Евгений Рудашевский
Горит камыш
Глава третья. Вместо укропа
Сметая мусор полипропиленовой метлой, уборщик бормотал:
– Лучше уже не будет, а хуже уже некуда.
Ему нравилось убирать в овощном павильоне, и он задерживался здесь дольше нужного, перед тем как отправиться в мясной, где бетонный пол грязнее, а вместо сухих листьев и шелухи попадаются потроха и кости.
– Лучше уже не будет. – Уборщик посмотрел на выцветший транспарант «Котлы остановят заразу» с изображением полностью экипированного землекопа рабочей бригады и такой же выцветший транспарант «Рыть котлы патриотично» с изображением мастера-взрывника взрывной бригады.
Уборщик задумался, почему на транспарантах изображают рядовых землекопов и мастеров-взрывников, иногда попадаются машинисты и механики-водители, а вот диспетчеров сектора или, например, раздатчиков складского отдела он ни разу не видел. Толкового объяснения не нашёл и, сметая подсолнуховую лузгу, двинулся дальше между торговыми рядами. Да, в овощном павильоне ему определённо нравилось больше, чем в мясном или, например, вещевом, где вроде бы из мусора попадались только одноразовые стаканчики, бумажки и целлофановые упаковки, но всегда воняло дешёвой резиной, и надо ещё прикинуть, что воняет хуже: дешёвая резина или гниющие потроха.
Года два назад в вещевом павильоне все торговали сапогами – даже те, кто держал на прилавке какие-нибудь сумки и сапогами обычно не промышлял. Однажды там появились латексные маски стариков, надев которые любой издалека начинал походить на пожилого человека, но с масками быстро расправилась полиция, и что-то такое сейчас удавалось купить только из-под полы, хотя, наверное, уже не удавалось вовсе.
На рынке вообще многое переменилось. Раньше в любом павильоне встречались мелкие, втиснутые между обычными прилавками лотки изобретательных кустарей. Они предлагали домашний робот-пылесос, переделанный в радиоуправляемый рыхлитель грунта, другую хитроумно переоснащённую бытовую технику или, например, какие-нибудь мешочки с пахучей химией, которые не вредят человеку при жизни, а после его смерти, разложенные по карманам, отпугивают лис и собак. Кустарей давно прогнали, и за всем подобным теперь ходили в специальные магазины, где на каждом товаре красовалась гостовская печать. Ну или почти на каждом. От того времени на рынке остались бэушные телевизоры, микроволновки, постельное бельё и прочее, бэушным совсем не казавшееся, иногда запакованное в свежую обёртку и перетянутое подарочной лентой.
Всё землекопное вроде защитного костюма «Землеройка» перекочевало в экипировочный павильон. На входе там повесили транспарант с машинистом обвальной бригады и прощально обнимающей его женой. Ну или просто женщиной. Но зачем на транспаранте изображать какую-то непонятную женщину? Уборщик для себя вывел, что машиниста всё-таки обнимает именно жена и машинист, судя по надписи, говорит: «Я сильный». Жена ему отвечает: «И бог с тобой».
Ещё уборщик гадал, правда ли, что бэушные защитные костюмы сняты с погибших под обвалами землекопов, и правда ли, что по ценнику бэушные, а с виду вполне новые телевизоры вывезены из расселённых частных секторов, но тут ничего однозначного для себя вывести не мог. В любом случае убирать в экипировочном павильоне ему тоже нравилось. Проходя под транспарантом с женой машиниста, он непременно шептал:
– Я сильный, и бог со мной.
У экипировочного наблюдался единственный минус. Там иногда для демонстрации жгли землекопные свечи. Коптили они нещадно. В городе поговаривали, что некоторые землекопы пропитываются чернотой как раз из-за свечей. Греются в забое и пропитываются. После командировки у них на лбу, шее, да и по всему телу проступает чёрный пот. Вот сама кожа здоровая, насколько бывает здоровой кожа у землекопа, а голова вдруг трещит, в ушах шумит – и, на тебе, выходит чёрный пот, текут чёрные слёзы, из ушей сочится жидкость, как сукровица, только чёрная. Уборщик не верил, что во всём виновата копоть, но, когда продавцы зажигали землекопные свечи, предпочитал в экипировочном павильоне не задерживаться.
