Евгения Михайлова
Испить чашу до дна
Глава 9
Илья уже собирался ехать домой, когда позвонила Вера, бывшая жена. Он не успел даже поздороваться.
– Илья! Илюша! – рыдала она. – Беда страшная! Людочка повесилась!
– Что? Что ты говоришь? Вера, я вчера с ней разговаривал. Она сказала, что все хорошо…
– Она повесилась, я тебе говорю. Я только что пришла с работы. Катю и Толика привела… Она на карнизе… На поясе моем…
– «Скорая» была?
– Мы с соседом ее только что сняли… Еще никому не звонили. Она умерла, Илюша. Холодная совсем.
– Подожди. Никому не звони. Я сам вызову. Ее могли убить. Она не могла сама. Я не верю. Жди.
Илья трясущимися руками набрал телефон Земцова, сказал, что произошло.
– Это моя приемная дочь. Старшая. Ей семнадцать лет. Она не могла сама… Я прошу вас это проверить.
– У вас есть какие-то предположения?
– Дней десять назад я возил ее к стоматологу. Мне показалось, что она осунулась, похудела. Я спросил, как дела. Она всегда со мной делилась. А тут… она сказала, что случилась неприятность, но это не точно. Как-то она странно выразилась. Обещала потом мне все рассказать. Вчера мы по телефону говорили, она сказала, что все хорошо. Только сейчас мне кажется, что голос у нее был какой-то неестественно ровный. Как будто она не могла или не хотела говорить.
– Мы едем. Встретимся на месте.
Когда Илья вбежал в квартиру, там уже были Земцов с нарядом, врачи «Скорой», эксперт. Илья посмотрел на лицо дочери, лежащей на полу, и с трудом сдержал крик. Он подошел к Вере, полной, круглолицей женщине с воспаленными, почти безумными глазами, и обнял ее за плечи.
– Это наше общее горе, Верочка. Я узнаю, что случилось.
– Да, – Вера кивнула, не глядя на него. Она как будто ждала чего-то.
Земцов позвал Илью в другую комнату. К ним подошел эксперт, высокий, худой, с суровым лицом.
– Илья Кириллович, – представил его Слава. – А это наш специалист по особо важным экспертизам Александр Васильевич Масленников. Он закончил свою работу. Предварительное мнение уже есть, наверное.
– Мои соболезнования, – произнес Масленников. – Слава сказал мне о ваших подозрениях. Они, конечно, обоснованны. Молодая красивая девушка, все вроде бы в порядке, по словам матери… Я подумал, что ее могли изнасиловать, а потом повесить… Так, к сожалению, бывает. Но при поверхностном осмотре я не обнаружил следов насилия. Очень многое говорит о том, что она сделала это сама. Сейчас мы поищем что-нибудь, может, записку. Нужно взять телефон, ноутбук, проверить все звонки, переписку. Будем искать причину.
– Илья, – сказал Слава. – Люду сейчас увезут. В общем, мы будем держать вас в курсе. Вы тоже, пожалуйста, попробуйте что-то узнать у подруг, может, она с кем-то встречалась. Младшие дети закрыты в детской. Нужно после нашего ухода убедиться в том, что им не понадобится медицинская помощь. Маленькая девочка очень плакала.
– Да. Я, возможно, заберу их с собой.
Когда чужие люди вышли из квартиры, Илья вошел в детскую. Пятилетняя Катя бросилась к нему, он взял ее на руки.
– Папа, – всхлипнула она. – Где Люда? Почему она такая была?
– Я потом тебе объясню, хорошо? Сейчас скажите мне оба: вы чего-то хотите? Давайте я вас покормлю, пока мама немного отдохнет.
– Я не буду, – твердо сказал десятилетний Толя. – Я понял, что Люда повесилась.
– Толик, прошу тебя, не надо сейчас об этом. Ты же видишь, как Катя дрожит. Вы поедете со мной?
– Я поеду, – быстро сказала Катя. – Мне здесь плохо.
– А я останусь с мамой, – серьезно ответил мальчик.
Илья опустил Катю на пол и обнял Толика.
– Ты у меня большой молодец. Настоящий мужчина. Мы сейчас все-таки приготовим ужин. Потом с мамой поешь.
