Евгений Рудашевский
Истукан
Глава одиннадцатая
Таинственный незнакомец
Череда затонувших кораблей в деле Альтенберга прежде забавляла Диму. Разделив судьбу их экипажей, он поначалу растерялся, затем сумел отстраниться – повторял себе, что оказался сторонним наблюдателем, призванным собрать живой материал для будущей книги, и в конце концов поверил своим словам: начал изучать поведение людей, выспрашивать их мысли, а собственные мысли и тревоги до времени заглушил. Но даже на десятый день после катастрофы фантазия Димы рисовала неприятные сцены. Мама, прочитав сообщение о гибели парома, падает без чувств. Папа, нахмурившись, корит сына за горе в семье Шмелёвых. Сестра плачет и умоляет Максима отправиться на поиски брата. Да, оборудование, подготовленное для поисков «Нуэва Эспаньи» и похороненных с ней церковных сокровищ, теперь пригодится для изучения останков «Амок Лайта».
Выброшенный в море, Дима не сразу вспомнил о трости – она, надо полагать, осталась на пароме, а вот рюкзак он держал крепко. Не выпускал его и спрятанную в нём жёлтую папку, пока не выбрался на песчаный берег. Втайне от других бережно сушил подшивки по делу Альтенберга. Глупо. Подшивки не накормят, не отправят сигнал спасателям, однако они были лучшим лекарством – ощутив близость отчаяния, Дима брался за покоробившиеся листы: читал и без того заученные строки и напоминал себе, что угодил в обычную рутину приключенческого сюжета.
Записи Шустова-младшего о запланированных погружениях возле банки Леонидос успокаивали больше всего. В них чувствовалась заразительная уверенность «охотника за сокровищами». Навигационные таблицы, лоции пролива, опреснитель воды на случай затяжных работ и ещё сто сорок три позиции – приобретены. Буксир с декомпрессионной камерой и подъёмной лебёдкой – арендован. Тестирование трёх эхолотов и сверка их результатов с маркированным лотом – запланировано. Гидрографическая съёмка с координатной привязкой и гидромагнитная разведка буксируемым магнитометром с датчиком Оверхаузера на самых многообещающих участках поискового треугольника – внесены в график. Закладка будущих раскопов и предварительная шурфовка дна в местах выявленных аномалий – расписана. Максим нашёл бы «Нуэва Эспанью», будь она двухметровой музейной моделькой, а уж махине винтового фрегата точно не спрятаться от лучей его эхолота.
Когда же Максим вычислит положение фрегата, отметит плавучими вехами остов судна, останется выпотрошить трюм, избавить его от драгоценной ноши. В случае, если не хватит подъёмной лебёдки буксира, Максим рассчитывал действовать по старинке: поднять тяжести с помощью малых погружаемых понтонов. Достаточно притопить несколько соединённых в единую платформу понтонов, нагрузить их обломками, затем сжатым воздухом продуть балластные цистерны – и платформа всплывёт на поверхность сама, останется лишь следить за плавностью её всплытия.
Дима до того увлекался чтением материалов, так живо видел этапы запланированных Максимом работ, что страх перед голодной смертью сменялся обидой. Шустов-младший найдёт утерянные больше века назад сокровища августинцев, а Димы не будет рядом, чтобы разделить его успех. Эта мысль терзала сильнее физических лишений. Она изводила до бессонницы, но при этом делала главное – не позволяла унывать.
Дима набил желудок кокосовой кашицей и кокосовой водой – сделай ещё глоток, и начнёшь, как Адриан, выплёвывать съеденное и выпитое обратно, – а голод не ослаб. Но Дима знал, что обречёт героев своей книги на подобные мучения, а значит, сейчас должен анализировать и запоминать собственные чувства.
