Евгений Старшов
Умирающие и воскресающие боги
Декрет фараона Сети I (1337–1317 гг. до н. э.) из Наури являет нам Осириса карающего, явно пользующегося своей властью «вязать и разрешать»: «(Да) будет Осирис Хентиаменет, хозяин людей и хозяин всех вещей, преследовать его жену и детей, чтобы покарать его имя, чтобы уничтожить его душу, чтобы не дать его телу упокоиться на кладбище».
Осирис именуется «владыкой вечности, господином бесконечности» и т. п. Один из многих гимнов гласит: «Мертвые ожили, чтобы узреть тебя, они вдыхают воздух и не отрывают глаз от твоего лица, когда Диск поднимается над горизонтом; их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя, о ты, тот, кто есть Вечность и Бессмертие». Гимн Осирису, начертанный на стеле начальника стад бога Амона Амонмеса (XV в. до н. э.), стоит того, чтобы привести его целиком; до египетского монотеизма остается меньше чем один шаг:
Слава тебе, Осирис,
Владыка вечности, царь богов!
Многоименный,
Дивный образами.
Тайный обрядами в храмах,
Это – дивный духом, первый в Бусирисе,
Великий пищей в Летополе,
Владыка похвал в номе Бусириса,
Обладатель яств в Гелиополе,
Владыка поминаний в Месте Двух Истин.
Душа тайная, владыка Керерт,
Дивный в Мемфисе,
Душа Ра и тело его собственное,
Упокоившийся в Ненинисут,
Ликуют в честь него в дереве Нарет,
Ставший, да возвысит он душу свою.
Владыка великого зала в Шмуну,
Великий ужасом в Шасхотеп,
Владыка вечности, первый в Абидосе,
Восседающий на троне своем в Та-джесер.
Чье имя пребывает в устах людей,
Издревле сущий для всего Египта.
Пища и яства пред Девяткой богов,
Дух блаженный среди духов.
Излил ему Нун воды свои,
Дует к югу для него ветер северный,
Рождает небо ветер для носа его,
Для успокоения сердца его.
Растут растения по воле его,
И родит ему поле пищу.
Покорно ему небо и звезды его,
И открыты ему врата великие.
Владыка восхвалений в небе южном
И прославлений в небе северном.
Незаходящие звезды пред лицом его,
И жилища его – неподвижные.
Жертвуют ему по воле Геба,
Девятка богов восхваляет его,
В преисподней сущие целуют землю,
И жители некрополя склоняются.
Предки ликуют, когда видят его,
И находящиеся там – в страхе перед ним.
Обе Земли вместе восхваляют его
При приближении его величества.
Знатный, дивный, первый среди знатных,
С вечным саном и укрепленной властью.
Могучий, прекрасный для Девятки богов,
Сладостноликий, любят смотреть на него,
Исполнивший страхом своим все земли,
Да называют они имя его
Пред всем, что приносят они ему.
Владыка поминаний на небе и земле,
Многохвалимый на празднике Уаг,
Творит ему хвалы весь Египет.
Всестарейший из братьев его,
Древнейший из Девятки богов.
Укрепляющий истину на берегах обоих,
Утверждающий сына на месте отца.
Хвалимый отцом своим Гебом.
Любимый матерью своею Нут.
Великий силой, повергает он врага своего,
Могучий дланью, поражает он противника своего.
Наводящий ужас на недруга своего,
Сметающий границы замышляющего зло,
Твердый сердцем, попирает он врагов.
Наследник Геба на царстве Египта.
Увидел он (Геб) благости его (Осириса),
Велел ему вести к блаженству страны,
И взял он землю эту в руку свою,
Воды ее и воздух ее,
Растения ее и скот ее весь,
Летающее все и порхающее все,
Пресмыкающихся и мелкий скот,
Все дано было сыну Нут,
И Египет радовался этому.
Воссиявший на троне отца своего
Подобно Ра при восходе его на горизонте.
Дает он свет лику омраченному,
Засветил он солнце двумя перьями своими,
Разлился он по Египту
Подобно солнцу утром.
