Евгений Лукин
Грехи наши тяжкие (сборник)
Одеваться я не стал – наскоро опрыскался «Рефаимом». Опрометчивое решение. Пространство за домом мерцало, и крохотным двукрылым было абсолютно всё равно, чем ты там намазался. Однако увиденное настолько меня потрясло, что я, не обращая внимания на немедленно последовавшую атаку с воздуха, шагнул к бывшей груде мусора. На обрывках старого рубероида сложены были конической горкой обточенные куски битого кирпича. Но теперь они скорее напоминали тёмно-розовые детские кубики или, точнее, фрагменты объёмной головоломки, каковые надлежит сложить воедино. Как же он всё это резал и шлифовал? И тот, и другой процесс, насколько мне известно, сопровождается визгом, скрежетом, снопами искр… Или я уже к тому времени дрых без задних ног?
Я нагнулся, подобрал пару наиболее простых по форме кирпичинок и попробовал совместить. Не совмещалось.
– Столбы будут, – удовлетворённо сообщил Боря.
– Н-ну, слушай… – только и смог вымолвить я.
Моя реакция пришлась ему по нраву.
– Пойду я, – известил он, явно гордясь собой.
– Погоди! – оторопело сказал я, бережно возвращая оба произведения ювелирного искусства в общую пирамиду и судорожными обезьяньими движениями обирая мошку с голых плеч. – Может, позавтракаем вместе?
– Спасибо. Не хочу.
– Ну хоть чаю давай попьём!
От чая Боря отказаться не посмел.
В шкафчике, что на веранде (она же кухня), нашлись остатки зелёного «Ахмада». Там же отыскались круглый фарфоровый чайник и две пиалушки. Заваривал я по-ашхабадски, со всеми церемониями, стремясь произвести впечатление. Но, похоже, изыски мои оставили умельца вполне равнодушным.
Сначала, как водится, пили в молчании.
– Послушай, Боря, – обратился я, выдержав приличную, на мой взгляд, паузу. – Ты сам-то не из Туркмении?
– Нет.
– А откуда?
Почему-то этот мой вопрос сильно его огорчил.
– Зачем откуда? – расстроенно проговорил он. – Тебе надо ворота. Я тебе делаю ворота. Зачем тебе откуда?
Мигом вспомнился незабвенный татарин Кербалай из чеховской «Дуэли»: «Ты поп, я мусульман, ты говоришь – кушать хочу, я даю…»
– Ну хорошо! – сказал я. – Но ты можешь мне хотя бы объяснить, за каким лешим ты строишь ворота бесплатно?
– У тебя денег нет.
– И что?!
– Нету, – с прискорбием повторил он.
Может, он из секты из какой-нибудь? Шиитской, суфийской… Бескорыстно творит добро… Кому? Иноверцам? Ох, сомнительно… Тем более что я даже и не иноверец – вообще неверующий.
– Где раньше деньги брал? – неожиданно спросил он.
– Кто? Я? Книжки сочинял.
– И тебе платили?
– Платили.
Он покачал головой – то ли осуждающе, то ли с уважением.
– Из своего матерьяла?
– Что из своего?
– Сочинял.
Я чуть не рассмеялся.
– Из своего.
– Из своего – просто, – после некоторого раздумья заметил он. – Идти надо…
– Боря, – позвал я. – А зачем тебе куда-то идти? У меня в той комнате ещё одна койка. Там и выспишься…
Он отставил пиалушку, поблагодарил, встал.
– Нет. Надо.
* * *
Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел всё, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Только как это потом состыковывать?
Огляделся и приметил кое-что ещё: рядышком с грудой металлолома лежали в траве две длинные трубы, которых я раньше не видел. Или видел, но тогда они были, наверное, грязные, ржавые, гнутые, теперь же выпрямились и воссияли. Очевидно, сердечники для будущих столбов.
А вот интересно: Боря к первому ко мне подошёл в нашем посёлке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому – иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы.
В будни у нас тихо – все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных – вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями выдаётся тыльная часть хозяйки.
– Добрый день, Лада Егоровна!
Она выпрямляется. Голова у неё сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово.
– Я что говорю-то, Лада Егоровна… – завожу я чисто дачную беседу, стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, – опять к нам, смотрю, зачастили…
– Кто зачастил?