За десять дней выжившие подъели все свободно лежавшие кокосы. Возле рощи собралось настоящее кладбище опустошённых кокосовых орехов. Запаса наверху, в кронах, хватило бы на пару недель, но первая же попытка Габриэля вскарабкаться по стволу показала, что филиппинец, в сущности, рискует жизнью. Утомлённый, Габриэль застрял на высоте четырёх метров – подняться дальше не хватало сил, а сползти обратно мешали острые края колец, опоясывавших пальму. В итоге Габриэль спрыгнул, и чудо, что он ничего себе не сломал.
Филиппинцы долго упражнялись, прежде чем самый лёгкий и проворный из них – Багвис, смазчик с «Амок Лайта», – не подобрал наиболее удобный способ. Он обхватил ствол скрученной в жгут футболкой, натянул её руками, затем упёрся в ствол голыми стопами и так, согнувшись в спине, буквально побежал вверх, только успевая перекидывать футболку выше по пальме. Замешкавшись, он непременно свалился бы вниз и разбился. Обошлось без травм, и вскоре Багвис орудовал топориком в кроне, правда, поначалу никак не мог срубить гроздь или хотя бы отдельный кокос – не получалось удобно устроиться среди перистых листьев, да и гроздь держалась прочно. Прошло несколько минут, прежде чем вниз полетели первые орехи. Наблюдавшие за Багвисом люди заблаговременно отошли в сторону и слушали Тёрнера, вспоминавшего статью из «Гардиан», в которой якобы сообщалось, что перед приездом Обамы в мумбайском музее Ганди служба безопасности срéзала кокосы – побоялась, что они упадут на голову американскому президенту.
– Ещё в «Гардиан» писали про городок в Папуа – Новой Гвинее, где почти три процента травм местные жители получают именно от свалившихся на них кокосов. Неудивительно! Это ж четырёхкилограммовое ядро, пущенное тебе в голову с высоты пятого этажа!
Тёрнер, довольный рассказанным, рассмеялся. Он, пожалуй, и дальше перечислял бы всё когда-либо прочитанное в «Гардиан» или любой другой газете, но слушателей больше заинтересовала добыча Багвиса – они поторопились её разделить, не дожидаясь, пока филиппинец спустится с пальмы.
Со вчерашнего дня удалось разнообразить кокосовую диету. Помог старик Баньяга, самый пожилой из выживших. Ему было за шестьдесят, и первую неделю он почти не поднимался на ноги. Непонятно, как он вообще уцелел после крушения парома. Баньяга был рыбаком и научил остальных выстругивать простейшую острогу – бить рыбу, застрявшую на отмели в часы послеобеденного отлива. Утренний отлив, начинавшийся до восхода солнца, случался не таким сильным и для рыбалки не годился, к тому же в темноте всё равно разглядеть ничего не удавалось. Старик предупредил, что среди рифовых рыб много ядовитых. Улов новоявленные рыбаки сносили ему на проверку – разочарованно следили, как он порой отбрасывает наиболее мясистые тушки.
С подачи Баньяги выжившие начали собирать морских ежей и морской салат. Ежами пробавлялись исключительно филиппинцы, остальные даже в голод не прельщались выскребенной из них комковатой жижицей, а морским салатом лакомились все без исключения. Достаточно было промыть пластинчатые водоросли, просушить их под солнцем, а затем подкоптить на огне, и они начинали приятно хрустеть на зубах.
– Думаешь, мы долго продержимся? – спросила Клэр.
Дима, вырванный из дрёмы, не сразу нашёлся с ответом. Филиппинское солнце, чистое, будто лишённое обычных фильтров, смягчавших его жар в городе, размаривало даже в тени. Клэр лежала на подстеленном халате, смело выставив себя солнцу и прикрыв лицо белой футболкой «Корон Резорт». Дима сидел рядом, под пологом высоких кустарников.
– Так что? – не снимая с лица футболку, вновь спросила Клэр. – Долго мы продержимся?
– Думаю, не меньше месяца. Потом начнётся истощение. И кокосы не помогут.
– Грустно.
– Знаешь, – оживился Дима, – когда тонет подводная лодка…
– Подводная лодка?