Через полчаса Илья вошел в комнату, где сидела и смотрела на карниз Вера.
– Тебе нужно хотя бы выпить чаю, – сказал он. – Мы с Толиком приготовили ужин. Катюша хочет поехать ко мне. Ты не возражаешь?
– Буду тебе очень благодарна, – бесцветным голосом произнесла Вера. – Малышке нельзя оставаться в этой квартире. Что тебе сказали эти люди?
– Они полагают, что Люду не убивали. Что она сама…
– Почему?
– Они выяснят. Надо ждать. Тебе нужно отдохнуть. На работу завтра лучше не ходить.
– Я отдохну. На работу не пойду, – голос Веры был сухим и неживым. – Мне Кате какие-то вещи собрать?
– Нет, что ты. Я куплю все, что потребуется. Дома с ней будет Лиля.
Илья рассказал Лиле о том, что случилось, из машины, когда Катя уснула, положив голову ему на колени. Когда он вошел в квартиру с ребенком на руках, Лиля провела их в спальню, где рядом с их кроватью стоял маленький диван. Там уже была приготовлена постель для Кати. Лиля осторожно ее уложила, переодев в свою фланелевую футболку. Катя открыла круглые серые глаза и сказала:
– Ты – Лиля. Красивая. У нас Люда висела вот так… Я не знаю, где она.
– Я тоже не знаю, – растерянно ответила Лиля. – Давай я тебя укрою, сейчас принесу очень вкусный гоголь-моголь.
Но Катя уже крепко спала, когда Лиля вошла с кружкой. Илья стоял посреди комнаты и смотрел на ребенка.
– Что ты думаешь обо всем? – спросил он у Лили.
– Я… Илюша, я боюсь… Люда так поступила из-за нас с тобой?
Глава 10
Сергей Кольцов внимательно изучал документы, фотографии, записи Андрея Семенова – все, что принес его брат Илья. Личность колоритная, что и говорить. Трудно мужчине оценить привлекательность другого мужчины, но тут и ежу понятно: этот парень женщинам нравился, мягко говоря. И дело даже не в том, что все при нем: рост, широкие плечи, длинные ноги, стиль: в обычных джинсах и майке пройдет любой фейс-контроль. Необычное лицо. Мягкий, доброжелательный взгляд серых или зеленых глаз, открытая улыбка и тяжелый, немного выдвинутый вперед упрямый подбородок. Это характер. Серьезный характер. В мобильном телефоне сохранены старые эсэмэски. Много, с разных номеров. Телефон активен. Лиля его заряжала, клала деньги, иногда куда-то с него звонила, чтобы не заблокировали. Что-то по Андрею Семенову в Интернете есть наверняка.
Аккаунт на фейсбуке и в «одноклассниках». Записей немного, друзей – вагон. Женщин больше, чем мужчин. А почему, собственно, Лиля решила, что его прячет Валерия Осипова? Если он действительно жив, он может быть у любой другой подруги.
Вот его российский и загранпаспорт. Но за это время он вполне мог получить другие документы на свое имя по причине того, что эти якобы утеряны. Мог получить и на другое имя. Тоже не проблема. Он учился в Кембридже, во Флориде, в Канаде. И везде у него, конечно, есть друзья. Женщины… Но все записи в соцсетях закончились в мае этого года. Ну а как иначе, если он погиб или скрывается? От чего он может скрываться? Неужели такая дикая по сути афера была затеяна лишь ради того, чтобы бросить красавицу жену и ребенка? Конечно, нет. Так может думать только Лиля. Андрей Семенов появлялся в обществе бизнесменов, на научных конференциях, о нем писали на разных форумах. Вот, например: «Так эту фирму возглавил Андрей Семенов? Ну дает! Это тот, с кем мы на биофаке учились? Он быстро слился». «Это точно он. Приехал то ли из Англии, то ли из Швейцарии. Я с ним нос к носу столкнулся в департаменте, где он аренду оформлял. Понтит, как всегда. Дело-то он поставит. Но ничего не выйдет. Мзду платить не будет, никто ему не указ. Обломают». «Да Андрюха всех посылает. Это у него отдельный кайф: чего-то ухватить, застолбить, а потом всех послать». «Ну и правильно». «И че правильного? Жеребец – он и в Африке жеребец. Лишь бы повыделываться».
