Евгений Шацило
Награды они не просили
– Да вот думаю, – Козовник сказал первое, что пришло в голову, – придется нам воевать или нет. Оно как, войной очень даже пахнет, да только кто осмелится на нас напасть? Германия? Вряд ли: у нас с ними договор о ненападении подписан. Румыния? Ха! Надорвется она с нами воевать.
– Я так понял, – продолжил размышления Козовника Белонин, – Польша и Турция тоже отпадают? Иван, не забивай дурным голову. Сдались тебе эти поляки-турки! От того, что ты о них думать будешь, девять утра скорее не наступит. Ого, – глянул он на часы, – уже двенадцатый час, скоро полночь. А сегодня, кстати, самая короткая ночь в году.
– Ну да, – согласился с дежурным командир батареи и задумчиво добавил (знал бы он, что его слова окажутся пророческими): – Только нам она самой длинной покажется, – Иван имел в виду, что особенно тяжело будет утром, когда до долгожданного отдыха останутся считанные минуты.
Но история распорядится по-своему.
– Это точно, – согласился с Козовником Белонин и потер ладонями глаза. – Еще и полуночи нет, а у меня уже в глаза хоть спички вставляй – спать хочется.
– И не мечтай! Ты на службе, – Козовник полушутя погрозил Белонину пальцем. – Ты дежурный по батарее, так что бди!
– Есть бдить и бдють, – улыбнулся Белонин.
Тут Козовник, задумавшись на минуту, предложил:
– Володя, а давай сделаем так: пусть бойцы поспят немного, прямо у орудий, не раздеваясь, – все ж какой-никакой, а отдых. Бойцы выдохлись, дай ты им сейчас хоть десять часов сна – будут спать все десять. И пусть возле каждого орудия дежурит по одному человеку, ну, чтоб поднять остальных в случае тревоги. У нас трехминутная готовность, а чтоб занять место у орудий, этого времени нам хватит с лихвой.
– Согласен, командир. Пойду, по позициям с проверкой пройдусь, заодно и сон разгоню, – с этими словами дежурный по батарее вышел из командного пункта и растворился в темноте.
За ним вышел на свежий воздух и командир батареи. Кинув взгляд на звездное небо, он глубоко вдохнул: «Хорошо-то как…» Его мысли вернулись к разговору с дежурным по батарее.
– А ведь в воздухе действительно витает запах войны. Тьфу-тьфу-тьфу, накаркаю еще тут… – потянувшись, Козовник опустился у земляной насыпи и задумался. Воевать, конечно, не хотелось. Думая о войне, Иван больше переживал не за себя, а за своих братьев – старшего и младшего: старший служил под Ленинградом, младший в районе Одессы – почитай, у самой границы. – Эх, знать бы, как они там, писем не было уже больше месяца.
За размышлениями Козовник не заметил, как задремал. Проснулся он от того, что дежурный по батарее тряс его за плечо.
– Командир, подъем, небо тучами затянуло, с минуты на минуту дождь ливанет, вымокнешь. Давай-ка на командный пункт, там и доспишь.
Иван помотал головой, стряхивая остатки сна, рывком поднялся и вернулся на командный пункт. И вовремя: едва он вошел в помещение командного пункта, как с неба посыпались капли дождя. Иван машинально кинул взгляд на часы: 00-20, уже двадцать минут, как было воскресенье, 22 июня. А через десять минут он уже снова дремал, прикорнув прямо на полу.
Телефонный звонок ворвался в сон Козовника противной трелью. Чертыхнувшись, Иван протер глаза и бросил взгляд на часы: половина второго ночи.
– Командир батареи лейтенант Козовник, – недовольно пробурчал Иван. И, еще окончательно не проснувшись, продолжил: – На батарее больных нет, незаконно отсутствующих нет, дежурный по батарее проинструктирован, предупреждение…
– Козовник, – рявкнула трубка, – ты ничего не перепутал?
– Никак нет, товарищ капитан, – Козовник все еще думал спросонок, что ему звонит капитан Сорокин с очередной инструкцией, – все в порядке.
