Евгений Сухов
Агент немецкой разведки
© Сухов Е., 2017
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2017
Глава 1
В добрый путь!
– Сержант, до поселка Кияница не едешь, случаем?
Усатый водитель полуторки с затертыми сержантскими погонами и в выцветшей едва не до белизны гимнастерке глянул на спросившего. Простоватого вида парень лет двадцати одного – двадцати двух, крепенький, голубоглазый и задиристо-курносый, вопросительно смотрел прямо в глаза сержанту. Новенькие погоны младшего лейтенанта, отглаженная чистенькая форма и тощий вещмешок, болтавшийся за плечами, выдавали в нем недавнего курсанта. И если бы не медаль «За отвагу» с полуистертой муаровой лентой, младшего лейтенанта вполне можно было бы принять за простоватого, не нюхавшего пороха новобранца, впервые попавшего в прифронтовую полосу.
– Ну, еду, – ответил сержант.
– Меня прихватишь?
– Это как майор скажет…
– А где он?
– Да вон идет, – повел сержант подбородком в сторону двухэтажного здания без крыши, на первом этаже которого расположился эвакогоспиталь.
Младший лейтенант повернул голову и увидел подходящего к полуторке коренастого крепкого майора.
– Младший лейтенант Ивашов! – как и положено, начал по форме курносый. – Разрешите обратиться?
– Обращайтесь, – разрешил майор, с интересом глянув на подошедшего.
– Вы ведь до Кияницы едете… Не возьмете меня?
– Садись! – кивнул майор. – Только дороженька туда – аховая, танками вся разворочена. Так что держись крепко!
– Спасибо, – улыбнулся младший лейтенант и одним рывком закинул натренированное легкое тело через неоткидные борта полуторки.
Зарычав, машина тронулась. Устроившись на дощатый пол кузова, поближе к кабине, и все равно подскакивая на кочках и выбоинах некогда асфальтовой дороги, младший лейтенант стал смотреть по сторонам…
Город Суджа понемногу остывал от боев (прошло уже четыре месяца, как его отбили в ходе харьковской наступательной операции силами Воронежского фронта), постепенно налаживалась гражданская жизнь. Проехали мимо восстановленной водокачки, немного в стороне от которой работал кирпичный завод, а из-за развалин проглядывал пивной ларек. Далее дорога лежала через центр, основательно разрушенный. Отступая, не иначе как в бессильной ярости, в начале марта сорок третьего года, то есть почти четыре месяца назад, фрицы взорвали здания средней школы, райисполкома, Троицкий храм, маслозавод и несколько каменных жилых домов. Многие дома попросту сгорели, подожженные отступающими вместе с немцами полицаями. Педучилище, больница с пастеровской станцией и санбаклабораторией, большая библиотека, где ранее размещался дом призрения, две аптеки, почтовое отделение, мельница, построенная еще лет двести назад, и несколько десятков жилых домов превратились в головешки и обугленные остовы, мало похожие на бывшие строения.
Проехали мимо сгоревшего склада-зерно- хранилища. Возле него сосредоточенно копошились люди с котелками и мятыми кастрюлями, разгребая головешки и пепел в надежде найти под обуглившимся верхним слоем горсть-другую уцелевшего зерна. На куске спасшейся стены, торчащей как клык в беззубом старческом рту, висела покосившаяся и почерневшая табличка: «ул. К. Либкнехта».
А вот потянулся городской парк. Он, скорее, был похож на запущенную подожженную свалку с выросшими среди груд мусора деревьями. В нем, по всей видимости, еще долго не будет танцев под духовой оркестр, а в летнем кинотеатре, превратившемся в груду головешек, еще не скоро начнут вновь крутить любимую публикой картину «Волга-Волга».
Зрелище, представшее взору младшего лейтенанта Ивашова, было весьма неприглядным и удручающим.