Сергей набрал номер Семенова.
– Добрый день, Илья. Не помешал?
– Нет. Здравствуй, Сергей.
– Слава мне рассказал, какое у вас несчастье. Прими мои соболезнования.
– Да. Несчастье.
– Ничего, если я тебя отвлеку по поводу брата?
– Да, конечно.
– А где ваши родители?
– В Риге. Точнее, под Ригой. У них там маленький домик. Они на пенсии. Болеют после того, как Андрей… Они его безумно любили.
– А он?
– Еще как! Понимаешь, он умел выразить свою любовь… Так порывисто, щедро… Я вот никогда не умел. Потому он и был любимчиком. Ну, не только потому. Он красивее, веселее, светлее, что ли, чем я…
– Но он мог причинить такую боль матери и отцу? Исчезнуть и не давать о себе знать?
– Мог. Он и меня очень любил. Ни у кого не было такого чудесного, преданного, обожающего младшего брата. Мы учились в одной школе. Он на три класса младше. Я почти никогда не дрался. Он разбивал по носу через день примерно. И все из-за меня. Кто-то не так обо мне сказал, не так на меня посмотрел… Он тут же в бой! Мое мнение было для него выше любых законов. И что? Он увидел Лилю, и я перестал для него существовать. У него – сверхценные идеи, сверхкипящие страсти. Могло произойти что-то такое, из-за чего он бросил родителей.
– Если бы он надолго их оставил – это одно. Но если он жив и знает, что они считают его погибшим, – это очень большая жестокость. Я к чему клоню: ты точно знаешь, что он не дал им какой-то весточки о себе за это время?
– Точно знаю. Я видел их за эти полгода несколько раз. Я их читаю, как себя. Они не живут. Просто ждут встречи с ним. На том свете! Уверены в его смерти. Сто процентов.
– Да… По сути мы пытаемся разобраться в невротическом подозрении Лили и только, да?
– Можно и так сказать. Но Лиля – не психопатка ни разу. Она страстная, глубоко все переживающая натура, но она способна анализировать события и, самое главное, обладает интуицией. Они были очень близки, Сережа. Как бы Андрей себя ни вел. То, что она не поверила в его смерть, – для меня стало потрясением. Я поверил, как и родители. Но Лиля… Если бы он на самом деле умер, она бы это сразу почувствовала.
– Для монографии по психологии это очень интересно. Для следствия – ноль информации, конечно. Ищем?
– Да. А что-нибудь есть по убийству Валерии Осиповой?
– Мне пока не доложили. Прошу прощения, но хотелось бы, чтобы убийцу искал Земцов за свою зарплату.
– А. У вас церемонии. Буду знать.
– Мы такие. До связи.
Глава 11
Ольга давно проснулась, но всякий раз, когда глаза хотели открыться, она зарывалась лицом в подушку, с силой зажмуриваясь. По утрам она хорошо понимала фразу: «Глаза бы мои ничего не видели». Ни-че-го! Депрессия… А у какой актрисы не бывает депрессии? Только у никакой актрисы не бывает депрессии. Это понятно любому профессионалу. Если девка – никто, звать ее никак, приехала черт знает откуда, пролезла в «актрисы», потому что точно знает, под кого упасть, причем не в театре, не в гостинице во время съемок, а на крутом корпоративе, в особняке бугра, значит, у нее вместо нервов – цель. Это совсем другое дело. Если на эту цель напялить юбку выше стрингов, можно не сомневаться, что все получится. Она рано или поздно явится встречаться с коллективом в роли руководителя какого-нибудь департамента или депутата Госдумы. И худрук будет сдувать пыль со стула, прежде чем она на него сядет, и все актеры – заслуженные и не очень – тоскливо вытянутся в струнку.
Ольга – профессионал. Насколько талантливый, это вопрос. Актер не может на него ответить сам. Потому что он страшно зависим. От режиссера, от выигрышной роли, от поддержки партнеров, от удачи… В жизни Ольги была большая удача, вот она и рыдает, как только посмотрит на свою огромную фотографию в той роли. Рыдает, но не снимает ее со стены, потому что это сладкие слезы.