– А хуже уже некуда, – прошептал он и, покончив с овощным павильоном, нехотя побрёл в мясной.
У прилавка, где мешками отпускали картошку, протиснулся между покупателями и услышал, как Малой с надеждой сказал брату:
– Может, в следующем году.
– Может быть, – ответил Андрей.
На уборщика они внимания не обратили. Картошкой тоже не заинтересовались. Остановились из-за плаката с рекламой детского лагеря «Юный землекоп», куда давно мечтал попасть Малой. Он жадно всмотрелся в изображение розовощёких, одетых в защитную «Землеройку» и экипированных лопатами детей. Шевеля губами, прочитал о «лучшем примере мужского воспитания», «погружении в мир землеройных машин» и «обучении, построенном в форме квеста с элементами компьютерных игр». Мать не хотела отправлять его в лагерь. Ни в подарок на Новый год, ни в подарок на день рождения. Ни в один общий подарок за Новые годы и дни рождения на три года вперёд. Больше трёх лет Малой не предлагал. Прикинул, что цена за двухнедельную поездку выйдет слишком высокой. Теперь лишь надеялся, что лагерь добавят в список льгот.
В новостях постоянно говорили, что семьям землекопов дают льготы по оплате детского сада, разрешают не платить за школьные обеды и продлёнку, позволяют бесплатно отправлять в котлы посылки до десяти килограммов, по чёрным праздникам выдают палку колбасы и спальный мешок, по красным праздникам отгружают кузов дров или целого барана, за особые успехи в забое ставят в очередь на бесплатное жильё, а про «Юного землекопа» ни разу не сказали.
– Может, в следующем году? – спросил Малой.
– Идём. – Андрею надоело уворачиваться от тележек с пыльными мешками картошки.
Малой ещё застрял перед рекламой назначенного на двадцать третье июля парада землеройных машин, но Андрей утянул брата дальше, и вскоре они добрались до овощника. Мать всегда набирала у него полные сумки и в подарок, сколько Андрей себя помнил, получала пучок укропа.
Ходить к овощнику Андрей не любил. Укроп он тоже не любил, но дело не в укропе. Андрей злился, что мать выдаёт для рынка старые плетёные сумки, с ними ощущал себя законченным уродом и нарочно возвращался домой так, чтобы не попасться на глаза друзьям, а сегодня утром добровольно вызвался за покупками, достал плетёную сумку из-под раковины и даже не покривился. Надпись «ВМЕСТО УКРОПА ТЕБЯ ЖДЁТ ДРУГОЕ» не оставила ему выбора. Андрей сразу понял, о чём тут речь, и позавчера всё разжевал брату. Малой поначалу не поверил и спать ложился какой-то кислый, потом вскочил с кровати, перечитал шифровку и с таким видом повторил слова Андрея, будто сам допетрил пойти к овощнику и на подарок вместо укропа попросить что-нибудь другое.
– Нехило мы продвинулись, – засыпая, произнёс тогда Малой.
Мать попросила набрать лука, помидоров, огурцов, заодно купить грунтовые баклажаны, чтобы порадовать отца. Отец любил запечённые в керамических горшочках баклажаны, и прежде мать часто их готовила. Затеянная возня с горшочками Андрею показалась глупой. Мать сама сказала, что отец после возвращения не чувствует вкуса. На днях, проголодавшись, разогрел в микроволновке и съел полуфабрикаты картофельных котлет, а те котлеты нужно минут пятнадцать жарить на сковороде. Мать пожаловалась на это дяде Саше. Он приезжал каждый день. Помогал что-то починить, передвинуть, потом сидел на кухне и говорил про забой. Вчера объяснил Малому, как в откосе выкопать нишу для укрытия, которую землекопы называют волчьей норой.
– Тесная она, как мразь, – усмехнулся дядя Саша, – зато сухо, и если снаружи завалит, то тебя откопают живого.
Малому понравилось. Он даже предложил Андрею обзавестись собственной волчьей норой и там заночевать.