Корона его пронзила небо
И породнилась со звездами.
О, вожатый бога каждого,
Благодатный повелениями,
Хвалимый Девяткой великой,
Любимый Девяткой малой,
Защитила его сестра его,
Удалившая противников,
Отразившая дела злодея
Благодатью уст своих.
Праведная речью, не лживая словами,
Благодатная повелениями.
Исида благая, защитница брата своего.
Искавшая его без устали.
Обошедшая землю эту в печали,
Не остановилась она, не найдя его,
Сделавшая тень перьями своими,
Сотворившая ветер крыльями своими.
Ликуя, извлекла она брата своего на землю.
Поднявшая усталость утомленного,
Приявшая семя его.
Сотворившая наследника,
Вскормившая сына в одиночестве,
И не знали места, где он был.
Приведшая его, когда рука его окрепла,
Во внутрь залы Геба.
Девятка богов возрадовалась:
«Вот идет Гор, сын Осириса,
Твердый сердцем, правогласный,
Сын Исиды, наследник Осириса».
Собрался для него суд истины,
Девятка богов и вседержатель сам.
Владыки истины, соединившиеся там,
Отражающие неправду,
Сели в зале Геба, чтоб вернуть сан владыке его,
Царство тому, кому следует отдать его.
Найден был Гор правогласным,
И отдан ему сан отца его.
Вышел он, венчанный по велению Геба,
И взял он власть над Египтом. Корона крепка на челе его,
И владеет он землей до границ ее.
Небо и земля под властью его,
Подчинены ему люди, народ, смертные и человечество,
Египет и народ островов моря,
И все, что обтекает солнце, – под властью его,
Северный ветер, река и поток,
Плодовые деревья и все растения.
Непри дает плоды свои ему
И питание – блаженному.
Приносит он насыщение
И дает его во все земли.
Люди все ликуют, сердца сладостны,
Сердца радуются, все смеются.
Все прославляют красоты его:
«О как сладко любим мы его!
Благость его окружила сердца,
Велика любовь к нему в теле всяком».
Дали сыну Исиды врага его…
Сотворили злейшее злодею…
Защитил сын Исиды отца своего,
Сделано прекрасным и благостным имя его.
Сила заняла место свое,
И благость пребывает в законах своих.
Дороги открыты и пути отверсты,
О как радуются Обе Земли!
Зло исчезло, и мерзость удалилась,
Земля спокойна под владыкой своим.
Утверждена правда для владыки своего,
Обращен тыл ко лжи.
Радуйся, Веннофре (он же Уннефер, «благое существо» —
эпитет Осириса. – Е.С.)! Сын Исиды взял корону,
Присужден ему сан отца его в зале Геба.
Ра изрек, и Тот записал,
И суд промолчал.
Повелел тебе отец твой Геб,
И сделано, как он приказал.
И вот так постепенно мы пришли к идее египетского монотеизма, т. е. «единобожия», с ее всесильным всемогущим и т. д. творцом – несмотря на пестрое и всем известное разнообразие древнеегипетских богов, ужасных образом, а порой и нравом. И у древних греков, и у египтян была идея о Едином Боге, по отношению к которому все прочие – либо лишь слуги, либо всего-навсего различные проявления одной и той же Божественной Сущности. Но если древнегреческий монотеизм все же довольно известен по Платону, Эсхилу и др., египетский для многих станет открытием.