Ольга решительно села на постели и уставилась на увеличенный кадр известного фильма. Тоненькая девушка с аккуратной русой головкой стоит среди берез, повернув к камере лицо. Оно прекрасно! Огромные чистые глаза смотрят доверчиво и тревожно. Нежный рот приоткрыт, словно для поцелуя. Кожа светится, как у богини… Невеста, сказка, волшебство. Кино… Сейчас Ольга подойдет к зеркалу и увидит бледное простенькое личико с мелкими чертами. Небольшие и не очень выразительные глаза, маленький нос, тонкие губы, кожа не очень ровная, местами раздраженная от грима. Она и тогда была не красавицей. Просто миленькая, обаятельная, юная. И вдруг ее пригласили на пробы, а потом утвердили на главную роль. Все тогда было как в тумане. Как снималась, как тряслась по ночам из-за того, что ничего не получается, как ждала постоянно, что ее заменят… На премьере испытала шок! Это я??? Не может быть! Я такая??? Это было чудом кинематографа, мастерством оператора, четким рисунком режиссера и торжеством и драмой актрисы. Она проснулась известной и красавицей. Продюсер организовал хвалебные рецензии, оператор, с которым она провела на съемках пару ночей, запустил в газеты отличные снимки.
Ольга вспомнила, как пришла однажды к этому оператору с журналом, где на развороте были ее прекрасные портреты. Она хотела его поблагодарить, остаться… Они поцеловались, выпили немного вина. Она спросила: «Ты читал? Они пишут, что я самая красивая актриса сегодня». Он рассмеялся: «А ты не читала о других? Так теперь пишут обо всех». В дверь позвонили, он впустил незнакомую девушку, явно дебютантку, быстро попрощался с Ольгой. Так началась ее обида. На все, что оказалось за пределами того чудесного успеха.
Она встала, прошла в ванную и вообще отказалась смотреть на себя в зеркало. Кажется, она себе надоела. То ли одиночество, то ли что… То ли то самое! Постоянное унижение, которого не было бы без того триумфа. Ее взяли в хороший театр, но за пять лет ни одной приличной роли. Массовки, выходы каждый день и репетиции… Она устала! Она смотрит на исполнительниц главных ролей и уверена, что она сыграла бы в тысячу раз лучше. Потому что хуже сыграть невозможно. Но ролей ей не дают. Дают тем, у кого есть покровители. Ольга это точно знает. В их театре среди ведущих актрис только у Нины Назаровой нет покровителей, потому что она – символ, бренд, и ей восемьдесят пять лет. Причем в труппе поговаривают, что возраст себе она уменьшила. Ольга отчетливо вспомнила Нину Глебовну и слабо улыбнулась. Это ж надо быть такой классической великой старухой! На нее публика валом валит. Как на Яблочкину, Гоголеву, Раневскую. И она с таким удовольствием, вкусом и юмором несет эту свою роль. Всем говорит «ты», всех уму-разуму учит, худрука ни в грош не ставит.
– Ветрова, – сказала она недавно Ольге, подсев к ней за столик в буфете. – Мне кажется, у тебя нет даже любовника. Чего ты ждешь? Попрыгаешь еще десять лет в массовке, потом тебя вместо коврика будут на сцене расстилать. Ты же ничего. А в том фильме вообще красотка. В чем дело?
– Да так, – пожала плечами Ольга и решила похулиганить. – Вот у вас тоже нет любовника, но вас не расстилают вместо коврика.
– Так это мой формат, – спокойно заявила Нина Глебовна. – Я сама за себя. Считается, что у меня никогда и не было любовника, хотя это не совсем так. Я всегда была слишком оригинальной и немного гениальной. Ну и скромной, конечно.
– Ну не всем же… – рассмеялась Ольга.
– Не всем. Тебе нужно замуж, мне кажется. Раз ты не умеешь зарабатывать тем местом, которым сейчас в основном зарабатывают. А ты не умеешь однозначно. Приоденься, походи по этим… тусовкам, найди кого-нибудь. Только не актера. Они все козлы и альфонсы. С режиссерами тоже не вариант. Надо найти нормального и желательно тупого.