Из кухни дядя Саша шёл в спальню. Пытался расшевелить отца, уводил его на улицу, и Андрей порой вообще забывал, что тот уже приехал из командировки. Вчера отец где-то пропадал и вдруг позвонил с мобильного на домашний, как раньше звонил из забоя. Предупредил, что у него минута, забросал Андрея вопросами о погоде, друзьях, школе. Андрей растерялся, но ответил. Ёмко и быстро. В забое всегда была очередь, говорить разрешалось не больше минуты, и отвечать приходилось только так – ёмко и быстро. Когда отец позвонил опять, к трубке подошла мать. Порадовалась его внятной речи и от волнения накрутила телефонный провод на палец, к третьему звонку подогнала Малого, а вечером отец вернулся и насилу выдавил лишь несколько слов. Вновь стал безмолвным, ничуть не напоминал себя прежнего, каким был до забоя, и смотрел пустыми выпученными глазами. Если бы не определитель номера, Андрей решил бы, что домой звонил не отец, а незнакомец, зачем-то подделавший его голос.
Дядя Саша твердил, что нужно дать ему время, и он очухается. Андрей верил и почти не переживал. Малой же отца явно побаивался. Точнее, побаивался его странностей. Отец украдкой таскал из вазы и складывал под кровать «Жачёвские» шоколадки, носил с собой запасные носки и перчатки. Выходя из квартиры, распихивал по карманам батарейки, зажигалки, брал несколько пачек сигарет. Когда вчера на кухне засвистел чайник, вдруг напрягся и дёрнулся так, словно хотел ударить стоявшего рядом Малого. Малой от неожиданности повалился на пол.
Дядя Саша свернул с чайника свисток, заодно выкрутил пищалки из всего, что пищало, и отец больше не дёргался, но мать заодно запретила Андрею включать колонки компьютера и попросила выковырять из радиоуправляемого экскаватора-погрузчика батарейки. Экскаватор был дурацкий, не мог толком проехать по ковру, но звуки издавал забавные, к тому же задорно мигал, поэтому Малой от досады набычился, а сегодня утром, когда отец натянул «Землеройку» – натянул полный комплект, даже сунул в нагрудный карман алюминиевую флягу, – Малой вовсе распсиховался, и Андрей повёл его на рынок. Истерить он перестал, но всю дорогу спрашивал:
– Папа уедет?
– Нет, – отвечал Андрей.
– А если уедет?
– Не уедет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Когда шли по мосту через Сугаклеевку, Малой увидел ярко-красную растяжку с героями фильма «З – значит забой» и опять спросил:
– Папа уедет?
На рынке Малой притих. Андрей вслух рассуждал о том, что они получат вместо укропа, а ближе к прилавку овощника засомневался, правильно ли понял зашифрованную подсказку из шкатулки. Ему стало неуютно от одной мысли попросить вместо укропа что-нибудь другое. Вот овощник отсчитает сдачу, привычно спрячет улыбку под густыми усами и бородой и протянет в подарок пучок укропа:
– Передавай маме привет.
На прощание добавит что-нибудь вроде:
– И скажи, что сейчас вкусные кабачки. Очень рекомендую.
Андрей качнёт головой и, к удивлению покупателей, ответит:
– Давайте лучше не укроп, а что-нибудь другое.
Тáк, что ли? Если Андрей ошибся, будет полный трындец. Полнее некуда. Но разве можно как-то иначе понять строку «ВМЕСТО УКРОПА ТЕБЯ ЖДЁТ ДРУГОЕ»? А если овощник забудет про подарок? Вот отсчитает сдачу, улыбнётся:
– Передавай маме, что сейчас вкусные кабачки. Очень рекомендую.
И всё. До свидания, и никакого укропа. Что тогда? А если достанет петрушку, потому что укроп закончился? Всё равно сказать: «Давайте лучше не укроп, а что-нибудь другое»?
Андрей слепо уставился на перфорированный ящик с помидорами. Малой тёрся рядом, но брата не поторапливал. Знал: когда брат волнуется, его лучше не трогать.
– Что берём? – овощник отпустил покупателя и обратился к Андрею.
– Помидоры, – выдавил Андрей.
– Помидоры, – подтвердил Малой.
– Ещё лук, огурцы и баклажаны.