Наконец выехали из города. Проехали примыкающую к нему слободу, тоже изрядно разоренную, с несколькими уцелевшими среди пепелища зданиями. Дорога стала петлять, дважды пришлось объезжать по полю большие воронки от гаубичных снарядов, где полуторка часто буксовала, а пару раз вообще едва не застряла. И только километров через десять дорога выровнялась и убегала по прямой до самой Юнаковки. Транспорта навстречу попадалось мало: за всю дорогу проехал один «Виллис» да несколько полуторок и «трехтонок». Зато в направлении Кияницы одна за другой следовали крытые грузовики. Были среди них и наши «трехтонки», и мощные американские трехосные «Студебеккеры», на которые вместо положенных двух с половиной тонн грузили все три, а то и более, и «Доджи», на которые вместо трех четвертей тонны грузили полновесную тонну, плюс цепляли пушку или прицеп с боеприпасами весом тонны в полторы-две.
После Юнаковки дорога снова начала петлять, будто бы спьяну, до самого поселка Марьино. А потом пару километров – и Кияница. Село, которое больше походило на солдатский бивуак, нежели на бывшее волостное поселение.
На въезде в село стоял контрольно-пропускной пункт, запирающий дорогу полосатым столбом. К нему выстроилась очередь из нескольких десятков машин. Младший лейтенант Ивашов не стал дожидаться, когда их полуторка займет место у пропускного шлагбаума. Он спрыгнул на землю, размял ноги и спину после почти полуторачасового подскакивания на заднице с маятниковым качанием из стороны в сторону, поблагодарил майора и сержанта, что подбросили до места, и потопал пешочком, обходя крытые брезентом грузовики.
На КПП у него потребовали предъявить документы. Какой-то долговязый старший лейтенант из комендантской роты долго читал воинское предписание, и еще дольше – военный билет, щупая его пальцем, поглаживая и что-то высматривая. Верно, наличие тайных знаков, которые у документа, несомненно, имелись.
Наконец старлей с явным сожалением вернул документы младшему лейтенанту Ивашову:
– Проходите…
– А как пройти в штаб дивизии, не подскажете? – нахально спросил Егор Ивашов, вместо того чтобы поскорее распрощаться со старшим лейтенантом, пока он не привязался еще к чему-либо, например, к тому, чтобы предложить показать содержимое вещевого мешка. Обыскивать офицеров без достаточных на то оснований военная комендатура не имела права, а вот попросить добровольно развязать вещмешок – почему нет? Кто же посмеет отказать?
– Ступайте прямо, увидите двухэтажное здание с башенкой, это и будет бывший дворец Лещинских, а сейчас штаб дивизии, – с неохотой ответил старший лейтенант и отвернулся, показывая, что разговор закончен.
Башня дворца была видна, наверное, с любой точки села и служила хорошим ориентиром. Возможно, именно по этой причине и уцелела.
Ивашов, уступая дорогу «Студебеккерам» и трехтонным «ЗИСам» с фанерной кабиной, пошел дальше, держа направление на башенку. Скоро показался весь дворец, с большой натяжкой отвечающий этому слову. Вот в Москве дворцы, это да! Дворец князя Гагарина, например, или Слободской дворец, не говоря уж о Петровском путевом дворце. Впрочем, для села двухэтажное каменное здание о семи окнах по фасаду иначе чем дворцом и назвать-то было нельзя…
Младший лейтенант Ивашов прошел к зданию по запущенной парковой аллее, уважительно обошел несколько «Виллисов» и черную «Эмку», поднялся по ступеням на центральное крыльцо с облупившимися колоннами и, козырнув неподвижно стоявшему часовому, вошел внутрь. Спросил дежурного офицера, как найти дивизионный отдел контрразведки.
– Второй этаж, вторая и третья двери направо. Да там написано…
Егор поблагодарил и стал подниматься на второй этаж по парадной лестнице, очень внушительной, с изысканно-изящными перилами из розового мрамора, чего спускающиеся и поднимающиеся по ней офицеры уже давно не замечали.