– Ты там, часом, не пьян? Это оперативный дежурный полка старший лейтенант Телегин. – Голос Телегина звучал официально, в нем чувствовалось сильное напряжение. – Товарищ лейтенант, по флоту объявлена боевая готовность номер один. Как поняли?
Еще не совсем придя в себя со сна, Козовник помотал головой. «Номер один? Приснилось, что ли?»
– Я не ослышался? – уточнил он. – Боевая готовность номер раз?
– Козовник, ты что, глухой?! – Телегин перешел на повышенные тона. – Для глухих и идиотов повторяю – готовность номер один!
– Фьють! – присвистнул Козовник. – Это же готовность к войне. – Иван слегка растерялся. – Товарищ старший лейтенант, уточните, какие будут мои действия?
– Козовник, хрен тебе в ухо! Ты мало того, что глухой, ты еще и неграмотный! У тебя там на командном пункте есть инструкция? – гаркнул оперативный. – Вот и почитай ее очень внимательно, может, что новое узнаешь. И не вздумай там заниматься самодеятельностью, жди соответствующих указаний! – прорычал Телегин и бросил трубку.
«Как пес цепной, честное слово», – подумал Иван и, положив трубку на рычаг, начал усиленно копаться в бумагах в поисках этой злосчастной инструкции. Командир батареи прекрасно знал, что делать при боевой готовности номер два, но ни разу не читал, как он должен действовать при боевой готовности номер один. Во-первых, на флоте еще ни разу не вводили боеготовность номер один; а во-вторых, боеготовность номер один – это готовность к войне, а мысль, что может начаться война, никому не приходила в голову. Наконец инструкция была найдена. Козовник открыл эту инструкцию и начал внимательно ее изучать. Когда он дошел почти до конца, на командном пункте возник Владимир Белонин.
– О, Володя, ты вовремя, – Иван облокотился на стол и подпер руками подбородок. – Давай поднимай людей, пусть находятся на своих местах. – и медленно, точно боясь произнести только что услышанное, тихо проговорил: – На флоте введена боевая готовность номер раз.
После этих слов на командном пункте повисла гнетущая тишина, нарушаемая только звуками ночи. Белонин и Козовник смотрели друг на друга, и их недоуменно-растерянные взгляды были красноречивее любых слов. Этот немой разговор прервал телефонный звонок.
– Лейтенант Козовник, – Иван махнул дежурному по батарее рукой, мол, иди, действуй, – слушаю.
– Капитан Хижняк, – представились на том конце провода. Хижняк был командиром второго артдивизиона, в который входила 74-я зенитная батарея. – Тебе уже сообщили?
– Так точно, товарищ капитан, – как они все надоели своим контролем. – Батарея приведена в минутную готовность, усилено наблюдение за воздухом. Какие еще будут распоряжения?
– Да я и сам пока не знаю, – Хижняк устало вздохнул. – Знаешь, лейтенант, тут явно не до тебя сейчас, все и так на ушах стоят, никто ничего не знает, никто ничего толком сказать не может, все злые и все матерятся. Меня самого двадцать минут назад с постели подняли да в полк на машине привезли. Всем нашим батареям объявили боевую тревогу.
– Это, возможно, продолжение учений? – уточнил Козовник. – Или, может, что похуже?
– Типун тебе на язык! "Похуже!" Накаркаешь мне тут! («Уже накаркал», ругнулся про себя Иван, вспоминая свои недавние размышления) Только этого твоего "похуже" нам еще не хватало!
Хижняк и Козовник прекрасно понимали, что под словом «похуже» следует понимать войну, но и тот, и другой боялись произнести это слово вслух.
– В общем, так, – подвел итог разговору Хижняк, – так как твоя батарея на обеспечении безопасности, то к тебе уже направлена машина, которая доставит снаряды и сухпайки. Если к утру боеготовность номер раз не отменят, накормить личный состав сухпаем, огонь не разводить. Вопросы есть?
– Какие будут распоряжения?
– Вот ты заладил, как попугай! «Какие будут распоряжения»! – Хижняк начал выходить из себя. – А распоряжение такое, – и тут каждое слово Хижняк стал произносить четко и раздельно: – Если над городом появятся самолеты, огня не открывать, возможно, что это провокация. Если будут новые вводные, я сообщу. Все, отбой! – И с этими словами Хижняк прервал разговор.
