Евгений Капба
Бритва Оккама в СССР
Глава 1, в которой речь идет о самураях
– Самурай без меча подобен самураю с мечом. Только без меча! – прозвучал за моей спиной знакомый мужской голос. – Ты чего книжку не пишешь, Белозор? Что за яростное стремление уничтожить боксёрскую грушу? Писатели – они вроде больше росчерком пера должны воевать, а ты вон кулаки о мешок стираешь!
Я придержал рукой в перчатке спортивный снаряд, чтобы он не мотался туда-сюда, и обернулся. За моей спиной стоял легендарный полковник К. собственной персоной! Герилович с усмешкой наблюдал за тренирующимися в дальнем конце зала каратистами, которые были одеты в одинаковые белые кимоно.
Тут, в этой реальности, их запрещать и не думали: охота руками и ногами размахивать – да ради всего святого! Федерации всяких-разных единоборств плодились как грибы после дождя. Минспорта и региональные власти с удовольствием брали их под своё крылышко, руководствуясь теми самыми стихами Владимира Маяковского, которые так любил матёрый дубровицкий тренер Лопатин.
«Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!» А что – очень удобно! Столько галочек можно выставить: и допризывная подготовка, и физкультура в массы, и посещаемость спортивных учреждений… Я подозревал, что такая лояльность к единоборствам не в последнюю очередь была вызвана популярностью дворового бокса среди «машеровского призыва» – управленцев нового поколения. Но в целом… В целом – какая разница? Главное – очень серьёзные мальчишки и девчонки в белых кимоно занимались тут, во Дворце спорта, а не где-то на крыше или в подвале.
– Мусуби дачи! Р-р-р-рэй! Ос-с-с! – их тренер, молодой, стриженый под шапочку, с пухлыми щеками, заросшими небольшой бородой, производил впечатление довольно комичное.
Эдакий боевой хомячок! Интересно, каков он в ринге? Но к делу своему относился небритый сенсей очень серьёзно, а блоки и удары у него получались отточенные, красивые, едва ли не танцевальные.
– Так что, Белозор, почему книжку не пишем? Не выполняем поручение партии и правительства? План заваливаем? Нехорошо-о-о! – Герилович явно явился неспроста.
– О литературе поговорить хотите, Казимир Стефанович? Ни за что не поверю, – я стянул перчатки, вытер пот со лба краем майки и выжидающе уставился на полковника.
– Говорят, для преодоления творческого кризиса полезно менять обстановку, – сказал зеленоглазый полковник и прищурился, глядя в широкое окно, прямо на солнце. – Очень вдохновляет, говорят, в сельскую местность, например, выехать. Речка, лесок, коровки, свежий воздух… На тебя большой город плохо влияет, потому и книжка не пишется. А вот отправился бы в провинцию, на своё родное Полесье, глядишь – впечатлений бы новых набрался: рыбалка, охота, комары, мошки, приключения всякие опять же! Сам же говорил: когда творец отрывается от корней, перестаёт общаться с народом, так его творчество становится пресным, однообразным и высосанным из пальца! А нам разве нужна пресная книжка? Нам нужен шедевр! А раз она у тебя не пишется, то творческий отпуск на берегах реки Оресы тебе совершенно точно необходим!
– Да пишется книжка! Казимир Стефанович, что за наезд такой? Восемь глав написано, девятая в процессе, нормально идёт!
– А я говорю – кризис у тебя. Творческий. Не пишется, хоть ты тресни! Надо тебе срочно полесским воздухом подышать, понимаешь? – он проникновенно заглянул мне в глаза. – Старовойтов будет не против, я тебе точно говорю. А ты развеешься, погуляешь, на людей посмотришь… Свежим взглядом. Им тоже там полезно будет звезду журналистских расследований у себя под боком увидеть. Особенно некоторым. Глядишь – проявят себя эти некоторые с какой-нибудь неожиданной стороны. И тогда уже мы на них посмотрим – внимательно.