– Да строители эти…
Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом всё, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии.
Выслушиваю, скорбно кивая.
– Да вот, боюсь, повторил я вашу ошибку, – каюсь с кряхтением. – Тоже нанял – ворота строить. Борей зовут… Да он, по-моему, и к вам заходил.
Личико Ладушки смягчается. Приятно слышать, что ты не единственная дура на белом свете.
– Много запросил? – ревниво интересуется она.
– Н-ну… чуть меньше, чем ваши те… А вам он, кстати, как показался?
– Кто?
– Боря…
Ничего хорошего о Боре я от Лады Егоровны не услышал. Но и ничего конкретного тоже. Увы.
Ладно, побредём дальше.
Вскоре я достиг развилки. Посёлок кончился. Нигде ни души. Впрочем, на крайнем участке ползла сама собой по дорожке перевёрнутая чугунная ванна, под которой, надо полагать, кто-то был. Постоял я на солнцепёке, поразмыслил. Дачник на распутье. Прямо пойдёшь – в магазин попадёшь, направо пойдёшь… Окинул оком окрестности и понял, что идти мне следует налево и только налево! Там метрах в пятидесяти от меня обосновалась на обочине приметная обшарпанная «семёрка» с прицепом. Капот был поднят, один из басмачей копался в моторе, двое других, опасливо озираясь, слонялись поодаль. Моё приближение, как и следовало ожидать, вызвало лёгкий переполох.
– Здорово, орлы! – приветствовал я их.
Насторожённо поздоровались.
– Значит, говоришь, плохой человек? – дружелюбно обратился я к старшему, будто прошлая наша с ним беседа и не прерывалась даже.
– Плохой! – запальчиво подтвердил тот.
– Откуда он вообще?
– Не знаю! Никто не знает!
– А что он тебе сделал плохого?
– Мне – ничего! Кургельды – сделал!
– И что же он сделал Кургельды?
– Напугал!
Услышавши такое, я, признаться, малость опешил. Как было сказано выше, кроме миграционного контроля, сыновья пустыни вообще ничего не страшились – по-моему, даже суда Линча, если уж имели дерзость предлагать свои услуги после того, что сотворили у Лады Егоровны.
– Как напугал?
– Не знаю! Не видел!
– И что с ним теперь, с Кургельды?
Смуглое крепкое лицо нехристя скривилось в тоскливой гримасе.
– В психушку отвезли… – истончив голос, пожаловался он.
* * *
Возвращался я в ещё более тяжком раздумье. Представлялась мне совершенно сюрреалистическая сцена: мой тихий Боря оттопыривает себе обеими руками уши, корчит свирепую рожу и, угрожающе подавшись к Кургельды, глухо говорит: «Бу!..»
И того отвозят в психушку.
Главное, никто со мной не шутил. С чувством юмора у бригадира инородцев дело обстояло не просто плохо, а вообще никак. Я уже склонялся к предположению, будто Боря, при всех его странностях, тем не менее и есть тот самый смотрящий, перед которым здесь трепещут все племена. Однако в ходе беседы выяснилось, что смотрящим-то как раз был пугнутый им Кургельды.
Узнал о появлении строителя-чужака, поймал, велел убираться со своей территории, пригрозил расправой – и…
Вот чёрт! Не хватало мне ещё для полного счастья влезть в разборки нелегалов-гастарбайтеров!
Как хотите, а размышлять о Боре теперь можно было или беря во внимание исключительно его деятельность на моём участке, или только то, что о нём понарассказывали соплеменники. Стоило сопоставить оба массива данных, получалась чепуха. Речь явно шла о двух разных людях.
И всё-таки об одном и том же!
Вновь достигнув развилки, я свернул в магазин, где приобрёл бутылку водки и баллончик от комарья (малый джентльменский набор), а заодно потолковал с продавщицей, знавшей в лицо и оседлых, и кочующих. Борю она припомнить не смогла.
