Евгения Михайлова
Имитация страсти
Часть вторая. Путь домой
Кровь под фонарем
Как описать прошедшие с тех пор полгода? Мои хозяева стремительно менялись внешне.
Александр, совсем недавно вполне себе подтянутый, стройный качок, которому сразу и не дашь его полтинник, превратился в отекшую, неряшливую, брюзгливую и распущенную рухлядь с обвисшим животом. Теперь уже любого возраста, стремящегося к трехзначной цифре.
Василиса сознательно и уверенно превращалась в несомненное чудовище.
Если во время первой встречи она мне показалась моложе своих тридцати, то сейчас была похожа на существо, к которому человеческие категории, в том числе возраст, не имеют отношения.
Все естественное переставало иметь к ней отношение. Два несуразных, ничему не пропорциональных предмета были вмонтированы в ее стройную, без единой жиринки, отлакированную фигуру, которая могла, по идее, быть только плоской и узкой: в том и было ее совершенство. Теперь впереди торчал бюст размера где-то шестого, если не восьмого. Сзади – ягодицы, как деревянная будка, сидеть на которой может только мазохист.
Но самой страшной деталью были огромные резиновые губы, сожравшие ее бедное, когда-то строгое и правильное лицо. Они никогда не захлопывались до конца, придавая лицу выражение похабной придурковатости. Даже красивые темные глаза Василисы, изменив разрез по чертежу «восточного рисунка», утратили живой блеск и яркость. Она могла смотреть прямо на меня, а у меня не было ощущения, что она меня видит.
Григорий окончательно распустился, пил, курил траву, думаю, кололся. При этом он регулярно, с маниакальным упорством качался в тренажерном зале, тренировался, бегал, плавал, натаскивал собак и часто выезжал по каким-то важным делам.
Однажды я проходила мимо его машины, и он, возможно, сознательно открыл перед моим носом багажник. Там был целый боевой арсенал. Биты, дубинки, пистолет и автомат.
Не представляю себе американца в своем уме, который положил бы хоть что-то, отдаленно напоминающее оружие, открыто в багажник. Но урка из России себя уважать перестанет, если он не готов уложить сразу и сколько угодно ни в чем не повинных людей.
Он мне это показал, потому что ни на минуту не оставлял любимого, уже привычного занятия и главной идеи – запугать меня до смерти и тем самым вызвать во мне ту уродливую смесь страха и вожделения, какой кажется ему страсть женщины.
Я со своим упорством, достойным его тупого, неотвратимого напора, продолжала доводить до его сознания истинное положение вещей.
Оно таково: все, что он демонстрирует, вызывает во мне отвращение, отвращение и в сотый раз отвращение. Мужчина, который хочет, чтобы женщина его боялась, – это подлая крыса без пола.
Сложность моей задачи заключалась в том, чтобы это была песня без слов, без резких жестов, исключительно на телепатии. Формально у него не было повода для дикого поступка, мести, окончательного срыва.
Я терпела его омерзительные комплименты, липкие касания, попытки при любой возможности залезть под юбку или схватить за грудь. Я терпела, но каменела в ненависти и желании любого зла этой твари, которая совершенно непозволительным образом отравляет чистый воздух на земле. Стоило мне выдать свой гнев, как Григорий начинал цепляться к детям, пугать их собаками… А это была настоящая опасность. В такие моменты мне казалось, что я могу его убить.
Как-то так получилось, что я все чаще не уезжала на свои выходные домой. Конечно, Василиса и не подумала это заметить в свете прибавки, к примеру. Но мне было легче торчать здесь, как часовому у клетки с маньяками-убийцами, из которой они в любой момент вырвутся, чем лезть на стены от страшных предчувствий в мирном доме Гарри, рядом со Степаном, который между покоем и моей жизнью выберет, конечно, первое.
Из хорошего. Дети подросли, окрепли, стали плотными, золотисто-загорелыми и веселыми, как и положено детям.
Из плохого: они страшно – именно страшно – привязались ко мне как к единственному человеку, которому нужны. Который хочет, чтобы им было хорошо, тепло, вкусно, уютно и радостно. В общем, именно так и выглядела моя новая беда, и нет сомнения в том, что это она. Если бы не доверие детей, если бы не моя зависимость от их смеха, плача, теплого дыхания, уроды Груздевы уже давно забыли бы, как меня звать, в веренице своей прислуги.