Иван примерно догадывался, что сейчас в штабе творится: неразбериха, нервозность, растерянность. А ему-то что делать? Он как военный человек подчиняется приказу, но вот четкого и внятного приказа не было.
Есть только инструкции, зачастую противоречащие одна другой, причем этих инструкций столько, что ими можно обклеить все стены командного пункта.
В конце концов, Иван решил, что самое лучшее сейчас это просто ждать, когда ему что-то прикажут. Должна же закончиться когда-нибудь вся эта неразбериха!
За спиной раздалось легкое покашливание. Козовник обернулся: при входе на командный пункт стоял политрук батареи младший политрук8 Алексей Сафронкин.
– Что там произошло, командир? Тут про подготовку к войне уже вся батарея гудит.
– Да если б я сам знал! – Козовник резко выдохнул. – В штабе никто ничего не знает, ясность ноль целых хрен десятых. Инструкции пишут одно, командиры приказывают другое, еще это…
И вдруг небо над городом прочертила одна осветительная ракета, потом вторая. Послышались звуки орудийной стрельбы. И хотя город находился далеко, до батарейцев доносились звуки выстрелов и сирены кораблей.
– Елки-палки, – Козовник подпрыгнул, как ужаленный. – Что за чертовщина, никак стреляют? Неужели началось? – в голове был полный сумбур.
Иван схватился за телефон и начал яростно накручивать диск, пытаясь дозвониться до штаба. Бесполезно. После седьмой или восьмой попытки связаться со штабом Иван попытался дозвониться до оперативного по полку Телегина. Как ни странно, но со второй попытки это ему удалось.
– Оперативный полка Телегин, – устало выдохнули на том конце провода.
– Товарищ старший лейтенант, это Козовник, 74-я зенитная…
– Козовник, только тебя не хватало для полноты картины. По гарнизону объявлен Большой сбор, пока больше ничего конкретного сказать не могу. Да, лейтенант, будет звонить тебе наш доблестный "инструктор" – скажешь ему, что все инструкции тобой уже получены от оперативного дежурного Телегина, от командира полка Горского, от Моргунова, от Яковлева,9 от черта, от бога, – в общем, от кого угодно, но телефон не занимать, понял? Твоя батарея на боевом дежурстве, так что случись что – тебе первому звонить будут, поэтому постоянно должен быть на связи. А то этот инструктор недоделанный начнет тебе что-то там морочить по поводу и без повода, а главное – линию занимать. Вопросы есть?
– А Сорокин поверит, что мне лично Яковлев-то звонил? – ехидно поинтересовался Козовник.
– А ты сделай так, чтоб поверил! – ответил Телегин и отключился.
Командир батареи в растерянности медленно опустил трубку на рычаг. У него отлегло от души: всполошившие его орудийные выстрелы оказались всего лишь сигналом Большого сбора.
Иван повернулся к политруку.
– Слушай сюда, Сафронкин, – командир говорил тоном, не терпящим возражений. – Ты сейчас пройдешься по каждому орудию, пообщаешься с людьми и успокоишь их.
– И что я им там скажу? – Сафронкин был явно озадачен. – Я же не владею никакой информацией.
– Твою бабушку! – Козовник вскипел. – Как на партсобрании по два часа языком молоть, так тут ты горазд, а как людям пойти сказать два слова, так «не могу, не знаю», – и уже более спокойным тоном добавил: – Алексей Егорович, я не знаю, что ты там скажешь, но бойцов ты должен успокоить. Считай, это приказ. Придумай что-нибудь.
– Шутник ты, командир, что я должен придумать? На собраниях я рассказываю про товарища Сталина, про нашу родную партию, про ее заботу.
– Товарищ Сафронкин! – Тон командира батареи стал приказным. – Вот сейчас вы пойдете туда, – Иван указал пальцем в сторону орудий, – и будете рассказывать батарейцам про товарища Сталина, про нашу любимую партию и про их мудрое руководство. Или вы отказываетесь выполнять приказ рассказать бойцам про мудрое руководство товарища Сталина?