– Не, мужики, я над вами в шоке! – сказала она. – Наймут – ни паспорта не спросят, ни кто такой, а потом бегают ищут, куда пропал…
Ожидая вечера, я весь извёлся. Ценой нешуточных умственных усилий мне кое-как удалось свести концы с концами. Допустим, бедолага Кургельды перед тем, как наехать на чужака, перебрал наркоты и во время исторической встречи плохо себя почувствовал. Вызвали ему «Скорую», а дальше поползли слухи…
Версия выглядела несколько натянуто, зато малость успокаивала. Отбросил я всю эту чертовщину и сосредоточился на том Боре, которого знал лично.
Что ж это за характер такой, если ему не лень обтачивать и шлифовать обломок за обломком? Бесплатно, учтите!
А впрочем… На себя посмотри! Вспомни: полгода корпел над повестью без единого иноязычного слова. Иноязычного – в смысле пришедшего с Запада (татарские и греческие заимствования – не в счёт). Напишешь, скажем, «поинтересовался» – тут же спохватишься: корень-то не русский – «интерес». Начинаешь искать исконное речение и в итоге меняешь на «полюбопытствовал».
Как-то раз в застолье рассказал об этих моих лексических вывертах одному коллеге – тот пришёл в ужас. Как?! Столько труда! Ради чего?! (Оказывается, прочёл – и ничего не заметил.)
Так что чья бы корова мычала!
* * *
Вечером пожаловал Боря. Вошёл, неодобрительно уставился на полуопорожнённую в процессе раздумий пол-литра. Разгоняя табачный дым, помахал свободной от инструмента рукой.
– Слушай, – брякнул я напрямик. – Что у тебя там стряслось с Кургельды?
Он наморщил лоб.
– Кто это?
– Ну тот, кого ты напугал.
Тёмное чело разгладилось.
– А-а… Местный…
Неплохо… Стало быть, Кургельды для него местный. А я тогда кто? И кто тогда те, от кого он прячется, работая по ночам?
– Боря! Ты вроде говорил, если заметят, что строишь, – накажут…
– Накажут.
– Как накажут?
Насупился, помолчал, но в конце концов ответил:
– Инструмент отберут. Новый покупать.
Ну это ещё по-божески… Хотя… Я взглянул на Борин агрегат и понял, что не прав. Изумительное устройство. Этакий, знаете, швейцарский армейский нож для строительных нужд. Жалко будет, если отберут.
– А кто отберёт?
На сей раз молчание тянулось дольше.
– Наши… – нехотя процедил он.
Спрашивать, кто такие наши и откуда они, смысла не имело. Спросишь – замкнётся, как в прошлый раз, когда я поинтересовался, не из Туркмении ли он родом.
– А почему ты ночью работаешь? Ладно, днём заметят. А ночью, выходит, не заметят?
– Ночью не следят, – успокоил он.
– Почему?
– Ночью спать надо.
– Но ты же ночью не спишь!
Никак не отреагировав на моё восклицание, он передёрнул что-то в своём универсальном инструменте.
– Хочешь подержать? – неожиданно предложил он.
– Хочу! – естественно, согласился я.
– На, держи… – Он протянул мне агрегат, в данный момент представлявший собой нечто вроде утюжка с выпуклой гладильной поверхностью.
– В левую возьми, – посоветовал он.
Я взял.
– А правую приложи.
Я приложил.
– Спасибо… – Он забрал у меня инструмент и двинулся к двери. На пороге приостановился.
– Столбы где ставить будем?
* * *
Новые столбы мы решили ставить, чуть отступя от старых в глубь участка. Дело в том, что прежние хозяева, воздвигая ворота, по доброй дачной традиции прихватили примерно полметра проезжей части. Не то чтобы я боялся проверки, просто чужого нам не надо. Тут со своим-то не знаешь, что делать…
Копошилась в мозгу соблазнительная мыслишка подкрасться под покровом ночи и хотя бы при свете звёзд подглядеть, как он работает, но выпито было, увы, многовато – и я заснул, стоило коснуться головой подушки.
А разбужен был с неслыханной бесцеремонностью: мой почтительный Боря на сей раз просто взял меня дрыхнущего за плечо и тряхнул.
– А?.. – Я сел на койке, разом вырвавшись из утренних кошмаров, где со мной хотели разобраться смуглые соратники Кургельды, которого я будто бы напугал до полоумия, хотя на самом деле и в глаза-то никогда не видел.
Слава богу, наяву было всё спокойно. Судя по прозрачности голубовато-серого сумрака в забранном сеткой окне, снаружи только ещё светало. Так рано я обычно не встаю.
