Евгений Сергеев
Юркино небо
***
Боже, какой же прекрасный запах у свежего сена!!! Особенно когда его только-только собрали в небольшие скирды для дальнейшей погрузки на телегу и транспортировки домой на сеновал. Разнотравье Алтайских гор обеспечивало такой сумасшедший набор всевозможных запахов, что надышаться, казалось, ими невозможно. Юрка с сестрой Валькой, пользуясь малолетним возрастом, откровенно филонили, лёжа на скирде и смотря в небо. Вся их обязанность, пока мать с отцом и старшими братьями собирали сено, была в охране съестных запасов, дабы пасущиеся невдалеке коровы не наделали дел на импровизированном столе – расстеленной в тени деревьев простыни. Но к этому моменту обедненное время уже прошло, обед съеден, и охранять было нечего. Они, лёжа, наслаждались запахами свежего сена и искали в редких белых тучках очертания различных животных.
– Смотри, Юрка, – вскрикнула Валя и показала рукой на тучку, – зайчик!
– Где? – удивлённо вытаращив глаза, произнёс Юра. – Я не вижу…
– Ну, вот же! Вон ушки, носик, а там, чуть ниже, хвост.
– Нету тут зайца. Ты обманываешь меня!
– Ну, что ты, глупый, ты просто его не видишь! Ты вот посмотри, он сидит спиной и ест капусту!
– А-а-а!!! – радостно рассмеявшись, и захлопав в ладоши, звонко вскрикнул Юра, – Вижу!!! Ага, как настоящий!
И тут они услышали свист рассекаемого воздуха. Свист был необычным, и ни Валя, ни Юра раньше ничего подобного не слышали. Свистящий звук приближался, приобретая угрожающие ноты. Они сели, крутя головами по сторонам, но откуда приближается звук, определить не смогли. Юрка вжался в сестру, и смотрел на небо, выглядывая из-за плеча. Прямо над ними, над верхушками деревьев, промелькнула огромная чёрная тень, и дети вмиг вжались в скирду сена. Они даже и не рассмотрели, что это было. А был это настоящий самолёт, что сел на ровное скошенное поле. Валя первая подняла голову.
– Юрка! Самолёт!
Юра с недоверием и осторожностью, не спеша поднял голову и посмотрел в конец поля. Возле самолёта уже стояли отец с братьями и о чем-то разговаривали с лётчиком.
– Побежали! – крикнула Валя и лихо, скатившись со скирда, побежала к самолёту.
Юра спустился осторожно и не спеша отправился в том же направлении. Когда он подошел к самолёту, услышал, как отец строго прикрикнул сыновьям:
– Коля, Сергей! Отдохнули и будет! А, ну, грабли в руки и вперёд!
– Ух, и строгий у вас отец, – улыбаясь, сказал пилот пацанам и, обратив внимание на подошедшего Юру, добавил, – так, кто это у нас? Как звать?
– Юра.
– Вот что, Юра. Я сейчас в деревню за бензином пойду. Надо, чтобы кто-то самолёт поохранял. Справишься?
Юра от неожиданности и удивления глаза вытаращил и лишь глянул на отца. Отец, улыбаясь, кивнул головой, и только тогда Юра сказал – «Да».
– Ну, вот и славно! Давай я тебя посажу в самолёт, будешь его охранять, пока я вернусь, – с лёгкостью подхватив Юру, в одно движение поставил на пилотское сидение. – Вот здесь держись.
Пилот взял какую-то ёмкость и ушёл. Вокруг самолёта бегала Валя и распевала стишок:
– Самолёт-самолёт увези меня в полёт. А в полёте пусто, выросла капуста!
Юра махал ей рукой и звонко смеялся.
***
Одиннадцать лет спустя.
Солнечным майским утром на пороге реального училища, образованного на базе авторемонтных мастерских Управления Чуйским трактом города Бийска, появился офицер военной приёмной комиссии РККА в сопровождении местного участкового милиционера. На пороге их встретил старенький дедок, одетый в видавшего виды синий рабочий халат, подпоясанный серым, из грубой мешковины, передником с карманами. Из-под халата выглядывала почти новая телогрейка, типа «ватник». На ногах, несмотря на майское тепло, были валенки с новенькими, ещё блестящими резиновыми калошами. Венчал всю эту вещевую композицию помятый картуз. Дед служил в училище вахтёром, а по совместительству сторожем, дворником, садовником и печником.