Уверена, что никто не задерживался здесь так долго. За эти полгода сменились четыре кухарки, горничных я даже считать не стала.
А контролируемая беда – это бессонная ответственность. Да, хозяева привыкли ко мне, как к удобной мебели, расслабились по моему поводу совершенно. Ничего не закрывали от меня – ни двери, ни сумки, ни компьютеры. Пользовались мною, как прислугой, по любому поводу: подай, принеси, расскажи, посоветуй, посчитай.
Мне кажется, они считали меня типа блаженной. А я смотрела, искала, запоминала и слушала, как агент разведки на задании.
Мой хозяин переводил по Интернету по пять и больше миллионов. Приходили к нему сообщения о получении еще больших сумм. И он их вновь переводил, но уже в другие места. Вот эти переводы после получения неизменно совпадали с поездками Григория. Можно предположить, что он обналичивает и прячет грязные деньги.
Однажды в пятницу, когда Василиса должна была выдать мне чек на пятьсот долларов, оказалось, что Александр уехал из дома на ее машине, а она там оставила сумку с чековой книжкой. Василиса вошла в кабинет мужа, взяла его книжку, выписала чек, отдала мне книжку сказала вернуть на место.
Я обнаружила, что она на фамилию Слепцов.
Спросила непринужденно:
– Вася, Груздева – это твоя фамилия?
– Да, – ответила она. – Саша взял ее, когда мы поженились.
– Вы в России поженились?
– Нет. В Таиланде. Я там была… ну, как модель, на секс-тренинге, такие проводятся для эскортов. А Сашу как раз выпустили из тайской тюрьмы, взяли по какому-то недоразумению. Мы сразу влюбились, поженились. Потом уже приехали сюда.
– Отлично, – радостно сказала я. – Не жизнь, а приключение.
Ночью я погуглила.
Александр Груздев – это в поиске не дало интересных результатов, и по фото ничего похожего. А вот Александр Слепцов, Таиланд, тюрьма – совсем другая песня. И фотка узнаваемая нашлась.
Довольно известный московский бизнесмен арестован заочно по обвинению в крупных хищениях, рэкете, грабежах и убийствах. Внезапно обнаружилось, что он и почти легендарный бандит Сашка Слепой, который наводил страх на Москву и Подмосковье вместе с подельницей Сюзанной Цатурян, – одно лицо. В это время Слепцов уже был за границей. По запросу России объявлен в международный розыск Интерпола. Взяли в Таиланде. А перед самым судом, по которому его ждал безразмерный срок, если не казнь за контрабанду в страну наркотиков, в лучшем случае – экстрадиция на родину, российский консул от дела отрекся.
В смысле: мы уже утратили к нему интерес, никаких доказательств, свидетелей и участия не будет. Вот тогда освобожденный узник вышел на свою оплаченную свободу с чистой совестью и женился на подвернувшейся под руку участнице секс-тренинга.
В точном переводе – это проститутка, как вы, наверное, поняли. И, конечно, от большой любви взял не только ее худосочное тело, но и фамилию.
Рэкетир и убийца Слепцов затерялся в Таиланде, незапятнанный семьянин Груздев въехал в Америку. Подделка документов, подкуп должностных лиц – все это было в его уголовных делах в России. И в этом он – профи.
Такая информация позволила мне сделать важное наблюдение. Многие банковские операции по ноуту Александра совпадали с новостями криминальных сводок. Это были грабежи, похищения с требованием огромного выкупа, контрабанда наркотиков.
Как-то со всех экранов и ресурсов хлынул поток драматичных сообщений. Неизвестные похитили сына влиятельного медиамагната. Связались с одной из его газет и назвали сумму выкупа – десять миллионов долларов наличными. Отец отказался от помощи полиции по требованию похитителей, и на переговоры выдвинулся его личный частный детектив. Из солидарности с коллегами все американские издания засекретили подробности переговоров с похитителями. В тот же день сообщили, что достигнуто соглашение о сделке. Бандиты взяли деньги, вернули сына и прихватили двух человек из штата магната. Пообещали выпустить, если все расследования, поиски и материалы в СМИ прекратятся одновременно и окончательно. Если будет хоть малейшее упоминание, людей медленно казнят, а видео выложат в сеть.