– Пошли, – сказал Боря.
Слегка одуревший, я безропотно влез в бермуды, напялил непроедаемую мошкой ветровку и кое-как выбрался из дому. Двинулся по привычке на задворки, но был остановлен.
– Куда идёшь? Ворота пошли смотреть.
После таких слов я проснулся окончательно и, подстрекаемый любопытством, устремился к штакетнику. Не дойдя шагов пятнадцати, остановился. Остолбенел. Потом медленно, чуть ли не с опаской подобрался поближе.
Попробую передать словами, что я там увидел. Представьте две кирпичные опоры квадратного сечения со скруглёнными углами, собранные, надо полагать, из обточенных вчера обломков. Собранные, учтите, с неукоснительным миллиметровым зазором, заполненным – нет, не цементом, но неким благородно тусклым металлом. Впоследствии оба столба рассмотрены были в подробностях, но двух одинаковых фрагментов, клянусь вам, так и не нашлось. Серый ящеричный узор на гладком тёмно-розовом фоне смотрелся дьявольски эффектно.
Но главное, конечно, сами ворота. Или воротное полотнище, как говаривали в старину. От одной опоры до другой расплеснулось сплошное металлическое кружево, и такое ощущение, будто не сковано оно и не сварено, а отлито целиком, причём каждый его изгиб опять-таки не повторён ни разу.
Сказать, что я был поражён, – ничего не сказать.
– Почему не спросишь, как открыть? – послышался исполненный самодовольства голос Бори.
Действительно, металлическое плетение казалось вполне себе монолитным, и стыка между створками не наблюдалось.
– Как?.. – выдохнул я.
– Ближе подойди.
Я подошёл.
– Руку приложи.
В центре композиции наподобие паука в паутине располагался плоский, чуть выпуклый слиток размером с ладонь.
– Никто не откроет, – заверил Боря. – Только ты.
В ответ на робкое моё рукоприкладство створки и впрямь разомкнулись. Разведя обе воротины (открывались внутрь), я обнаружил за ними прежнее сооружение из позеленевшего от дождей штакетника, просевшее на ржавых петлях. Собственно, оно и раньше хорошо просматривалось сквозь кружевное литьё, но Борин шедевр настолько приковывал взгляд, что всё прочее просто выпадало из поля зрения.
– А говорил, только из моего материала…
– Только из твоего, – подтвердил он. – Еле хватило. Пойди за дом, посмотри, если не веришь. Всё переплавил, ничего не осталось.
Небо тем временем бледнело, восток розовел. Недоверчивыми пальцами трогал я прохладный металл. Невозможно было представить, что ещё вчера он, сваленный как попало, ржавел на задворках.
– А знаешь, – задумчиво молвил Боря, – мне тоже нравится. Может быть, это лучшее из того, что я построил…
До меня наконец дошло, что он говорит без акцента. Похолодев, я повернулся к собеседнику. Нет, внешне Боря остался прежним, и всё же передо мной стоял совершенно другой человек: с закоптело-смуглого лица исчезла вечная озабоченность, изменились и осанка, и взгляд. Актёр вышел из образа.
На миг почудилось, будто достанет он сейчас из кармана марлевую тряпицу и примется устало стирать грим.
Я даже о воротах забыл.
– Так ты…
– Да, – не дослушав, ответил он. – Видишь ли, какое дело… Строить у нас нельзя. За это наказывают. И так всё застроено…
– У вас?!
– Да. У нас. А у вас тоже особо не развернёшься…
– Почему? – тупо спросил я. По хребту бежали мурашки.
– Заповедная зона. Вот и приходится браконьерить… прикидываться…
– То есть… ты… на самом деле… не такой?
– Разумеется.
– А какой?
Забавно, однако при этом восклицании у меня у самого прорезался ашхабадский прононс. Должно быть, от потрясения.
Он разглядывал меня, как разглядывают котёнка.
– Показать?
– Покажи!
Он усмехнулся.
– Не покажу. Хватит с меня этого… Кургельды.
Внезапно озабоченность вернулась на его прокопчённое солнцем чело.
– Да! Главное! – несколько отрывисто предупредил он. – Днём ворота лучше чем-нибудь прикрывать. Заметят – уничтожат. У тебя там маскировочная сеть за печкой… Ну всё! Пора мне. А то на работу опоздаю.