Политрук пробурчал себе под нос что-то невнятное, но шибко ругательное и вышел с командного пункта. Вслед за ним вышел и Козовник. На улице было еще сыро, но дождь уже прекратился. Кое-где в разрывах туч можно было увидеть звезды. Иван все еще никак не мог привыкнуть к резким переменам крымской погоды, которую сами крымчане сравнивали с женщиной: не знаешь, что выкинет в следующий момент.
Иван разыскал дежурного по батарее, который контролировал разгрузку снарядов:
– Володя, ты руководи тут, а я буду на наблюдательном пункте.
Наблюдательным пунктом на батарее служил небольшой окопчик, оборудованный не хуже командного пункта. Этот окопчик имел крышу, в нем был запас еды, воды, стол, скамейка, в углу была постелена солома и даже имелось отхожее место. То есть человек мог сутками не покидать этот наблюдательный пункт, здесь же есть, пить и спать. А назывался такой человек «наблюдатель за воздушным пространством». Но этого названия на батарее никто не помнил, этого человека называли просто «слухач», в шутку «послушник». Рядом с наблюдательным пунктом стояли большие трубы, очень похожие на раструб патефона, и от этих раструбов в окопчик шли узкие шланги, на концах которых находились маленькие пластмассовые соски. Вставив эти соски себе в уши, «слухач» мог прослушивать воздух почти на десять километров. Если он слышал звук самолета, то подавал сигнал, для чего здесь же был установлен корабельный колокол – рында. Если «слухач» слышал звук самолета, то звонил в рынду два раза, потом делал паузу и звонил еще два раза. Услышав колокольный звон «два по два», зенитчики занимали свои места по боевому расписанию.
– Ну как? – спросил Козовник, спустившись в этот окоп. – Слышно что-нибудь?
Находящийся на наблюдательном пункте краснофлотец настолько превратился в слух, что даже не заметил появление командира батареи.
– Дмитриев, – Иван слегка тронул «слухача» за плечо, – слышно что-нибудь?
– А?.. Что? Не… Тишина, товарищ лейтенант. – Все это Дмитриев говорил, не отрываясь от дела, лицо его было сосредоточено. – Я, если что, дам знать.
– Учти, Василь, я на тебя сегодня очень надеюсь. Спать тебе нельзя, ты наши глаза и уши. А завтра дам тебе увольнительную в город.
– Товарищ лейтенант, а можно мне увольнительную на целый день, но так, чтобы я пределы батареи не покидал?
– Не понял… – лейтенант был слегка озадачен просьбой Дмитриева: обычно получив увольнительную, боец мчался в город так, что пятки сверкали, а тут… «не покидать пределы батареи».
– Да пущай меня считают, ну, как бы в увольнении, то есть, меня как бы нет, ну в общем, пусть меня не замечают и не трогают, а я буду отсыпаться. Думаю, до вечера отосплюсь.
– Договорились, – Иван улыбнулся, – в девять сдаем дежурство, а с десяти и до нулей считай, что ты в увольнении.
Дмитриева как «слухача» Козовник очень ценил. Это при приеме нового пополнения в штабе не разобрались, и когда услышали профессию «настройщик роялей», со словами: «Ну вот только пианистов нам не хватало для полного счастья», – направили «музыканта» к молодому командиру Козовнику. Дмитриев оказался просто кладом: он как настройщик роялей обладал тонким слухом, и порой именно этот тонкий слух выручал батарею на учениях. Однажды Дмитриев поразил всех, определив всего лишь по звуку высоту полета самолета.
Козовник снова вернулся на командный пункт. Часы показывали половину третьего ночи. Иван снова взялся за телефон. К удивлению командира батареи дозвониться удалось с первого раза.
– Командир дивизиона Хижняк, – услышал Иван в трубке.
– Лейтенант Козовник. Товарищ капитан, так какие будут наши дальнейшие действия?