– …ять, – сказал я. – Шо, опять? Почему я-то? Ну товарищ полковник, ну…
– Ой, и не говори что не рад! Твоя-то на сборы уехала, искусственный снег испытывать. Дети – на югах с дедом и бабой, так чего ты кочевряжишься? Нужен ты мне, Германушка. Человек со стороны, скажем так… Со своим собственным видением. Нам – природный катализатор бурления модели Белозор–1, тебе – новые впечатления… Вон как у нас в Афгане получилось хорошо, а? Мы просто созданы друг для друга! – кажется, Герилович изображал мою манеру общения, и если окружающих я бесил так же сильно, как он меня, то точно стоило задуматься над своим поведением.
– Ну не надо про Афган, а? Да и Полесье – не Средняя Азия, что там может такого…
– Ой ли? – блеснул глазами полковник. – Вот и посмотрим.
– Та-а-а-ак! – сказал я. – А куда хоть ехать надо? Полесье – оно как бы большое!
– Ты давай заканчивай, а потом я тебе расскажу, где ты будешь нетленку ваять…
– А цель-то какая у этого всего? У вас что, специалистов нет?
– У самурая нет цели! Только путь! – Герилович зашагал прочь из зала, чеканя шаг в такт счёту каратешного сенсея.
– Ич! Ни! Сан! Чи! – рычал щекастный сенсей.
Ребятишки в белоснежных кимоно синхронно махали руками и ногами, нахмурив брови и старательно, с шумом, выдыхая воздух.
– Всего доброго, мужики! – махнул перчатками я.
Из «нашего» дальнего угла мне отсалютовали разновозрастные потные мужики в трениках, кедах и майках-алкашках, которые до этого усиленно отрабатывали друг на друге связки ударов. На лицо ужасные, добрые внутри, хе-хе. Это вам не самураи, это – становой хребет Федерации дворового бокса!
* * *
– Так почему я-то? – мы шли по тротуарной дорожке под ярко-зелёными, майскими кронами деревьев к автостоянке. – Казимир Стефанович, я ж вроде не Джеймс Бонд и не Шерлок Холмс, это ёжику понятно. А вы ещё и темните – мол, творческий кризис, то, сё… Надо будет – и кризис симулирую, никаких проблем. Но к чему всё это? Зачем меня привлекать?
– Не осознав, кто ты есть, невозможно стать самураем! – снова принялся дурить голову Герилович, делая умный вид.
– Та причём тут самураи вообще? Клал я на них, если честно! Что вам от меня нужно? Говорите прямо!
Полковник остановился, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Очень просто! Мне нужно, чтобы ты завтра поехал в посёлок городского типа Талица, что на берегу реки Ореса. Пожил там недельки три, книжку понаписывал. По сторонам чтоб посмотрел и всякие необычные странные вещи примечал. Помнишь Гумара? Вот! У его деда поживёшь.
– И что в этой Талице такого замечательного? – я начал подозревать в чем дело, но информации всё ещё не хватало.
– Ну, скажем, не в самой Талице, а неподалёку. А в Талице… В Талице что-то происходит. Два человека пропали. И вот какое дело: не могу я взять и отправить туда ещё кого-то из… Из штатных сотрудников той или иной компетентной службы. Такая вот щекотливая ситуация возникла. И тут я совершенно случайным образом вспомнил про тебя, про Афганистан и…
– И про ловлю на живца, – мрачно кивнул я. – Отлично, полковник. Браво! Замечательная идея. Идите ищите другого идиота.
* * *
Под нещадно палящим солнцем я стоял у дорожного указателя со страшной надписью «Жмаки», пил воду из фляжки, смотрел на солнце и думал, что Гериловичу не нужен какой-то ещё один идиот. У него ведь есть я! С другой стороны, в моей ситуации на первый взгляд самые идиотские поступки, которые совершались по самым кретинским мотивам нередко по итогу приносили куда больше эффекта, чем тщательно продуманные действия.
Дело в том, что накануне мне приснилась статья. Та самая, к столетнему юбилею Союза Советских Республик. Это было что-то вроде компьютерной игры-стрелялки: мои родные, худые и жилистые татуированные руки, клавиатура с подсветкой и тончайший вогнутый экран с потрясающим качеством изображения и значком «Сделано в ССР» на кронштейне. Целый абзац текста был выделен и готов к удалению. И там, во сне, я со злостью думал, что про это мне написать точно не дадут, и придётся стирать последние несколько предложений. Самоцензура, чтоб её!
