Миларепе плохо спалось ночью; поднялось давление, болел желудок. Высокое содержание синильной кислоты в сливовых косточках мешало жить. А тут ещё и этот стук за окном. Охая, старушка встала, зажгла факел и пошла осматривать окрестности. Отворив дверь, Миларепа вгляделась в темноту и застыла.
Во дворе, некий парень, эдакий чувак, подбадривая себя прибаутками, шутками, водкой рубил С л и в о в о е д е р е в о!
Миларепа завизжала и, размахивая руками, бросилась через двор.
–Ах ты, злыдень! Упырь! Кусок куска! Арапская рожа, ты что ж это делаешь?!
–Отойди бабка. Для вас же стараюсь,–спокойно ответил юноша, продолжая рубить дерево.
На шум выбежала страусиха. Квохча, кукарекая, мяукая, гавкая, так как долгие годы эмиграции стёрли поведенческие рефлексы, заменив их новыми, птица забегала за бабкой.
–Уйди, уйди проклятый! Нас погубишь, душу свою загубишь! Грех это, уйди,–продолжала увещевать парня Миларепа.
Тот, было, открыл рот, но раздался треск и дерево рухнуло, придавив по ходу страусиху. Та хрюкнула и сдохла.
Миларепа лишилась чувств.
Очнулась старушка утром. Увидев пенек, поняла, что это не сон. Выковыряла яйцо из птицы и всплакнула, вспомнив, сколько было пережито вместе с того дня, когда верхом на верной птице покидала Миларепа Алжир.
Завтрак прошел в мрачных раздумьях. Гераклита решилась нарушить тягостную тишину.