Евгений Нетт
Пси-ON. Книга II
Глава 4. Ночная гостья.
Хочешь подружиться с воином – поучаствуй в совместной драке. Хочешь подружиться со студентом – поможет совместная учёба. В нашем случае учёба шла рука об руку с тренировками, так что с обоими Литке мы расстались хорошими товарищами. Я за счёт телепатии не разглядел в них грязи сверх той, которую осознавал, принимал и был готов с ней мириться, а они, в свою очередь, проявляли себя не всегда с лучшей, – аристократические заскоки, да-да, это камень в вашу сторону, – но со вполне себе приличной стороны. Они не заискивали, не пытались навязаться и произвести хорошее впечатление. Вместо всего этого они просто были обычными, что, бесспорно, подкупало. С ними можно было нормально общаться, а большего лично мне не требовалось.
Пока не требовалось.
Оставшуюся часть вечера я, вернувшись домой в благом расположении духа, провёл за самообучением: штудировал историю последних пятидесяти лет, обращая особое внимание на знакомые мне фамилии. Литке, Белёвские, Синицыны, Белосельские, Ворошиловы, ныне почти исчезнувшие Алексеевы – все они выстраивались в моей голове стройными рядами, формируя цельную картину мира и добавляя происходящему понимания и ясности. Кто, с кем и против кого, откуда взялись необъятные ресурсы и где берут начало корни могучего влияния, почему Трон открыто благоволит одним и стремится утопить в крови других – всё это можно было узнать, просто выйдя в сеть и занявшись глубоким анализом содержащихся там сведений. Свобода слова и широчайший доступ к информации предстали передо мной во всём своём великолепии, и лишь сейчас, – после стазиса, – я осознал, насколько бесценна на самом деле эта возможность. Всего лишь пятьдесят лет тому назад люди об этом могли лишь мечтать, а сегодня подавляющее большинство за переизбытком информации не видит ничего дальше своего носа, утопая в рутине. Банально, но ещё мой прадед, если верить сохранившимся в архивах и выдающимся сиротам записям, стал писарем только потому, что в его руки попала одна-единственная книга, а в посёлке доживал последние годы образованный аристократ из разорившихся, которому нравилось проводить время с детьми. Контраст. Колоссальная разница, расчерченная совсем небольшим по любым меркам сроком в полвека…
Но эти размышления весьма далеки от того, о чём сейчас действительно стоило подумать. Несмотря на все эти громкие слова касательно доступности информации я понимал, что многое в сеть просто не попало, а что попало – подверглось цензуре или было вырезано. Вот только я даже так был обязан изучить всё имеющееся, чтобы сформировать некую базу. Зачем? Просто для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию лично, проверяя её правдивость и постепенно интегрируясь в дворянское общество на правах «не совсем уж неандертальца», коим я сейчас и являюсь.
Знаете, сколько раз поднимались темы, в обсуждении которых я просто не мог принять участие? За эту фактическую неделю – без малого сотню, это я вам как обладатель идеальной памяти говорю. Что Ксения, что Синицын, что те же Литке просто привыкли говорить «о своём», и как бы они ни старались, как бы ни не хотели ставить меня в неловкое положение, отличия определённо проскальзывали.
Я не мог мигом стать своим, ибо даже потомственных аристократов обучали с малых лет. Они изначально знали, кто есть кто, где враги а где союзники, какими тайнами не стоит делиться, а какие можно и приоткрыть перед достойным. Их учили много лет, и только потом отпускали в «свободное плавание», если таковым можно назвать вращение в среде, наполненной такими же детьми и подростками, будущими аристократами, не без помощи которых страна должна будет смело шагать вперёд.