Мои сны действительно порой бывали гиперреалистичны. Помню, ещё в нежном десятилетнем возрасте я пытался воспользоваться лазейкой с чтением книг, чтобы убедиться, что это всего лишь ночной кошмар… А чёрта с два! Прочёл страниц десять, про какие-то корабли и осьминогов! На мне эта штука не работала.
Так что я усилием воли уставился в монитор и строчка за строчкой прочёл про строительство в начале восьмидесятых в Гомельской области целого кластера предприятий в сфере микроэлектроники, флагманом среди которых был дубровицкий «Ритм». И что-то там про легирование полупроводников на Чернобыльской АЭС и изготовление микрочипов в Гомеле.
И, в том самом абзаце – что-то про аварию в Талице в 1982 году. С ужасными последствиями для экологии и множеством пострадавших. Я в упор не помнил никакого крупного объекта в Талице в своей, прежней истории! Что там могло жахнуть, чтобы я прям настолько впечатлился? Силосная яма? Лесопилка? Молокозавод? Это же Богом забытая глушь! Тысячи две населения, даже железной дороги нет! Какая, к чёрту, авария?
Я проснулся весь в поту и, умывшись под краном, принялся припоминать, что вообще знаю про это место и чем оно знаменито. В моё время – там была классная рыбалка, а ещё – по Оресе и Птичи устраивали сплавы на байдарках. Посёлок стоял у самого слияния этих двух речек и часто служил финишной точкой для любителей водных походов. Сплавы я любил, Полесье – тоже, а потому глушь эта, может, и была забытой Богом, но мне мало-мальски знакомой. Кое-что из будущей жизни вспоминалось.
Про «Талицкий феномен» я, например, читал в университетском сборнике по подростковой психологии. Это когда в одном классе за одно лето три пацана-десятиклассника повесились и один утопился – страшное дело! Вроде как – по независящим друг от друга причинам свели счёты с жизнью! Про всякую околокриминальную дичь, типа убийства почтальонши, которая пенсию развозила – слышал от местных мужиков, которые забрели на наш походный огонёк. Они травили свои древние бородатые байки то ли из семидесятых, то ли из восьмидесятых: про леших, про эту самую почтальоншу, серийного убийцу, который топором бабулей из вымирающих деревень вырубал, про зверское разграбление и вывоз местных предприятий в девяностые, и про бункеры из недостроенной «линии Сталина», в которых водилась нечисть и прочие наполеоновские рукавички. И что-то ещё – о военном полигоне, который давно забросили.
После чашки кофе и разминки в виде отжиманий, приседаний, растяжек, скручиваний и руконогомашества, которое должно было напоминать бой с тенью, в моём мозгу сложились некие гипотетические кусочки пазла.
На дворе у нас шёл май одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года от Рождества Христова. Насколько я помнил, та история с самоубийствами приключилась как раз этой весной! А почтальонша… Чёрт его знает, мужики говорили про начало восьмидесятых. Учитывая их подпитое состояние и растяжимость этого понятия – «начало», выглядело всё это сомнительно. Урод с топором вроде как орудовал уже в девяностые, так что это должно было быть мимо. Люди пропадают? Могло это быть связано с непринуждённым подкатом Гериловича и с поговорками о самураях? Непонятно. А вот авария… Оговорка полковника о каких-то интересностях рядом с Талицей вполне допускала подобное.
У меня сильно свербело на душе после истории с маньяком, я всё корил себя за то, что не смог спасти ту женщину, и потому – не Гериловича ради, а из-за тех самых пацанов-десятиклассников, которые, возможно, были всё ещё живы, попробовать сунуться туда стоило. Май, ведь – тоже весна?
Была и ещё одна причина для такой эскапады: отчасти полковник был прав. По поводу книжки.