– А кем ты работаешь? – еле выговорил я.
– А вот как раз слежу, чтобы никто из наших нигде ничего у вас не строил.
– То есть днём следишь, а ночью…
– Вот именно, – подтвердил он, шагнув за калитку.
Обернулся, помахал мозолистой рукой, и в тёмных его глазах мне почудилось лукавство.
– Прощай, хозяин…
* * *
Ах, сукин сын! Почти ведь убедил! Одного не учёл: нельзя показывать чудеса фокуснику и рассказывать о них фантасту. Пока он мне их показывал, всё шло гладко, а вот когда начал рассказывать…
Нет, но как вам такое понравится: накрой ворота маскировочной сетью, иначе инопланетяне сверху углядят! Представляю собственную физиономию, когда я это выслушивал…
Хороший актёр. Ей-богу, хороший! Минут пять, не меньше, я торчал там надолбой приворотной, прежде чем понял, в чём суть.
Меня развели!
Меня, циника-профессионала, не верящего ни в НЛО, ни в астрал, ни в масонский заговор, развели, как последнюю сявку!
Кто? Да телевидение – кому ж ещё! Какая-нибудь, я не знаю, программа «Розыгрыш»! Понатыкали скрытых камер, пригласили исполнителя, сунули ему в руки реквизит… Именно реквизит! Я что, видел этот его агрегат в действии? Вот то-то и оно! Я вообще ничего не видел! Ночь была! А Боря запретил мне высовывать нос из дому… Что там происходило на задворках?.. Кстати, нетрудно представить. Пока один монтировщик под покровом темноты издавал шорохи, постукивания и прочее шипение, другие втихаря выносили мусор и укладывали на рубероид заранее обточенные обломки.
Ишь! Ладошку ему приложи! Как будто у них заранее оттиска не имелось! Кстати, нужно ещё проверить, только ли моей ладошкой открывается и закрывается вся эта музыка…
То же самое и с установкой. И створки, и столбы наверняка изготовлены были загодя, оставалось лишь подъехать ночью и собрать.
Потому что не может один человек сотворить такое!
Я ещё раз оглядел ворота – и ярость моя пошла на убыль. Хм… А знаете, за подобное произведение искусства можно и в дураках походить.
Смущали меня, однако, два соображения.
Первое. Строители-мигранты. Тоже актёры? Между прочим, испуг был ими разыгран весьма профессионально… Тогда как понимать забор, обошедшийся Ладе Егоровне в девятнадцать тысяч?
И второе. С чего бы это вдруг столичная программа выбрала в жертвы провинциального автора-фантаста, практически вышедшего в тираж? У них там что, в Москве, знаменитости кончились?
Чуть позже нашлось и третье. Как это они могли знать заранее, что мне понадобятся именно ворота, если я сказанул про них по наитию? То есть, получается, на изготовление ушло меньше двух дней. Такое возможно вообще?..
Но тут, прерывая судорожные мои рассуждения, сквозь листву тополя брызнуло восходящее солнце. Я подхватился и, пока не поздно, стремглав кинулся к дому – за маскировочной сетью.
На всякий случай.
Бакалда – Волгоград – Санкт-Петербург
Июнь 2013
Они тебя защитят
Постигнете ли вы, приличные мерзавцы,
Шары бездарные в шикарных котелках,
Что сердце, видя вас, боялось разорваться,
Что вы ему внушали страх?!
Игорь Северянин
– Ты! Прессованный! – хрипло сказали из темноты.
А он так надеялся благополучно миновать этот сгусток мрака у второго подъезда… Господи, взмолился он. Там же темно, там ничего не видно… Что тебе стоит, Господи! Помести туда двух миролюбивых алкашей… Сидят на лавочке, толкуют меж собой… и у кого-то из них кликуха Прессованный…
– Оглох?.. Стоять!
Зря… Зря ты так, Господи…
Остановился. Заискивающе улыбнулся во мрак.
– Вы… мне?..
Омерзительный хриплый смешок, вылупившийся из тьмы, ничего доброго не сулил.