Я же не знал ничего, и никто, ни за какие деньги не смог бы этого исправить. Просто потому, что необходимые мне знания – это не драгоценная книга в сейфе за семью печатями, которую достаточно лишь прочесть, предварительно выторговав её за верность или услуги. Это опыт множества людей, последствия личных взаимодействий, твои взгляды на разные события, деньги и деяния. Академии и «высокие» школы существуют не потому, что аристократия была не в состоянии самостоятельно дать своим детям сравнимое образование. На самом-то деле в стенах своих поместий они могут обучить и лучше… но знания и умения – это ещё не всё. Во многом по этой причине я нахожусь здесь, а не на какой-нибудь военной базе по подготовке боевых псионов.
К слову, это было бы даже логично: всех псионов-простолюдинов определять в армию, и уже там отсеивать самых неспособных. Почему так ещё не сделано – большой вопрос, ответ на который я обязательно когда-нибудь получу…
Ноутбук выдавал информацию крайне неспешно, немного раздражая этой своей медлительностью, но темп всё равно был взят неплохой. Ниточки сплетались в нити, а те образовывали первые намётки канатов, связывающих сотни и тысячи частей воедино. Параллельно с тем я «копался в самом себе», открывая уже известные возможности со всё новых и новых сторон. Что есть разум? Это некое подобие порядка в океане хаоса. А что такое разум псиона? О, господа, это нечто куда более существенное! Ведь как я уже постановил, моё мышление не было привязано к серому веществу в черепной коробке: в противном случае «остановка времени» или прошла бы для меня незамеченной, или высосала бы все доступные ресурсы, тем самым приведя к смерти. Но у меня имелось ментальное поле и ментальное же ядро, в котором, как я предполагал, и существовало моё «я». Даже ограничения, призванные остановить проецирование эмоций и желаний вовне накладывались на ментальное поле, а не на черепушку. Так что и «копать» я решил в этом направлении, быстро дойдя до того, что мой разум являлся, по сути, крошечной сторожкой, торчащей посреди фундамента, предназначавшегося для здоровенной египетской пирамиды.
И сторожка эта ломилась от обилия хранящихся внутри воспоминаний, бережно мною рассортированных и разложенных по «коробкам».
Даже по одному только этому направлению мне предстояло очень и очень много работы, а ведь сие – лишь вершина айсберга, показавшаяся при беглом осмотре, занявшем где-то пару часов реального времени. Всего-то и надо было, что задуматься, перестав просто пользоваться имеющимся без обретения полного понимания касательно того, чем это имеющееся является. А к чему это приведёт…
Из размышлений меня вырвал тихий стук в дверь, за которым последовал вопрос от главной служанки, немолодой женщины, контролирующей прислугу и отвечающей за состояние этого дома.
– Господин Геслер, к вам прибыла гостья. Мы разместили её в гостиной, но требуется ваше личное присутствие. – Я нахмурился, окинув восприятием всё здание. Действительно: к привычным блеклым разумам обычных людей прибавился хорошо мне знакомый псионический. Ксения собственной персоной нагрянула в первом часу ночи, когда и прислуга-то уже должна давно спать. Тем не менее, девушку нашлось, кому встретить, и ей не пришлось всячески привлекать моё внимание. Ломиться в окно, например, если принимать во внимание её способности к полёту…
– Одну минуту. Сейчас я спущусь. – Без веского повода она не пришла бы. Следовательно высока вероятность того, что что-то всё-таки случилось. Учитывая тот факт, что сегодня её должны были опросить, случившееся, скорее всего, связано со следствием. Чем это грозит? Пока неясно, но накрутить она себя могла знатно. Потому первый приоритет – убедиться в том, что Ксения не пострадала ментально. Второй приоритет – утолить своё любопытство.
Наскоро переодевшись в нечто более-менее приличное, я спустился вниз через три минуты с небольшим. Беловолосая девушка, удерживающая аристократическую осанку и пригубившая чашечку ароматного чая, обнаружилась на диване в гостиной комнате, за столом, заставленным разного рода закусками. Было тут и то, чем можно утолить голод, и то, что подходило исключительно в качестве невесомого лакомства. Отлично, с точки зрения практичности, сервированный стол, на который сама гостья не обращала никакого внимания. Ксения сидела, придерживая практически нетронутый чай, и задумчиво смотрела вникуда. Едва ли её внимание привлёк отсутствующий узор на шкафу, так что в своих предположениях я не ошибался.