* * *
Книжка, в общем-то, писалась. Название я оставил то самое – «Последние времена». Эдакий боевик, исполненный как сборник новелл о лихом журналисте-спецкоре, который гоняет по горячим точкам постсоветского и не только пространства в составе отряда некой выдуманной мной частной военной кампании. Ну да, я не собирался писать всё точь-в-точь как в моей реальности – зачем это мне? Они хотели фантастику – они получат фантастику! С киберпанком, электронным концлагерем, властью транснациональных корпораций, финансовыми пирамидами, кашпировскими, сектами, тайными обществами, даркнетом, двадцать пятым кадром и всяким другим интересным и ужасным.
А главные герои выглядели у меня эдакими серпомолоткастыми патриотами-реваншистами, которые намереваются всё переиграть и завернуть фарш обратно в мясорубку. Почему бы и нет? Может, у них даже получится, книге эдак к пятой-шестой…
Главная задача – показать оскал хищнического капитализма и здорово приправить повествование реальными выкладками – выполнялась. Пять глав я даже отправил на вычитку – одному простому советскому Учителю. Ещё три – написаны, но над ними нужно поработать, почистить, поправить, довести до ума.
По плану разогревать народ предполагалось, публикуя текст по частям, в «Технике – молодёжи». Это если белозоровский разговорный стиль и литературные заходы в стиле двадцатых годов двадцать первого века зайдут моему высокому цензору…
Писалось-то оно писалось, но после того, как Тася уехала на сборы – обкатывать своих девчат-биатлонисток на искусственном снегу где-то на Кавказе, а лисички-сестрички с тестем и тёщей – уехали в том же направлении, только несколько южнее и ближе к побережью Каспийского моря, я откровенно заскучал. Была у меня такая дурацкая привычка – производить впечатление занятого человека. Кому-то для творчества нужна тишина, кому-то – алкоголь или другие химические вещества, другие предпочитают какой-то строго определённый порядок вещей на рабочем столе, я же…
Я даже в редакции, и потом – в корпункте дверь часто держал открытой и по клавишам долбил излишне ожесточённо, чтобы все слышали: Белозор работает! Ну да, чистая дурь… Но – каждый сходит с ума по-своему. Лучше всего мне работалось, например, на балконе, на раскладном столике, когда девчата разносили соседнюю комнату, а Тася читала или рисовала под музыку, или готовила что-то на кухне. А когда они разъехались – производить впечатление стало не на кого. Ходить писать в кафе? Ну да, как вариант… Вот только толковых тихих кафешек или баров на весь Минск, может, и не было пока вовсе. Вот-вот должны были начать открываться – но это «вот-вот» никак не наступало. Да и попёрли бы меня с моей адски стрекочущей «Москвой» взашей – это ведь не по клавишам ноутбука шелестеть и не гаджет свайпить. А от руки я давно не пишу: дурная работа, почерк зело отвратный.
Так что я драил квартиру, готовил сложные блюда на обед и ужин, много гулял, тренировался – и писал по три абзаца в день. Даже просил у Старовойтова какие-никакие задания, мол – если нужно было выручить, подстраховать. В общем – что угодно делать, абы ничего не делать. Прокрастинация-с! Всем творческим людям… Да что там – творческим: и студентам перед экзаменами, и многим другим деятелям науки, техники и культуры это чувство хорошо известно.
Может мне и вправду нужна смена обстановки? Или незнакомый дед за стеной, который херачил бы меня черенком от лопаты, если полчаса не слышал бы стрекот печатной машинки. Машинку я, кстати, по почте отправил. На Талицкое отделение, до востребования. А сам решил вспомнить молодость и погнать автостопом – опять же, новые впечатления и всё такое…
Именно таким макаром я и оказался у знака с надписью «Жмаки», и предстояло мне проехать ещё километров двести или двести пятьдесят.
* * *
– Давай, залезай, турист! – спустя полчаса остановился пошарпанный ЗИЛ с жёлтой цистерной, на которой свежей синей краской была нанесена надпись «Молоко».
Водила с цигаркой в зубах и в видавшем виды картузе помахал мне рукой.
– Скорей давай! Тебе куда?
– Вперёд! – откликнулся я, карабкаясь в кабину. – Чем дальше – тем лучше.