– Дондрыт твою пуп амфидер! – примерно такую фразу услышал Иван в ответ. Слушая витиеватые рулады Хижняка, Козовник боялся поднести трубку близко к уху, дабы не лопнули барабанные перепонки, ему казалось, что речевые обороты Хижняка слышны даже на улице. Наконец из трубки донеслось что-то более или менее похожее на литературную речь: – Да вы там, что, сговорились сегодня все, что ли?! Ты уже не знаю какой по счету звонишь мне с одним и тем же: «Наши действия», «наши действия»! Ну пойми ты, Козовник, ну нет у меня никакой информации, я сам без малейшего понятия, что и где там происходит. Вся информация стекается к оперативному по полку, ему и звони. Вот он точно знает, что надо делать.
Командир дивизиона повесил трубку. Козовник, подумав, снова набрал номер.
– Оперативный по полку Телегин, – ответила трубка.
– Лейтенант Козовник. Товарищ старший лейтенант, какие…
– Козовник! – перебил Козовника Телегин. – Ты, наверное, хочешь спросить, какие будут твои дальнейшие действия?
– Так точно, а как вы…
– Это тебе наш хитромудрый Хижняк посоветовал мне позвонить? – Телегин уже напоминал закипающий самовар. – Он сказал, что у него нет никакой информации, так?
– Так, а…
– И этот умник говорил, что вся информация стекается ко мне и я обстановкой владею лучше?! Так?! – голос оперативного уже практически ничем не отличался от рева паровоза.
– Так точно, а откуда…
– От попа Иуды!! – взревел Телегин. – Это чудило дивизионное неплохо устроилось: всех, кто ему звонит, он переадресовывает к оперативному по полку! Я завтра поймаю этого переадресата и устрою ему холодец с хреном!! – Далее то, что пообещал сделать Телегин с Хижняком, заставило Козовника порадоваться, что он не на месте Хижняка. Немного успокоившись, оперативный продолжил: – В общем, так, Козовник, если верить нашему Калмыкову, который тоже уже всех посылает куда подальше, с нашей стороны полетов пока не предвидится. Только в четыре утра с Куликова поля взлетит У-2. Так что увидишь в небе самолет – смело можешь считать его вражеским. Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, вопросов нет.
Телегин отключился. Не прошло и минуты, как телефон зазвонил снова.
– Командир батареи Козовник, – Иван устало вздохнул, ему уже хотелось разбить аппарат о стену.
– Козовник, это Хижняк, слушай сюда внимательно: если появятся какие-нибудь неизвестные самолеты, огонь не открывать! Возможна провокация. Как понял?
– Да ёклмн!! – вскипел Иван. – Вы там определитесь уже! Телегин говорит, стрелять, вы говорите, не стрелять, черт вас всех разберет!
– Что-о-о??? – изумленно протянул Хижняк. – Телегин приказал открыть огонь? Да это ж… трибунал, да я ему… Да он, что там, ополоумел?! Он так и сказал «открывать огонь»?
– А вы у него сами спросите, – ехидно улыбнулся Иван. – Вот прямо сейчас позвоните ему и спросите. Он с таким нетерпением ждет вашего звонка…
– Некогда мне ему звонить, – уклончиво ответил Хижняк. – Так Телегин приказывал открывать огонь или не приказывал?
– Телегин сказал, что любой неизвестный самолет я могу считать вражеским.
– Фу-у-у-ух, – у Хижняка вырвался вздох облегчения. – Козовник, ты хоть разницу между «считать вражеским» и «открывать огонь» понимаешь? Да, этот неизвестный самолет может быть вражеским, но лететь с целью провокации. А у нас приказ товарища Сталина – на провокации не поддаваться, тебе ясно?
– Так точно, все ясно, товарищ капитан, есть на провокации не поддаваться. Только вы мне сегодня это уже который раз повторяете.
– И еще сто раз повторю, если надо будет! – И Хижняк отключился.
Иван вышел на свежий воздух. Голова уже шла кругом от различных приказов и распоряжений. Каждый вышестоящий начальник перестраховывается, без приказа сверху ничего не делает. Но ему-то, простому командиру зенитной батареи, от этого нисколько не легче. Козовник потер ладонями виски и кинул взгляд на часы: без десяти три. В черном небе уже начала появляться сероватость, ночь сдавала свои права, начинались утренние сумерки: как-никак самая короткая ночь в году.
