Евгений Красницкий
Отрок. Бешеный Лис
© Евгений Красницкий, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Часть первая
Глава 1
Конец марта 1125 года. Туров – Княжий погост – дорога на Ратное
Приключения начались сразу же после выезда из Турова. Стоило только санному поезду миновать последние сараи и заборы городского посада, и Мишка, правивший передними санями, увидел, как на дорогу выскочили четыре фигуры и, выстроившись поперек пути, дружно брякнулись на колени. Мишка придержал Рыжуху, сзади послышался топот копыт – дед и Немой купили себе строевых коней и сопровождали семейный караван верхом, в полном вооружении.
– Кхе! Гляньте-ка, музыканты!
Действительно, на дороге стояли четверо из оркестра, сопровождавшего выступления Мишкиной «труппы», – двое парнишек, игравших на рожках, флейтист и «ксилофонист». Когда дед подъехал к ним вплотную, все четверо сдернули шапки и уткнулись лбами в грязный, перемешанный с навозом дорожный снег.
– Боярин! Корней Агеич, батюшка! – возопил «ксилофонист», обладатель астрономического имени Меркурий. – Смилуйся, не дай пропасть! Возьми к себе, хоть холопами, хоть кем! Если не меня, то хоть детишек пожалей, пропадут! Приюти, батюшка боярин, мы отслужим!
– Ну-ка поднимайтесь, нечего грязь носами ковырять! Что, Своята выгнал?
– Сами ушли, боярин-батюшка, мочи не стало!
– Сами? Кхе… И чем же он вас так утеснил?
– Всем, батюшка боярин, – голодом, холодом, побоями, попреками, угрозами. Сколько бы ни заработали, все равно должны ему. Ты не подумай, мы вольные, и кабальных записей на нас нет, просто Своята все время твердил, что мы зарабатываем меньше, чем он на нас тратит. Совсем сил никаких не стало. Возьми, боярин, хоть детишек, я-то выкручусь как-нибудь.
– Кхе! Куда ж я вас…
– Боярин!!!
– Да не ори ты! Думаю я, а не гоню. Так просто такие дела не решаются. Ждите здесь. Михайла, пойдем-ка с матерью поговорим.
Мать уже сама выбралась из бывшего скоморошьего фургона и шла к передним саням, следом за ней потянулись и племянники.
– Вас кто звал? Кыш по местам! Анюта, слышала, наверно, все, что скажешь?
– Дети еще совсем, пропадут, батюшка. Я с ними еще там, в Турове, поговорила, все – сироты. А Своята их и правда в черном теле держал, не врут. Вон тот крайний – Артемий – выглядит как Кузька, а на самом деле старше Михайлы на год.
– Кхе! Значит, брать?
– Не знаю, батюшка, – мать жалостливо вздохнула. – Меня вот Никеша на могилку к родителям сводил, так я как будто повидалась с ними, на душе посветлело, а этим и пойти-то некуда. Жалко ребяток.
– Так брать или нет?
– Воля твоя, Корней Агеич, а я бы… – Мать немного помолчала, снова вздохнула. – Я бы взяла.
– Андрюха, ты? – дед повернулся к Немому.
Немой ткнул указательным пальцем в Мишкину сторону, потом тронул свою гривну десятника.
– Хочешь сказать, что с ними в Младшей страже почти полный десяток соберется? – «перевел» дед.
Немой кивнул.
– Значит, брать… Ну а ты, Михайла, что скажешь?
– Мне вроде бы и невместно… – Мишка изобразил скромность, хотя взять ребят хотелось.
– Спрашивают – говори! – дед почему-то начал сердиться, было похоже, что ответы матери и Немого ему не понравились.
– А прокормим? – осторожно спросил Мишка.
– Не объедят да и бездельничать не будут.
– Тогда – брать.
– Вот как! – дед подбоченился и критически оглядел собеседников с высоты седла. – Одна пожалела, второй к делу пристроил, третий прокормом озаботился! А думать я за вас должен? Так, что ли? Ладно, эти обалдуи, но ты-то, Анюта, знаешь же!
– О чем ты, деда? – Мишка все еще не мог уразуметь причины дедова недовольства.