Магнат согласился. Все приняли его условие.
А я глаз не спускала с Александра. Он не пил и не ел вторые сутки. По ночам в его комнате под дверью виден был свет и не гремела музыка.
Я как-то хлопнула своей дверью, и хозяин меня окликнул. Он сидел у ноутбука, не отводя глаз от экрана, и велел мне принести ему холодной воды с газом и льдом. Пока я расставляла бутылки и стакан на его столике, посмотрела на страницу. Он торчал на онлайн-переводах. Раз не отправлял, значит, ждал поступления.
Я ушла, он, кажется, не заметил, что я вообще была. Никогда его не видела таким сосредоточенным, встревоженным и, кажется, злобным. Григория в поместье не было. Я не видела его двое суток. Вечером он приехал, зашел к Александру.
Я взяла на кухне большую стеклянную бутыль с томатным соком и тщательно полила им пол между нашими комнатами. Затем разбила бутылку. Взяла в руки тряпку, встала на колени и начала вытирать. Это дело можно было растянуть на сколько угодно времени. Разговор в комнате хозяина был негромкий, но, по интонациям, напряженный.
В какой-то момент у Григория вроде сдали нервы, и он почти крикнул:
– Да говорю же в сотый раз! Я понял, что за мной – хвост, не смог даже подойти к банку. И держать в машине тоже было стремно. Все лежит в надежном месте. У надежного человека. Как только поймем, что все улеглось, отправим.
– Что за место? Адрес? Имя человека? – в тишине произнес Александр.
– Это просто рыбачья лодка. Плавает туда-сюда, бедная такая, незаметная лодка.
– Покажи на карте, где именно. Ладно. И сколько вам нужно, чтобы плавать туда-сюда?
– Слушай, что с тобой? Ты прямо бешеный. Не в первый раз в таких делах бывают заминки из-за осторожности. – Григорий вдруг захрипел. – Да ты что, ты чуть не задушил меня. Козел, ей-богу. Послезавтра все будет, я же сказал.
Он вылетел из комнаты, поскользнулся на томатном соке, чертыхнулся и чуть было не пнул меня ногой, я вовремя отодвинулась.
Значит, послезавтра. Через день. Надо быть в форме и рядом со всем.
Через день я много гуляла одна в саду, дышала свежим воздухом. Лишь ближе к вечеру увидела, как Григорий вышел из своего домика с дорожной сумкой и футляром с ноутбуком, положил это в машину. Вернулся обратно. Перед тем, как войти в дом, стал пристально смотреть по сторонам. Я опустилась на корточки за кустом, потом стала пробираться практически на животе к хозяйскому дому.
Покрутилась в кухне. посидела в гостиной у телевизора, затем вернулась к дому Григория. Окна были темными, собак не слышно. А во дворе, под фонарем, темнели багровые лужи, растекаясь по белым плитам дорожки. Я пошла рядом с ними и увидела тело Григория с простреленной головой и огромной кровавой раной на обнаженной груди. Рядом лежали расстрелянные риджбеки, красивые собаки, которые не должны жить у бандитов.
Я зажала руками рот и побежала к себе. В ванной на всякий случай отмыла горячей водой свои балетки. И до рассвета без конца бегала тереть свои руки, ноги, лицо. Прилегла, но глаза не закрывались, как будто на них зависла картинка кровавого убийства.
Я ждала шести часов утра, в это время приходит садовник. И точно. В шесть десять в доме зазвучали крики, затопали ноги.
Я вышла во двор, когда в ворота въезжала полицейская машина. Вместе с нею вернулась к дому Григория. Посмотрела еще раз. Рядом с ним лежит пистолет. Потом полиция скажет, что это пистолет Григория. Меня попросили освободить место преступления, и я ушла, успев поднять прямо там, у лужи крови, маленькую пуговицу с синей ниткой.