– Чавось надобно господам офицерам? – не выпуская из рук метлы, спросил дед с видом человека, охраняющего передовой рубеж, строго и, по карикатурному – с подозрением.
– Никанорыч, – пытаясь придать серьёзность, обратился к нему милиционер, служивший, как ранее бы сказали – околоточным, а ныне – участковым, – ты эту старорежимность свою брось!
– Добрый день. Директор на месте? – спросил офицер.
– Добрый. Дык, где ж ему бытии? Тута. Ноги вытирайте, господа-товарищи. Я покажу.
Никанорыч пропустил их в двери и шаркающим неспешным шагом пошел с офицерами, рукой показывая нужное направление.
– Васька, что случилось то?
Васька – он же участковый Василий Нефёдов, которого Никанорыч, то есть Стефан Никанорович Рыльский знал ещё сопливым мальчишкой, только издал нечленораздельные звуки, видимо, означающие, что-то типа того – «не до тебя», или «не сейчас», и махнул рукой.
– Вот их дверь, – не дойдя метров пять до кабинета, сказал Стефан Никанорович.
– Благодарим, – ответил военный, и открыл дверь без стука, – Можно?
Вахтёр, он же дворник, садовник и, просто, незаменимый человек, как утверждал директор, всякий раз, когда Стефан собирался подать в отставку, прищурив глаз, проводил взглядом офицеров и для порядка постоял ещё некоторое время радом с дверью, прислушиваясь к звукам, затем, спохватившись, полез в нагрудный карман за часами.
– Едрить-колотить! – произнёс он, всматриваясь в циферблат. – На целую минуту опоздал!
Он судорожными движениями нащупал в кармане передника медный колокольчик, достал его и, начав звонить, двинулся вглубь коридора.
Директор принял посетителей учтиво, но настороженно.
– Кочетов Иван Лукич. Чем обязан?
– Капитан Терёхин. Призывная комиссия РККА по городу Бийску.
– Меня интересует… – произнес военный, заглядывая в папку, – а, вот, призывник Сергеев Юрий Петрович.
– Призывник? У нас нет воспитанников старше семнадцати лет, – растерянно произнес директор.
– Ну, как же? Вот его анкетные данные. Родился шестого апреля, тысяча девятьсот двадцатого.
– Путаница какая-то. Такой воспитанник имеется. Но он двадцать первого года. Секундочку, Маша! Мария Степановна!
Из-за двери, спустя несколько секунд выглянула женщина средних лет.
– Что изволите, Иван Лукич?
– Мария Степановна, принесите, пожалуйста, дело Сергеева Юры, будьте любезны.
В глазах женщины, как до этого у директора, на долю секунды промелькнуло удивление, замешанное на тревоге. Она закрыла дверь, а к столу сделал шаг участковый Нефёдов.
– Вот и я говорю, я Юрку знаю, мал он ещё…
Дверь опять открылась. Мария Степановна с папкой в руках торопливо подошла к директору и, глядя на офицера, тихо спросила:
– Иван Лукич, а что-то случилось? Он что-то натворил? Может его позвать? У них сейчас перемена.
– Да, будьте любезны, – сказал директор, принимая папку с делом.
Директор положил папку на стол, и, не раскрывая её, прочитал на лицевой странице:
– Да! Вот! Шесть, четыре двадцать один.
В дверь постучали.
– Да, да, входите.
В дверях стоял долговязый темноволосый паренёк со слегка растерянным взглядом в стареньком, но чистом пиджаке на пару размеров больше и подвернутыми рукавами. В чертах его лица и взгляде было что-то непередаваемо кавказское. Внешность ему досталась от мамы, которая в свою очередь была сильно похожа на свою мать – осетинку по национальности. Которую ещё в юности умыкнул из глухого осетинского аула Юрин дед. Не смог устоять перед кавказской красотой… или та сбежала с ним. Запутанная история.
– Иван Лукич, – достаточно твердо произнес паренёк. – Вы меня вызывали?
– Проходи, Юра, садись.
– Я постою.
– Можно я задам пару вопросов? – Спросил офицер у директора.
– Извольте.