– Баклажаны для папы!
– Вот как? – овощник нарвал несколько пакетов и протянул их Андрею. – Пока набирайте, а баклажаны я сам.
Андрей медлил. Как учила мать, принюхивался к плодоножкам помидоров. Разницы не улавливал, но нюхал и давал понюхать Малому. Нащупывал упругие огурцы, выбирал лук покрепче. Проследил, как овощник взвешивает набитые пакеты, стучит по кнопкам калькулятора. Задыхаясь от волнения, сунул пакеты в уродливую плетёную сумку, расплатился купюрами, на сдачу получил россыпь монет. Поймал знакомое движение овощника. Сейчас он достанет пучок укропа. Вот, достал. И протянул Андрею.
– Передавай родителям привет.
Андрей возьмёт пучок – и всё закончится.
Горло сузилось. С таким горлом ничего толком не скажешь.
– Спасибо, – выдавил Андрей. Услышав недовольное пыхтение Малого, отдёрнул руку и едва слышно произнёс: – Давайте не укроп. Что-нибудь другое.
Андрей покосился на женщину с набранными в пакет перцами.
– Вóт как? – усмехнулся овощник. – Укроп ты всё-таки возьми.
Андрей взял.
– Я уж думал, ты не попросишь. Сюда. – Овощник запустил Андрея и Малого к себе.
Пока он отпускал женщину с перцами, Андрей и Малой обменялись торжествующими взглядами. Они не ошиблись, верно поняли зашифрованное послание и минутой позже развязали бумажный свёрток. В свёртке лежала деревянная коробочка.
– Ещё одна головоломка! – восхитился Малой.
Овощник не помешал братьям спрятаться за пустыми ящиками и, опустившись на бетонный пол, заняться изучением головоломки.
Коробочка была меньше и легче шкатулки. Никаких кнопок, чёрных пятен или выдвижных стержней. Она состояла из причудливым образом соединённых половинок. На каждой из четырёх сторон одной половинки красовались трапециевидные вырезы, куда входили соразмерные выступы-трапеции другой половинки, но входили неплотно – половинки немного гуляли и открывали щель, впрочем, недостаточно широкую, чтобы разглядеть содержимое коробочки. Из вырезов и выступов получались надёжные замки. Они не позволяли раздвинуть половинки по горизонтали и, разумеется, мешали разнять их по вертикали.
– Как её вообще собрали? – удивился Андрей.
Малой тряхнул коробочку. Попробовал развести половинки силой. Пыжился, пыхтел. Ничего не добился. Отдал коробочку брату. Андрей заметил, что три угла гуляют чуть свободнее. В щели четвёртого, более тугого, различил серебристый блеск – там пряталось нечто вроде металлического штырька. Догадался, что нужно им воспользоваться, и выпросил у овощника скрепку. Постарался, просунув её в щель, надавить на штырёк.
Овощник к коробочке интереса не проявлял. Лишь изредка поворачивался к братьям, улыбался им едва уловимой под усами и бородой улыбкой. Увидев Светлану, вздохнул и о братьях позабыл. Покупатели, пропуская Светлану, расступились. Она жила неподалёку, её многие знали, вот и расступились, а те, кто не знал, безропотно последовали их примеру, ведь, в свою очередь, знали иных женщин, перед которыми все расступались.
– Одного за другим, – Светлана обратилась к овощнику. – Вначале старшего и младшего, потом мужа и среднего. Всех похоронила. Скоро похороню брата. Он каждый день звонит на минутку, но я понимаю, что похороню, даже венки купила. У них хорошие скидки, если покупаешь, а я покупаю, потому что всех похоронила. Вот и брата похороню. Он и сам понимает, поэтому звонит.
Покупатели смотрели на Светлану. Ждали, что она посмотрит в ответ, и готовились посочувствовать, но Светлана смотрела на овощника, и покупатели молчали. Пока она говорила, овощник складывал в пакеты морковь, перцы, помидоры. В Емцах на севере от города, Малиновке на востоке, Отрадном на юге, Ольховке на юго-западе, Головине на западе или каком-нибудь ещё посёлке большие семьи на три-четыре взрослых сына встречались чаще и подобные истории никого не удивляли. Туда приезжал школьный автобус, в него загоняли тех, кому в командировочном центре оформили путёвку, а таких набиралось с полпосёлка, потом почтальоны разносили по семьям гробовые карточки. Обычное дело.