– «Дальше» – понятие растяжимое! – глубокомысленно затянулся ядрёным табачным дымом водитель. – Я в Валерьяны еду, за молоком.
– Ну, мне точно дальше, – улыбнулся я, как можно более дружелюбно.
Под капотом ЗИЛа взревел мотор, закачался плетёный из трубок для капельниц человечек на приборной панели, полетели из-под колёс грузовика кусочки гравия.
– Шо, к милой торопишься? – его по-шофёрски загорелые руки выкрутили баранку, правая ладонь легла на рычаг коробки передач.
– На деревню, к дедушке. В Петриковский район! – из вежливости ответил я и положил на панель целый рубль.
– Ого! Ну, до Петрикова я тебя точно не довезу, но вижу, ты парень свойский, – он скосил глаза на деньгу. – Я поспрошаю у наших, может, дальше кто подбросит.
– Огромное вам человеческое спасибо! – я откинулся на сиденье настолько, насколько это было возможно, и поудобнее пристроил рюкзак в ногах.
«Оружие самурая – не меч, но его дух, растворённый в воздухе!» – вот что сказал бы Герилович, находись он рядом. Из открытого окна встречный ветер доносил запах приключений, тайны, близкой реки и очистных сооружений. В воздухе был растворён вполне конкретный дерьмовый дух, который тонко намекал на качество авантюры, в которую я вписался.
Глава 2, в которой присутствует клубника, Урал и овечки
Из Валерьян до Слуцка я ехал в кабине скотовозки… Или как это называется? Грузовик, в кузове грузовика – скот, который едет на мясокомбинат. Так себе ощущения, если честно, от подобного соседства. Нет, никогда я вегетарианцем не был и шкуру защитника животных на себя не примерял, но всё-таки, всё-таки…
– А я увольняться думаю, – сказал водитель скотовозки по имени Ипатий, человек уже преклонных лет, но всё ещё бодрый. – Нынче говорят, постановление вышло – можно землю в аренду брать и людей на работу в подсобном хозяйстве принимать! Как при Прищепове. Знаешь Прищепова? Вот никто почти не знает. А его аж в 1966 году реабилитировали. Посадили Дмитрия Филимоновича ни за хвост собачий, а между прочим великий был человек! Цельный нарком земледелия БССР! А знаешь почему его посадили, а потом расстреляли? Потому как у него лозунг был: «Богатей, белорусский крестьянин!» А им оно что? А им оно поперёк горла! Если человека в скотском состоянии держать, да не давать продыху – он и вопросов лишних задавать не будет. А тут – «Беларусь – красная Дания!» Свобода выбора форм землепользования, колхозы – добровольно, хутора – пожалуйста… Вот вам и Дания! Процветали!
– Это при НЭПе, что ли? – заинтересовался я.
Про «прищеповщину» и Прищепова я что-то слыхал, но специалистом в вопросе не был.
– При НЭПе, когда ж ещё? Его в тридцатом году по делу о «Саюзе вызвалення» арестовали и всё – пропал человек! Человечище! Ничего, ничего, щас Машеров у власти – мы опять задышим… Загляне сонца і ў наша ваконца! Я стёкла купил, теплицы начал делать. Буду клубнику растить, огурцы, помидоры – до самой зимы. И потом – с апреля месяца.
– А сбыт? – удивился я.
– А что – сбыт? Сбыта нынче хоть дупой жри! – глянул на меня Ипатий. – Закупки для ягод, овощей и фруктов теперь разрешили эти, как их… Децентрализованные! То есть, ежели мне санстанция там, и все остальные станции справку подпишут – я клубнику могу хоть в «Потсдам» Минский поставлять. Шоб они там десерты свои делали. Понятно – налоги и всё такое прочее, но на то у меня невестка есть, она бухгалтерша – разберётся. А мы с сынами будем растить да возить. Старший у меня инженер, мы с ним паровое отопление для теплиц сладим – дело будет!