В комнате рассмотрела ее как следует, приложила нитку к мелкому шелковому мотку из своего шкафа. Я пришила эту пуговицу из своей шкатулки своими нитками к карману на шортах Александра по его просьбе. У меня остались еще девять точно таких же. Он тогда потерял пуговицу, а без нее постоянно боялся, что у него выпадут из кармана ключи от сейфа, с которыми он никогда не расставался. Шорты были бежевые, у меня только синие нитки, но он сказал:
– Да и черт бы с ними. Какая разница.
Перед бегством
В последующие дни я получила полную возможность ощутить своеобразие положения человека посреди облавы. Допросы, опросы, слишком внимательные, пытливые взгляды. Неожиданные экскурсы в разные темы, к которым ты не готова, но там есть какой-то подвох. В этих вопросах и своих ответах я была совершенно солидарна с хозяевами, то есть соучастница.
Я, как, впрочем, и вся прислуга, подтверждала их алиби до секунды. Мы все как-то случайно в момент убийства смотрели на часы. Сам хозяин уверенно называл имена тех, кого подозревал в страшной расправе с Григорием. Он назвал Григория своим лучшим другом и главным помощником, который управлял его капиталом, заработанным во время его управлением крупным и легальным бизнесом в России. У капитала довольно большие проценты, Григорий занимался их размещением в американские проекты. Были конкуренты, вымогатели, шантажисты. В последнее время Григорий жаловался, что ему угрожали.
Кого-то взяли, как сообщили в новостях. Человек действительно был замешан в шантажах, вымогательстве. Версия Александра стала доминирующей. Видеокамеры у домика Григория не было. Но следствие установило такую картину. Григорий забронировал билет на ночной рейс на Мальдивы. Собрал вещи, документы, ноут, положил в свою машину. Вернулся в дом, чтобы принять душ. В это время залаяли собаки. Он взял на всякий случай пистолет, вышел. Убийца стоял за дверью, напал сзади, выхватил оружие, расстрелял сначала собак, затем их владельца. Он был в перчатках, на обуви медицинские бахилы. Никаких отпечатков. Лишь за оградой в одном месте обнаружен след останавливающегося автомобиля. Вот по этому ложному следу и пустил Александр расследователей.
В доме появились юркие и изворотливые люди, похожие на акул. Это были адвокаты Александра. Он объяснил и следствию, и даже прессе, что не успокоится, пока его люди сами не найдут убийц товарища. В какой-то момент хозяин решил, что можно отдохнуть и расслабиться. Сделал это, то есть нажрался как свинья. Среди ночи я вошла в его комнату по храпу и увидела на мониторе ноутбука приложение, по которому он видел домик Григория снаружи и внутри. Он всегда следил за своим «товарищем» в режиме реального времени.
А утром по телевизору передали сообщение. В океане взорвалась рыбачья лодка. Спасатели обнаружили в ней два обгоревших тела. После осмотра патологоанатомы сделали заявление: рыбаков убили до взрыва; каждому перерезали горло.
Однажды утром у кухарки случился истерический припадок, она била посуду, рыдала, кричала, что нас тут всех убьют. Ее быстро выкинули из дома, сунув в руки расчет. И я взялась готовить завтрак для всех. Принесла еду в комнату Александра, стала расставлять на столе. Вдруг дверь распахнулась без стука и вошел главный советник хозяина Константин Пономарев, холодный и расчетливый мерзавец. Он с порога сказал мне:
– Пошла вон.
Я взяла поднос, поставила на него бутылку с каким-то недопитым бухлом. В коридоре воспользовалась своим способом: разлила спиртное, стала тереть пол под дверью хозяина. Они говорили негромко, но слух у меня обострился до полной аномальности. Мне казалось ночами, что я через коридор, за двумя закрытыми дверями слышу дыхание Александра, угадываю каждый жест по любому шороху. Скоро видеть начну сквозь стены.