В отличие от первого этажа, где сохранились огромные залы, помещения на втором этаже были переоборудованы в небольшие комнатки. Верно, после того, как дворец отобрали у хозяев, здесь устроили школу, а теперь в бывших классных комнатах размещались различные службы 167-й стрелковой дивизии.
На юго-западной части Курской дуги, в частности на Сумском направлении участка Воронежского фронта, где стояла 167-я стрелковая дивизия, с марта месяца образовалась затянувшаяся оперативная пауза. Обе стороны сосредоточенно набирали силы: немцы со своими союзниками доукомплектовывали полки, принимая пополнение, скрытно перегруппировывались, укрепляли линию обороны, советская сторона принимала полки, прибывшие с Урала и Сибири, инженерные подразделения в спешном порядке строили и тянули коммуникации, подтягивали тылы. По активности на линии разграничения было видно, что наступившим летом начнется сражение, которое может коренным образом повлиять на весь дальнейший ход войны. И Егор Ивашов был очень доволен назначением в эту дивизию именно сейчас, когда на фронте стояло затишье: будет время разобраться, что к чему, и войти в колею…
«Начальник ОКР „СМЕРШ“
майор Стрельцов Г.Ф.»
Эта табличка висела на третьей двери справа. Ивашов постучал и, дождавшись разрешения, открыл дверь:
– Разрешите войти?
– Входите, – последовало разрешение.
– Товарищ майор, младший лейтенант Ивашов прибыл для дальнейшего прохождения службы.
– Садитесь, товарищ младший лейтенант. Как ваше имя-отчество?
– Егор Фомич. Вот мои документы.
Начальник дивизионного отдела контрразведки «СМЕРШ» майор Стрельцов принял из рук младшего лейтенанта удостоверение личности, военный билет, временное удостоверение о награждении медалью «За отвагу» (не в Кремле вручали, а на передовой) и несколько сложенных вчетверо листочков с просвечивающимися печатями. Он внимательно осмотрел все документы, выбрал из небольшой стопки папок на столе темно-зеленую с наклеенной на ней осьмушкой бумаги с именем и фамилией Ивашова, развязал тесемки и раскрыл. Егору, механически следившему за действиями майора, бросилась в глаза его собственная фотография, сделанная еще в бытность его рядовым погранзаставы под Перемышлем, где он в хлопчатобумажной гимнастерке с полевыми петлицами и едва отросшими после стрижки под машинку волосами.
– Я тоже Фомич, – медленно произнес майор Стрельцов, слегка улыбнувшись и один за другим перекладывая листочки в папке. – Только зовут Георгием, – добавил он. – Значит, вы окончили курсы подготовки оперативного состава?
– Так точно, – сделал попытку приподняться со стула Ивашов, но был остановлен жестом начальника контрразведки дивизии. – Только они лишь вначале назывались курсами, а потом стали называться школой ГУКР НКО «СМЕРШ».
– И сколько вы там обучались?
– Три месяца.
– А потом сразу были направлены в действующую армию?
– Так точно!
– Ваша школа была под Жуковском?
– Именно так, товарищ майор.
– Кажется, начальником школы в ней был генерал Голицын?
– Он самый.
– Что вы о нем слышали?
– Рассказывали, что он будто служил в контрразведке царской армии. Во всяком случае, всегда ходил при царских орденах.
– Все так… Я тоже имел честь быть с ним знакомым. И генерал Голицын не просто служил в царской армии, а был одним из руководителей контрразведки. Товарищ Сталин лично пригласил его, чтобы он организовал и наладил у нас военную контрразведку по принципу царской армии. Он из князей, из тех самых, но это неважно… Потому что родина у нас одна, и совершенно не имеет значения, у кого какие погоны: царские или советские.
Георгий Фомич вновь углубился в содержимое папки. Было ему лет под сорок, сразу видно, дядька серьезный: во вдумчивом взгляде, в четко произносимых словах и неторопливых движениях чувствовалась некая основательность и большой профессиональный опыт. «Похоже, повезло мне с начальником», – подумалось вдруг Ивашову.