– Я на выплаты закрыла ипотеку, да. У нас ещё автокредит. И кредит на стиральную машину. Младшему в кредит купили телефон. Мне его тело отдали без телефона. Кредит остался, а телефона нет. Я продала украшения, когда мужа собирали, и продать нечего. Если бы телефон нашёлся, я бы продала, но нет ни телефона, ни украшений. И сыновей нет. Я всех похоронила. Одного за другим. Старшего похоронила первым, хотя средний умер первее.
Светлана замолчала, и овощник перестал наполнять пакеты.
– Сейчас чеснок пошёл, только у меня закончился, – пожаловался он. – Вот завтра привезу.
– У меня ещё старый кредит на ремонт, но там уже мало.
Овощник подсунул в пакеты по большому огурцу и отдал пакеты Светлане. От денег отказался. Светлана всё равно положила на ящик с помидорами одну сложенную купюру. Когда она ушла, овощник призвал покупателей не стесняться и набирать овощи самостоятельно.
– Давай сломаем, – предложил Малой.
– Крепкая, не сломается. – Андрей опять подсунул скрепку к металлическому штырьку.
Они по-прежнему возились с коробочкой и на Светлану внимания не обратили.
– А молотком? – спросил Малой.
– Сломается.
– Давай молотком!
– Нет.
– Почему?
– А ты подумал, что внутри может быть так, что если сломать, то ничего не останется?
– Не подумал, – признался Малой. – А что там?
– Вот откроем и узнаем.
– А как открыть?
– Не молотком.
Андрей сильнее надавил на штырёк, и скрепка, соскочив, целиком проскользнула внутрь.
– Зашибись не встать, – выдохнул Андрей. Тряхнул коробочку и услышал, как в деревянных внутренностях глухо бьётся скрепка. – Ну хотя бы точно, что там пространство.
– А зачем оно?
– Откроем и узнаем.
Не справившись с головоломкой, Андрей подхватил набитую овощами сумку и вывел брата из-за прилавка. На прощание овощник сказал им:
– Не забудьте привет родителям. И скажите, что сейчас идёт чеснок. Очень рекомендую.
Глава четвёртая. Новая подсказка
На втором этаже Первой городской больницы было душно и тихо. Большинство пациентов предпочитали молчать. Если кто-то в очередях говорил, то шёпотом. Если играл на телефоне, то без звука или в наушниках. Малой рассеянно щёлкал головоломкой, но никого не раздражал, потому что сидел в конце коридора у закрытого и бездействующего тридцать пятого кабинета. За последние годы врачей в больнице поубавилось. Им оформляли штатную путёвку в медико-эвакуационную службу, они и сами добровольно отправлялись в котлы внештатниками. Некоторых, наоборот, обеспечивали приглашениями на несуществующий медицинский конгресс, снабжали блокнотами и ручками с вымышленной эмблемой, чтобы всё выглядело как можно более правдоподобно, и увозили подальше от любых котлов. Ни те, ни другие возвращаться пока не собирались, и бездействующих кабинетов на этажах Первой городской насчитывалось с два десятка.
Врачи и пустующие кабинеты Малого не интересовали. Томясь в одиночестве, он вертел коробочку и удивлялся, до чего простой оказалась головоломка. Малой не ошибся, когда предложил воспользоваться молотком. Ну, в каком-то смысле не ошибся. Главное, навёл брата на правильную мысль. Андрей без Малого не справился бы, а вот Малой без Андрея справился бы легко, потому что сразу подумал в нужном направлении. Ему чуточку не хватило терпения. Андрей сам так сказал.