Конечно, когда исследуешь сочинения XIX века, всегда остается подозрение, что авторы тогда еще христианской Европы пытались выдать желаемое за действительное, но по мере погружения в этот вопрос и рассмотрения подлинных древнеегипетских свидетельств этот скепсис несколько рассеивается. Известный исследователь мифов Рене Менар писал: «На вершине божественного египетского пантеона, – говорит Мариэтт, известный французский египтолог, – восседает бог единый, бессмертный, несотворенный, невидимый и скрытый для обыкновенных смертных в глубине его сущности. Он – творец неба и земли, он сотворил все, что существует, и ничто не сотворено без него. Это бог, существующий исключительно для посвященных в таинство святилища». Новейшие открытия египтологии подтвердили эти предположения. Но вне святилища бог принимает тысячу образов, самых разных, потому что его собственные атрибуты, воплощенные, являются для непосвященной толпы видимыми богами, которых искусство воспроизводит и как бы размножает в бесчисленных вариантах, разнообразных до бесконечности. Все разнообразные формы, которые египетские боги принимают в изображениях художников, могут быть объяснены различными условиями страны и верований. Религия египетская была собранием различных культов, которые подвергались в продолжение многих веков многочисленным изменениям. Народы всевозможных рас сошлись в долине Нила, и каждый внес в религиозные верования отпечаток своего общего характера и ума, философского или суеверного… Обитатели Центральной Африки, так называемая черная раса, всегда поклонялись и обожали хищных зверей своих пустынь. Там человек чувствовал себя несравненно ниже этих зверей, потому что они обладали в более высокой степени силой, проворством и ловкостью, а поэтому все божества этих рас что-нибудь да заимствуют у животных… Над этими бесчисленными божествами различных форм находится один высший бог, которому поклоняются под различными именами сообразно с местностью. Этот бог, которого все священные мифы называют «единым, действительно живущим существом», породил всех низших богов. И этот бог, не имеющий ни конца, ни начала, воплощает в себе и мужской образ, и женский, играющий роль матери, которая остается вечной девственницей, потому что сын у нее зарождается сам собой».
Конечно, сложно допустить, что высокообразованный жрец рассматривал существование бога (или богов) так же, как простой пахарь или ремесленник. Вероятнее всего (как и в Древней Греции), образованная верхушка верила в единого бога и прочих богов, как его проявления, в то время как простонародье почитало своих богов, как они есть, из коих каждый был для своей области святее всех святых, давая повод посмеяться греко-римским интеллектуалам типа Ювенала (ок. 50 – ок. 130 гг. н. э.):
Друг мой Вифинский Волузий! Известно ведь, что за чудовищ
В глупом Египте чтут: обожают одни крокодилов;
Трепет других вызывает тот ибис, что змей поедает;
Образ сияет златой почитаемого павиана
Там, где стовратных развалины Фив и где раздаются
Из раздвоенной фигуры Мемнона волшебные звуки;
Здесь поклоняются кошкам, там – рыбе речной; города есть
С культом собаки; никто не почтит лишь богиню Диану.
Лук и порей там нельзя осквернять, укусивши зубами.
Что за святые народы, в садах у которых родятся
Этакие божества!..
(«Сатиры», V, 15, 1—11)
Этот момент хорошо разъясняет У. Бадж, десятилетия работавший с ценнейшими папирусами, включая знаменитую «Книгу мертвых»: «И в религиозной, и в светской литературе Египта говорится о том, что боги и люди в загробной жизни были способны по своему желанию принимать облик животных, птиц, растений… Примечательно, что в длинном списке животных, в которых мог перевоплощаться умерший, не упоминаются ни грызуны, ни хищники.
Египтяне верили, что, подобно душам умерших, способным принимать облик любого животного или растения, боги, во многом схожие с ними, также могут превращаться в птиц и зверей и нередко делают это. С этим связан так называемый египетский культ животных, веселивший просвещенную Грецию и навлекавший на египтян насмешки и негодование со стороны ранних христианских авторов. Но при более глубоком исследовании кажущаяся нелепость этого культа исчезает. Египтяне почитали некоторых птиц, животных, рептилий, поскольку считали, что те обладают определенными чертами богов, которым они посвящались. Бык, например, олицетворял мощь и воспроизводящую силу бога возрождения, а корова считалась его женским аналогом. Каждое священное животное и живое существо обладало некоторым качеством или свойством, приписываемым какому-либо богу, а поскольку каждый бог был лишь формой Ра, то приписываемое ему качество или свойство было качеством или свойством самого бога Солнца. Образованный египтянин никогда не поклонялся собственно животному, но лишь воплощению бога, которое видел в этом животном, и почитание животных в Египте не отличалось от почитания фараона, который считался воплощением бога солнца Ра.