– Вы пока ехали, осмотрелись?
– Все разбито, товарищ майор.
– Да, это так, – невесело согласился Стрельцов. – А еще немцы оставили у нас в тылу свою агентуру, и нам предстоит ее выявить. Уверяю вас, работы будет много, а штата, как всегда, не хватает. Вот буквально три дня назад выявили абверовского радиста. Регулярно передавал в центр метеосводки… Вот что, товарищ младший лейтенант Ивашов, – возвращая Егору документы и закрывая папку, продолжил официальным тоном майор, – вы командируетесь оперуполномоченным контрразведки «СМЕРШ» Государственного комитета обороны в 520-й стрелковый полк, расквартированный в деревне Пушкаревка. Это в семи километрах от нас… В вашем распоряжении сержант Масленников Федор Денисович из взвода управления первого батальона и бывший ординарец вашего предшественника рядовой Андрей Зозуля. Это, так сказать, ваш отдел контрразведки полка. Юридически вы на службе в отделе контрразведки дивизии и подчиняетесь непосредственно мне, но это не значит, что вы в полку абсолютно независимая единица. – Он очень серьезно посмотрел на младшего лейтенанта. – Вы ни в малейшей степени не должны противопоставлять себя другим офицерам полка, как это не столь уж и редко делал ваш предшественник. Внутренний распорядок полка в должной мере касается и вас. Находясь в полку, вы живете его жизнью. В противном случае вам очень трудно будет исполнять свои обязанности. Вы ведь знаете, что поимка диверсантов и изобличение вражеских разведчиков – работа эпизодическая, она может случиться, а может и нет, поэтому на девяносто процентов служебного времени ваши обязанности будут заключаться – и должны заключаться – в агентурно-оперативном обслуживании полка, к которому вы прикомандированы. А иначе как вы без агентурного аппарата будете разыскивать предателей и неблагонадежных лиц? Как будете разоблачать членовредителей? Как узнаете, кто в вашей части чем дышит, какие связи имеют военнослужащие вашего полка с гражданским населением и что представляет собой это население? Ведь для проникновения в военную среду противник весьма охотно использует гражданских лиц… Все или почти все, что вам положено знать, узнается через агентуру и осведомителей. А их у вас почти не будет, если вы устранитесь от общей жизни полка… Вот мой совет, будьте дружелюбны, доступны, и люди это оценят.
Майор Стрельцов снова внимательно посмотрел на младшего лейтенанта и, увидев в его глазах понимание, замолчал. В конце концов, все, что он говорит и еще может сказать, оперуполномоченный контрразведки Егор Фомич Ивашов, как окончивший курсы «СМЕРШ», знает и сам…
– Разрешите вопрос, товарищ майор, – не-ожиданно попросил младший лейтенант.
– Задавайте.
– А мой предшественник… Его убили?
– Старший лейтенант Василий Иванович Хромченко погиб при невыясненных обстоятельствах, – ответил Стрельцов, слегка нахмурившись.
– Простите, товарищ майор, а каких именно?
Начальник отдела контрразведки дивизии с интересом взглянул на младшего лейтенанта:
– Вижу перед собой оперативника… Он погиб от неосторожного обращения с оружием. Так гласит официальная версия.
– А была и неофициальная?
– Была, – нехотя проговорил майор, – что он застрелился. Но эта версия не нашла поддержки у следствия.
– А когда погиб Хромченко?
– Три… Да, три недели назад, то есть восьмого июня. От нас на место выезжал следователь Кожевников, приезжал военный прокурор, по факту гибели Хромченко проводилось следствие. Все, как и положено в подобных случаях. Следствие пришло к выводу, что смерть старшего лейтенанта Хромченко произошла по причине неосторожного обращения с ору- жием.
– Такое случается, – заметил Ивашов.
– Случается, особенно на войне, – согласился Стрельцов. – Еще вопросы имеются? – поинтересовался он.
– Так точно. Как мне в полк попасть, в деревню эту… Пушкаревку?