Дед сердито молчал, и мать, в очередной раз жалостно вздохнув, пояснила вместо него:
– Мишаня, не берут в Ратное чужих, – мать беспомощно развела руками. – Девок в замуж приводят, а мужиков или парней… Такой уж обычай за много лет сложился. Ты об этом, батюшка?
– О чем же еще? – дед пристукнул деревяшкой в железное донышко кожаного ведерка, заменявшего ему правое стремя. – Как я их перед сотней поставлю? Только если холопами. А если холопами, тогда какая же Младшая стража?
– Но Пашку же привели, когда у него родители померли, – вовремя припомнил прецедент Мишка.
Мать опять ответила вместо деда:
– Он – родич, Мишаня, его старшая сестра, которая в Ратном замужем, к себе взяла. А почему вы его Пашкой зовете? Он же Пантелей, должен быть Панькой, а не Пашкой.
– Нашла время выяснять! – досадливо оборвал невестку дед. – Если ничего другого не придумали, тогда два пути: или отправляем ребят на все четыре стороны, или едем назад в Туров обельные грамоты выправлять. Они и в холопы согласны, сами сказали.
«Блин, вот ведь ситуация! Деду, видимо, и самому хочется ребят взять, а обычай не позволяет, потому он и злится. А чего тогда нас спрашивал? Думал, что мы какой-нибудь выход придумаем? Что же тут придумаешь, было бы хоть какое-нибудь дальнее родство… Можно, конечно, и соврать: мол, дальних родственников из Турова привезли, но это дед и сам придумать мог бы, наверно, не хочет врать… Стоп, сэр Майкл! Родство! Как же я сразу-то…»
– Мама, – торопливо, пока дед еще не принял окончательного решения, спросил Мишка, – а родство обязательно кровное должно быть? Вот если, скажем, крестник, это как?
– По христианским канонам крестный отец или мать – те же родичи. Даже очень близкие – в брак вступать нельзя.
– Деда, – Мишка задрал голову к возвышающемуся в седле Корнею, – а давай их окрестим! Станут нашими родственниками. Мы же Княжий погост будем проезжать, там церковь есть.
– Мишаня, – не очень уверенно возразила мать, – у них же имена христианские, их крестили уже…
– Кашу маслом не испортишь, – Мишка решительно рубанул рукой воздух, – окрестим еще раз!
– Ты что, сынок? – мать мелко перекрестилась. – Грех это!
– Святое крещение – грех? Мама!
– Кхе! Михайла, как у тебя язык-то в узел не завязывается?
– Деда, ну что тут такого? Появилось затруднение, я придумал, как из него выйти. Да вообще, давай у них самих спросим!
– Ну давай спросим, – дед призывно махнул музыкантам рукой. – Эй, ребята!
Квартет рванул с места, как наскипидаренный.
– Меркуха, – грозно вопросил дед подбежавшего первым ксилофониста, – вы крещеные?
– Это… – замялся Меркурий. – Как бы да…
– Что значит «как бы»?
– У Свояты в Берестье дружок есть – поп. Он сказал, что с христианскими именами теперь по городам ходить безопаснее. Ну и окрестили нас как бы. Не в церкви и оба пьяные были. Я и не знаю: считается ли?
Мишка, не давая ни матери, ни деду ответить, заявил:
– Не считается!
– А что ж теперь?.. – испугался Меркурий.
– Кхе! – дед, скрывая довольную улыбку, расправил усы. – Крестить вас будем! По-настоящему!
– Так значит, берете? Боярин-батюшка!!! Да мы…
– Тиха-а! Я не боярин, больше меня никогда так не называть! Быстро забирайтесь вон в тот воз. Одежонка у вас… того, в ящике теплее будет.
– Мы только вещички… – засуетился Меркурий.
– Бегом! Анюта, покорми их там чем найдется да насчет крещения и всего прочего объясни. Крестной матерью ты у всех одна будешь. Кхе! Мало тебе своих пятерых… А мы с Андрюхой, так и быть, пополам поделимся. Андрюха, ты кого хочешь в крестники? Что, все равно? Тогда бери самых малых, а я – тех, что постарше. И вот что: садись-ка ты пока в сани, а в седло Михайлу пусти, мне с ним потолковать надо.