– Тебя зовут Юрий Петрович Сергеев, русский, правильно?
– Да.
– Отец, Пётр Тимофеевич Сергеев, русский, работает в ДРСУ № 1 город Бийск, мать Анастасия Григорьевна, домохозяйка?
– Да. А в чём дело?
– Скажи, пожалуйста, Юрий Петрович, как так получилось, что ты на медкомиссии военкомата себе год приписал?
Парень насупился, опустил голову, но промолчал.
– Юра, зачем ты это сделал? – с легкой тревогой в голосе спросил Иван Лукич?
– Дядя Вань, я хотел здоровье проверить, – слегка сконфуженно ответил Юра.
– Проверил? – продолжил офицер, – Всё в порядке?
–Да. – Ответил тот негромко и поднял взгляд на офицера.
– Ну, тогда, собирайся.
– Куда, – вдруг со страхом отшатнулся Юра.
– Как, куда? В армию.
– Постойте, постойте, – вмешался директор, – но он, же еще не призывного возраста. Рано ему… да, и квалификационный экзамен в следующий понедельник…
– У меня вот здесь приказ, подписанный самим начальником Сибирского военного округа. Тут поименный список всех призывников этой весенней кампании. И в нём есть имя Сергеева Юрия Петровича, двадцатого года рождения.
– Но, товарищ капитан…
– Хотите, чтобы его как уклониста, через милицию? Так участковый вот, рядом…, – капитан посмотрел на участкового Василия. – И поймите, сейчас уже не важно, зачем он это сделал. После этого приказа явиться для прохождения службы – его обязанность. Вы же, взрослый человек, наверно, участник Гражданской. Должны знать, что в армии, прежде всего, дисциплина.
– Так точно, товарищ капитан. – Согласился Иван Лукич.
– Вот что, Юра, – офицер протянул ему лист бумаги и сказал спокойным, но твёрдым голосом, – это повестка. Быть завтра в восемь ноль-ноль на призывном пункте. Где это, ты знаешь. И вот здесь мне подпись поставь…, а то, мне еще два адреса обойти надо.
Директор макнул перо в чернильницу и дал Юре. Тот расписался.
– Товарищ милиционер, – обратился офицер к участковому Василию, – прошу помочь Ивану Лукичу проследить, чтобы призывник Сергеев Юра прибыл на призывной пункт в назначенное время.
– Хорошо, товарищ капитан, будет сделано.
– До свидания, Иван Лукич. Рад был знакомству. До завтра, Юра.
– До свидания, – буркнул себе под нос парень.
Офицер вышел, участковый Василий подошел к Юре и, положив руку ему на плечо, произнёс:
– Ну, ты даёшь, Юрка. Ты, это, не подведи меня. Завтра, чтоб как штык. Хорошо? Иван Лукич, я, пожалуй, пойду, дел невпроворот. До свидания.
– До свидания, Василий.
Милиционер пожал руку директору, хлопнул Юрку по плечу и вышел, оставив его один на один с директором.
В кабинете повисла тяжелая пауза. Директор прошёлся несколько раз вдоль стола, остановился возле Юры, пододвинул ближайший стул и сел. Его лицо стало таким серьёзным и одновременно заботливым, от чего Юра ещё больше стушевался, не зная, как себя вести.
– Ты хоть представляешь, что я скажу твоему отцу, когда он из командировки вернётся? – спросил Иван Лукич, стоящего в полной растерянности парня, – Я же обещал ему, что присмотрю за тобой. Ты мог хотя бы со мной посоветоваться?
– Я думал, это просто так… мне же ещё нет восемнадцати…
– Думал он… – вздохнул, Иван Лукич, – иди уже…
– Куда?
– Куда, куда? В канцелярию, бегунок возьмешь по случаю отчисления.
– Отчисления?!
– Да, не беспокойся. Вернёшься из армии, восстановишься и получишь свои корочки слесаря.
– И что, меня и вправду в армию забирают?
– А до тебя только сейчас дошло? – Только и развёл руками директор. – Иди уже.
Юра вышел, и в дверь заглянула Мария Степановна.
– Всё в порядке, Иван Лукич?
– Да, уж… – со вздохом ответил директор, – дела… Мария Степановна, готовьте характеристику Юре.
– Характеристику? Куда?