Евреи, греки и римляне никогда не понимали логики, которая лежала в основе египетского культа животных, и сформировали у себя ложное представление об их верованиях. Конечно, люди невежественные часто путали символ с тем, что он олицетворяет, но говорить, что египтяне поклонялись животным в обычном смысле слова, было бы неверно. В почитании египтянами животных, если иметь в виду их представления о метаморфозах, нет ничего абсурдного. Когда умирало священное животное, бог, которого оно представляло, искал для нового воплощения другое подобное животное. Мертвое тело как бывшее жилище бога подвергалось мумификации и всем тем процедурам, что и человеческое тело, чтобы и оно могло обрести бессмертие. Нам эти верования кажутся странными, но они были неотъемлемой частью религии египтян с далекой древности. Примечательно и, может быть, даже достойно уважения, что, несмотря на нашествия, войны, внутренние разногласия и разного рода внешние влияния, египтяне сохранили верность своим богам и ритуалам, снискав себе славу самой религиозной нации древности. И какие бы папирусы, какие бы новые тексты ни были обнаружены при раскопках в Египте, вряд ли среди них когда-либо найдется хоть один, который можно будет счесть атеистическим. Египтянин, в зависимости от своей натуры, мог быть религиозным в большей или меньшей степени, но, судя по текстам, которые дошли до нас, людей, живших без религии и без веры в Бога, в Египте было чрезвычайно мало, если они вообще существовали».
Однако не все так однозначно: не так серы были египтяне, чтоб не было средь них своих Гольбахов и Вольтеров; разве не ими писано это похоронное сетование?
Любитель хмельного питья
Удалился в Страну без воды.
Житниц несчетных владелец
Нуждается в горсти зерна.
Вряд ли этого покойного полагали столь закоренелым грешником, что его сердце и душу на загробном суде непременно осудят на сжирание милашкой Аммут – гибридом крокодила, бегемота и львицы, отчего ему не «светят» все райские блага…
Сцена взвешивания сердца на суде Осириса. Крайняя справа – Аммат. «Книга мёртвых» Ани. Ок. 1300 г. до н. э. Британский музей
В «Песни из дома усопшего царя Антефа, начертанной перед певцом с арфой» (иначе – «Песни арфиста») сказано:
Процветает он, этот добрый властитель,
Прекрасный конец настиг его.
Одни поколения проходят, а другие продолжают существовать
Со времен предков.
Боги, бывшие некогда,
Покоятся в своих пирамидах.
Благородные и славные люди
Тоже погребены в своих пирамидах.
Они строили дома —
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Смотри, что случилось с ними.
Я слышал слова Имхотепа и Джедефхораг
Слова, которые все повторяют.
А что с их гробницами?
Стены обрушились,
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Словно никогда их и не было.
Никто еще не приходил оттуда,
Чтоб рассказать, что там,
Чтоб поведать, чего им нужно,
И наши сердца успокоить,
Пока мы сами не достигнем места,
Куда они удалились.
А потому утешь свое сердце,
Пусть твое сердце забудет
О приготовленьях к твоему просветленью.
Следуй желаньям сердца,
Пока ты существуешь.
Надуши свою голову миррой,
Облачись в лучшие ткани.
Умасти себя чудеснейшими благовоньями
Из жертв богов.
Умножай свое богатство.
Не давай обессилеть сердцу.
Следуй своим желаньям и себе на благо.
Свершай дела свои на земле
По веленью своего сердца,
Пока к тебе не придет тот день оплакиванья.
Утомленный сердцем не слышит их криков и воплей,
Причитания никого не спасают от могилы.
А потому празднуй прекрасный день
И не изнуряй себя.
Видишь, никто не взял с собой своего достоянья.
Видишь, никто из ушедших не вернулся обратно.
Так что далеко не все так однозначно.