Санный поезд наконец-то тронулся, дед с внуком пропустили сани вперед и поехали сзади, стремя в стремя.
– Ну, Михайла, признавайся как на духу: сам насчет воинской школы выдумал?
– Почти. Ты же согласился Петруху в обучение взять? Та же самая школа, только для одного ученика. А так и заработаем, и ратнинцы, что поумнее, своих отроков тебе в обучение отдавать станут. Ты же сам говорил, что молодежь учат плохо.
– А насчет лавки?
– А тут – все правда. Никифор в самом деле про это рассказывал, только он уже такой был, что обращался не к тебе, а к кувшину, а ты и не слушал. От лавки обязательно польза будет, вот увидишь. Станет народ из окрестных деревень приезжать, ратнинцам будет где товар без хлопот сбыть. Торговля разрастется, другие купцы подтянутся. Вокруг торгового места всегда народ собираться начинает. Ну в самом Ратном-то селиться не дадим, тогда посад постепенно за тыном вырастет. Так села в города и превращаются. Станет Ратное городом, а ты – в нем воеводой. Чем плохо?
– Ну, это когда еще будет да и будет ли? – скепсис деда был вполне понятен, поэтому Мишка счел за благо сменить тему:
– Деда, а ты в долю с Никифором вошел?
– Вошел, даже грамоту составили.
– А место для лавки выбрали?
– Андрюха свое подворье Никифору продал – чего зря ветшает, он же все равно у нас живет.
– А жениться надумает? Как без своего дома?
– Андрюха? Жениться? – дед фыркнул и покрутил носом. – Да скорее твоя Нинея замуж выйдет! От него и раньше-то бабы, как от чумы, шарахались, когда говорить мог и руки обе целые были. А теперь-то…
– Что ж, никто и никогда? Совсем?
– Ну-ка, кончай мне зубы заговаривать! Признавайся, зачем про школу выдумал? И Петрухой не отговаривайся, не поверю.
– А ругаться не будешь? – осторожно спросил Мишка.
– Может, и буду, смотря чего скажешь.
– Тебе и по уму, и по заслугам давно боярином быть должно… – начал Мишка и выжидающе умолк.
– Пока не ругаюсь, давай дальше, – подбодрил внука Корней.
– От князя боярства не дождешься, – продолжил Мишка, – гривну сотничью и то хитрым способом добывать пришлось. Значит, надо боярином становиться самому.
– Ну-ну, и при чем же здесь школа?
– Что такое боярин, деда? Земля и дружина. Причем, сначала дружина – она тебе и землю добудет, и людей на эту землю посадит. Заметь: ТВОЯ дружина, а не княжеская сотня. Великий князь киевский при смерти. Скоро все опять закрутится: князья с места на место поедут, земли делить станут, детей и родню на теплые места пропихивать. Если бы сотня была твоей личной, ты в это время запросто мог бы себе землицы прибрать, холопами ее населить, ну и прочее.
Мишка снова замолчал, ожидая дедовой реакции на свои слова. Дед немного помолчал, хмыкнул, покосившись на внука. Мишка уже было приготовился услышать что-нибудь на тему: «Не суйся не в свое дело», но дед спросил вполне доброжелательным тоном:
– Все так, а школа?
– Допустим, прислали тебе на обучение десять человек, – Мишка, почуяв дедову заинтересованность, приободрился и заговорил увереннее. – Что, ты вместе с ними еще один десяток своих людей не сможешь выучить? Кто знает, какие люди твои, а каких ты за плату учишь? Пусть Никифор хотя бы несколько учеников пришлет, под это ты сколько захочешь своих в учение поставить сможешь! Ведь сможешь?
– Кхе!
– Не ругаешься? – Мишка попытался заглянуть деду в глаза и получил шутливый щелчок по носу.
– Не ругаюсь, не ругаюсь. Дальше давай, мудрец.
– А чего не спрашиваешь: где людей взять?
– Потому что знаю. Совсем деда за дурня держишь?
– Как раз наоборот: я вот так и не придумал ничего. Одно только знаю: люди – главная ценность, дороже золота и самоцветов.
– Людей найду. Ты давай про школу, – чего-чего, а гнуть свою линию, не отвлекаясь в сторону, дед умел.