Иван отправился на поиски дежурного по батарее. Белонина он застал обходящим позиции батареи. Зенитчики не спали, все находились на своих местах.
– Володя, отойдем-ка в сторону, поговорить надо.
– Давай отойдем, – по хмурому лицу и серьезному тону Ивана Белонин понял, что случилось что-то неординарное.
Когда отошли в сторону, Владимир вытащил папиросу.
– Говори, командир, что произошло.
– Тут такое дело… – задумчиво начал Козовник, – вот смотри, у нас есть инструкция, предписывающая сбивать все неизвестные самолеты, считая их самолетами врага, так?
– Ну, так, и что?
– Оперативный дежурный по полку Телегин тоже сказал, что все самолеты я могу считать вражескими, так?
– Ну, так, и что тебя смущает? Я не пойму, куда ты клонишь.
– Вот и получается, что любой самолет, который мы засечем, надо сбивать. А с другой стороны, наш Хижняк приказывает огня не открывать. Есть же приказ на провокации не поддаваться? Вот я теперь и не знаю, что делать: стрелять или не стрелять. Они там наверху друг на друга стрелки переводят, такое впечатление, что у нас не противовоздушная оборона, а железнодорожное ведомство, где все работают стрелочниками. Знаешь, Володя, я на распутье. Вот сейчас, в эту минуту появись над городом неизвестный самолет, честно признаюсь – не знаю, что мне тогда делать.
– Иван, – вздохнул Белонин, – по правде сказать, я даже не знаю, что тебе посоветовать.
Козовник и Белонин замолчали, каждый думал о своем. Но мысли их были одинаковы: о нелегкой командирской доле.
Тишину ночи разорвали два по два удара в судовой колокол. Козовник галопом помчался на наблюдательный пункт, Белонин – к орудийным расчетам. Иван буквально свалился на голову «слухачу» Дмитриеву.
– Василь, что ты там услышал?
В ответ «слухач» помахал рукой, мол, тише. Потом начал говорить. Но говорил тихо, словно на автомате:
– Слышу шум моторов. Звук прерывистый, моторов несколько, значит, не истребитель. А вот чей он, определить не могу, одно могу сказать – не наш. Я такой звук мотора слышу впервые.
И вдруг ярко осветилось небо, по которому начали гулять лучи прожекторов. И хотя прожекторных станций в городе было пятнадцать, каждая по четыре прожектора, но, судя по свету, сейчас работали всего две.
Козовник бросился на командный пункт.
Иван тогда и предположить не мог, что этот самолет-одиночка, который был отправлен с целью отвлечения внимания, благополучно пройдет все наши наблюдательные посты. Он останется не замеченным ни одной службой наблюдения, и его появление над Севастополем в 3-10 будет полным сюрпризом для наших зенитчиков. Именно этот самолет и услышал Василий Дмитриев. Самолет прекрасно был виден в лучах прожекторов, но зенитки молчали: кто его знает, что это за самолет, еще собьешь ненароком – только хуже себе сделаешь. Козовник решил поступить немного по-другому.
– Гавриленко, цель! – крикнул он дальномерщику. – Живо!
– Дистанция 87, высота тринадцать,10 – меньше чем через минуту доложил ему дальномерщик Гавриленко, что означало: высота километр триста метров и до самолета почти девять километров. – Бесполезно, товарищ лейтенант, не достанем.11
– А нам его как раз и не надо доставать, нам его только припугнуть надо! – крикнул Козовник. – Не приведи господи сбить – неприятности совковой лопатой грести будем, – и уже обращаясь к наводчику Ячменеву, строго предупредил: – Виталик, слушай сюда, прицел бери в стороне от самолета, чтоб не зацепить, но показать ему, что мы и сбить можем, ясно?
– Так точно, ясно, товарищ лейтенант, – с этими словами наводчик припал к приборам. – Есть, товарищ командир, – услышал Козовник его доклад, – выстрел будет в нескольких километрах от самолета.