Бадж также приводит множество собранных им и иными учеными свидетельств египетского монотеизма; приведем часть из них, чтоб эта мысль не осталась голословной: «Выясняется, что все эпитеты, которые (египтяне) добавляли к именам богов, указывали на какое-либо качество или атрибут, принадлежащий Богу… Автор гимна (адресованного Хапи, богу Нила, которого он, что характерно, намеренно смешивает с Птахом и Хнумом. – Е.С.) сообщает: «Его невозможно изобразить в камне, он невидим в скульптурных изображениях, на которые люди возлагают объединенные короны Юга и Севера, украшенные уреями. Для него нельзя посвящать труды и делать подношения, его невозможно заставить выйти из его сокрытого места. Место, где он живет, неизвестно. Его нельзя найти в расписанных красками святилищах. Нет жилища, способного вместить его, и ты не можешь постичь его форму в своем сердце»… Доктор Г. Бругш извлек из различных папирусов множество эпитетов, которыми египтяне наделяли богов. Изучение составленного им списка со всей очевидностью демонстрирует, что представления египтян о Боге мало чем отличаются от еврейских или мусульманских…
«Бог – единый и единственный, и никто другой не существует вместе с Ним. Бог единственный, единственный, кто создал все вещи».
«Бог – это дух, сокрытый дух, дух духов, великий дух египтян, священный дух».
«Бог изначален, он существовал с самого начала. Он существовал издревле и был уже тогда, когда ничего другого еще не было. Он существовал тогда, когда ничего другого не существовало, и все сущее Он создал, после того как появился. Он отец начинаний».
«Бог вечен, Он вечен и бесконечен и будет существовать веки вечные. Он существовал на протяжении бесчисленных веков и будет существовать вечно».
«Бог сокрыт, и никто не знает его облик. Ни один человек не может искать его подобие. Он сокрыт от богов и людей, и Он тайна для своих творений».
«Никто не знает, как познать Его. Его имя остается сокрытым. Его имя – загадка для Его детей. Его имена бесчисленны и различны, и никто не знает их число».
«Бог – это истина, Он живет истиной и питается ею. Он царь истины, он покоится на истине. Он создает истину и вершит истину по всему миру».
«Бог – это жизнь, и только благодаря Ему живет человек. Он дает жизнь человеку и вдыхает дыхание жизни в его ноздри».
«Бог – отец и мать, отец отцов и мать матерей. Он порождает, но никогда не был порожден. Он производит, но никогда не был произведен. Он порождает и производит себя сам. Он творит, но никогда не был сотворен. Он творец собственной формы, и он создал свое собственное тело».
«Бог сам есть существование, Он живет во всех вещах и живет надо всеми вещами. Он пребывает, не увеличиваясь и не уменьшаясь, Он умножает себя миллионы раз и обладает множеством форм и множеством членов».
«Бог создал Вселенную и все, что находится в ней. Он создатель всего в этом мире, всего, что было, что есть и что будет. Он творец мира, именно Он создал его своими руками до того, как что-либо появилось. И Он утвердил его тем, что из него вышло. Он творец небес и земли, глубин, вод и гор. Бог распростер небеса и создал землю. То, что замыслило его сердце, тотчас же сбывается, и, когда Он говорит, его слова сбываются, и так будет всегда».
«Бог – отец богов и отец отца всех божеств. Он заставил своей голос звучать – и появились божества, и боги возникли после того, как Он заговорил своими устами. Он создал человечество и сотворил богов. Он великий Творец, изначальный Гончар, который извлек людей и богов из своих рук, и Он создал людей и богов на гончарном круге».
«Небеса покоятся над Его головой, и земля лежит под Его ногами. Небеса прячут Его дух, земля скрывает Его форму, подземный мир заключает в себе Его тайну. Его тело подобно воздуху, небеса покоятся над Его головой, и в новом разливе [Нила] заключена Его форма».
«Бог милостив к тем, кто оказывает Ему почтение. Он слышит того, кто взывает к Нему. Он защищает слабого от сильного и слышит плач закованного в цепи. Он может рассудить могущественного и слабого. Бог знает того, кто знает Его, Он награждает того, кто служит Ему, и защищает того, кто следует за Ним».