– Так, а что еще-то? – Мишка даже слегка растерялся, оказывается, дед знал какой-то способ решения самой сложной, на Мишкин взгляд, проблемы. – Я уже все вроде бы рассказал.
– Нет, – покачал головой дед, – ты рассказал про то, зачем школа нужна, а вот про то, какой она должна быть – ни слова.
– Так ты уже сколько людей выучил! – совершенно искренне удивился Мишка. – Что я тебе рассказать могу?
– Выучил, но не в школе. И сам я в школах никогда не учился. Не было у нас раньше таких, как отец Михаил, и школ не было. Та ребятня, которая к нему четыре года отбегала, от тех, кто в школу не ходил, отличается, как… – дед запнулся и, то ли не подобрав сравнения, то ли подобрав такое, что при внуке вслух произносить не стоило, отрубил, – словом, отличается, и в лучшую сторону! Если уж мы воинскую школу создаем, то и ученики наши от обычных ратников должны так же отличаться. Понял, о чем я толкую?
– Преимущества систематического образования…
– Чего? Опять словечки ученые? – дед досадливо поморщился. – Толком говори!
– Программу обучения продумать надо.
– Михайла!
– Прости, деда, очень трудно с книжного языка на обычный перетолковывать. Ты прав, и сделать это можно, но я не знаю, получится ли?
– Давай-давай. Рассказывай, а я подумаю, может, и получится.
«Блин, как же попонятнее изложить-то? Раньше надо было думать, сэр, теперь вот извольте рожать адекватные формулировки на ходу».
– Кто у нас новиков обучает? Сами родители или мужчины-родственники. Так?
– Еще десятники, – добавил дед.
– Все равно: в чем учитель силен, в том и ученик силен, а в чем учитель слаб… Ну, нельзя же быть во всем лучше всех!
– Ну и что?
– А если учителей в школе собрать лучших в каждом каком-то деле? Ну, скажем, лучший лучник у нас Лука Говорун, а лучший мечник… Я не знаю, но ты-то всех знаешь!
– Понял, понял! – дед демонстрировал прямо-таки чудеса терпения и толерантности; похоже, поднятая Мишкой тема заинтересовала его всерьез.
– Погоди, деда, дай договорю! Если лучшие будут новиков обучать, то общий уровень подготовки повысится… То есть… Сейчас, соображу, как сказать…
– Да понял я, не дурак! Все как бы лучшими станут.
– Да, и то, что было редкостью, станет обычным. А среди них опять кто-то лучше других окажется, в чем-то одном. Их и сделать учителями. Так все и будет улучшаться!
«Блин, нет нужных терминов в ЗДЕШНЕМ языке. Как же объяснить-то?»
– Не ломай голову, понял я. Нет тут никакой особой мудрости. Если ученик не сравнялся с учителем, то учитель – дерьмовый. А хорошего учителя ученик, рано или поздно, превзойти должен!
Ты думаешь, почему я так об обучении пекусь? В том, что на той переправе треть народу потеряли, вовсе не дурак боярин виноват, и не Данила. Сотня ослабла! Лет двадцать назад никто бы команды и не ждал. Сами бы из-под обстрела выскочили и лучников тех порубили. Ты не думай, что я по-стариковски ворчу, мол, раньше и погода была лучше, и девки слаще. Выучка другая была! Без нее и не выжили бы. А теперь живем спокойно, соседи присмирели, наши жирком поросли. Ты посмотри: многие ли, как я или Лука, доспех без переделки носят? Почти всем чуть не каждый год расставлять приходится – брюхо не влезает!
Мишка замер. Впервые дед разговаривал с ним, как со взрослым, делясь наболевшим и не делая скидки на возраст внука. Видимо, сам о том не задумываясь, дед выставил Мишке высший балл за то, что произошло в Турове – начал воспринимать внука всерьез.
– Больно говорить, – продолжал тем временем дед, – но боюсь, сотня уже не поднимется. На той переправе потопла почти одна молодежь. Три десятка! Старики слабеют, уходят, а на замену… В этом году примем только шесть новиков, в следующем – девять или десять. За два года восстановим половину потерь. А сколько из них до настоящей зрелости доживут? Может, и никто! Выучки настоящей нет, к учебе спустя рукава относятся – что ученики, что учителя. В первом же бою можем всех потерять.