– Ну да. Есть два варианта. Она опустится на такую глубину, что её корпус не выдержит давления и лодку сплющит. Весь экипаж сразу погибнет.
– А второй вариант?
– Лодка застрянет на допустимой глубине. Экипаж затаится, ожидая спасения. Но их не всегда спасают. И есть вероятность, что они будут томиться в тесноте, пока не иссякнет кислород. Медленная смерть. А под конец, когда дышать совсем тяжело, люди сходят с ума. У них начинаются видения, они… Ну, теряют человеческий облик.
– И что?
– Ты бы какой вариант выбрала?
– Сразу расплющиться или мучительно ждать смерти?
Клэр приподнялась на локтях – футболка соскользнула ей на грудь – и посмотрела прямиком на Диму. При свете солнца её глаза казались песочными.
– Я предпочту ждать. И надеяться. До последнего вдоха.
– Знал, что ты так ответишь.
– Да? – Клэр задорно улыбнулась.
– Боишься смерти? – спросил Дима.
– Нет. Просто хочу жить.
– Для кого-то тут нет особой разницы.
– У нас лучше, чем на подлодке. – Клэр легла спиной к солнцу.
– Да. Воздуха достаточно. Теперь и питьевая вода появилась.
На днях филиппинцы обнаружили, что возле южной оконечности пляжа, почти напротив кокосовой рощи, вода не такая солёная, как в остальной бухте. Наверное, каждый из выживших успел пригубить её, прежде чем признал верность сделанного открытия. Старик Баньяга предположил, что в этом месте в бухту выходит подземная река. Самоедов указал, что здесь же намечено заглубление пляжа, на север и юг расходившегося приметным подъёмом. Филиппинцы принялись раскапывать песок. Затем перешли к заградительной растительности, расчистили в ней проход и сделали пробные подкопы, однако ничего не нашли. Размыслив, сделали крюк через кокосовую рощу и вновь углубились в заросли напротив предполагаемого выхода подземной реки. Продирались через них, пока не отыскали пересохшее каменистое русло. Возможно, старица наполнялась в сезон дождей. Дальше начинался скальный подъём, но помощник Альварес продолжил поиски и вскоре наткнулся на ручеёк, вытекавший из-под глыбы щербатого туфа.
– Пресная! – прокричал он.
Ликование Альвареса передалось остальным. Находка в самом деле важная. Несмотря на запас кокосовых орехов, напиться вдосталь никому не удавалось – кокосовая вода не могла полностью заменить простую пресную воду, и многих мучила затяжная жажда. Найденный источник вдохновил более внимательно обследовать заросли; в них, помимо главной тропы, выводившей к сигнальному костровищу, пролегло с десяток тупиковых стёжек. Тем не менее найти выход из бухты к основной части острова исследователям по-прежнему не удавалось. Малые экспедиции неизменно упирались в гущу непроходимого кустарника или скальные уступы, карабкаться на которые не решалась даже Рита.
К удивлению Димы, дочь Самоедова стала едва ли не главным исследователем, каждый день норовила то устроить заплыв вдоль каменистых утёсов, то проскользнуть за выступ с сигнальным костровищем. Именно Рита позавчера привела на берег пса – палевого аскала, которого Дима впервые заметил дремавшим в трюме «Амок Лайта». Пёс уцелел после крушения, выбрался на остров и умудрился отыскать выживших. Его близость одновременно подняла настроение людям и огорчила их. С одной стороны, сама живость пса была в радость любому, кто успевал его погладить или угостить рыбьими объедками. С другой стороны, появление аскала в одиночестве настораживало. Если бы рядом нашлись другие люди или поселение, пёс наверняка привёл бы подмогу или вовсе не пришёл бы в бухту – зачем? Разве что проведать могилу хозяина, капитана Алистера.