Бить молотком не понадобилось. Достаточно было ударить пальцем по углу, где в щели просматривался штырёк, который оказался не штырьком, а металлическим шариком. Шарик магнитился к пятимиллиметровой ямке и, примагниченный, выпирал из неё на половину своего диаметра. Когда Малой ударял пальцем, шарик отлетал от магнита, целиком нырял в противоположную, куда более глубокую ямку и уже не мешал раздвинуть половинки коробочки, только раздвигать их приходилось по диагонали, чтобы четыре выступа сверху одновременно вышли из соразмерных углублений снизу. Малой безостановочно открывал и, возвратив шарик в изначальное положение, закрывал коробочку, причём делал это не глядя. От скуки читал висевшее у двери тридцать пятого кабинета объявление благотворительного фонда «Мечта землекопа».
Сотрудники фонда заверяли, что с их помощью любой ампутант обучится водить радиоуправляемую землеройную машину. «Протезирование нижних конечностей заставит вас пройти через трудную пору испытаний без прогулок с детьми на свежем воздухе и других приятных нагрузок, но в результате вы ощутите свободу передвижения даже на большие расстояния. Тем, кто потерял возможность ходить, мы подарим возможность копать! Ваша жизнь станет опять благополучной и счастливой, а события в ней – значительными и замечательными». Малой прикинул, что из любви к радиоуправляемым машинам вроде рыхлителя грунта или траншейного расширителя согласился бы ампутировать себе что-нибудь не очень важное, например мизинец левой руки. Перечитав объявление, понял, что ампутировать требовалось именно ногу. Целиком. Без всяких «хорошо, отрежьте мизинчик, он всё равно кривой». Задумался, какой ногой пожертвовать.
Рассудил, что жертвовать ногами не захотел бы, даже если бы наверняка узнал, что ему доверят настоящий рыхлитель, хотя в соседнем объявлении поздравляли ампутантов с наступающим Днём всенародного забоя и по случаю праздника обещали двадцатипроцентную скидку на второй протез, тридцатипроцентную на третий, а ещё дополнительную скидку для родных и друзей. Нарисованные в объявлении протезы Малому понравились, такие они были красивые, роботизированные, и он допустил, что ампутантам, если не считать «трудной поры испытаний без прогулок», живётся неплохо. Гулять Малой любил, особенно в городском парке, куда в последнее время его водили непростительно редко и куда с условием, что он без нытья сходит с семьёй в больницу, его обещали отвести сегодня.
Мать сказала, что они с отцом быстренько заглянут к врачу и освободятся. Быстренько не получилось. Пришлось долго ждать в очереди, и дядя Саша увёл Малого подальше от сидевших у двадцать седьмого кабинета людей к запертой и никому не нужной двери тридцать пятого. Под распахнутым окном в конце коридора дышалось легче, и никто не мешал Малому заниматься своими делами, только своих дел у него, собственно, не было. Знал бы, что всё затянется, захватил бы магнитный планшет. Дядя Саша с Андреем куда-то запропали, и Малой крутил коробочку-головоломку, безучастно прощупывал вырезанную в потайной полости шифровку:
У Н4С 3С7Ь 6У9У11133 !!QК4 МR1 !!QМНNМ 3ГQР4 N С748NМ 3МУ Ц837R1.
Больше он ничего не нашёл, если не считать скрепки, которую Андрей ещё на рынке по неосторожности пропихнул внутрь.
Женщина с короткими волосами подошла к двери двадцать седьмого кабинета, и Малой оживился, но женщина лишь захотела послушать, что там, за дверью, происходит. Малой поёжился от одной мысли о врачах с их иголками и ножами. Посочувствовал отцу. Соседка по лестничной площадке давно сказала, что его надо сводить в больницу. Мать не захотела, а сегодня ночью все проснулись от жуткого крика. Кричал отец. Андрей сразу кинулся в спальню родителей. По его словам, отец кричал во сне и так размахивал руками, что едва не зашиб мать. Малой не поверил. Отец не стал бы зашибливать – или зашибивать? – мать. Нет, он бы ничего подобного не сделал даже во сне, а вот простыню обмочил, и она покрылась чёрными пятнами. Отец и раньше пачкал простыни, потому что сильно потел чёрным потом. Теперь испачкал и матрас. Мать расстроилась. Пожаловалась, что матрас не отмыть, повернула его чистой стороной вверх и признала, что соседка права: отцу пора лечиться. Позвонила дяде Саше, заодно попросила сыновей поддержать отца и пойти в больницу.