– Технически уже начались новые сутки, так что… привет? – Я решил начать с нейтральной, в общем-то, фразы, попутно прислушиваясь к ментальному восприятию и пытаясь собрать из ощущений цельную картину. Получалось неплохо, но вот результат… странный. Вроде бы обычные эмоции, но со странной посторонней примесью. Как будто в тот же чай плеснули скисшего молока, испортившего напиток и осевшего липкими, тянущимися хлопьями. – Что случилось?
В Ксении преобладало облегчение, отчего-то соседствующее со страхом и опасением, направленным, впрочем, куда-то вовне. Это давало ряд зацепок, но без объяснений тут было не обойтись. И всё бы ничего, да только отвечать девушка не спешила. Мешкала, колеблясь между двумя одинаково весомыми желаниями: промолчать и смириться, и выговориться, положив начало… чему-то. Насколько я могу интерпретировать, это «что-то» должно было вырасти из моей реакции на услышанное. Что ж, худшие опасения понемногу подтверждались: со следствием что-то пошло не так.
Я встал с только-только занятого стула, усевшись на диван рядом с девушкой. Рука сама легла ей на макушку, взлохматив волосы и принеся Ксении щепотку облегчения. Ей определённо стало легче, хоть виду она и не подала, продолжая изображать царевну-несмеяну.
– Если ты хочешь, чтобы я мог помочь, лучше будет самой обо всём рассказать. – Я старался подбирать как можно более нейтральные и подходящие слова, задействуя для этого немалую часть потенциала своего разума. – Но если тебе просто нужна поддержка, и ты будешь молчать, я ничуть не обижусь.
Затянувшаяся на полминуты пауза была прервана шумным недовольным выдохом, после которого девушка, задрав голову, посмотрела на меня взглядом взлохмоченного, расстроенного и одновременно недовольного зверька. Причёску я ей действительно испортил, но это стало лишь поводом продемонстрировать эмоции. Иногда мне действительно жаль тех, кто в силу воспитания изо всех сил сдерживает эмоции, что б в конечном счёте взорваться точно как забытая в кастрюле банка варящейся сгущёнки.
– Я что, так похожа на маленького ребёнка? И зачем ты испортил мне причёску?!
– По привычке. – Пожал я плечами. Этот жест действительно вошёл в привычку, и субъективно – уже довольно давно. – Тебе не нравится?
– Не то, чтобы не нравилось, но ты сбил меня с мысли! И с настроя тоже!
– Разве не хорошо? Ведь настрой у тебя был откровенно так себе… – Может, психологом заделаться? У меня есть всё даже сверх необходимого, да и опосредованно влиять на эмоции других людей мне очень даже нравится. Или дело в конкретном человеке, а именно – в Ксении? Я по-всякому покрутил этот вопрос, но быстро переключился на приподнёсшую мне неожиданный сюрприз реальность: Ксения неловко ткнулась мне в грудь, спрятала лицо и всхлипнула.
– Среди членов комиссии оказалась Воробьёва. И она считает, что я не только провоцировала учеников, но и настроила против них тебя. – Ксения говорила тихо и спокойно, но меня невозможно было провести таким образом. Слишком легко я улавливал её эмоции. – От меня потребовали перестать с тобой общаться. «Освободить место для нормальных людей»…
Я прищурился, а в глубине сознания заклокотал пока ещё слабый гнев, предвестник той ярости, которую, как я думал, уже нельзя было испытать вновь с той самой ментальной атаки на арене. Даже захотелось закрыться вновь, но я удержался, посчитав, что прибегать к таким мерам при каждом удобном случае попросту чрезмерно. Да и обеспечить себе ясность сознания можно было иным путём: просто ускорив его работу, и проведя какое-то время в «субъективной паузе». Кто такая Воробьёва? Чёрт его знает. Но она попала в состав комиссии, и умудрилась отплясать на больных мозолях Ксении без последствий для себя. Вопрос: это общая позиция всего следствия, или самодеятельность одной без меры наглой твари?