Батарея изготовилась к стрельбе: надо было напугать самолет, которому вздумалось летать над Севастополем.
Иван задумался. В голове пульсировала только одна мысль: стрелять или не стрелять.
– А, была не была! – махнул рукой Козовник. «Где наша ни пропадала!». Но как только он приготовился дать команду «Огонь!», прожекторы вдруг погасли, цель была потеряна.
– И что там происходит, объясните мне кто-нибудь? – Иван в недоумении развел руками. – Кто-нибудь что-то внятное может мне сказать?
На его вопрос своим звонком ответил телефон. Командир батареи резко схватил трубку.
– Лейтенант Козовник.
– Жилин, – услышал Иван в трубке. – Козовник! Это твоя батарея сегодня на боевом дежурстве? – полуспросил-полууточнил Жилин – Лейтенант, слушай меня внимательно! Приказ начальника штаба Черноморского флота адмирала Елисеева: при появлении над городом любых самолетов открывать огонь боевыми! – Жилин говорил медленно, делая паузы между словами, как бы впечатывая эти слова в мозг Козовника. – Как понял? Повтори!
– Есть, товарищ полковник, при появлении любых неизвестных самолетов над городом открывать огонь боевыми, – четко повторил Иван.
– Молодец, действуй, – и Жилин отключился.
Козовник кинул взгляд на часы: 3 часа 13 минут. Ну слава Богу, теперь у него есть четкий приказ, и он знает, что должен делать. Приказ исходил от начальника ПВО лично: «Стрелять!»
Не прошло и минуты, как небо над городом снова осветили прожектора. И как по команде все зенитчики стали вслед за лучами прожекторов обшаривать глазами ночное небо. Это наблюдение прервал крик дальномерщика Гавриленко:
– Вижу цель, дистанция 82, высота тридцать! – это значило, что самолет шел на высоте в три километра и до него было чуть больше восьми километров.
– Доста-а-анем сволочь, – радостно протянул Козовник и, повернувшись к Ячменеву, крикнул: – Виталий, давай! Только теперь прямо по нему, гаду, да по полной, да осколочным, чтоб этой сволочи пусто было!
– Есть совмещение,12 – тут же последовал доклад Ячменева.
Иван поднял вверх руку.
– По вра-жес-ко-му са-мо-ле-ту, – командир батареи разделял слова команды на слоги, ему казалось, что так они будут звучать тверже: все-таки не учебная стрельба – боевая, не по мишени – по самолету. И, рубанув рукой воздух, словно выпуская из себя все напряжение, накопившееся за последние часы, гаркнул во всю силу легких: – ОГОНЬ!!!
Рука была еще на полпути вниз, а орудие, которым командовал Григорий Ходорко, изрыгнуло сноп пламени. Выстрел. За ним последовало еще три выстрела остальных трех орудий зенитной батареи.
Часы показывали 3 часа 15 минут. Ни лейтенант Козовник, ни сержант Ходорко и предположить тогда не могли, что только что они вписали свои имена в историю, сделав самый первый выстрел Великой Отечественной войны.
Теперь батарея напоминала потревоженный улей. Выстрелы шли один за другим. Пытаясь уклониться от летевших к нему снарядов, неизвестный самолет стал резко набирать высоту.
Тем временем к стрельбе начали подключаться и другие зенитные батареи где-то с интервалом в одну-полторы минуты. Иван догадался: стрелять начинают те батареи, на которые уже успел дозвониться полковник Жилин с приказом открыть огонь. Постепенно стреляющих зениток становилось все больше.
– Командир, смотри, – Белонин резко хлопнул Козовника по плечу и указал в сторону моря.
Иван кинул взгляд в ту сторону, куда указывал Владимир: на фоне сереющего неба неясно выделялся силуэт самолета. Он приближался к городу со стороны мыса Херсонес.
– Гавриленко, цель! – азартно прокричал командир батареи. – Сейчас мы этого стервеца приголубим!
– Есть цель! – Гавриленко ответил быстро. – Дистанция 46, высота тридцать.
