили прикосновений ее медовых отведать. Хоть каждый день. Рука у нее была легкая на такие дела.
Малинка хоть и распаренная да вареная, как свеколка сахарная, лежала, да глядючи училась, что почем да почему. Глаз смотрел, уши слышали, руки привыкали. Так матушка ее отчеканила, так отстукала, яблочком наливным, красным да блестящим, себя девушка почувствовала. Даже мысли боязливые от предстоящего Нового года прошли. Только одно чувство осталось – ожидание чего-то волшебного.
Присели после мойки знатной, отдохнули, и теперича Малинка наученное на матушке опробовала. Омыла родимую и давай мять от души. Матушка женщина сильная была. Хоть на вид и хрупкая, да любила крепость во всем.
Пока пробовалась, Заря Милославна советы давала: где поднажать, где сбавить. Так и научилось.
Вышли после жары в предбанник и видят – пенный квас да пирожки с капустой ожидают. То значит, сестры малые уже проснулись, принесли перекусить родным. Попили и поели от души. Вздохнули сладостно. Давай дальше разговаривать.
– А вдруг на меня никто не посмотрит завтра? – лукаво задалась Малинка.
– Еще при покосах десять сватов приходили про тебя узнавать, – гордо заметила Заря Милославна, – местные и соседние женихи. Красавица ты писаная, Малинка! В первых рядах возьмут. Не сомневайся! Другое главное, что ты скажешь, кого ты выберешь, – серьезно сказала женщина, на подушках в сенях сладко развалившись.
Подивилась Малинка в очередной раз красоте своей матушки и загордилась, в свою очередь. Большая деревня хорошими людьми полна, на дальнюю округу слава идет о том, что добрые люди здесь живут, мастерству разному умелые, традициям верные, здоровьем сильные да женщинами красивые. И матушка одна из первых основоположниц этой славы доброй. Даже с других сел порой приходят на нее подивиться, совета спросить, помощи попросить или благословения. Знают, что никому не откажет, чем есть поможет.
А кто в настоящих друзьях у семьи ходит – гордится таким знакомством высоко. Ибо кто матушку с батюшкой знает, кого они, как друга, привечают – тот никогда не скучает. Верят люди, что раз всевышние создали семью такую верную, благословили на дела щедрые, значит, добрые те силы божественные и все хорошо на Земле Русской будет.
Засмотрелась и загордилась Малинка корнями своими благородными, а в душе поклялась хоть чуток на мать стать похожей в будущем.
Внимательно Заря Милославна в Малинку всматривалась, будто будущее завидев: мало того, что раскрасавица, так и характер отцовский благодушный и распорядительный подарился. Не то что ей – суетный, беспокойный и мнительный, который полжизни первоначальной приходилось усмирять да совершенствовать. Значит, легче будет по судьбе Малинке-голубушке идти: мужу подчиняться, детей воспитывать, с друзьями-соседями дружбу водить.
– Страшно тебе, Малинка, отрываться от нас? – спросила родительница.
– Страшно, матушка, – честно ответила девушка и в окошко на небо синее взглянула. – Вроде хочется вперед бежать, да вдруг обожгусь… А остаться – на одиночество себя обрекать, а вас – на горе.
– А чего больше всего боишься?
– Как мне человека выбрать и не ошибиться, да так, чтобы на всю жизнь? Вижу я вокруг, вот хоть бы Стерегины да Куликушкины не прожили и пяти лет под одной крышей, до сих пор, увидев друг друга на улице, разворачиваются в обиде страшной. Веселушкина овдовела, потеряла вкус к жизни со смертью супруга, невеждой поживает. Времянкин жену не уважает, напоказ себялюбиво ведет. У Казынкиных дом сгорел, до сих пор Василиск горейную пьет, а дети черствый хлеб едят. Как же мне б до такого не дожить?
– Правда это – не придумали зелья такого, которое счастье дарит. Может все начаться хорошо, да плохо кончиться. Может начаться без приязни, а с годами стерпясь, слюбится крепко. Иногда первая встреча дается, чтоб вторую ценить больше. А кому на роду и одиноким прожить суждено. И ничего тут не поделаешь… Нет рецепта единого, доченька, – проговорила Заря Милославна погрустневшей дочери, а потом продолжила: – Но есть опыт житейский и веды с вежами мудрые, накопленные нашими пращурами. Растили мы с отцом вас в этом опыте многовековом, где говорится, что дитя должно воспитанным быть и порядок знать, но при этом своему сердцу и уму доверяться. Ибо сердце врать не станет, каждый раз тебе подскажет: правильно шагаешь или нет.
Начнутся завтра гуляния… Много людей приедет разных: наших и не наших. Что внимание тебе будет щедрое – даже не сомневаюсь. Устрой наш позволяет тебе выбрать жениха какого пожелаешь, из любой стороны и любого сословия. Ты невеста знатная, с какой стороны ни посмотри: красавица, умница-разумница, из семьи порядочной.
А как выбирать? Открой глаза пошире, навостри уши чутко и молчи побольше: слушай, что говорят, да улыбайся. А как встретишь того самого, почувствуешь, как сердце из груди вырывается, дышать не дает, загорятся глаза, запылают уши, ноги слушаться перестанут, начнут подкашиваться – ну вот, знай, пришла любовь, – рассмеялась матушка заливистым смехом, видя, что и дочери шутки забавные по нраву пришлись. И страх разошелся.
– Жаль будет, если чужеземца выберешь и поедешь в дальние края, где нас нет. Ведь любовь, моя милая, как река – стихия непредсказуемая. Петляет, прерывается на ровном месте, потом вдруг из ниоткуда опять появляется, порой разветвляется и заканчивается. Плохо будет – далеко к нам ехать за утешением. Но понимаю я – сердцу не прикажешь. Поэтому первый совет мой тебе – не торопись. Сердце твое юное, жаркое может страсть за любовь принять. А на то тебе родители любящие под боком, чтобы помочь отличить одно от другого. Ибо счастье и любовь порой порознь идут.