Я сунул руку в карман, но не нашёл там телефона. Он остался в спальне вместе со старой одеждой, так что набрать номер комиссара Белёвской, который та оставила для связи на случай возникновения требующих оперативного решения вопросов, получится не раньше, чем я успокою Ксению. Потому что девушка вцепилась в меня, как утопающий в спасательный круг, и отпускать явно не собиралась.
– Уверен, она высказала это наедине или в присутствии своих подручных. Потому что те следователи, с которыми мне уже доводилось пересекаться, не допустили бы подобного. Понимаешь, что это значит? – Ксения чуть сильнее ткнулась лбом мне в грудь, обозначив кивок. – У всех людей есть недруги. У тебя их больше… по понятным причинам. Но реальной угрозы они сейчас не представляют.
– Я боялась, что имперское следствие однажды пересмотрит своё решение в отношении меня. Решит избавится просто потому, что я – дочь предателя, и могу затаить обиду на Трон. Потому я и терпела. Ждала, думала, что рано или поздно они успокоятся. Но что-то поменялось лишь после того, как в академии появился ты. – На меня уставились пронзительно-голубые глаза, блестящие от влаги. – А теперь они хотят, чтобы всё вернулось на круги своя. И я не знаю, что делать!
Последнюю фразу девушка едва ли не выкрикнула, а я мысленно выдохнул: по крайней мере, её эмоциональный фон пришёл в относительную для такого состояния норму. Нечто чужеродное всё ещё никуда не исчезло, но теперь оно было не на первых ролях.
– Они могут хотеть чего угодно, но слово Трона – это слово Трона, Ксения. Тебя уже признали невиновной, так чего же тогда бояться?
– Под давлением общественного мнения даже сильнейшие могут изменить своему слову. – Пробормотала девушка фразу, за которую можно было оказаться под прицелом заинтересованных структур. Если бы они об этом улышали, конечно же, что было исключено: я уже позаботился о создании вокруг нас соответствующей изолирующей прослойки. – Знаешь, сколь многие погибли тогда? За отцом пошли слишком многие, чтобы неначавшееся восстание обошлось малой кровью. Тысячи погибших, и сотни из них – дворяне. Во всей стране, наверное, не осталось рода, не потерявшего кого-то по вине Алексеевых. У всех есть причина меня ненавидеть, и каждый может оказаться врагом. Это… страшно.
– Прозвучит банально, но я был и останусь на твоей стороне. И недоброжелателей определить смогу, просто с ними лично встретившись. – Осталось только удостовериться в том, что мои телепатические силы не могут дать осечки. Потому что одно дело, когда на кону мои интересы, и совсем другое – человека, которого я хочу оградить ото всего нехорошего хотя бы до той поры, пока Ксения не сможет сама «держать удар». И при том не в качестве груши для битья…
– Спасибо. – Она улыбнулась. – Но тебе предстоит ещё долгий путь перед тем, как ты действительно сможешь считывать чужие эмоции или мысли.
– По-секрету: я уже могу это делать. Иначе почему, как ты думаешь, я так тебе симпатизирую? Потому что я вижу, что в твоих словах и действиях нет ни лжи, ни лицемерия, ни скрытых мотивов. По крайней мере таких, какие не устраивали бы меня самого. – Я ухмыльнулся, глядя в округлившиеся глаза зардевшейся девушки. Можно сказать, что я ей уже не раз говорил о своих способностях в телепатии, но воспринимала ли она те мои слова всерьёз? Что ж, теперь, по крайней мере, восприняла.