– Две новости, Саня. Начну с хорошей, как ты любишь. Все десять лимонов нашлись на счету Григория в банке Эквадора, я сам не знал, что у него есть такой. Семен-хакер отрыл. Успели перевести горе-рыбаки. Сема работает над задачей, говорит, к вечеру получится. И плохая. У сержанта полиции я видел личность, очень похожую на Илью Харитонова, следователя московской прокуратуры. Того, который шел у нас по пятам, рыл без памяти, за что поплатился. Я совсем недавно узнал, что он тогда выжил, свалил из страны. А этот, которого я видел в полиции, как раз в инвалидном кресле. Разговора я не слышал, всего пара слов, но понятно, что о нашем деле. Или делах.
– Это точно он, – мрачно сказал Александр. – Григорий видел его в банке Лос-Анджелеса. И ему тоже показалось, что по нашу душу. Мстительный, настырный придурок.
Наступила пауза, и мне пришлось быстро убираться оттуда.
Вы скажете: если бы я все это подарила следствию, украсила пуговицей со штанов хозяина, пришитой мною собственноручно, его бы повязали в момент, и их вместе с женой-соучастницей, подельниками навеки изолировали бы от детей. Ему бы дали столько лет за решеткой, сколько не живут, учитывая предыдущие подвиги и масштабы сумм. А меня бы даже подержали месяцы, если не годы под защитой свидетеля. И я бы тысячи раз все это должна была бы повторять перед судьей и присяжными.
А я вам скажу, что было бы еще, кроме неочевидного торжества справедливости. Меня бы тоже не допустили к этим детям на пушечный выстрел. Я – никто, мигрантка, прислуга, без денег, кола и двора. Не знаю, что было бы с детьми: конечно, американские приюты – это не российский детский дом, скорее застенок, но никогда не знаешь, кто и с какой целью может встретиться на пути детей, за которыми маячат большие деньги. Скорее всего, за ними придет кто-то из банды, станет опекуном.
Что касается суда и присяжных, то я свято верю в американский закон, но люди – это просто люди. И был исторический прецедент, когда присяжные американского суда за сорок минут оправдали безжалостного, откровенного, кровавого убийцу-садиста без всякого подкупа. Их всего лишь правильно обработали, вызвали в них жалость и даже восхищение любимым спортсменом. Тысячи прямых улик и свидетельств были бессильны перед тупой уверенностью: кумир – всегда святой.
А для меня при любом раскладе всегда найдутся колеса, пуля или случайный нож. Никто и не заметит. С моей информацией можно выжить лишь в кромешной темноте.
Короче, адвокат отслеживал ход следствия, его интерес к каким-то финансовым операциям Александра. После визита Кости Пономарева и его сообщения о возможной слежке со стороны давнего врага и разоблачителя, его контакта со следствием приняли решения, что все нужно прятать еще глубже, дела в Америке сворачивать. Они открыли трастовый фонд на огромную сумму – десятки миллиардов на сыновей Груздева, распорядителем до их совершеннолетия остается отец, в случае его недееспособности, ареста, смерти управлять фондом будет Пономарев. Недвижимость, включая особняк в Санта-Фе, перевели на Василису, посадив над нею управляющего с особыми правами, того же Пономарева. Он и останется присматривать за всем, когда скромная чета Груздевых отправится в Москву, чтобы заняться маленьким бизнесом. Александр получил гарантии, что все его дела в России закрыты, списаны в архив и там случайно были уничтожены. А его пригласил в партнеры владелец какой-то захудалой, обанкротившейся пекарни. Судя по разговорам, тот еще чокнутый дегенерат.
Вот в такой опасный путь отправлялись Коля и Петя, мои маленькие, несчастные, золотые во всех отношениях воспитанники, которым без меня никто ни книжки, ни игрушки не купит. Кого никто не утешит, не приласкает. Сердце мое рвалось в клочья.
Бегство
Василиса целыми днями металась по дому, открывала свои бесчисленные шкафы, шкатулки, сейфы с драгоценностями. Все выкладывала, рассматривала, примеряла, хватала меня за подол:
– Ксю, давай решим, что мне с собой брать.