– В армию, Мария Степановна
– Так… ведь… ему… – растерянно произнесла она.
– Так надо.
***
На следующее утро Юра пришел за десять минут до назначенного времени на призывной пункт, который находился в большом деревянном двухэтажном здании на пересечении улиц Болотной и Третьего Интернационала. Современное название улица получила относительно недавно, и поэтому горожане её чаще называли по-старому – Владимировский переулок. Вдоль всего переулка выстроилось порядка тридцати гужевых крестьянских повозок. Военкомат был не только городским, но всего Бийского района.
Странно было наблюдать Юре за эмоциями собравшихся людей. В основном это были весёлые, жизнерадостные лица, но изредка можно было услышать тихий женский всхлип и успокаивающий голос призывника с уверениями, что всё будет хорошо. Юра пробрался сквозь толпу провожающих и других призывников к входу в военкомат. Нисколько не мешкая, с твёрдым намерением, открыл дверь и шагнул через порог здания. На проходной его встретил тот же капитан, что вручал вчера повестку.
– А, Юра, пришёл вовремя. Похвально. – Произнёс офицер. – Проходи, располагайся.
И вот сейчас он уже не казался Юре таким строгим и грозным, каким был вчера. Капитан похлопал парня по плечу и показал куда пройти, чем вызвал интерес к нему со стороны других призывников. Не каждый призывник «удостаивался чести» плечевого похлопывания. Вернее, вообще никакой.
Призывников собирали в большом актовом зале. Гул голосов, вспышки смеха в сочетании с бравурной музыкой, льющейся из подвешенных под самым потолком рупоров, делали это место похожим на вокзал в час ожидания прихода поезда. Молодые люди разбивались по кучкам, рассказывали анекдоты, знакомились, делились ожиданиями. Кто-то курил, а кто-то самокрутки «для форсу» держал зажжёнными, лишь делая вид. Юра табаком не баловался, ему был противен этот запах. Не имел такой привычки, хотя почти все его друзья уже дымили словно паровозы. Возможно, им казалось, что так они выглядят старше и солиднее. Юра сел один, не примкнув ни к одной из групп, и то, что он здесь младше всех, теперь было особенно заметно. Ему было здесь некомфортно. Он больше думал о том, что расскажут его отцу, когда тот вернётся из командировочной поездки в Ташанту. Как оправдается Иван Лукич, которого так глупо подставил он. Юре было стыдно за это, и ещё за то, что он так и не извинился перед директором за этот проступок.
От этих мыслей его отвлекла какая-то суета. Где-то в углу назревала драка. Речь становилась отрывистей и громче. Казалось, ещё чуть-чуть и начнётся. Но кто-то крикнул: – «Шухер!» – и всё моментально прекратилось. В актовый зал вошли два офицера в сопровождении четырёх солдат.
– Граждане призывники! – Пытался привлечь внимание офицер в накинутом на плечи белом халате, но его не слушали, – Граждане призывники, минуточку внимания!
Гомон, лишь слегка стих, и вновь набрал силу.
– Молчать! – Вдруг заорал второй офицер, и наступила мгновенная тишина.
– Благодарю вас, – сказал первый и продолжил – Граждане призывники! Минуту внимания! У меня маленькое объявление. Я сейчас буду называть фамилии, и те, кого я назову, пойдут со мной. Всем ясно?
– А когда винтовку дадут? – крикнули из зала, – А обед скоро? Жрать хочется!
Создавалось впечатление, что из получивших повестки ребят, всей серьёзности момента понимали не многие, продолжая выкрикивать, как им, видимо, казалось оригинальные и смешные фразы, в попытках вызвать смех у «собратьев по несчастью» и тем самым выделиться.
– Тишина! – опять рявкнул второй офицер, восстанавливая на какое-то время относительный порядок. – Жрут, товарищ призывник, свиньи в свинарнике. Продолжайте, Пётр Петрович.
– Благодарствую, – сказал тихо Пётр Петрович и продолжил уже громче, – Призывники Гатчин Тимофей, Савостьянов Илья, Сергеев Юрий, прошу за мной.