– Но ты же сотник! Неужели заставить не сможешь?
– Заставить могу, но из-под палки толку не будет, желание нужно! Я почему этих ребятишек подобрал? У них желание будет, до седьмого пота станут стараться, и подгонять не придется! Для них в воинское обучение попасть – счастье, а для наших – обуза. Не для всех, конечно, но для многих.
– Значит, необходимость воинской школы назрела.
– Перезрела! Я поэтому твоему вранью поначалу и поверил. Думал, осенило по хмельному делу. Потом только догадался. Ты вот что, внучок… Кхе! Это… Если еще какая мысль полезная появится… – ох и непривычно было сотнику Корнею говорить такое тринадцатилетнему мальчишке, но сотник есть сотник: чтобы повелевать другими, надо уметь повелевать собой. – Не жди случая, говори сразу. Выслушаю и обдумаю. Обещаю!
– А прямо сейчас можно?
– Кхе! Тебе палец дай, так ты всю руку отхватишь! Говори уж, чего там!
– Есть в ученых книгах такое правило: если задумываешь какое-то большое начинание, то первым делом нужно понять – зачем? Какой итог получить хочешь? Если правильно это поймешь, тогда станет понятно, что и как делать нужно. Вот давай сейчас попробуем понять цель обучения – кого мы готовить будем?
– Ну и кого?
Дед явно не понял, к чему клонит Мишка, и тот поспешил объяснить:
– Чем охрана купеческого каравана от обычных ратников отличается?
– Во-первых, татей всегда больше, чем охраны. Малыми силами нападать – дураком быть нужно.
– Значит, надо учить биться с превосходящими силами противника!
– Так, правильно, – дед согласно кивнул. – Во-вторых, место и время для нападения выбирают тати. И стараются напасть неожиданно.
– Значит, надо учить быть готовым отразить нападение в любой момент и в невыгодных условиях.
– Не-а, тут ты, внучок, промахнулся! Все время в напряжении быть нельзя – быстро устанешь. Надо учить предвидеть! Есть места для нападения удобные, там надо быть настороже, а есть места безопасные. Одни от других надо уметь отличать. Лучше всего этому знаешь как учиться? Самому уметь засады устраивать! Тогда и тебя врасплох никто не застанет.
– Угу, понятно. А еще?
– А еще в обозе есть люди, которые себя защитить не могут, и скотина, которую можно напугать. А еще надо приметы знать: где на ночь остановиться безопаснее, как в непогоду не попасть, в каких местах через реки переправляться. Много еще всякого.
– Значит, в охране каравана должны быть не просто хорошие бойцы, но и люди знающие?
– И грамотные! – с нажимом добавил дед.
– А это зачем? – делано удивился Мишка. Сам-то он был за грамотность «обеими руками», но вот с чего дед этим так озаботился?
– А купцы неграмотных вообще за людей не считают! И грамоте учить в нашей школе будешь ты! Вот с музыкантов и начнешь, наверняка даже своего имени прочесть не могут!
«Доигрался! Ученые книги, ученые книги, придурок! Будешь теперь: А и Б сидели на трубе! А с другой стороны, не к отцу же Михаилу их водить!»
– Буду, что ж поделаешь? – смиренно произнес Мишка. – Только есть и еще одно дело, которому учить придется. В дороге лекаря не найдешь, а раны и болезни ждать, пока доедешь, не станут. Как-то надо тетку Настену уговорить, чтобы лекарскому делу обучать согласилась. Не полностью, конечно, но самым необходимым вещам.
– Не уговаривать надо, а плату предлагать. И остальным тоже. За «спасибо» никто работать не будет. Я поэтому Никифору плату за обучение и не назвал – сам пока не знаю, но получится недешево!
– Но для себя-то мы людей забесплатно учить будем! Вернее, за счет тех, кто заплатит. Только вот этих-то чему учить станем?
– Тому же самому, – решительно заявил дед, – знаний лишних не бывает!
– А ратнинцев, если родители их к нам пошлют?