И я сто раз на дню металлическим голосом говорила как можно громче, чтобы до кого-то дошло в отсутствие ума:
– Ничего. Пономарев все тебе посторожит. Надо влезть в самые дешевые джинсы, взять какие-то майки, свитера на смену, немного белья. И теплые куртки – не шубы из соболя и норки. Ты поняла? За вами – шлейф неприятных дел. В России тюрьмы гораздо хуже, чем здесь. Будь скромнее на всякий случай. Нет, из теплого лучше тебе ничего не брать. Смотрю сейчас: самая простая твоя куртка – минимум год работы скромного россиянина. Купишь там на вещевом рынке. Все в этом ходят. Вполне прилично: Китай, Вьетнам, Белоруссия. За гроши. Я тебе напишу адреса.
– Что ты говоришь, Ксения? – она смотрела на меня глазами, которые разрушили выбранный хирургом «восточный рисунок» и стали огромными, полными страха и ужаса. Вот где лучший рецепт по увеличению глаз. Без ножа. – Как я могу?!!!
Как она может… Если бы ей сказали, что надо бросить детей, отдать в приют – здесь или там, – такого потрясения не было бы. В этом я уверена. А как ей будет там, где все уже с ней было, я могла бы ей очень доступно рассказать.
Как жить на съемной квартире и пить пустой чай из одного пакетика на неделю. Не только потому, что надо довести себя до истощения и пролезть на самом последнем кастинге в модели, но и потому, что нет денег. А из квартиры в любой момент выпрут из-за долга. Как выкладывать свои полуобнаженные фотки на сайтах проституток, заработать у одного вонючего клиента тысячу, а на другую ночь придет тот, который изобьет, изнасилует и отберет все, что есть, до копейки. Как терпеть унижения и оскорбления на подиуме, куда взяли из милости и потому, что спишь по первому свистку с менеджером. Как продаваться в Таиланде всякому отребью в рамках «секс-тренингов». Как…
Все это и многое другое я почерпнула из обрывочных воспоминаний той же Василисы, которая горюет сейчас над бриллиантами и мехами. Когда ей хирург лепил бюст, зад и новые губы, он сначала заблокировал напрочь память. Уже не знаю, в каком она у нее была месте.
– Нормально, – ответила я. – Ты приедешь в качестве замужней дамы скромного представителя малого бизнеса. Матери двоих детей. Думаю, вас уже ждет простая, приличная квартира. А в уме ты будешь держать мысль о том, что у твоего мужа заныканы миллиарды долларов, на тебя записано большое богатство, даже для детей создан фонд. Ты только усвой одно: это можно держать в уме, но ни в коем случае не на языке. Болтливость в твоей ситуации смертельно опасна. Даже с мужем, извини за бестактность. Я только в рамках заботы о ваших жизнях. Чисто интуиция.
Я оставляла растерянную, потерянную Василису, заблудившуюся среди тряпок и побрякушек, и шла к мальчикам. Отвлекать их, развлекать посреди хаоса. И терпеть страшную муку: их вопросительные, тревожные взгляды. Они очень хорошо держались, как крошечные, стойкие мужчины. Коля всего один раз спросил:
– Ксюша, ты поедешь с нами в Москву?
– Нет, – твердо ответила я, чтобы не оставлять иллюзий. И тут же смялась, заблеяла жалко. – Но я приеду. Не сейчас, а когда смогу. Вы там устроитесь… Посмотрите Красную площадь. Все будет хорошо…
Петя вдруг взял меня за руку и произнес:
– Не плачь, Ксюша.
Вот после этого я по-настоящему разрыдалась, уже в своей комнате, заткнув рот полотенцем.
В ближайшую пятницу поехала домой, к Степану. Сказала ему, что только переночую и сразу обратно. Хозяева уезжают в Москву, мне нужно собирать вещи детей. Степан внимательно посмотрел на меня и ничего не стал уточнять. Он очень неглупый человек, всегда чувствовал опасную тему, у которой могло быть тяжелое, неприятное для нас обоих развитие. А я возвращалась и возвращалась к этой теме: Москва.
Поздно ночью, когда мы лежали в спальне и подушки наши тесно соприкасались, в отличие от нас самих, я произнесла:
– Степа, мы здесь уже три года. Ты мог бы взять отпуск. Надо, наконец, узнать, что с нашей квартирой, проверить, наша ли она еще, на месте ли дом. Какая ни есть недвижимость, но в Москве она, кажется, самая дорогая в мире. И съездили бы с попутчиками, я бы в дороге за детьми присмотрела. Знаешь, проблемы акклиматизации у малышей, все такое. Василиса сама не в форме.