Пёс исчезал по своему усмотрению, словно вынужденный отвлекаться на более насущные дела, чем праздное общение с людьми, однако неизменно появлялся вновь. И многие в надежде выбраться из бухты тщились проследить его путь. Помощник Альварес в конце концов признал появление пса хорошим знаком, ведь в тот же день очнулся Майкл. С недавних пор перенесённый в единственную палатку, он выглядел отощавшим и бледным, если не считать загрубевших солнечных ожогов. Майкл сжимал бейсболку, ничего толком не говорил, а в его рассеянном взгляде читалось пугающее безумие.
Следующей новостью стала очередная находка Риты. Дочь Самоедова присвоила маску с трубкой из выловленного рюкзака и плавала за пределы рифа. Именно там она разглядела прибитый течением деревянный ящик. К сожалению, он лежал слишком глубоко – обсыпанный коралловыми обломками, намертво застрял в десятке метров под поверхностью воды. Если кто-то и мог донырнуть до ящика, то поднять его не было никакой надежды. Арендованного Максимом буксира с кабестаном поблизости не оказалось. Никто не сомневался, что ящик выпал с парома, однако даже члены экипажа, среди них – единственный выживший трюмный матрос, Макисиг, не знали, что скрыто под крышкой. Ни надписей, ни этикеток. Только опознавательный номер, ничего не говоривший без соответствующей накладной. Содержимое ящика превратилось в идеального барашка Экзюпери, и каждый воображал то, о чём больше всего тосковал последнюю неделю. Воображение ограничивалось лишь размерами ящика. Ночью Клэр, Лоран и Дима делились предположениями, и Лоран неизменно веселил остальных нелепостью выбора. Его наиболее адекватным барашком, пожалуй, стал бритвенный станок.
Лорана сейчас поблизости не было, и Дима наслаждался уединением с Клэр. Француз, как он сам выразился, «гулял с женщинами», то есть пытался приударить за избранными счастливицами. Позавчера Роуз обругала Лорана до того громко и напористо, что её из списка счастливиц пришлось вычеркнуть. Обхаживать Клэр Лоран отчаялся ещё в детском саду их родного города, с тех пор обходился дружескими признаниями в любви и ежегодными обещаниями жениться на ней в старости.
– Ты как писатель должен знать, чем заканчиваются подобные истории, – промолвила Клэр, вновь повернувшись к солнцу лицом.
– Истории с кораблекрушениями?
– Ну да.
– Как правило, они заканчиваются прибытием спасательного корабля. Герои, примирившись с участью изгнанников, спустя двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней видят, как к их острову приближается английский баркас с треугольным парусом.
– Двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней… – задумчиво повторила Клэр. – Долгий срок.
– Это в лучшем случае.
– А в худшем?
– В худшем герои осознаю́т, что давно погибли. Утонули. Даже не успели сбросить тяжёлые сапоги. И висят себе на спасательном поясе в конце галечной косы, возле разбитых ящиков из-под апельсинов и жестянок, а северо-западный ветер прибивает к ним водоросли.
– Опять спросишь, какой я выберу вариант?
– Нет, – Дима мягко усмехнулся. – Тут ответ очевиден.
– Ну да. Очевиден.
Клэр встала, чтобы искупаться и смыть маслянистость долгого загара. Белый песок, успевший обсыпать её кожу, заструился вниз, а в сторону бросилась дюжина крохотных, почти прозрачных крабиков. Они до того стремительно улепётывали от неожиданно восставшего человека, что казались песочными водомерками.
– Пойдёшь? – позвала Клэр.
– Нет. Я ещё посижу.
Диме нравилось, что Клэр любой отказ слышит с первого раза, не пытаясь вникнуть, отказали ей искренне или под влиянием неуместной стеснительности. Нет так нет. Каждый волен жить как ему удобно. Когда их спасут, Клэр, наверное, за пару дней, если не быстрее, забудет Диму. И не потому, что Дима ей не нравился. Она забудет любого, кто уйдёт в прошлое. Зачем оглядываться, когда впереди столько интересного?