Параллельных мест из Библии и догматического богословия, действительно, хватило бы на целую отдельную книгу, исключая немногие детали (однако наша задача, конечно, не в этом), да и одна мысль о боге-творце, как Гончаре, могла бы вызвать много аллюзий к творчеству Платона (427–347 гг. до н. э.) с его идеей о боге-демиурге, как раз творящем все, подобно ремесленнику (а именно таково одно из значений слова δημιουργός) – см. его диалог «Тимей».
Современный итальянский автор Альберто Карло Карпичечи продолжает рассмотрение египетской религии именно с точки зрения монотеизма: «Мы должны освободиться от типичных предубеждений и банальностей, зачастую представляющих ее как мрачную чащу – обитель богов с головами чудищ, далеких от любой человечности, жестоких и омраченных тревожным ожиданием ужасов потустороннего мира. Подход к религии Древнего Египта с предубеждениями такого рода равнозначен попытке судить буддизм на основе бесчисленных идолов, которые кажутся холодно отстраненными или гротескно демоническими на первый взгляд… Подобно всем великим религиям, религия древних египтян была, в основном, монотеистическая… Вся египетская космогония глубоко пропитана чувством единого и абсолютного Бога, начала и конца всего видимого и невидимого, чувством вечного творческого акта, где божества имеют тысячи лиц и тысячи проявлений того же самого Бога, как и все его творения, и все человечество в целом».
Такова же точка зрения современного египетского археолога Аббаса Челеби (пер. с итал. – Е.С.): «В Древнем Египте религия, которую пытались представить политеистической, была в действительности, как и прочие великие религии, монотеистической, и сегодня ученые единодушны в том, чтобы рассматривать многочисленных божеств египетских храмов просто как атрибуты или слуг высшего Сущего, единого Бога, единственного, которого признавали и которому поклонялись в храмах жрецы, послушники и мудрецы. Наверху египетского пантеона восседал единственный Бог, бессмертный, несотворенный, невидимый и порождающий из неисследимых глубин своего сокровеннейшего существа, вечно сам себя порождающий и содержащий в себе всех божеств… Монотеизм древней египетской религии может показаться своего рода идолопоклонством, но ныне считается, что все бесчисленные образы египетского пантеона не что иное, как проявления (эманации) единого Бога».
Итак, «реабилитировав» египтян от их суеверного почитания животных и грубого политеизма, сделаем вывод: коль скоро Осирис стал богом «единым и единственным, кто создал все вещи, священным духом, изначальным, несотворенным, творцом, вечно существующим», к чему тогда вся эта комедия с его смертью и воскресением? В принципе, так и рассудил первый македонский царь эллинистического Египта Птолемей I Сотер, желая сплотить своих греческих, египетских и, по возможности, иудейских подданных (а их в Египте было много, особенно в Александрии) в поклонении единому богу, которого он откровенно «сконструировал» для своего государства, – Серапису. Он вобрал идею монотеизма, не чуждую всем трем народам (особенно же иудейскому), греческий образ подземного царя Аида (Плутона, Гадеса – с его гигантской статуи, привезенной в Александрию из причерноморской Синопы) и египетские имена Осириса и представлявшего его душу «живьем» на земле священного быка Аписа (разумеется, культ знаменитого «золотого тельца» иудеи вынесли из Египта, недаром они, полагая, что Моисей погиб на горе Синай, заставили его брата Аарона изваять им бога, к которому они привыкли, – см.: Исх. 32: 1–6; эту идею высказывали и некоторые толкователи Талмуда). Птолемей «оставил» ему не только имя, но и функцию Осириса как владыки подземного мира (здесь он сходен и с Аидом) и воскресителя усопших, «убрав» странную мысль о страстях бога, «оставленную» египетским и прочим христианам (о становлении тамошнего христианства и его догматики на дрожжах Филона Александрийского, общин «терапевтов» у Мареотидского озера, гностиков и учения философа Плотина – разговор хотя и интересный, но долгий и совсем в другую сторону уводящий, – подробнее см. нашу работу «Александрия Египетская. Религия и наука»). Хлебная мера (медимн) на голове статуи Сераписа лишний раз свидетельствовала о нем как владыке подземного мира, дарующем не только всходы зерна, но и воскресение умершим, возможность вновь «прорасти» после своего погребения, как то же зерно, «погребенное» при посеве. Об этом мы достаточно говорили ранее, так что просто скажем об удачности замысла Птолемея «скрестить» Осириса с Аидом и его хлебным медимном на голове.