– Тебе-тебе…
Должно быть, там, во мраке, встали со скамьи и двинулись навстречу жертве, поскольку чернота у подъезда зашевелилась – и вдруг со звоном начала разбухать, поглощая поочерёдно семиэтажку, скудно освещённый двор, звёздное небо над головой, а заодно и нравственный закон внутри обмякшего разом Никанора Вдовина.
«Может, оно и к лучшему… – беспомощно успел подумать он, оседая наземь. – Станут бить – ничего не почувствую…»
* * *
Будучи приведён в сознание, Никанор обнаружил, что сидит на скамье, что лампочка светит вовсю, а над ним склоняются два относительно молодых человека вполне интеллигентной наружности. Один держал руку на пульсе, другой внимательно смотрел в глаза.
– Вы в порядке?
– Да… – слабо отозвался потерпевший. – А где… эти…
– Какие?
– Понимаете… – сказал он. – На меня хотели напасть…
– Никто на вас не нападал, – хмуро ответил тот, что проверял наличие-отсутствие сердцебиения, и Никанор чуть не вздрогнул, услыхав знакомую хрипотцу. – Вы позволите?
Молодой человек укрепил на запястье Никанора тоненько пискнувший браслет, достал плоский приборчик, включил.
– Однако! – подивился он. – Ничего себе реакция… Вы всегда такой нервный?
Возвращённый к жизни обиделся, снял браслет, вернул.
– Спасибо за помощь! – буркнул он и хотел встать.
– Погодите! – последовал приказ – и Вдовин замер, уразумев, что беды его ещё не кончились.
Молодые люди коротко посовещались.
– Что скажешь? – обратился один к другому.
– Чуткий больно… – уклончиво отозвался тот. – Слишком хорошо – тоже нехорошо…
– На тебя не угодишь! – Хриплый спрятал аппаратуру и снова повернулся к Вдовину. – Тут за углом круглосуточное кафе. Вы не против, если мы зайдём туда и выпьем по чашечке кофе? Понимаете, у нас к вам деловое предложение…
«Сейчас похитят», – ахнуло внутри, и Никанор едва не потерял сознание вторично.
* * *
Не похитили. Действительно привели в кафе, однако сердчишко продолжало неистово колотиться. Было от чего. Расположились почему-то не в зальчике, а в чьём-то служебном кабинете, выглядевшем, следует сказать, довольно странно. Вместо плафона с невысокого потолка свешивался беспилотник о четырёх пропеллерах, да и на письменном столе тоже громоздилась какая-то загадочная машинерия. Это в кафе-то!
Пришла снулая девица с подносом, освободила от бумаг стеклянный журнальный столик, расставила чашки, вышла. Хриплоголосый (назвавшийся, кстати, Александром) поднялся и прикрыл за ней дверь поплотнее.
Стало совсем не по себе.
– Да вы пейте, пейте…
Может, отравить хотят? Нетвёрдой рукой Вдовин взял чашку с блюдца, поднёс к губам. Вроде капучино как капучино, среднего достоинства, никаких подозрительных привкусов.
– Часто вообще привязываются? – услышал он сочувственный вопрос.
– Вот… в прошлом месяце…
– И в позапрошлом тоже… – как бы про себя добавил Александр. – А что, если мы обеспечим вам охрану, Никанор Матвеевич?
Вдовин заморгал.
– На какие шиши? – вырвалось у него.
– На казённые, – невозмутимо прозвучало в ответ. – И позвольте перед вами извиниться. Честное слово, мы не думали, что дело дойдёт до обморока… Просто решили подстраховаться, проверить, тот ли вы человек, который нам нужен…
Господи, да уж не вербуют ли?
– Вам? – отважился переспросить Никанор. – Кому это – вам?
Александр замялся.
– Знаете, мне бы не хотелось упоминать конкретные имена и названия организаций… Раскручивается проект. Солидный проект, круто проплаченный… Введи в курс, Виталий.
Сухопарый Виталий отставил чашку и возвёл глаза к потолку.
– Некая зарубежная фирма, – нарочито занудливо начал он, – разработала электронную систему индивидуальной защиты граждан от уличного криминала. Систему необходимо испытать в городских условиях. Требуется доброволец. Собственно… всё.