– Произошедшее с Дубинским – не случайность? – С каким-то крайне довольным, совершенно неожиданно возникшим ехидством поинтересовалась девушка, не отрывая взгляда от моих глаз. Я, в свою очередь, тоже смотрел на неё, пытаясь понять, как вообще можно сохранять рассудок, раскачиваясь на таких эмоциональных качелях. Сейчас бы очень пригодилось озарение сродни тому, что спровоцировал тот давний разговор с Хельгой, но его не было. А это значит, что я вопреки всем своим способностям оказался на «минном поле».
– Конечно же случайность. – Хмыкнул я, подозревая, что не особо-то и скрываемый взгляд выдал эту «случайность» с головой. – Я не настолько жесток, знаешь ли…
Не успел я договорить, как девушка резко подалась вперёд, неловко ткнувшись мне в губы. Секундная заминка, вызванная тем, что такого исхода я не ожидал, – качели, что б их! – закончилась, и поцелуй стал больше напоминать поцелуй, нежели его подобие в исполнении первоклашек. Сладкие губы Ксении оказались притягательнее исполнения самых истовых желаний, а аромат её тела, ударивший в ноздри, пленил не хуже стального «медвежьего» капкана. Даже ворвись сейчас в дом террористы верхом на танке, я бы просто отмахнулся от них, закрывшись барьером, и продолжил наслаждаться моментом. Не растягиваемым искусственно через ускорение, но таким приятным, необычным и дурманящим неожиданностью всего произошедшего. К этому моменту руки уже сами собой скользнули на талию девушки, а поцелуй стал куда как более глубоким и страстным. Эмоции Ксении накатывали волнами и, казалось, вступали в резонанс с моими собственными, притупляя вечный Голод и вызывая небывалое прежде воодушевление. Хотел бы сравнить с моей первой шаурмой после «заточения», но такое сравнение, кажется, будет не совсем корректным.
Хотя тут, конечно, как посмотреть…
Мы оторвались от друг друга через несколько минут, пунцовые, тяжело дышащие и остановившиеся за шаг от того, чтобы зайти дальше. Ксения смотрела на меня с неким недоумением и немым вопросом, а я понимал, что «скисшее молоко» начало растворяться только в момент непосредственно поцелуя, а сейчас от него остались лишь едва заметные, остаточные следы. Случайность, скажете вы? А я отвечу, что случайностей в мире не бывает. Да и были у меня определённые подозрения касательно того, что в некотором роде отражалось на разуме, искажая или иным образом не него воздействуя.
– Понимаю, что вопрос прозвучит не к месту и не ко времени, но тебя не поили ничем подозрительным?..
– Артур, ты что, дурак?.. – Возмущение и обида, прозвучавшие в голосе девушки, всецело соответствовали испытываемым ею эмоциям. Но не спросить и не остановить нас я не мог: совесть не позволила бы воспользоваться и так неоднозначной ситуацией. Всего лишь подозрение мигом сбило весь настрой, но что я, в общем-то, теряю? Если «примесь» не имеет никакого отношения к возникшему у Ксении желанию, то спустя время всё повторится: заканчивать наши пока ещё не совсем отношения я не хотел. А если нет, то я хотя бы не буду чувствовать себя уродом в будущем. А хотелки «младшего мозга» человек, благо, способен осознанно контролировать. Разумный человек, естественно.
– Возможно, что и дурак. Ты мне нравишься, Ксения, но сегодня… – Я покачал головой. – … ты немного не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Чаю?
Ответом мне был тихий вздох.
Ночь только начиналась…
Глава 5. А ночь всё длится.
Не сразу, но я разговорил Ксению, вернув ей некое подобие хорошего настроения. Мы пили чай до тех пор, пока поднятая по зову старшей служанки прислуга не приготовила вторую по счёту гостевую спальню. Заняло это от силы двадцать минут, и то только потому, что девушку не устроил первый предложенный вариант в противоположной от «моей» части дома, и она попросила спальню поближе. Без сексуального подтекста, но потому, что девушка банально боялась. Строить предположения касательно конкретного источника этого страха было бессмысленно, так как если у её страха и было лицо, то принадлежало оно некоей Воробьёвой. Я хорошо запомнил эмоциональный всплеск, сопроводивший эту фамилию, и теперь хотел познакомиться с этим взрослым человеком, готовым нести ответственность за свои действия.