– Завтра ближе к полудню в полк из штаба дивизии поедет нарочный с пакетом. На мотоцикле. Он тебя захватит, – перешел на «ты» Георгий Фомич, – я распоряжусь.
– А если все-таки сегодня? – спросил Егор.
– А если ты хочешь попасть в полк сегодня, то придется тебе пройтись пешочком, – одобрительно посмотрел на Ивашова майор. – Обойдешь пруд, потом через каменный мост – и по грунтовке. Затем четыре с половиной километра лесом. Как лес закончится – покажется деревня Вакаловщина. Немцы ее дотла пожгли, так что не спутаешь… От Вакаловщины до Битицы еще километра полтора… А там и до Пушкаревки рукой подать. Дорога там одна, наезженная тягачами, не заплутаешь…
– Понял, товарищ майор, – поднялся со стула Ивашов. – Разрешите идти?
– Идите, – снова перешел на официальный тон начальник контрразведки дивизии. – Сейчас зайдите с вашим предписанием в канцелярию и финчасть, встаньте на денежное и пищевое довольствие, ну, а как оформитесь – в добрый путь!
Глава 2
На волосок от смерти
Обогнув заболоченный по берегам пруд, Ивашов оглянулся. С этого места, в сравнении с соседними строениями, штаб дивизии смотрелся настоящим дворцом, а разбитый вокруг него парк, пусть и неухоженный, неприбранный, с заросшими тропинками, придавал двухэтажному строению некую значимость и даже величественность.
Он прошел древний каменный мост и ступил на глиняную грунтовку, которая только своим названием оправдывала наименование дороги. На самом деле это была сплошная непросыхающая лужа, которую пришлось обходить по высокой запыленной траве. Невдалеке корабельными мачтами возвышался сосновый лес, и более или менее сносная дорога началась лишь тогда, когда Егор вступил в начавшийся перелесок.
Мысли у младшего лейтенанта были самые разные.
Как-то будет на новом месте? Как у него сложатся отношения с людьми? Ведь оперуполномоченные «СМЕРШа» – это прямые преемники сотрудников военной контрразведки Особых отделов НКВД. А «особистов» в армии не любили, относились с опаской и предпочитали обходить стороной…
И еще: с чего начинать работу в полку?
Нет, чем заниматься и как, Егор Ивашов знал прекрасно. Его этому учили на курсах. Да и практический опыт имелся достаточный – служба в погранвойсках НКВД предполагала выполнение схожих задач: борьба со шпионами, диверсантами, полицаями и бандитскими формированиями и их уничтожение. Правда, выявляли их другие люди, а он, вначале рядовой, а в конце сорок второго года уже сержант Ивашов, лишь исполнял приказания командиров.
Теперь же все придется организовывать самому: и выявлять, и приказывать, и проводить оперативные мероприятия…
Перелесок скоро потемнел, а потом и вовсе переродился в настоящий густой лес. День клонился к закату, и солнечные лучи уже не пробивались через деревья, освещая дорогу.
Егор прибавил шагу, чтобы успеть засветло прибыть в расположение полка. Он прошел уже больше половины пути к Вакаловщине, когда увидел в придорожном пролеске немецкий полугусеничный бронетранспортер «Ханомаг» с разбитой гусеницей и закопченным от дыма броневым корпусом. Видимо, бронетранспортер подбили партизаны, а когда сюда пришла Красная армия, «Ханомаг» тягачами просто столкнули с дороги на обочину к лесу, чтобы не мешал движению. Пулемет с него сняли вместе с защитным щитом, а все остальное оставили до лучших времен: не запирает дорогу, и ладно. А там на переплавку пойдет.
Егор отошел от бронетранспортера метров на сто пятьдесят, когда вдруг почувствовал неясную тревогу. С каждым шагом необъяснимое чувство опасности возрастало, а он привык к нему прислушиваться.
Ивашов замедлил шаг и расстегнул кобуру.