– Нет, не всё, – сердито поправил Александр. – Испытателю причитается денежное вознаграждение. Ежемесячно. Не ахти какое, но тем не менее…
– И вы хотите… чтобы я…
– Да, Никанор Матвеевич. Именно этого мы и хотим.
Вдовин был удивлён, обрадован и, пожалуй, польщён. Потом насторожился вновь.
– А-а… что от меня…
– Ничего. Живите как жили. Просто теперь вы будете под защитой.
– А-а… каким образом…
– Значит, как работает система, – сказал сухопарый Виталий. – На запястье вам надевают браслет. С виду часы и часы… Ну, тот самый, что мы уже вам примеряли. Противоударный, водонепроницаемый. Можете в нём купаться, нырять, кувыркаться… Правда, сами вы снять его уже не сможете…
– Вообще? – испугался Вдовин.
– Пока не будет расторгнут контракт, – уточнил Виталий. – Вот, допустим, выходите вы из дому. Браслет тут же даёт об этом знать – и над районом взлетает беспилотник. Ваш телохранитель. Или, если хотите, ангел-хранитель…
Вдовин опасливо покосился на то, что свисало с потолка.
– Нет, не этот. Это вообще макет… Короче, каждый ваш шаг отслеживается сверху. Данные поступают в компьютер, программа оценивает ситуацию…
– А браслет?
– А браслет считывает и передаёт наверх данные о вашем самочувствии. Вот вы попали в переделку. Учащается пульс, прыгает уровень адреналина… Ну и система срабатывает.
– Как… срабатывает? – еле выговорил Вдовин.
Виталий достал и предъявил блестящий стерженёк. Нечто вроде короткой тупой иглы-хомутовки, только без ушка.
– Браслет даёт команду беспилотнику, и тот выпускает с воздуха по вашему обидчику такую вот штуковину.
– И?!
– Что «и»? Нападающий нейтрализован.
– А если промахнётся?
– М-м… – Виталий озадачился. – Вообще-то промах маловероятен. Видите ли, поначалу это была чисто военная разработка – испытана в Пакистане, так что…
– Ну а вдруг!
– Наверное, выстрелит ещё раз. Боезапас у него порядочный. Но вы-то в любом случае ничего не теряете! Ну, не сработало там что-то, ну, промахнулся, ну, начистили вам, я извиняюсь, рыло… Вам бы его так и так начистили. А тут хоть небольшая, а зарплата! Опять же больничный…
– А если в подъезде нападут? – охваченный беспокойством, спросил Вдовин.
Виталий посмотрел на Александра. Тот развёл руками.
– Вы слишком многого от нас хотите, Никанор Матвеевич, – с упрёком молвил он. – Система предназначена исключительно для уличных разборок. В замкнутых помещениях вы уж как-нибудь сами себя поберегите…
– А вот ещё… – Вдовин запнулся. – Вы сказали: на казённые… А фирма-то, наверное, частная…
– Частная, – согласился тот. – Но богатая. Так что муниципалитет наш, считайте, куплен на корню, препятствий чинить не будет… Вас что-то ещё смущает? Спрашивайте-спрашивайте, не стесняйтесь…
Смущало ли Никанора Матвеевича что-нибудь ещё? Да, смущало, причём настолько сильно, что пришлось перед тем, как задать вопрос, прочистить горло глотком остывшего кофе.
– А что же они там… у себя, на Западе… – выдавил он. – Почему сами всё не испытали? Почему у нас?
После этих его слов Александр насупился, крякнул. Встал, подошёл к беспилотнику, с недовольным видом поправил один из четырёх пропеллеров, помолчал.
– Суки они там, на Западе, – не оборачиваясь бросил он в сердцах. – На своих-то испытывать – хлопот не оберёшься, а на наших – чего ж не испытать?
* * *
То, что Никанора Матвеевича хотели когда-то представить к медали «За отвагу», возможно, прозвучит анекдотически. Тем не менее это чистая правда. Произошло возгорание на складе боеприпасов, кинулись все врассыпную – и угораздило рядового Вдовина набежать прямиком на страшного капитана Громыко.
– Куда?! – рявкнул капитан. – Тушить! Бя-гом!..