Нет, рубить с плеча я, как в случае с Дубинским, не стану. Там всё было довольно-таки однозначно, да и сама ситуация располагала к действию. Здесь же имеются вопросы, ответы на которые или развяжут мне руки, или наоборот. Благо, сейчас у меня есть знакомые отпрыски аристократии, с которыми можно и нужно выстраивать приятельские или даже дружеские отношения, попутно узнавая нужные мне сведения. Себя я этим не подставлю, так как ничего кардинального в отношении Воробьёвой, собственно, пока не планирую. Гадость ведь совсем не обязательно делать напрямую, можно добиться нужного результата и окольными путями. Само идущее сейчас следствие – слегка грубоватый, но всё-таки подходящий пример. Своими руками я никого не убивал и не калечил, но вот справедливое наказание настигло уже очень и очень многих.
И хороший вопрос, что хуже для обвиняемых: смерть или утрата всего попутно с заключением под стражу.
– Я ещё кое-о-чём не спросил, Ксения. Когда ты только сюда пришла, в твоём ментальном поле я почувствовал нечто… постороннее, неестественное. У тебя есть предположения касательно того, чем это может быть?
– Постороннее?… – Девушка нахмурилась, собрав бровки домиком. – Я не телепат, и… не совсем понимаю, о чём речь. Можешь описать подробнее? Ты встречал что-то такое?..
– У меня практического опыта – с гулькин нос. – Я виновато развёл руками. – Если бы я раньше видел что-то подобное, то смог бы как минимум сравнить. А так… чуждое, навеянное, ушедшее после поцелуя. Как будто бы на что-то влияющее, но извне эффект едва заметен…
Мне категорически недоставало времени на всё то, что нужно было сделать и что я сам хотел сделать. При том хотелки отъедали несоизмеримо больше, ибо из фактической пользы там было разве что утоление Голода. Я был практически уверен в том, что стоит мне сосредоточиться только на учёбе, и я сойду с ума в первый же день реального времени. Или окончательно сойду? Не суть! Все люди безумцы, а я в социуме уже сошёл за более-менее нормального человека. И не надо ставить мне в вину «сомнительные» решения по претворению в жизнь собственного правосудия! И так ясно, что жестокость – это нехорошо, но иногда без неё просто не обойтись. Дубинский, судя по его на меня нападению, хорошо понимал, что сделанное ему аукнется. Извинился ли он? Может, хотя бы подумал об извинениях? Нет! Он кинулся, словно взбешенный пёс, не думая о последствиях своих действий. И уж что-что, а таких людей я с недавних, – ха-ха! – пор презираю. Мусор, недостойный звания разумного существа, подчинённый инстинктам и использующий голову только для того, чтобы в неё есть, да воспроизводить заученные команды.
Как-то же он в академию попал, значит что-то умеет и что-то из себя представляет…
– Не знаю, к кому можно обратиться. И не хочу. – Решительно заявила девушка, скрестив руки под грудью.
– Медпункт, Ксения, медпункт. Там если не помогут, то хотя бы отправят куда надо.
– Если сейчас всё нормально, то я никуда не пойду. Ночь, да и чувствую я себя вполне себе… – Последние её слова каким-то образом заставили беловласку запунцоветь, но я её услышал и даже, в каком-то смысле, понял. Здесь и сейчас я уже действительно не видел ничего, что могло бы ей угрожать: странное «скисшее молоко» пропало, а физически Ксения была в полном порядке, насколько я мог судить. Её организм вёл себя естественно, и ничего подозрительного я не ощутил, как ни старался. – Что? Ты можешь проверить мой разум глубже, если так беспокоишься.