– И что, и что, прям людей нанимать можно? Это ж не по-советски вроде как, не по-социалистически…
– Пф-ф-ф-ф! – Ипатий сделал пренебрежительный жест рукой. – Это почему – не по-советски? Я ж не пан какой – сам на теплице горбатиться буду. В трудовую книжку я работничкам запись сделаю, в сельсовете заверим… Положенное – в государственную казну оплачу. Отпуска буду давать – всем по очереди, когда работы меньше. Стаж там, больничные, всё как положено! В профсоюз нехай вступают, который для сельхозработников. Очень по-социалистически всё у нас будет! А зарплату стану платить сдельно-премиальную, не чета колхозной. Сколько наработал – столько и заработал…
Я сидел и потихоньку выпадал в осадок. Вот они – перемены. Клубника! Ну, дай Бог нашему теляти ихнего волка забодати… Может поляки и финны в этом варианте истории к нам будут на клубнику ездить, а не мы к ним? Кстати о поляках – у них там вроде как грозные события разворачиваются, чуть ли не голодные бунты… Как нынешнее руководство Страны Советов ситуацию-то разруливать будет?
– У меня опыт есть, я давно клубнику ращу, на рынок в Слуцк продавать вожу. Сорок пять кэгэ с квадрата теплицы в год, а? Это у меня на двадцать квадратов парничок был, а щас… Ух, развернусь! – он даже от нетерпения руками постукивал по рулю. – Ежели дело пойдёт и батька Петр заднюю не даст – через года два дом поставлю себе, кирпичный, с окнами на полстены. Рядом – сынам обоим, по хате! С одного и другого боку. Машину куплю – у военных, под списание… Две машины! «Козлика» и «буханку». Буханку под хозяйственные нужды, а «козлика» – пущай младший девок катает!
Тут я и вовсе понял, что, кажется, чем-то не тем занимался последнее время: у военных в СССР теперь можно покупать списанную технику? В общем, до Слуцка я доехал уже перегруженным впечатлениями, и, оставив рубль на панели скотовозки, вышел у мясокомбината и пошёл ловить транспорт дальше. «Дальше» и вправду оказалось очень растяжимым понятием.
* * *
Одолевали мошки. Разлив рек в этом году был значительный, и поэтому гнуса развелось много. Отмахиваясь от атакующих насекомых, я чёрт знает сколько выбирался из промзоны, мимо знаменитого сахарорафинадного завода, каких-то бетонных ограждений, складов и небольших предприятий, многочисленных стройплощадок и бесконечного забора военной части.
Репеллентов-аэрозолей я пока что на своём пути ни разу не встречал, так что мозг мой лихорадочно пытался припомнить какое угодно эффективное народное средство от мошек. Вроде как бабушка применяла одеколон с гвоздикой… Или то от комаров? Можно было ещё ветку взять и отмахиваться – так в моём детстве все делали, когда на остановке стояли. А ещё – костюм пчеловода прикупить и в нём транспорт ловить…
Наконец, я наткнулся на приземистое одноэтажное здание с ярко-красными, слегка тронутыми ржавчиной буквами «ПРОДУКТЫ» над крыльцом. У крыльца стоял чёрный, видавший виды огромный мотоцикл «Урал» с коляской. На его фаре, щитках и по кузову были толстым слоем налеплены разнообразные мелкие летающие твари, так что цвет советского чоппера я угадал буквально по нескольким свободным от раздавленных насекомых элементов. Проклятые кровососы!
Но, зато вспомнилось средство: кажется, мошек отпугивал ванилин? Так или иначе, я сунулся внутрь магазина, с трудом отворив дверь на тугой пружине.
– Здрасте! – сходу, громко сказал я, и молодая полная продавщица замерла в нелепой позе, склонившись над кассовым аппаратом с надкушенным бутербродом из батона, масла и колбасы в руках. – А у вас ванилин есть?
Колбаса соскользнула с наклонённого бутерброда и ляпнулась на пол.
– … – беззвучно выругавшись, продавщица полезла под прилавок, и оттуда раздался её недовольный голос: – А вы на пекаря совсем не похожи!
– А я не пекарь, я – от мошек взять хочу…
– И что, помогает? – высокий мужчина в запылённой одежде и с мотоциклетным шлемом на сгибе руки с интересом смотрел на меня сквозь стёкла широких тёмных очков-авиаторов.