Дима прикинул, как бы Макс отнёсся к француженке. Решил, что Шустову-младшему Клэр была бы не по зубам. Они слишком разные. К тому же у него есть Аня. Дима рассмеялся ревнивости собственных мыслей, не зная в точности, кого и к кому тут ревновать. Подумал, что «не по зубам» – выражение из лексикона Лорана, хотя и не был уверен, что во французском языке есть подобная идиома.
Дима, прищурившись от разоблачённого в небе солнца, следил за купавшейся у прибоя Клэр, затем взялся камнем прочерчивать на своей новенькой трости зарубки прожитых после кораблекрушения одиннадцати дней. Сломал две неудачно выбранные палки, а вчера Рита принесла ему эту – крепкую и прямую. Должна прослужить дольше.
– Одна зарубка на каждый день. Седьмая, воскресная, подлиннее. – прошептал Дима. Вздохнул, прежде чем с грустью добавить: – «Зарубки, обозначавшие первое число каждого месяца, я делал ещё длиннее. Таким образом я вёл мой календарь, отмечая дни, недели, месяцы и годы».
– Месяцы и годы, – эхом пронеслось в шелесте накатившего ветра.
Со стороны кокосовой рощи донеслись голоса. Говорили на английском, однако на расстоянии неразборчиво. Голоса не стихали, и Дима подал знак Клэр. Вместе они отправились посмотреть, что там случилось. Оказалось, что Самоедов в привычном сопровождении жены, проныры Багвиса и Адриана, которого Лоран прозвал блевуном, взялись обойти выживших и собрать у них вещи, выловленные из бухты. Михаил Аркадьевич заручился поддержкой Альвареса и заявлял каждому, что вещи с парома принадлежат судовладельцам «Амок Лайта» или тем, кто оплатил их перевозку, а сейчас ответственным за сохранность груза считался старший из уцелевших членов экипажа, то есть помощник капитана по хозяйственной части Рамон Карлос Печа Альварес. Официальность заявления принуждала многих безропотно расстаться с уловом, но находились и те, кто поначалу сопротивлялся. Михаил Аркадьевич терпеливо объяснял, что Альварес поступает так для общего блага, а вещи будут использованы для «наилучшей выгоды всей группы выживших». Альварес многозначительно кивал и ухмылялся казённой улыбкой, наслаждаясь силой собственного авторитета. Самоедов подчёркнуто играл роль глашатая. За ним со стороны наблюдал Тёрнер.
– Халаты тоже возвращать? – спросила Клэр.
– Нет, если он у вас один, – приветливо ответил Самоедов. – Одна футболка, одно полотенце, один халат. Остальное – в общее хранение.
Местом под общее хранение была выбрана травянистая проплешина за пригорком – там, где стояла палатка Майкла и где Михаил Аркадьевич изначально планировал разместить пальмовые шалаши. Как бы ни сопротивлялся Тёрнер, Самоедов в итоге поставил укрытие, хоть и предназначалось оно для мешков с пакетиками кофе «Грейт тейст» и с пакетиками растворимого напитка «Танг», катушки капроновой верёвки, ПВХ-баннера, запаса футболок и прочего барахла.
Покончив со сбором найденных вещей и назвав травянистую проплешину лагерем, Самоедов выступил с речью. Попросил и впредь приносить ему всё, что удастся выловить в море, не ругаться по пустякам и помогать тем, кто нуждался в помощи. Михаил Аркадьевич наговорил кучу банальностей, но Дима почувствовал, что ему стало спокойнее. Далее последовал утомительный пересчёт пакетиков с кофе и растворимым напитком, после чего Самоедов, для видимости согласовав решение с Альваресом, объявил, что выжившие будут получать по одному пакетику каждые три дня. Кружка была одна на весь лагерь, и людям предстояло разбиться на две группы по десять человек и одну группу в одиннадцать человек.
– Кружка останется в вашем распоряжении примерно час. Разведите напиток, насладитесь его вкусом и передайте кружку следующему в очереди.