– Лезть в чужое сознание мне ещё не разрешали. Да и в отношении других людей эта процедура самую малость неэтична. – И применяется к исключительных случаях к преступникам, свидетелям под серьёзным подозрением, врагам и просто тем, кого критически важно проверить. И учатся этому не неделю и не месяц: годы. Предположить, что я весь из себя настолько, что и этот раздел телепатии дастся мне с полпинка? Можно. Но проверять на Ксении, когда вокруг немало более «достойных» экземпляров? Вот уж точно нет. – И ты забываешь, что я без году неделя как стал псионом. Безопаснее будет попросить студента-медика с первого курса пересадить тебе почку, чем впустить меня в свой разум.
– Ты уж наговоришь тоже. После всего того, что ты уже показал, с поверхностным ментальным осмотром ты наверняка справишься. Вернее, справился бы, если бы знал, что это такое и зачем. – Исправилась Ксения, сделав первый шаг по направлению к ведущей на второй этаж лестнице. – Ты же не потащишь меня в медпункт, правда?
Я тяжко вздохнул. Вот что мешает ей руководствоваться логикой? Усталость? Весьма вероятно. Нервное перенапряжение? Не исключено. Но я-то? Где мой могучий, непоколебимый разум, когда он так нужен?
Уже отработанным усилием я телекинезом подхватил Ксению, заставив ту испуганно ойкнуть. Она бы и упала, не подхвати я её и не усади в «кресло», сотканное из телекинетических жгутов, поверх которых были натянуты канаты. На что только не пойдёшь ради того, чтобы обеспечить мягкость «сидушки».
– Ты серьёзно?!
– Нет, конечно. – Я хмыкнул. – Экспресс-служба доставки в спальню. В твою, не думай обо мне так плохо. И да, я в комплекте не иду…
Всё-таки есть кое-что в том, чтобы выводить людей на эмоции. Их разумы в такие моменты не приоткрываются, конечно, но в силу переизбытка эмоций куда активнее «сверкают», за счёт чего получается улавливать много больше. Не только чёткие отпечатки эмоций, но и отголоски мыслей и конкретных желаний. Ксения потому и краснела, как помидорка: бил я в самую цель. Не потехи ради, а для повышения настроения одной конкретной бедняжки, неведомо как жившей до моего появления.
– А почему ты не идёшь в комплекте? – Странным голосом спросила Ксения, весьма условно вогнав меня в ступор. С ускорением сознания любые неожиданности превращались в нечто иное, и удивление вместе с прочими эмоциями мне приходилось пусть не изображать, но целенаправленно проецировать из прошлого. А сейчас мой разум инстинктивно сорвался в ускорение, так как ситуация вышла за рамки прогнозируемой.
– Потому что на дворе ночь, ты вымоталась и устала, а я – джентльмен. – Дать ответ таким образом, чтобы его невозможно было правильно понять ввиду невнятности – ход умеренно-хороший, а здесь и сейчас – вообще превосходный. Почему? Да потому, что иного я, проведя в ускорении пару минут, не надумал. А сидеть дольше – значит «смыть» всякую искренность.
Демонстративно взмахнув указательным пальцем, я отлевитировал девушку вверх, доставив прямо до самых дверей. Та посмотрела на меня чуть прищурившись, после чего прокашлялась:
– Опусти меня на пол, пожалуйста. Где у тебя тут ванная комната?..
Естественно, она знала, где и что находится в типовом доме. Но мне было несложно показать и рассказать, после чего торжественно удалиться обратно в гостиную, где меня дожидалась старшая служанка.
– Господин Геслер, каковы будут ваши распоряжения касательно утра?
– Завтрак нужно будет приготовить для двоих. Обязательно молоко, желательно парное. – Ксения его любила, а я запомнил. В принципе не мог не запомнить. – Грязную одежду нашей гостьи постирать и привести в приемлемый вид. По правилам «общежития» должны ли студенты уведомлять администрацию, оставаясь ночевать вне своего дома?