Малой не понял, чем он, умирая от скуки, поддерживает отца, и уже усомнился, что прогулка по городскому парку оправдает его мучения. Подумал заодно выклянчить у матери рожок «Жачёвского» мороженого. С клубникой, если будет, или с черникой. Главное, чтобы дядя Саша больше не просил говорить всякие нежности. Когда они тарабанили от дома, Малой по его просьбе сказал отцу, что беспокоится и хочет, чтобы у них с матерью всё было пучком. Разнервничался до икоты, но сказал. Отец не ответил, и Малой повторил погромче. Отец всё равно не ответил, хотя в последние дни уже немного говорил – спускался во двор к чёрным, и они что-то тихо обсуждали. Ну как – обсуждали… Перекидывались парой слов. Малому ещё не встречались болтливые чёрные.
Когда отца вели в больницу, прохожие с ним иногда здоровались. Он их не замечал. За него здоровалась мать, и Малой чувствовал, что ей неуютно. Отец постоянно застревал. Отказывался наступать на газон. Там и не газон, а дюжина дохлых травинок, но нет – отец поворачивал в обход по асфальту. Шарахался от припаркованных машин. Пугался картонных коробок на помойке за магазинами. В общем, шёл медленно, как одноклассник Андрея, сломавший ногу и месяца два ковылявший на костылях, только у отца ноги работали и костылей не было. Или вот он вставал на углу дома, и дальше ни шагу. Мать его спрашивала, что случилось. Отец ворочал головой, ничего не объяснял, а дядя Саша вслух описывал, что кроется за поворотом, и отец успокаивался. Или не успокаивался. Вылупливал – или вылуплял? – глаза, и Малой видел, как у него по лбу текут струйки чёрного пота. Старался не смотреть на отца, но смотрел, потому что пытался понять, почему отец вдруг такой.
– Надо подождать, – говорил дядя Саша.
С ним никто не спорил. Все соглашались подождать, пока отец осмелится зайти за угол, и Малой развлекался тем, что в уме рисовал последнюю шифровку:
У Н4С 3С7Ь 6У9У11133!! QК4 МR1!! QМНNМ 3ГQР4 N С748NМ 3МУ Ц837R1.
По одной заменял цифры и чужие буквы на похожие нормальные буквы, путался, сбивался, в итоге просто повторял заученную расшифровку:
У НАС ЕСТЬ БУДУЩЕЕ, ПОКА МЫ ПОМНИМ ЕГОРА И СТАВИМ ЕМУ ЦВЕТЫ.
И вновь радовался, что они с Андреем на шаг продвинулись в поиске сокровищ. Между тем отец отмирал и делался вялым. Руки свисали, голова опускалась. Дядя Саша его придерживал. Закурив, отец постепенно очухивался, соглашался зайти за угол дома, а по дороге в больницу таких углов было много, и отец ещё дважды намертво стопорился, будто выпадал из жизни, и лучше бы они взяли такси, но дядя Саша сказал, что отцу надо больше ходить пешком. Может, он и у врача сейчас застопорился?
Женщине с короткими волосами надоело ждать. Она опять подошла к двери двадцать седьмого кабинета. Другим женщинам, сидевшим в очереди со своими чёрными мужьями, тоже надоело ждать, но они остались на скамейке и молча наблюдали, как женщина с короткими волосами прислушивается к тому, что творится в кабинете, а в кабинете поначалу ничего не творилось. Через тонкую дверь было слышно, как гудит вентилятор и пищит какой-то медицинский прибор. Возможно, пищал тоже вентилятор. Минутой позже скрипнула дверь в запроходное помещение, где врач осматривал пациентов, послышались шаги и наконец раздались различимые голоса. Женщина с короткими волосами напряглась. Женщины на скамейке ничего толком не услышали, но тоже напряглись.
– Оля, у вашего мужа чернокровие, – сказал врач.
– Ой, Михаил Сергеевич, как же так? – воскликнула мать.
– У вашего мужа чернокровие, вы понимаете?
– Нет.
– Ну смотрите.
Послышались шелестящие звуки перебираемой бумаги.
– Видите?
– Как же так, Михаил Сергеевич?
– Тут клональное заболевание кроветворной системы. Понимаете?