– Э-э-э… Если это ваш мотоцикл там, у крыльца – то ванилин в этом случае, кажется, бессилен!
– Хо-хо! Хороший мотоциклист на вкус различает шестнадцать видов насекомых! – а дядька-то был весёлый! – Я не для мотоцикла, я так – на будущее спрашиваю. На рыбалку ходить, или там – в огород…
– Говорят – столовая ложка спирта, пакетик ванилина… – начал я, но был прерван металлическим грохотом и ругательствами продавщицы – в голос.
Мы с незнакомым мотоциклистом кинулись ей на помощь. Грузная барышня возлежала за прилавком среди кучи консервных банок и обломков развалившейся табуретки. По всей видимости, она полезла куда-то на верхние этажи стеллажей и потерпела фиаско в борьбе за высокую культуру советской торговли.
– О-о-о-о! – простонала работница торговли. – Будьте вы прокляты! Вы и ваш ванилин!
В вытянутой вверх руке она сжимала жестяную банку с надписью «МПИТ СССР ГЛАВПАРФЮМЕР». Остальные буквы были закрыты её мясистыми пальцами. С трудом мы – два здоровых мужика – придали продавщице вертикальное положение, и она, злобно на нас зыркая, сказала:
– Покупателям не положено за прилавком находиться! – и потёрла ушибленные ляжки. – Ванилин брать будете?
Хорошо хоть жива осталась!
В итоге я оказался счастливым обладателем внушительных размеров металлической банки с кондитерским снадобьем производства Ленинградского химико-пищевого комбината. Что делать с такими объёмами ванилина – я не представлял, как хранить его после вскрытия – тоже. Тем не менее, выбравшись на улицу, устроился на крыльце, достал нож, приставил острие к крышке и несколькими ударами по рукоятке пробил дырочку. Высыпав кое-что на ладонь, задумался: что мне теперь – плевать на него и в кожу втирать, или так – из банки на башку насыпать?
– А вы нездешний? – мотоциклист с авоськой, полной продуктов, вышел из дверей магазина.
ГДАХ! – ударила дверь, приведённая в движение тугой пружиной, моя рука от неожиданности дёрнулась, и крупинки ванилина полетели на землю.
– Еду в Талицу, – проговорил я. – На попутках.
– И что, охотно берут попутчиков? – удивился мужчина. – Долго уже едете?
– Утром был в Минске. Тут вот, правда, завис, с этим ванилином и с этими мошками… Мне б на трассу выбраться – дело бы пошло веселее. А то такое чувство, что Слуцк – это одна большая промзона!
С сомнением оглядев мои габариты и объёмистый рюкзак, мотоциклист спросил, переходя на «ты»:
– В коляску влезешь? Я аж до Комарович тебя довезти могу, если сотня кэмэ в коляске не испугает. Особого удобства не предвидится, так и знай!
– В моём положении выбирать не приходится… А до Талицы мне сколько останется?
– Километров пятнадцать – двадцать…
– Ну, это в случае чего и пешком можно! – выдохнул я.
– Да ладно – пешком! Подберёт кто-нибудь! Залезай уже в коляску, пекарь… Да погоди ты, там же второй шлем лежит… И вот – авоську пристрой, да смотри не раздави! Я тоже ванилина взял, жене подарю – булки печь, и от мошек.
* * *
Хотелось свежих впечатлений и приключений? Кушайте, товарищ Белозор. Не обляпайтесь.
За Любанью нас догнали жуткие чёрные тучи и грянул дождь – настоящий, майский, с оглушительными раскатами грома и молниями, рассекающими небо напополам. Конечно, мы в это время ехали среди полей, и ни одного долбаного деревца в округе не намечалось. Самой высокой точкой на километр окрест оказалась башка мотоциклиста Габышева – так он представился.
Мы вымокли до нитки, несмотря на мою брезентовую куртку и его кожаный мотоциклический… мотоцикловый… мотоциклетный? В общем – у него был реглан, или тужурка – конкретная такая верхняя одежда из плотной кожи. Как у плохих чекистов в фильмах про сталинские времена, снятые в начала двадцать первого века.