– Никак нет, господин Геслер. Студенты в праве ночевать где угодно, покуда это не способствует нарушению основного свода правил академии. – Спокойно ответила женщина несмотря на чувствующуюся усталость. Позднее время, весь день на ногах – всё это не лучшим образом сказывалось на людях в возрасте. – Завтрак будет приготовлен, а вещи, по желанию гостьи, постираны и подготовлены. С вашего позволения, я уточню детали у госпожи Алексеевой лично.
У меня дёрнулось веко, когда служанка, назвав фамилию, едва заметно пыхнула негативом. Слишком слабо для некоего конфликта между нею и Алексеевыми, но в самый раз для человека, которого настроили против Алексеевых слухи и новости. Я и так знал о масштабе проблемы Ксении, но знать и сталкиваться с ней вновь и вновь – это всё-таки две разные вещи.
– Разрешаю. Но я не потерплю неподобающего отношения к гостье, и в ваших же интересах убедиться в том, что этого не произойдёт. – Да, грубо по отношению к человеку, который пока что не позволил себе вообще никаких вольностей. Но сейчас любая мелочь могла низвергнуть Ксению обратно в пучину тоски и уныния, так что я был обязан перестраховаться. Спецэффекты в виде тусклого свечения в глазах и лёгкого ветерка старшая служанка восприняла как надо, и её стремление донести мою «просьбу» для всех бодрствующих лиц я почувствовал крайне отчётливо.
Хороший результат, мне нравится.
– Всё будет сделано в лучшем виде, господин Геслер. Не извольте сомневаться. – И достаточно глубоко поклонилась, дождавшись, покуда я не развернусь и не начну удаляться. Только тогда она распрямилась, молнией ринувшись к своим бодрствующим подчинённым. Задавать новые ЦУ, не иначе.
Я же спокойно поднялся на второй этаж, двинувшись ко своей спальне… и ненароком сосредоточив внимание на ванной комнате. Пришлось экстренно закрываться, так как извращенцем я становиться не собирался. Насмотрюсь ещё, если, кхм-кхм, всё сложится. А так просто некрасиво.
– И надо же было стать таким правильным? Старею… – Пробормотал себе под нос, заходя в комнату и устраиваясь в кресле с ноутбуком на коленях. На экране замелькали страницы текстов, посвящённых телепатии и уже «взятых» для чтения. Я надеялся, что мне повезёт и в одном из монументальных трудов известных менталов попадётся описание «прокисшего молока», но минуты шли, а ничего подобного на глаза не попадалось. Первая, вторая, третья книги отпечатались в памяти, и только тогда Ксения, наконец, вышла из ванной комнаты. Я ограничил своё восприятие всем, кроме этого помещения, так что появление девушки в халате вместе с её последующей остановкой напротив моей двери не прошло для незамеченным. – О, реальность, я же не железный!..
Мой тихий шёпот услышан не был, а каких-то действий я предпринимать не стал. Просто сидел и ждал, наблюдая за тем, как Ксения мнётся под дверью, не решаясь в неё постучать. И в конечном счёте, когда я уже подумал, что проще будет на всё плюнуть и её впустить, ночная гостья развернулась и в считанные секунды скрылась за дверьми выделенной ей спальни. Тогда и только тогда появилась старшая служанка, дождавшаяся-таки развязки и отправившаяся узнавать мнение Ксении касательно стирки и подготовки её вещей к новому дню. Пока всё шло по плану, если, конечно же, не считать ещё одного гостя, машина которого только что остановилась напротив моего дома.
Тяжко вздохнув, я не стал тянуть кота за самое сокровенное, в буквальном смысле выйдя в распахнувшееся окно, с которого этот самый автомобиль был прекрасно виден. И спланировал на землю я прямо перед лицом вышедшего из машины обер-комиссара Ворошилова, для которого такое моё появление стало в некотором роде неожиданностью, насколько я мог судить по слабому эху прорвавшихся вовне эмоций.