– А куда вы их ведёте? – выкрикнули из зала…
– На дополнительный медосмотр, – громко ответил офицер. – Значит так, товарищи призывники, сейчас с лекцией о политической обстановке в мире перед вами выступит замполит Бийского гарнизона капитан Васильков. Слушать всем внимательно. После лекции выдача сухих пайков и погрузка в автомашины.
– Братцы, вот это да! У васильков есть свой капитан!
Шутка явно всем понравилась, и дружный смех перетёк в не менее дружное ржание, в котором утонул очередной призыв офицера к тишине.
Медик отвел призывников Гатчина и Савостьянова в какой-то кабинет, а Сергееву приказал сидеть в коридоре второго этажа, пока не позовут. Напротив, в кабинете начальника военкомата проходило маленькое незапланированное совещание. Капитан Терёхин стоял у окна и наблюдал, как во двор, непрерывно гудя и потихоньку раздвигая толпу провожающих, въезжают грузовики для погрузки призывников.
– И что мне с ним теперь делать? – спросил Терёхин, скорее в воздух, чем конкретно у находившихся с ним же в комнате офицеров, медицинской службы Павлова Петра Петровича или майора авиации Кречетова Савелия Павловича – «купца» из лётного училища, прибывшего для набора кандидатов.
Савелий Павлович Кречетов, герой гражданской войны, рассудительный человек, крепкий, среднего роста. Никогда не был карьеристом, но на данный момент дослужился до заместителя начальника лётного училища. И уж точно, по должности он не должен был ехать в Бийск за набором кандидатов. Это была его первая такая командировка и, как он надеялся, последняя.
– А домой отправить? Пускай годик погуляет, – посоветовал он.
– Не вариант, – ответил Терёхин, – он уже в приказ вписан. И не взять нельзя, и взять – нарушение. Вот такая, понимаешь, ситуёвина…
– Да, и по медицинским показателям его отсеять не удастся, – вставил своё слово Пётр Петрович, – Кроме общего недоедания всё в норме. А кто из призывников сейчас без этого недостатка, когда даже деревенские хиленькими приходят. Последствия голода так быстро не проходят.
Капитан взял со стола дело Сергеева Юры и пролистал несколько страниц. Перевернув пару, остановил внимание на информации личной характеристики, написанной мелким не очень ровным, ещё детским подчерком, которую ранее толи не заметил, толи пропустил, толи…
– Погоди майор, а может, ты его к себе возьмёшь?
– Куда, к себе? У меня что там, резиновая бочка? У меня полный комплект.
– Так, Савелий Павлович, ну, посуди сам, во-первых, где десять, там и одиннадцатый легко войдёт. А, во-вторых, у тебя из тех, кого ты отобрал, все через ОСОАВИАХИМ прошли?
– Нет.
– А вот смотри: происхождение отменное, из семьи рабочих, комсомолец, хорошист, кружок планеризма в ОСОАВИАХИМ, прыжки с парашютом. Он уже летал. Причём сам. И в чём проблема?
– В лётное училище без аттестата не возьмут.
– Э-э! Не о том думаешь! Будет тебе аттестат. Насколько я понимаю, общеобразовательные предметы они сдали ещё неделю назад. Одним больше, одним меньше, училищу не велика нагрузка. В конце концов – это же только кандидат.
– И характеристика из ОСОАВИАХИМа нужна.
– Ну, вот это, как раз, вообще не проблема. Короче, забирай парня к себе, а аттестат и характеристику я тебе почтой вышлю. Лады? – с усилием толкнув папку с личным делом призывника Сергеева по столу в сторону майора.
– Лады, – поймав, скользившую к нему папку, сказал лётчик. – Тебе понятно, лишь бы от него избавиться. Нет человека – нет проблемы, а мне теперь голову греть, да оправдания придумывать.
– Так ты же по должности, если я не ошибаюсь, заместитель начальника училища? Примени административный ресурс. Потом ещё спасибо скажешь.
– Что ты меня уговариваешь? Я уже сказал – Лады.
– Вот и славно. Это я, чтобы между нами не было недосказанности. Товарищ Павлов, Пётр Петрович, пригласите призывника Юру Сергеева. – Повеселев, сказал Терёхин.
В кабинет вошёл Юра и вытянувшись по стойке смирно отрапортовал:
– Призывник Сергеев Юрий Петрович, для несения службы прибыл.
– Ну, что, призывник Сергеев Юрий Петрович, где служить будем?