Мумия крокодила. Музей Болоньи. Италия
До нас дошли несколько версий установления культа Сераписа; рассмотрим две основные в изложении Плутарха и Тацита (56—120 гг.); есть иные, например, св. Климента Александрийского (ок. 150 – ок. 215 г. н. э.) в его «Увещевании к язычникам» (см. гл. 48), однако там все уже путано и отнесено к правлению Птолемея II Филадельфа; прочие, в принципе, сводятся к тому же, что поведали Тацит и Плутарх. Удивительное дело! Тацит, человек трезвомыслящий, глубокий аналитик, вдруг пересказал «явление Сераписа» со всей сверхъестественной требухой вроде вещих снов, явлений, хождений статуи, а Плутарх, беллетрист, мистик и жрец – напротив, коротко и лишь с небольшими прикрасами пишет о том, что статую просто-напросто украли. Приведем оба рассказа, сравним их и попытаемся извлечь рациональное зерно, потому что оба автора завершают свое изложение размышлениями по поводу того, кто же из божеств был (или стал) Сераписом.
Тацит: «Из наших писателей никто еще достойным образом не рассказал о происхождении этого божества. Египетские жрецы говорят о нем следующее. Первый из македонян, кто сумел превратить Египет в мощную державу, был царь Птолемей. Когда он обносил стенами только что основанную в ту пору Александрию, строил в ней храмы и создавал религиозные обряды, ему было видение – во сне предстал ему юноша необычайного роста и редкой красоты и приказал: “Пошли самых верных друзей своих в Понт, дабы они привезли оттуда мое изображение. Царству твоему оно принесет счастье, а храму, где его поставят, – величие и славу”. Едва юноша произнес эти слова, как огненный вихрь вознес его на небо. Встревоженный пророческим видением, Птолемей рассказал о нем египетским жрецам, опытным в толковании вещих снов. Те признались, однако, что почти ничего не слыхали о Понте и народах, живущих за пределами Египта. Тогда Птолемей обратился к Тимофею, афинянину из рода Евмолпидов, которого он еще раньше вызвал из Элевсина, поручив руководить отправлением священных обрядов, попросил его объяснить видение и истолковать волю божества. Тимофей расспросил людей, бывавших в Понте, и узнал от них, что есть в этих краях город, называемый Синопа, а недалеко от города – древний храм, известный у жителей под именем храма Юпитеру Диту: в святилище, рядом со статуей самого божества, стоит и изображение женщины, которую многие считают Прозерпиной. Но Птолемей был царь и, как то свойственно царям, действовал быстро, лишь пока ему угрожала опасность; видя, что все кругом по-прежнему спокойно, он снова стал больше помышлять о развлечениях, чем о почитании богов, мало-помалу забыл о пророчестве и обратился к другим делам, как вдруг тот же юноша явился ему в еще более грозном облике и сказал, что, если царь не исполнит приказания, немедленная гибель ждет и его самого, и его царство.