Степан резко поднялся, включил свет, взял с тумбочки сигареты, подошел к открытому окну, закурил. И только после этого посмотрел на меня потемневшими от гнева глазами:
– Отпуск, говоришь? Наша квартира, наш дом, наша собственность, вдруг ты вспомнила? Отдохнуть? Погреться от ада тех обломков, под которыми столько часов умирал наш малыш? Он и был нашей единственной собственностью. Но мне мент выбил зубы, когда я хотел голыми руками разбирать завалы. Они все там стояли с инструментами, в своих робах, курили, жрали бутерброды и говорили, что нет команды, что начальник не приехал. И давно ты нам такой отпуск придумала? Да еще в компании каких-то темных ворюг из России, в поместье которых произошло убийство.
В тот момент я не сомневалась в одном: Степан сейчас ненавидит меня как единственного человека на земле, который знает все в подробностях о непереносимом горе, сломавшем его жизнь, спалившем его душу. Тогда мы были единым больным целым, одной жертвой. Спасались рядом, но уже по одному, каждый по-своему. Нередкий случай, когда горе связывает, но еще больше разделяет людей, как общее преступление. А гибель ребенка всегда кажется родителям их преступлением. Это изнурительное, бессонное, непрерывное возвращение, поиск спасительных вариантов: а если бы я тогда поступил иначе…
Нет большей пытки, чем искать варианты, когда сама их возможность взорвалась и в муках задохнулась под обломками. Мы тогда восемь часов подряд стояли в пыли и слушали плач своего сына. Не знаю, были ли еще дети под завалами нашего взорванного дома, но мы знали, что там плачет, зовет нас Артем. Эксперты впоследствии подтвердили: этот ребенок умер примерно за час до спасения. Взрывы домов были и после. К примеру, в Магнитогорске, о чем сутками писали и передавали все мировые СМИ. И только у наших спасателей находились такие «уважительные» причины не спасать, как отсутствие особых специалистов и техники по спасению именно детей. И еще более веская причина – нет начальства. Как знает весь мир, одного младенца в Магнитогорске вытащили из-под завалов почти через тридцать часов. Это было похоже на чудо, но он выжил. Я смотрела из Америки, как его несут к самолету, чтобы везти в Москву, и выла от того, что с нашим ребенком чуда не случилось.
Можно ли такое пережить? Нет, конечно. Можно ли не возненавидеть людей, жизнь, страну, место, друг друга? Наверное, тоже нет. Я чувствую, что у нас не осталось больше ничего, ради чего стоит пробиваться друг к другу. Возможно лишь поверхностное забытье, но в нем мы будем бесконечно натыкаться на общее знание, на горящие воспоминания, на острые несовпадения во всем. Мы по-разному плачем.
– Прости, Степан, – сказала я. – Давай дотерпим вместе до утра.
Утром я умылась, собралась и попросила у него развод. Степан сначала взглянул на меня затравленно, даже испуганно, помолчал. И сказал с явным облегчением:
– Давай, Ксения. Я люблю тебя, но мы не смогли.
Я приехала на ранчо в Санта-Фе и спросила Василису:
– Ты хотела бы, чтобы я поехала с вами? Мне как раз нужно в Москве уладить дела со своей квартирой. Там был несчастный случай, взрыв газа, боюсь, не снесли ли дом.
– Спрашиваешь! – радостно выдохнула она. – Ты же сама за свой билет заплатишь? Моя дорогая, я в восторге.
Я попросила ее свести меня с одним из адвокатов, чтобы помог мне уладить с документами. Он же помог быстро оформить развод.
И однажды утром я вошла в детскую:
– Ребята, я еду с вами в Москву.
На меня серьезно и светло посмотрели два голубых и два черных глаза.
А Петя притопал и спрятал личико в моих коленях. То был миг моей правоты. Я не могу вернуть родное, улетевшее сердечко. Я могу смягчить боль живых сердец. Они тут, рядом. Бьются под моими ладонями.