Юра немного растерялся.
– Где надо, там и будем.
– А хочешь в авиацию?
У Юры загорелись глаза.
– Конечно, хочу!
– Садись, вот тебе бумага, ручка. Пиши заявление о направлении в лётное училище. Да, и свои заслуги в ОСОАВИАХИМе тоже напиши. Для верности. На всякий случай. – Сказал Терёхин и хитро посмотрел в сторону Кречетова.
Кречетов улыбнулся, ничего не сказав, лишь покачал тихонько головой. Юра закончил писать.
– Так, вот здесь дата и подпись,– пальцем указал Терёхин. – Замечательно. Призывник Сергеев Юрий, вот это отныне твой непосредственный начальник. Его зовут Кречетов Савелий Павлович. Ты поступаешь в его распоряжение. Понятно?
– Ну, что Вы со мной как с маленьким – тихо пробубнил под нос Юра.
– И действительно. – Терёхин выпрямился, прокашлялся и продолжил командным голосом. – Призывник Сергеев, возвращайся в актовый зал и жди дальнейших указаний товарища майора. Ясно?
– Ясно.
– Иди.
Дверь за Юрой закрылась.
– А ни чё, так, парнишка! – сказал Терёхин Кречетову, – Не спасовал. Думаю, будет толк.
– Посмотрим. – Заключил майор.
***
Мог ли тогда представлять Юра Сергеев, что именно этот момент жизни определит его судьбу на долгие, долгие годы? Вряд ли. Но ему очень понравилась мысль об авиации. Он даже и не рассматривал небо, как профессию. Даже когда посещал планерный кружок, и даже тогда, когда ему впервые доверили самостоятельный полёт на настоящем самолёте. Это было, скорей, детское увлечение, не более. А теперь становилось всё намного серьёзней. Авиация, как воинская профессия – это… это…
– Я буду лётчиком!– твердо решил вдруг Юра –Я буду летать!
Вскоре появился майор Кречетов. Ему, и еще десяти молодым ребятам он приказал получить усиленный сухой паёк и грузиться в кузов отдельного грузовика. Предстояло достаточно долгое путешествие, как выразился майор – «В стольный град Бердск». Это Юру не пугало, ему были привычны длинные переезды. Он с отцом, вдоль и поперёк изъездил Чуйский тракт, вплоть до самой Монголии, который прямо на его глазах, можно сказать, и прокладывали по бывшей бычьей дороге, где испокон веков, ещё с дореволюционных времён, степняки перегоняли стада коров на Бийский мясокомбинат. Как-то он прикинул, что в совокупности пешком прошагал от Бийска до границы и обратно, в разное время конечно. А вот в другой стороне от города бывать ещё не приходилось, да, и где находится град Бердск, он не знал, и почему он стольный Юра никак не мог взять в толк. Вроде же, столица – Москва?
Юра с любопытством впитывал в себя картинки новой местности. Лес, растянувшийся вдоль узкой дороги, становился всё суровее и темнее. Болота казались, мрачнее и загадочней. Изредка встречающиеся деревушки – безлюднее. Хотя, возможно, это всего лишь день клонился к ночи. Вскоре зашло солнце и в кузове, продуваемом всеми весенними ветрами, ехать стало совсем не комфортно. Призывники сбились в кучку и накрылись, кто, чем мог. В кузове нашлось несколько мешков. Это немного спасало от холодного ветра и сырости.
Вскоре машина остановилась. Впереди простиралась тёмная гладь реки, прочерченная одиночными световыми дорожками от редких лампочек деревни на том берегу. Вброд ночью ехать было совсем невозможно. Водитель посигналил несколько раз и поморгал фарами. Спустя примерно полчаса к берегу причалила лодка. Майор, переговорив о чём-то с лодочником и взяв с собой троих ребят покрепче, уплыл на тот берег, наказав водителю не выключать фары. Ещё через час к берегу из темноты причалила флотилия из трёх лодок. Призывники погрузилась в лодки, офицер показал ориентир на том берегу – самый яркий и ближний к реке фонарь и приказал держаться рядом на слух.
– Значит так, там у самого того берега быстрина. Не боритесь с ней, гребите к берегу. Далеко не снесёт.
Лодки отчалили, а водитель остался ждать рассвета в машине.