– Кхе! Да, тут подумать надо…
– Деда, опять так же: какая цель? Вот у нас как бы два вида учеников. Первый вид – охранники купеческих караванов. Их учим воевать с татями, малым числом, посреди пустой дороги и при этом защищать караван с людьми и скотиной. Второй вид – ратнинцы. Их учим воевать в составе десятка и сотни. Воевать в строю, против таких же ратников, брать на щит укрепленные места или, наоборот, защищать и… все такое прочее. Получается, что совсем разных людей учим. Точнее, сначала, когда бойца самого по себе готовим, всех можно учить одинаково, а потом разделять: одних в охрану, других в кованую рать. А вот своих как учить?
– Верно в твоих книгах написано: все от цели зависит, – дед сожалеющее вздохнул. – Эх, мне бы в твои годы такой отец Михаил попался… А своих… Своих надобно всему учить! И тому, и другому.
– Тогда получается три этапа… э-э… три срока обучения. В первый срок учим всех одному и тому же. Потом разделяем: охрану учим одному, ратнинцев другому. Наших людей учим вместе с ратнинскими. Потом, в третий срок, учим наших тому, чему учили охрану. Так?
– Вроде бы так. Кхе! Хитер ты, Михайла, наши-то лучше всех выучены будут!
– Так для себя!
– А для сотни? Я сотню не брошу, какая бы она ни была!
В голосе деда слышалось не просто упрямство: что-то в тоне, которым были произнесены эти слова, зацепило Мишку, напомнило нечто из ТОЙ, прошлой жизни. Да! Таким же тоном говорили мужики, отказывающиеся выбросить партбилеты после указа Ельцина о запрете компартии. Обычные мужики: работавшие, воевавшие, растившие детей, не причастные ни к репрессиям, ни к злоупотреблениям, ни к маразматической дури «партстарцев», ни к перестроечной шизофрении.
«Именно так! Он с этим вырос, с этим и умрет! Отказаться от ратнинской сотни для него то же самое, что отказаться от всей своей прошлой жизни. Все видит, все понимает, но рушить то, что создавалось в течение столетия, и сам не будет, и другим не даст. Значит, и разговор надо строить соответствующим образом».
– Во-первых, деда, для сотни мы и так выучим ребят лучше, чем если бы школы не было. А во-вторых… Деда, а ты когда-нибудь думал, почему сотня потихоньку все хуже и хуже становится? Только не говори, что люди мельчают или что жирком от спокойной жизни поросли. Для того, кстати, деды наши и воевали, чтобы внукам лучше жилось. Ты сам говорил, что для одних воинское дело обуза, а для других – нет. Можешь общую причину указать, которая часть людей от воинской жизни отваживает?
– Кхе! Общую для всех? – дед задумчиво поскреб в бороде. – Больно мудрено! У каждого – свое.
– Ну тогда перечисляй: у кого – что.
– Перво-наперво, всегда есть людишки ленивые, дурные или просто слабые.
– С этими уже ничего не сделаешь – балласт… э-э… лишний груз, мусор.
– Верно, мусор. Но они опасны, потому что лень и дурость заразительны. Они и других за собой тянут. Всякий лентяй норовит трудягу дураком выставить, слабак сильного человека – зверем тупым, а трус храбреца – сумасшедшим. А если таких много становится, то все: ни порядка, ни дела серьезного, ни работы добротной. Все, как гнилая тряпка, расползается!
«Точно по Гумилеву! Субпассионарии: «Будь таким, как мы!» Какая же ты умница, дед!»
– Деда, из сотни таких не выгнать, они только за чужими спинами выжить и могут. А вот из своей дружины – запросто! Да и выгонять не придется, они туда и не попадут. А другие причины?
– Да вот хотя бы Степан-мельник. Мельница-то не его – общинная. Он у старосты уже несколько раз ее выкупить хотел, но не вышло. Теперь, похоже, свою ставить собирается. Сейчас плата за помол в сотенную казну идет, а если мельница у Степана своя будет, тогда плата ему пойдет. Ему воинское дело только помеха, ну разве что прикрытие, чтобы податей не платить. Еще… Кого бы еще вспомнить? А! Да дядька твой – Лавр! Он как с мечом разомнется, так на следующий день тонкую работу делать не может – руки чувствительность теряют. А ведь какой дар у человека! Но если воинское умение не поддерживать, убьют. Вот и выбирай!