– Почему?
– Потому что умные мужья – это большой геморрой. Они разговаривают. Кстати, сегодня, когда я встала с трона в последнем действии, мне показалось, что у меня геморрой…
Назарова встала и ушла, не прощаясь. Ольга сидела, растерянно улыбаясь: ей было смешно, а глаза… Ну, опять горячие и мокрые. Не хватало сидеть тут, как печальный клоун, – смеяться и плакать.
Ольга вспомнила этот разговор, вытираясь после душа, и почувствовала, что слезы снова на подходе. Она стала совсем истеричкой! Нет, только не думать о том, что Виктор не звонит больше недели. Значит, в ее жизни Виктор кончился, вот и все. И тут раздался звонок.
– Да, Витя… Да, все нормально. А ты? Что? Хочу ли я, чтобы мы были вместе? Ты еще спрашиваешь? Я не могу ответить, реветь начну… Ты купил нам квартиру? Я не могу в это поверить…
Ольга пошла в свою комнату в коммуналке, где сейчас, кроме нее, никто не жил, потеряла по дороге полотенце. Она стояла, голая, дрожащая, и смотрела на свою фотографию на стене – единственное яркое пятно на фоне беспросветно убогой обстановки. К нам вернулась удача? Она обращалась к той, сияющей красавице. Потом повернулась к зеркалу и увидела чудо. Ее глаза стали вновь глубокими и чистыми, кожа нежной и прозрачной, рот приоткрылся, словно для поцелуя. Вот так. Назарова не просто гениальна, она экстрасенс какой-то. Нужно ей обязательно сказать, что Виктор не тупой и в то же время не так уж много разговаривает. Он как раз молчаливый скорее. И вот… сказал.
Глава 12
Слава просматривал протоколы опросов знакомых и соседей Валерии Осиповой. Ее выбросили из окна в доме, где она прожила десять лет из двадцати шести. Она закончила школу, которая находится рядом на Ленинградке, училась в университете, у нее были подруги, она с кем-то встречалась, работала. После биофака сразу решила, что это бесперспективное направление: ни преподавать, ни сидеть на пятнадцати тысячах в НИИ она не хотела. Закончила за год экстерном мединститут и устроилась в лабораторию крупного диагностического центра. Там сотни сотрудников. Опрошены, конечно, только некоторые. Но вообще следствие поработало с большим количеством людей. И какое странное, даже неприятное впечатление. Как будто девушка не жила в многонаселенном доме, не служила в большой организации, а просидела всю жизнь в изолированном бункере. И это не особенность данного дела. Это особенность времени. Кто-то действительно ничего не знает ни о ком, кроме себя («а я при чем?»), кто-то считает, что так нужно говорить следователю, чтобы не иметь проблем, а кто-то – просто является убийцей. И в свете последнего обстоятельства как оценить это непоколебимое равнодушие окружающих? Им плевать на то, что кто-то непременно станет следующей жертвой. Каждый уверен: «Только не я. Меня убивать не за что». И Валерию было не за что. Вот в чем дело.
Как всегда, вовремя заглянул Кольцов. Слава поделился своим впечатлением. Кольцов, конечно, все сразу понял.
– Объясню, – он удобно уселся на подоконник. – Чтоб ты не слишком удивлялся. У этих людей есть смягчающее обстоятельство. Вас не любят, Слава. И не так, чтоб на ровном месте. Ты понимаешь, что я не тебя лично имею в виду.
– Тогда вся надежда на тебя, – саркастично заметил Слава. – Тебя-то точно все любят. Ты ж собираешься нам помогать, получив по моей рекомендации платежеспособного клиента? Разводить его по поводу несуществующего утопленника можно сколь угодно долго.
– Уел, – согласился Сергей. – С утопленником дело перспективное в смысле полной глухоты. Я просто зашел узнать, что у тебя есть, чтобы вывести жену Семенова, его самого и неродившегося члена их семьи из разряда подозреваемых?
– Так ничего нет! Кроме конфликта Леры с Лилией Семеновой из-за любовника, пока никаких зацепок.