Рядовой ужаснулся, бросился на склад и, самое удивительное, потушил. Потом, правда, сообразили, что огласка никому добра не принесёт, и сделали вид, будто никакого возгорания не было вообще. А так бы ходил с медалью…
Любопытно, что, вернувшись к мирной жизни, Никанор Матвеевич никогда об этом не рассказывал. Во-первых, сам героический поступок в памяти не оттиснулся – всё заслонила ощеренная пасть капитана. А во-вторых, после душераздирающих подробностей, которыми знакомые Вдовина оснащали свои устные мемуары о Чечне и Афгане, деяние его как-то блёкло, съёживалось, и упоминать о нём становилось просто неловко.
Разумеется, Никанору Матвеевичу в голову не приходило, что знакомые сильно приукрашивают своё участие в исторических событиях и что подвиги их если и были совершены, то с ещё большего перепугу.
А с другой стороны, как иначе? Страх страхом вышибают. На том стояла и стоять будет земля Русская…
Вернёмся, однако, к прерванному повествованию.
* * *
Калерия Павловна лежала на свежевыметенном утреннем асфальте в странной позе, подогнув ногу и чуть разведя ладони, словно пыталась присесть в реверансе, но в последний момент была опрокинута навзничь. К месту происшествия сбегался народ.
– Чего пялишься? – вопила бабушка из третьего подъезда. – Телефон у тебя есть? В «Скорую» звони давай!
– Нету… – сипло признался Вдовин. – Дома оставил…
– Да что ж это за мужчины пошли такие! – Вне себя пенсионерка выхватила из кармана халатика свой собственный сотик. – Ну так помоги иди! Довёл женщину до инфаркта – и хоть бы хны ему…
К счастью, обошлись и без Вдовина. Обездвиженную дворовую активистку подняли под мышки с асфальта и перенесли на лавочку. Пользуясь тем, что никто на него не смотрит, Никанор Матвеевич наклонился и украдкой извлёк из-под правой своей подошвы блестящий металлический стерженёк, похожий на короткую тупую иглу-хомутовку. Потом выпрямился и боязливо вознёс глаза к утреннему ясному небу, где подобно коршуну над птичьим двором плавало в вышине тёмное пятнышко беспилотника.
Зачем-то отряхивая ладони, со стороны скамейки приблизился Сергуня из тридцать восьмой квартиры. Глаза у него были круглые, физия – восторженная. Заметив, что сосед стоит с запрокинутой головой, понимающе покивал.
– Во-во! – подтвердил он злорадным полушёпотом. – От Боженьки не укроешься. Дооралась горластая…
Кажется, истинных причин происшествия никто не заподозрил: заслуженная кара пала с небес совершенно бесшумно – ни свиста, ни грохота, ни треска электрического разряда, лишь отскочивший от активистки стерженёк об асфальт звякнул.
Как вовремя догадался Никанор на него наступить!
«Скорая» прибыла на диво быстро, и всё же Александр с Виталием её опередили. Не на шутку встревоженные кураторы выскочили из машины, кинулись к Вдовину.
– Кого?
– Вон… её… – Никанор Матвеевич указал робкими глазами на толпу у скамейки.
Виталий сходил посмотрел. Вернулся задумчивый.
– Жива хоть? – угрюмо спросил его Александр.
– Да шевелится вроде, – процедил тот. Закурил, обернулся к Вдовину. – Как всё вышло-то?
– За электричество не так заплатил… – покаялся бледный Никанор.
– Как не так?
– По счётчику. Надо было семь цифр считать, а я – шесть. А она набросилась, раскричалась… Я испугался… А он… – И Вдовин вновь взглянул с упрёком на блуждающий в вышине беспилотник.
Александр тихонько выругался. Виталий хмыкнул.
– Весело… – оценил он случившееся. – Слушайте, Никанор Матвеевич, я понимаю, вы, конечно, человек с тонкой нервной организацией, но… всё-таки старайтесь держать себя в руках. А ну как в следующий раз участкового испугаетесь!
– Вот чёрт! – сдавленно сказал Александр. – Этак он нам вместо криминалитета всех официальных лиц перещёлкает…
– Можно подумать, велика разница! – съязвил Виталий.
К тому времени во двор въехала «Скорая» – и молодые люди, прервав разговор, двинулись ей навстречу.
– И что теперь?.. – дрогнувшим голосом окликнул их Вдовин. Стерженёк он по-прежнему судорожно сжимал в кулаке.