Когда зенитные снаряды стали разрываться перед самолетом, это оказалось большим сюрпризом для его экипажа. Пилоты самолета были абсолютно уверены, что стрелять по ним не будут согласно приказу Сталина. А тут – на тебе! Что-что, а нарваться на снаряды советских зенитчиков в планы неизвестных летчиков не входило. Спасая свой самолет от огня, они развернули машину в сторону моря хвостом к батарее. Теперь попасть в него было весьма затруднительно. Однако, сделав крюк и удалившись на прилич- ное расстояние, неизвестный самолет снова стал приближаться к городу с резким набором высоты. Дальномерщик Гавриленко не терял его из виду, докладывал каждые пятнадцать секунд:
– Дистанция 85. Высота тридцать два-четыре-шесть.
Когда самолет приблизился к городу, зенитчики встретили его таким огнем, что ему не могли помочь никакие противозенитные зигзаги и увертки. И пилоты сделали то, что и должны были сделать в подобной ситуации: они облегчили самолет, тем самым повысив его маневренность. Все, кто наблюдал за самолетами, увидели, как от самолета отделились несколько маленьких точек, вслед за ними раскрылись парашюты.
– Десант, – промелькнула мысль у зенитчиков.
Парашютисты медленно опускались вниз. Спустя некоторое время воздух потряс сильный взрыв, потом второй. Иван машинально взглянул на часы, чтобы зафиксировать время взрыва: часы показывали 3 часа 15 минут. «Стоят».
Самолет тем временем бросился наутек в прямом смысле этого слова. Стрельба постепенно стала стихать.
– Ну, ребята, кто это был, шут его знает, но мы отбились. Это все, что я могу сказать на данный момент, – облегченно выдохнул Козовник, снимая каску и вытирая со лба пот. – Потерь и разрушений на батарее нет…
Раздалось два по два удара в колокол, зенитчики бросились по своим местам, командир – на наблюдательный пункт.
– Василь, что там? Нет же никого, – небо действительно было пустым. – Чего зря тревогу поднял?
– Е-е-есть, товарищ командир, – лицо «слухача» Дмитриева было напряжено, – слышу, что есть. Звук непонятный, глухой такой, очень глухой. Скорее всего, идет на бреющем,13 я бы даже сказал, на стригущем: ну очень низко.
– Я понял тебя, – Козовник хлопнул Дмитриева по плечу. – Спасибо, дорогой! – И Иван снова помчался к орудиям. – Ребята! Внимательно смотрим за небом над самой землей: он, гадюка, низко ползет.
– Вижу гада, – кто-то из батарейцев ткнул пальцем в сторону моря: самолет действительно шел над самой водой.
– Товарищ командир, дистанция 20, высота полтора, – выдал Гавриленко, не дожидаясь команды, это значило, что самолет шел всего в ста пятидесяти метрах над водой, и до него было два километра.
Когда батарея открыла огонь по самолету, у пилотов был всего один способ спастись: развернуться носом или хвостом к стрелявшей по нему батарее. И если предыдущий самолет развернулся к батарее хвостом и ушел в сторону моря, то этот развернулся носом, резко и нагло проскочил над батареей, и пошел прямо на город. Свою оплошность пилоты поняли слишком поздно – когда их самолет оказался практически в кольце зенитных батарей и стал великолепной мишенью на фоне уже довольно светлого неба. А учитывая, что к сухопутным зениткам присоединился огонь зениток корабельных, летчикам оставалось только молиться и надеяться на чудо. Попытка набрать высоту только усугубила положение самолета: возле него начали плотно рваться зенитные снаряды. Самолет задымил, и стал снижаться в сторону Константиновской батареи. Иван взглянул на часы, чтобы зафиксировать время: 3-15. «Вот черт, забыл, что стоят».
– Володя, время! – крикнул Козовник дежурному по батарее.
– 4-12. А когда ты успел часы потерять?
– Не потерял, а завести забыл, шрапнель мне в бок.
А самолет тем временем все дальше уходил в сторону моря, за ним тянулся черный густой шлейф дыма. К сожалению, так и не установлено, кто сбил первый вражеский самолет, потому как в него стреляло множество батарей, и чей снаряд оказался для самолета роковым, сейчас уже не скажешь.