– Ну вот и понятно все! – Мишке сразу стало легче объясняться – дед сам все рассказал. – Одни к службе неспособны, а другие дело себе нашли, которое им интереснее и полезнее. Противоречия между ними сотню и раздирают: между умными и дураками, между трудягами и лентяями. А истинные воины как бы в стороне остаются, они и тем, и другим – помеха. Когда-то сюда пришли по велению Ярослава Мудрого сильные люди, для которых воинское дело было главным. Для всех! Постепенно начали накапливаться другие: дрянь и люди дельные, но заинтересованные чем-то другим. Сотня перестала быть единым телом. Ты еще не все про субпассионариев… про слабаков и дурней рассказал. Это они чужаков в Ратное не допускают. Дельные люди и рады бы дополнительные рабочие руки к своим делам приставить. Воины тоже хотели бы численность войска увеличить. Вот ты, например, шестерых учеников везешь, так? Но хитростью приходится. Ты припомни: кто громче всех орал бы, если б ты их просто так привел?
– Кхе! Те самые – мусор.
– Вот, деда! Собственная дружина – не блажь твоя, а спасение воинского сословия из того болота, в которое сотня превращается. Уведешь воинов – и Ратное в город превратится еще быстрее. Появятся купцы, ремесленники, другие дельные люди, которых ратная служба от дел не отвлекает. Но соберутся там же и ворье, пьяницы, и тати, и побирушки, и прочая шваль – от этого ведь тоже никуда не денешься.
– Нет, Михайла, я сотню не брошу, на то я клятву давал. Помру или убьют – другое дело, а так… Нет!
– Но свою-то дружину собирать будешь?
– Буду!
– А с чего ее кормить?
– А как мы кормимся? Землю пашем, торгуем, добычу и холопов на войне берем, другие дела всякие… Ага! Вот, значит, ты о чем! Другие дела… Ишь как подвел, книжник! Ну и что ты надумал?
– Воина, так же как и других дельных людей, ничего от главного дела отвлекать не должно. Дружину кормит боярин! Для того у него есть земля, а на ней холопы или просто смерды, которые за землю и защиту сколько-то платят боярину. Тогда воинский дух в дружине не умрет.
– Ты насчет воинского духа… Кхе! Того… поаккуратнее.
– А что такое?
– А то… – дед, похоже, колебался: говорить или не говорить? Потом все же решился. – Кхе! Ну ладно… Ты, хоть еще и не ратник, но в бою уже побывал, не в настоящем, конечно, но смерти в лицо глянул. Опять же Младшая стража…
– Да что такое, деда?
– Старика на костре помнишь? Который Триглава славил?
– Такое забудешь… – Мишка знобко повел плечами.
– Ну так вот. Он воином был, я сразу понял!
– Ты ему еще подпевать стал.
– О том и речь. Мы, конечно, христиане… и все прочее, что положено. Но и Перуна тоже не забываем… И Трояна. Потому что воины. Воинского духа в них больше, чем в кресте.
– Так ты ту женщину в лесу… – до Мишки только сейчас дошло, почему дед столь скрупулезно исполнил тогда языческий погребальный обряд. – Ну, у которой «громовая стрела» была… Понятно…
– Объяснять, что трепаться об этом…
– Не надо! А за умирание воинского духа прости – не знал я. Боги, конечно же, бессмертны.
– Тринадцать лет… Едрена-матрена… Что же с тобой дальше будет?
– Дальше будет четырнадцать. Скоро уже. Что вы с Никифором на меня, как на урода, дивитесь? Сам же сказал, что учение на пользу!
– Иди-ка ты… в сани. Поговоришь с тобой, потом три дня голова пухнет, шапку не надеть.
Сани были нагружены, что называется, под завязку, путь предстоял длинный, поэтому лошадей не подгоняли. Обоз тянулся со скоростью пешехода, и Мишка почувствовал, что его потихоньку начинает клонить в сон. Он вылез из саней и зашагал рядом.
«Такие, значит, дела! Ситуация практически по учебнику. Прислал в глухой языческий край Ярослав Мудрый сотню ратников с семьями. Поставил задачу трудную, но выполнимую – стать хозяевами округи, привести к покорности местное население, прикрыть границу с Волынью. Стимул – вольная и сытная жизнь для детей и внуков. Задача выполнена, дальше что? Дальше – хреново. Черт побери, как легко быть пророком, когда события без труда вписываются в классическую схему!