Жителями Синопы правил в ту пору царь Скидрофемид; Птолемей тут же отправил к нему послов с дарами, велев им по дороге посетить святилище Аполлона Пифийского. Плавание их было удачно, и бог сказал им вполне ясно, что они должны ехать и возвратиться с изображением его отца, статую же сестры оставить на прежнем месте. Прибыв в Синопу, послы вручили Скидрофемиду подарки, передали ему просьбу Птолемея и умоляли его эту просьбу исполнить. Царь не знал, что делать: веление божества приводило его в трепет, народ требовал, чтобы статуи никто не касался, и своим буйством внушал Скидрофемиду ужас; однако подарки и обещания послов делали свое дело, и он все больше склонялся на их сторону. Так прошло три года, в течение которых Птолемей не ослаблял своих усилий и не скупился на подношения; от него приезжали послы все более высокого ранга, росло число прибывавших из Египта кораблей, все увеличивался вес золота, которое они привозили. Грозная тень явилась Скидрофемиду, приказала не медлить долее и тотчас выполнить веление бога. Он продолжал колебаться. Тогда на него обрушились беды; начались болезни, гнев небес, день ото дня все более неумолимый, разразился над жителями Синопы. Царь собрал народ и стал говорить о велении божества, о видениях, которые являлись ему и Птолемею, о несчастьях, все более свирепо терзавших Синопу. Жители не хотели слушаться царя; они ненавидели египтян, боялись за себя и кончили тем, что выставили у храма охрану. Поэтому и приходится так часто слышать, будто статуя сама поднялась на один из кораблей, стоявших у берега.
Не меньшее удивление вызывает и та невиданная быстрота, с которой суда прошли огромное расстояние от Синопы до Египта: уже на третий день они появились в гавани Александрии. Святилище, размерами своими соответствующее величию города, было выстроено в месте, называемом Ракотис, где стоял старинный маленький храм, посвященный Серапису и Изиде. Именно так рассказывают чаще всего о происхождении храма и о том, каким образом попала сюда статуя бога. Я знаю, что, по мнению некоторых, статуя была привезена из сирийского города Селевкии в правление Птолемея, третьего царя с этим именем. Есть также люди, считающие, что привез ее тот самый Птолемей, о котором шла речь выше, но не из Синопы, а из Мемфиса, твердыни Древнего Египта, пользовавшейся некогда громкой славой. Бога этого одни считают Эскулапом, так как он излечивает болезни, другие Осирисом – древнейшим божеством Египта; многие говорят, что раз он правит всем сущим, то это должен быть Юпитер; большинство же видит в нем отца Дита, поскольку многие признаки указывают на это прямо, а другие могут быть истолкованы в таком же смысле» («История», IV, 83–84).
Плутарх: «Говорят, что Серапис – не кто иной, как Плутон, а Исида – Персефона, так утверждает Архемах с Эвбеи, понтиец же Гераклид считает, что оракул в Канопе принадлежит Плутону. А Птолемею Сотеру приснился колосс Плутона в Синопе, хотя царь его не знал и никогда не видел, каков его облик; и колосс приказал доставить его как можно скорее в Александрию. Ничего не ведая о нем и раздумывая, где бы он мог находиться, царь описал видение друзьям, и нашелся один путешественник, Сосибий, заявивший, что видел в Синопе точно такой же колосс, какой привиделся царю. И вот царь отправляет в путь Сотелия и Дионисия, которые, потратив много времени, с трудом и не без божественного содействия похитили и увезли статую. Когда она была доставлена и выставлена для обозрения, то товарищи эксегета Тимофея и Манефона Себенитского рассудили, что это – изваяние Плутона, судя по Церберу и змее; Птолемея же они убеждают, что оно не принадлежит никакому иному богу, кроме Сераписа. Итак, под этим именем статуя прибыла не оттуда, где она находилась, но, будучи помещенной в Александрии, получила египетское имя Плутона – Серапис. И, конечно, изречение философа Гераклита: “Одно и то же Гадес и Дионис, для которого безумствуют и празднуют Линей” – склоняет к такому же мнению. А те, кто полагает, что Гадесом называется тело, ибо душа в нем как бы пьяна и безумна, те прибегают к жалким аллегориям. Правильнее Осириса отождествлять с Дионисом, а Сераписа – с тем Осирисом, который получил это имя, когда переменил естество. Поэтому Серапис сопричастен всем людям, как то известно об Осирисе тому, кто связан с храмовым служением.