Если кто-нибудь переправлялся на лодке ночью, тот поймёт, как это страшно. Особенно, когда нет луны и не видно звезд. Какие только картинки не рисовало воображение Юры. Ему казалось, что вот сейчас сбоку в лодку врежется огромное бревно, и они все окажутся в ледяной воде, и непременно – утонут; что они напорются на острый камень, что сломаются весла и их вынесет на быстрину и пороги, но вода была спокойной и очень тихой. Немного сносило по течению, но само течение было слабым.
Наконец лодка ткнулась в берег. Их снесло всего метров на десять. Вторая лодка оказалась рядом. Майор построил призывников, подсвечивая карманным фонариком, пересчитал и пошёл в ближайший дом, договариваться о ночлеге. Оказалось, что это дом местного участкового. Это он приплывал первым узнать кто, на ночь глядя, к переправе пожаловал, а затем, послав сына в помощь майору, организовал переправу. Призывникам постелили на полу большой залы, напоили горячим чаем с сухарями. Сухие пайки, выданные в Бийске, закончились ещё до переправы. После чая нестерпимо захотелось спать. И Юра уснул одним из первых.
Сон был неспокойным. Снился Манжерок, где в пионерском лагере Юрке Сергееву доводилось проводить свои летние каникулы. Будто они, с другими пацанами забрались на освещенный, прогретый солнцем склон, и наткнулись на огромный, примерно в полметра, змеиный шар. Кто-то крикнул – «Змеиная свадьба!», и бросил в него палку. А шар вдруг покатился, и на него. Он побежал, а шар за ним, вниз по склону. Да, бежать тяжело, ноги вязнут в траве. Змеиный шар нагоняет и одновременно увеличивается в размерах. Юра падает, и змеи зубами впиваются в его спину… Проснулся мокрый от пота и с температурой.
– Видать, просквозило вчерашним днем. – Сказал Кречетов хозяину дома.
Тот покачал головой:
– Я ему сейчас молока тёплого с мёдом дам, всё пройдёт. Организм молодой, справится. Ты бы его, Палыч, в кабину посадил. А то до Бердска почитай, верст сто восемьдесят ещё махать, а тут болота сплошняком, да снег по лесам ещё не сошёл.
– Хорошо, Кузьма Савельич, так и сделаю. Призывники, подъём! Сергеев, останься, остальным две минуты на сбор и на улицу. Построение на утреннюю зарядку.
– Э-э, какая зарядка? Мы ещё не в армии – послышались неуверенные голоса лежащих под тёплыми одеялами призывников.
– Отставить разговорчики! Подъём, кому сказал! Кто сейчас не встанет, заставлю отжиматься до обеда!
Парни встрепенулись и, торопливо одеваясь, выбежали на улицу.
Хозяин дома принёс кружку тёплого молока с мёдом. Юре от одного запаха стало лучше. Он вспомнил маму, её ласковые, натруженные руки. Воспоминания о семье вдруг нахлынули на него волной. Юра был самым младшим ребёнком в большой семье, его все любили и оберегали всю его жизнь. Даже поступление в училище-интернат не казалось чем-то отстранённым от семьи. Отец работал рядом. Они виделись почти ежедневно, когда того не отправляли в очередную командировку. Пару раз в неделю заходила сестра Валя. Она приносила обед папе, ну и к Юрке заглядывала. Брата Сашу только он не помнил. Он был совсем мал, когда того призвали в армию. Служил на Дальнем Востоке. Пропал без вести по пути домой после демобилизации. Колька уехал в Москву и поступил в какой-то институт, а Сергей в Абакан… – «Вот и моя очередь настала», – подумал Юра, и слезы сами собой накатились на глаза. Он торопливо выпил молоко, отдал кружку хозяину, вытер слёзы и решительно встал.
– Ты это куда? – удивился хозяин дома.
– На зарядку, – твёрдо ответил Юра, одеваясь.
– Ты же простывший…
– Это не повод для пропуска занятий, – отрезал Юра, и вышел из комнаты.
– Ух, характер, – тихо сам себе сказал Кузьма, и выглянул в окно.
Юра, молча, пристроился в край шеренги и стал выполнять те же упражнения, что и другие призывники.
Надо ли говорить, что Юра наотрез отказался ехать в кабине.