Ни реглан, ни брезентуха нас не спасли. А дополнительный защитный слой из налепленных мошек не спас «Урал». Нет, молнией по макушке Габышев не получил, мотоцикл просто в какой-то момент выплюнул из выхлопной трубы струю воды и заглох.
– У, кур-р-рва! – Габышев яростно пытался завести железного коня, дёргал всеми руками и ногами, что-то крутил и страшно ругался – но тщетно.
Ливень усиливался, а мы толкали мотоцикл с коляской по трассе с упрямством обречённых. Мимо проскочил одинокий «жигулёнок», обдав нас порцией холодной жижи из-под колёс и не остановившись.
– Знаете, почему я больше всего люблю пешие походы как вид туризма, товарищ Габышев? – спросил я и сдул с носа крупные дождевые капли.
– И почему же? – Габышев стянул с себя шлем и тёмные очки, и вдруг оказалось, что он имеет внешность, характерную скорее для уроженца Якутии или, например, Бурятии, но никак не полесской глубинки.
– Потому что в конце концов весь этот транспорт приходится тащить на себе. Байдарки нужно обносить берегом вокруг бобровых плотин, велосипед – переть на плечах, когда пробьёшь камеру или сломаешь спицы. Машину или мотоцикл – вот, толкать, когда заглохнут…
– Резон в ваших словах есть, Герман! – длинные, до плеч, волосы Габышева стали похожи на мокрые чёрные сосульки. – Но это у вас сейчас туризм. А у меня – насущная необходимость! У меня овечки некормленые!
– Овечки? – похоже, сегодня был день открытий.
– Овечки! Мы в Комаровичах кооператив организовываем. По производству изделий из овечьей шерсти, с полным циклом – от непосредственно разведения овечек до готовых носков, платков и варежек. Я документы ездил оформлять!
– А почему в Слуцк, а не куда поближе? – я ступил ногой в колдобину, и мои замшевые кроссинговые боты тут же стали ещё более мокрыми, если это вообще было возможно.
– Так никто в виду не имеет, как это делать! Не было у нас независимых кооперативов уже лет пятьдесят! Вот – в Слуцке золотой человек нашёлся, помог с бумажками… А наши дундуки уже подпишут! Так-то!
– Дела-а-а! – сначала – клубника, теперь вот – овечки…
Похоже, эта самая Модернизация, о которой все говорят, на селе двигается куда как быстрее, чем в городе! Только выбрался из стольного града Минска, как сельские нэпманы новой формации попёрли целыми табунами! Или то – отарами?
У нас уже зуб на зуб не попадал, когда, наконец, развиднелось и выглянуло пекучее майское солнце. Полтора часа проливного дождя если и не доконали нас полностью, то боевой дух опустили до самой нижней отметки.
И, конечно, в этот самый момент с какого-то просёлка на трассу вырулил, весело пофыркивая мотором, трактор небесно-голубого цвета и неизвестной мне модели.
– Эй, болезные! Вас подцепить? – высунулся из кабины усатый, загорелый и голубоглазый полешук неопределённого возраста.
– Подцепи уж, будь любезен! Встряли мы тут как… Как немцы под Москвой! – развёл руками Габышев.
– Но в кабине у меня места нет! А вы насквозь мокрые… Простудитесь на ветру-то! Хотите – дам одеяло? Но у меня одно! – тракторист попался заботливый.
– У меня сменка есть! – сказал я. – Если минуту подождёте – я быстро переоденусь.
– А мне давайте одеяло! – стуча зубами, проговорил Габышев.
Так мы и ехали – со скоростью примерно сорок километров в час, подцепленные за трос к трактору. Картина была фантасмагорическая: Габышев – за рулём мотоцикла, в зелёно-белом клетчатом одеяле и мотоциклетном шлеме, и я – в трусах-боксёрах и клетчатой же, но красно-чёрной рубашке на голое тело, потому как все остальные вещи были совсем мокрые. Хорошо хоть рукопись «нетленки» в герметичный футляр догадался заранее положить… А за нами на ветру развевались штаны и майки – в тщетной надежде хоть немного просохнуть по пути до Комарович.