А схема проста. Структура всегда создается для решения задач, что, в свою очередь, служит достижению определенной цели. Если кадры в структуре квалифицированные, а ресурсов достаточно, то задачи успешно решаются, и цель достигается. Это просто и понятно, что в двенадцатом веке, что в двадцатом.
А вот дальше начинаются сложности. Если цель достигнута, то надо формулировать новую цель и очерчивать круг задач по ее достижению. А что делать с имеющейся структурой? Она-то создавалась под решение прежних задач! Самый простой выход: ликвидировать старую структуру и создать новую. Можно еще попробовать старую структуру реорганизовать. Но это в теории, а в жизни зачастую просто рука не поднимается ломать то, что отлично работало многие годы, а то и десятилетия.
Что происходит в этом случае? Структура, не имеющая общей цели, порождает целый букет внутренних целей и задач по их достижению, сплошь и рядом противоречащих друг другу. Начинают развиваться внутренние конфликты, структура разваливается. Между прочим, и сроки развала очень невелики – период жизни одного поколения.
И как этот жуткий сценарий прикладывается к нашим делам? Очень просто! Задача выполнена, цель достигнута. Сотня захватила богатейшие угодья, соседи носа высунуть не смеют, ратнинцы живут сытно, даже богато, самооценка высокая, опасностей особых нет. Казалось бы: живи и радуйся. Но, увы, радости у разных людей разные.
Появилась группа людей, которые хотят заниматься каким-нибудь ремеслом. Они тяготятся воинской службой, потому что она мешает им заниматься бизнесом. Вот и, пожалуйста, первый внутренний конфликт: дед хочет, как и в прежние времена, держать в строю ВСЕХ мужчин, а ВСЕ не хотят, часть желает заниматься предпринимательством.
Есть и вторая группа, не желающая жить по-прежнему. Это те, кто хочет пользоваться данными сотне привилегиями, но не желает платить за них службой и кровью. То есть только брать, ничего не давая взамен.
Имеются, конечно же, и те, кто хочет оставаться служилыми людьми. Но киевский князь при смерти, да и не интересуются в Киеве ратнинской сотней уже давно. А туровский, того и гляди, тю-тю – уедет. Кому прикажете служить? Тому, кто придет вместо него? Но у того своя дружина есть, ей он доверяет, потому что она от него зависит. А ратнинцы практически независимы, а значит, опасны. Служить, получается, некому.
Единая структура, в полном соответствии с теорией, разделяется на три группы, чьи интересы противоречат друг другу. Если интересы, то есть цели, противоречивы, неизбежны конфликты. Пока они проявляются подспудно, в виде нежелания посвящать большую часть времени и сил поддержанию боеспособности и подготовке достойного пополнения.
Поиграем в пророка еще немного и попробуем предсказать судьбу каждой из групп. Служилые – те, кто хочет жить по-старому, – обречены. Сотня с тридцатипроцентным некомплектом, того и гляди, превратится в полусотню, а потом и вообще… Ничего не поделаешь – кадровый дефицит. Как серьезная воинская сила сотня медленно, но верно стремится к нулю. При участии в первом же серьезном сражении она запросто может прекратить свое существование.
Теперь – предприниматели. Это им сейчас хорошо, только они этого не понимают и тяготятся воинскими обязанностями. А не будет под боком боеспособного подразделения? Припрутся княжеские сборщики дани, разбойнички обнаглеют, соседи старые обиды припомнят или через неприкрытую границу кто-нибудь наведается… А в город не переберешься – там конкуренция. И что останется от вашего бизнеса, господа? Так что предприниматели, сами того не понимая, целиком зависят от срока жизни ратнинской сотни.
И, наконец, балласт. Стоит только сотне окончательно накрыться медным тазом, им – конец. Часть просто перемрет или будет перебита, остальные окажутся чьими-то холопами. Те, кто ничего не могут, – кандидаты в покойники. Те, кто ничего не хотят, частично тоже покойники, а остальных заставят работать, невзирая на их желания. Таким образом, и третья группа тоже целиком зависит от срока жизни первой группы.