Дима, Клэр и Лоран попали в первую группу. Получив зелёные пакетики «Танг», они вернулись к северной оконечности пляжа, где жили в последние дни. Филиппинцы боялись приближаться к могиле капитана Альвареса и наведывались туда редко. Диме и французам нравилось уединение, близость к кургану их не смущала.
– «Для поддержания водного баланса наших тел нужно выпивать не меньше восьми стаканов воды каждый день. – Лоран зачитал рекламный текст с пакетика, и его слова в островной глуши звучали музыкой. – „Танг“ вам поможет. С „Тангом“ вода становится вкусной. Каждый стакан позволит вашему ребёнку получить сто процентов суточной нормы витамина С».
– Прекрасно, – кивнула Клэр.
Лоран уговорил Диму и Клэр отложить тангопитие до темноты, обещал к тому времени раздобыть рыбную закуску. До вечера они провалялись в беспокойной дрёме. Сонливость с каждым днём усиливалась. Пройдёт ещё неделя или дней десять, прежде чем выжившие совсем ослабнут. Непонятно, кто тогда займётся сбором кокосов и обследованием бухты. В туманных сновидениях Дима попеременно видел университет, спальню родителей и жёлтую комнату «Изиды». Проснувшись незадолго до заката, обнаружил, что Лоран ушёл. Будить Клэр Дима не стал. В отрешении следил, как берег погружается в краткие тропические сумерки.
Небо долго оставалось пастельно-голубым и умиротворяюще просторным, по нему неспешно скользили полнотелые облака, а вот гористый подъём резко потемнел, слился в монолитную тёмнозелёную волну, гигантским гребнем вздыбившуюся над бухтой. В ней не удавалось разобрать ни силуэта кустов, ни абриса каменистых выступов – глухая бугристая завеса. Только на вершине прорисовывались очертания одиноких деревьев. Прошло с полчаса, и небо потускнело, утратило сумеречное очарование. Облака стали плоскими и серыми, скалы над бухтой почернели. Когда же прозрели звёзды и опрокинутый серп старой луны, небо окончательно выровнялось, а гористые накаты прояснились. Серебристый свет ночи выхватил отдельные верхушки и стрелки длинных ветвей – в их причудливом переплетении скалы предстали исполином, вроде сказочной лисы с мягкой шерстью и заострёнными ушами. Бухта почила под её нерушимой защитой.
Дима успел вновь задремать. Его разбудил Лоран. Раздобыть рыбу француз не сумел, но вернулся с кружкой, и переносить ночное тангопитие никто не захотел. Втроём с Клэр они отправились вниз по пляжу. Перешёптываясь, смотрели на лунные блики в тихой воде и огибали белые куколки закутавшихся в халаты людей. Костёр в лагере давно потух. Тревожить Самоедова, Альвареса или Тёрнера с просьбой вручить им зажигалку Лоран не решился, поэтому предложил отправиться к сигнальному костровищу – там в обложенной камнями ямке всегда поддерживались угли, чтобы вахтенный при необходимости подпалил сухие пальмовые листья.
Долго провозились возле гермомешка с водой. Наполненный до отказа, он был слишком тяжёлым, чтобы тащить его на скальный выступ. В итоге наполнили кружку и несколько валявшихся неподалёку скорлупок. Подумав, захватили и парочку непочатых кокосов. Предвкушая ночное пиршество, заторопились к тропе.
Углубившись в чащу, Лоран принялся нараспев повторять:
– «Танг» вам поможет!
Клэр, смеясь, подпевала. Пляж остался позади, и можно было не опасаться, что их голоса кого-то разбудят, но Лоран вскоре смолк. Из темноты зарослей им навстречу вышел Самоедов.
Появления Михаила Аркадьевича никто не ожидал. В неловкой тишине Лоран поздоровался и обернулся к Диме, ожидая, что он заговорит с соотечественником.
– Не спится? – спросил Самоедов.
В его голосе прозвучала тревожность, да и в целом Михаил Аркадьевич выглядел озабоченно.
– Что-нибудь случилось? – по-русски спросил Дима.
– Случилось? Нет… Вроде бы нет.