– Нет.
– Ну давайте попроще. У вашего мужа появились испорченные, точнее мутировавшие, клетки крови. Они не должны попадать в кровеносное русло, но по какой-то причине не проходят правильную дифференцировку и попадают, причём не только в кровь, но и в костный мозг. Понимаете?
– Не понимаю…
– Хорошо, давайте ещё проще. У вашего мужа – чёрные кровяные шарики. Их очень много, и кровь чёрная. А потеет кровью, потому что из-за чёрных шариков у капилляров повысилась проницаемость и кровь из капилляров попадает в потовые железы. Почему так, я не скажу. Этого никто не знает. Чернокровие у нас изучено мало.
– Ой, Михаил Сергеевич, и что же нам делать?
– Как что? Лечиться!
– И как же нам лечиться?
– А этого тоже никто не знает, потому что данных нет. Но вы попробуйте гимнастику для глаз.
– Гимнастику?
– Я сейчас покажу и дам бумажку. Делайте каждый день. Вы, главное, поймите, надо просто расслабиться. И да, хорошо бы поработать над ассоциациями. Понимаете?
– А гимнастику для глаз – это мне или мужу?
– Мужу. Пойдёмте, я вам всё покажу. И бумажку дам.
Вновь скрипнула дверь в запроходное помещение, и голоса отдалились. Женщина с короткими волосами вернулась на скамейку. Другие женщины выжидательно уставились на неё, но женщина с короткими волосами, даже захотев, не смогла бы пересказать услышанное, а пересказывать она ничего не хотела и только обняла своего безучастного чёрного мужа.
С лестницы в коридор вышел Андрей. Посмотрев на скамейку у двадцать седьмого кабинета, он зашагал к скамейке у тридцать пятого. Малой встретил его замученным взглядом. Сев рядом, Андрей достал из рюкзака тетрадь и пухлый томик решебника. Догадывался, что в больнице всё затянется – в больнице всё всегда затягивалось, – и, в отличие от младшего брата, подготовился. Положив тетрадь на колени, принялся старательно переписывать развёрнутые решения заданных на каникулы задачек.
Малой сел к Андрею поближе и пришёл в восторг от формулировок вроде «расчёт автотранспорта для вывоза основного объёма грунта» и «радиус резания грунта на уровне дна выемки». Малой такое любил. Знал, что подрастёт и будет сам, без решебников, высчитывать продолжительность рабочего цикла автосамосвалов, длину рабочей передвижки экскаватора, ширину лобовой проходки, и одноклассникам начнёт помогать с домашними заданиями, потом поступит куда надо и отправится штатником в котёл получше, а не как отец – внештатником под линию обвальной зоны.
– Число автосамосвалов, занятых на вывозке грунта, – пробормотал Андрей, переписывая решение, – составляет ноль шестьсот сорок пять часов, делённое на ноль сто шестьдесят два часа, и равняется трём и девяносто восьми штукам. Округляется в бóльшую сторону и принимается равным четырём.
– Четырём, – повторил Малой.
Андрей управился с двумя задачками, утомился и сунул тетрадь Малому. В нетерпении прогулялся по коридору. Мельком взглянул на транспарант «В забое не бросаем», рекламу мраморных и гранитных памятников, список из десяти самых полезных продуктов для землекопов-вегетарианцев и подборку советов от опытного протезиста. Послушал, как в очередях шепчутся о всяком. Вспомнил, что Ташкин из параллельного класса однажды назвал тех, кто сидит в больничных коридорах, грустными уродами, которых следует немедленно убрать в далёкую тишину. Андрей тогда завистливо поддакнул, потому что отец Ташкина руководил взрывным отделом и приезжал домой когда хотел, ну или не когда хотел, но часто, и в больничных очередях по своему положению, конечно, не торчал, а сейчас Андрей поддакивать не стал бы, и пусть бы Ташкин сам проваливал в свою далёкую тишину или куда подальше.
– Он людей слóжил, как бычки в пепельницу, абы как, – прошептал землекоп у девятнадцатого кабинета. – Ехать было километров сорок, а там километры длиннее, потому что по гов…, то есть по бездорожью, и нас вытрясло до кишок.