– То есть ты хочешь сказать, что вы перетрясли кучу народа и пришли к выводу, что Осипова не перешла дорогу ни одной соседке, не отвергла ни одного хулигана, не угрожала, к примеру, донесением на какого-нибудь взяточника на работе?
– Мы не пришли ни к какому выводу, Серега. Я ж тебе говорю: они тупо не хотят ничего говорить. Или им по фигу все остальные люди. Ну вот, например. Живет с Осиповыми на площадке один смурной неместный тип. Арендует квартиру. Бригадир ремонтников. Всего лишь. В доме обитают достаточно обеспеченные люди. Но такого навороченного джипа, как у этого Песикова, нет ни у кого. Разговаривает через губу. Просто хамит. Я посмотрел из любопытства, что есть на него. Индивидуальный предприниматель. Налоги платит с ма-а-а-ленькой суммы. А строит себе коттедж в сорока километрах от Москвы…
– Стоп! Не увлекайся. Ты ищешь убийцу, а не расхитителей богатств дорогой нашему сердцу родины. Если ты пойдешь по этому пути, обратно не вернешься. А Песиков – это что такое? Фамилия?
– Представь себе.
– С трудом. Сколько ему лет?
– Тридцать семь.
– Женат?
– Здесь живет один.
– Мог приставать к Осиповой, получить отлуп и отомстить, не сильно рискуя быть обнаруженным. Отпечатки обуви на площадке есть?
– Да, есть.
– Не сравнивали с его обувью?
– А чего там сравнивать. Он говорит, что тоже курил на этой площадке. Иногда вместе с Валерией. Чисто по-соседски.
– А зачем ему курить на площадке, если он не женат? Кому он в квартире мешает?
– У него там Лувр, а не квартира. Говорит, мебель из ценных пород ручной работы, люстры из хрусталя, короче, он там старается даже не дышать, чтоб все не испортить.
– Похоже на правду, да?
– Вообще-то похоже. Если б ты с ним пообщался, ты бы понял. Это жлоб чистой воды. Я там до чего-то рукой дотронусь случайно, а он тут же тряпочкой протирает. На стул с каким-то белым атласным сиденьем, расшитым райскими птицами, вообще полотенце положил, чтоб я сел. Пепельниц я там не видел.
– Ну, видишь, а говоришь, – ничего нет. А что он о Валерии говорит?
– Да ничего. Вообще мычит в основном.
– То есть говорящие в доме не обнаружены?
– Да есть. В основном рассказывают о себе. О Валерии – в двух словах. Здоровалась. Хорошо училась. В компаниях ее никто не видел. Одна дама в подъезде живет – Розовская Софья, – так она сказала, что Валерии не хватало шарма.
– В смысле – за это можно и грохнуть?
– Наоборот. Она отметала убийство из ревности или страсти. Для этого, мол, она никакая была.
– Интересный ход мысли. А сама она какая?
– Ты будешь смеяться, но с шармом, если это так называется. Интересная баба. Лет за сорок правда, но смотрится здорово.
– Неужели ты сможешь ее описать?
– Черные волосы и зеленые глаза.
– Ничего себе! Я не о глазах, а о том, что ты их рассмотрел. Схожу гляну из любопытства. Если ты дальтоник, с тебя бутылка. Если и правда зеленые, то с меня. А что у вас по семье самой Осиповой?
– Нормальная, приличная семья, как ты знаешь. Отец – декан факультета, мать – домохозяйка, болеет. Младший брат Стас – обычный оболтус восемнадцати лет. Есть у него девица. С ней еще не общались.
– Пообщайтесь. Девицы не любят старших сестер своих оболтусов. Чаще всего это взаимно. А что по дочери Ильи Семенова? Готова экспертиза?
– Да. Суицид без вопросов. Александр Васильевич может отцу рассказать подробнее. Так что пусть тело забирают.
– Очень жаль, что она так решила. Надо искать, кто в этом виноват. Есть версии?
– У девочек такого возраста причина может оказаться… совсем неожиданной. Ну, был парень. Звонки в основном от него или ему. В последние дни она на них не отвечала. Наверное, обиделась на что-то. Я его еще не вызывал.
– Звякни, когда его вызовешь, ладно?