– Чай, не кисельная барышня,– ответил он, – поеду как все.
– Не кисельная, а кисейная, грамотей! Впрочем, как хочешь, запрыгивай в кузов. – Сказал Кречетов и, поднявшись на подножку кабины, громко добавил, – Поехали!
Юрин ответ вызвал одобрение попутчиков, к воротам лётного училища призывники приехали, чуть ли, не лучшими друзьями.
Машина остановилась. Кречетов приказал призывникам построиться вдоль борта автомобиля с вещами.
– Товарищи призывники, кандидаты в курсанты, у нас имеется традиция. Через эти ворота каждый должен пройти своими ногами. Здесь вы можете отказаться, и эта машина отвезёт вас служить в другое место. Вас никто не осудит. Здесь последний рубеж, за которым вы оставляете своё детство, чтобы стать мужчинами. Кто хочет остаться – на месте, остальные – шаг вперёд!
Все одиннадцать призывников сделали шаг.
– Отлично! Я в вас не сомневался. Нале-е-ево! Ша-агом марш!
***
Всего со всех сторон необъятной Сибири свезли в училище девяносто шесть претендентов. А по слухам, что бродили в кандидатской среде, набирать хотели только сорок курсантов, по двадцать в истребители и бомбардировщики. Началась подготовка к экзаменам. Самый жёсткий отбор предполагался по физическим данным, и здесь для Юры таилась самая большая опасность. Он по объективным причинам отставал от других курсантов. Кто-то из претендентов «достал» данные по нормативам, и Юра восприняв это, как призыв к действию, всё свободное время стал проводить в физических занятиях. Вскоре к нему стали присоединяться и другие кандидаты. Спустя неделю он уже фактически возглавлял группу из двенадцати человек.
– Что Вы скажите о кандидате Сергееве? – спросил Кречетова начальник училища, полковник Лисицин, участник боёв на Халхин-Голе, чья фамилия, при произношении её по слогам, звучала на корейский манер – Ли Си Цин, наблюдая в окно за занятиями «группы Сергеева».
– Напорист, твёрд, с характером, комсомолец, в учёбе хорошист, в аттестате одна тройка по иностранному – немецкому языку. Занимался в планерном кружке ОСОАВИАХИМА в Бийске, три парашютных прыжка с восьмиста метров, пятьдесят два часа налет на У-2, двадцать четыре часа самостоятельных полётов и четыре даже в качестве общественного инструктора, имеется характеристика. Общителен, но не болтлив. Приписал себе год при прохождении медкомиссии. От призыва не уклонялся.
– Он со своей группой, прямо как Иисус с двенадцатью апостолами, – не отвлекаясь от наблюдения за занятиями, заключил Лисицин, – посмотрим, как экзамены сдаст. Нам такие нужны.
– Но ему всего семнадцать…
– Ну, и что? Может напомнить Вам о Гайдаре? Он в шестнадцать кавалерийским полком командовал!
– Но, Георгий Степанович, тогда война была.
– А сейчас спокойно? В Испании вон что творится! Австрии больше нет! Польша военный союз с Германией подписала. А что будет через год? А через четыре, когда эти, – Лисицин ткнул пальцем в сторону занимающихся кандидатов, – вот эти мальчишки доучатся, кто знает? Мы должны! Нет! Мы обязаны быть готовы. И возраст, я считаю, здесь не проблема. Подумаешь, год! Да, через год о том, что ему было семнадцать никто и не вспомнит. Ладно, доложи, как обстоят дела в целом.
– В целом, у вновь прибывших общее истощение. Откармливаем. Зафиксировано одно ЧП, кандидаты Мирнов и Пошутейко пойманы за распитием алкоголя. Ещё трое: Ткачук, Зерембо и Кузнецов признаны неблагонадёжными – детьми кулаков оказались, готовим документы для передачи бердской призывной комиссии. В остальном – порядок.
– Как обстоят дела у курсантов?
– Второй, третий и четвёртый курсы в летних лагерях. Всё согласно штатному расписанию. Чрезвычайных происшествий не зафиксировано, кроме одного курьёза. Курсант четвертого курса Петровский начал поздний подъём, а там, в конце полосы, колхозная повозка ехала с бочкой молока. Зацепил он её левым шасси.