Дима не потребовал объяснений. Мало ли чем тут занимался отец Риты. Он мог просто отходить в кусты, хотя место выбрал странное. Казалось, ещё мгновение, и путники разойдутся, но Самоедов, словно извиняясь, сказал:
– Решил проверить, как там Адриан. Сейчас его вахта.
– И как? – неуверенно спросил Дима и вышел из-за спин Клэр и Лорана, постарался в лунном свете лучше разглядеть лицо Михаила Аркадьевича.
– Уснул, паршивец. А нам… Сам понимаешь, нельзя упустить корабль. И во́т что… Вы осторожнее. Здесь по ночам кто-то ходит. И мне это не нравится.
– Ну, мы тоже ходим и…
– Вы не таитесь. Вас, наверное, на весь пляж слышно. А тот, про кого я говорю, таится. Я пробовал за ним проследить. Он каждый раз растворяется.
– Надо на пляже посмотреть, кого не хватает.
– Да. Идея хорошая, – оживился Самоедов. – Наверное, я так и поступлю. Но не сейчас. Понимаешь, не хочется пугать людей. Мало ли что мне привиделось.
Дима обещал Михаилу Аркадьевичу поглядывать по сторонам. Пожелав друг другу спокойной ночи, они распрощались.
Рассказ о таинственном незнакомце Лорана не испугал. Француз больше не пел, но теперь изредка принимался завывать страшными голосами и хватать исподтишка Клэр. В ответ ему неизменно раздавался смех. Диму разговор с Самоедовым насторожил, однако портить тангопитие он не стал. Да и Михаил Аркадьевич прав: мало ли что ему привиделось.
Друзья обнаружили, что Адриан, минутами ранее разбуженный Самоедовым, умудрился опять заснуть. Клэр отговорила Лорана разыгрывать филиппинца и потрясла бедолагу за плечо. Раздув угли в малом костре, друзья уселись кипятить первую порцию воды. Костёр был устроен так, чтобы не ослеплять дозорного, не мешать ему всматриваться в море, и Лоран подбросил дров.
«Танг» оказался дешёвым химическим напитком, но здесь он втекал в горло мягчайшим нектаром. Одного пакетика хватало на две кружки, и тангопитие затянулось на несколько часов. Друзья угостили растревоженного собственной безответственностью Адриана – отходить от обзорной кромки он отказался, но кружку принял с благодарностью. До поздней ночи Клэр с Лораном наперебой шутили о шастающем по бухте призраке капитана Алистера, обменивались очередными догадками о содержимом деревянного ящика. Затихали, вспомнив кого-то из пропавших друзей – на пароме они плыли группой из пяти человек, – но затем неизменно отмахивались от грустных мыслей и вновь принимались веселиться.
Дима в разговоре участия почти не принимал. Клэр с Лораном, забывая о нём, часто переходили на французский. Дима не возражал. Ему было достаточно слышать их жизнерадостные голоса. Ночь прошла в удовольствие. Спать легли тут же, возле сигнального костровища, а наутро, спустившись в лагерь, Дима узнал, что тревожность Самоедова была небезосновательной. Пропал Мануэль – филиппинец, которого спасла Рита. Последний из тридцати одного выжившего. Он и раньше держался особняком, ни с кем не общался, а тут сбежал, прихватив катушку капроновой верёвки.
Побег Мануэля многих озадачил. Немало вопросов вызвало и то, как ему вообще удалось покинуть пределы бухты, если только он не решился на дальний заплыв и не утонул где-нибудь поблизости, расшибленный прибойной волной. Возможная гибель Мануэля расстроила выживших меньше, чем пропажа капроновой верёвки. Самоедов, посоветовавшись с Альваресом, объявил, что в лагере теперь будут дежурить дозорные, а лагерный костёр станут поддерживать, как и малый костёр на скальном выступе.
– Если Мануэль вернётся, – добавил Михаил Аркадьевич, – сообщите Альваресу или мне. Никто не знает, чего ждать от такого человека.