Осторожный шаг, еще такой же бережный…
Стояла неправдоподобная тишина, словно в уши забили вату: ни шороха листьев на ветру, ни пиликанья лесных птиц. И было слышно, как громко бьется собственное сердце.
Что это? Кажется, хрустнула сухая веточка недалеко от придорожных кустов. В иное время Егор и не услышал бы этого звука, но сейчас его обостренный слух воспринял бы даже далекое чужое дыхание.
Так бывало с ним, когда он нес службу на границе…
Москвича Егора Ивашова взяли в армию в октябре сорокового года, когда ему только-только исполнилось восемнадцать. Вообще-то призывной возраст начинался с девятнадцати, но тех, кто окончил десятилетку, брали и по достижении восемнадцатилетнего возраста. Из комиссариата призывников привезли на вокзал. Построили на платформе, политрук произнес короткую напутственную речь, после чего их погрузили в товарные вагоны с деревянными настилами в два этажа, и поехали. Кто-то, верно, для того, чтобы как-то подбодрить себя, запел:
Утро кра-асит нежным све-то-ом
стены древнева-а Кремля-а,
просыпается с рассве-ето-ом
вся Сове-етская-а земля-а.
Холодок бе-ежит за во-оро-от,
шум на улица-ах сильне-ей.
С добрым утром, ми-илый го-оро-од,
сердце Ро-одины мое-ей!
Егор сам не заметил, как стал подпевать. Громче и громче:
Кипучая-а, могучая-а,
никем не-по-бе-димая-а, —
страна-а моя-а, Москва моя-а —
ты самая люби-имая-а!
Ехали долго. Шесть суток. Делали длинные остановки на крупных станциях. Курск, Киев, Винница… Перемышль. Далее пошла западная граница. Такая, что западнее не бывает, – Перемышль еще год назад был польским городом…
А потом их ожидала короткая солдатская баня, облачение в армейскую форму, казарма учебного батальона. И четырехмесячная учеба, готовившая солдат для охраны советской границы. Тактика, основы криминалистики, строевая и физическая подготовка, стрельбы, ведение рукопашного боя: «Длинным – коли! Коротким – коли!»
Интересно было распознавать следы. Человеческие, а также следы различных животных. Егор не сразу научился распознавать поддельные лошадиные и коровьи следы от настоящих, а вот один человек прошел или больше, ступая след в след, различать получалось: ширина следа, хоть и ненамного, все же была больше обычной, и сам след был глубже и утоптанней. По этой глубине можно было определить, шел человек лицом или спиной, один шел или группой, просто шел с грузом или нес на плечах еще одного человека. У разведчиков и контрабандистов приемы были очень схожи, разница заключалась в том, что последние не имели навыков оперативной работы, а потому попадались едва ли не каждый день.
Интересно было учиться ходить по-пограничному: бесшумно и одновременно быстро. Такое передвижение в корне отличается от обычной ходьбы: нужно, в зависимости от ситуации, мгновенно принять решение, где следует ступать с носка на пятку, а где с пятки на носок, к тому же, чтобы веточка сухая не хрустнула или камушек невзначай не тронуть. И то и другое ночью слышно будет так, словно невдалеке со всего размаху ударили палкой о кровельное железо. Особенно, когда обострен слух. А когда тебе интересно то, чему ты учишься, то получается всегда хорошо.
Навыки эти ох как пригодились сначала на границе, а потом на фронте…
Через четыре месяца были экзамены, принятие присяги и распределение по заставам девяносто второго пограничного отряда НКВД СССР в количестве двух с половиной тысяч человек. Пять комендатур, двадцать одна линейная застава на протяжении границы длиной двести пятнадцать километров.
«Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Задача наряда: затемно, соблюдая все средства маскировки, занять место в „секрете“ правее отдельно стоящей ольхи…»
«Есть, выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик…»
Это случилось как раз в «секрете» «правее отдельно стоящей ольхи».
В одну из весенних ночей сорок первого рядовой Егор Ивашов вместе со своим напарником Серегой Белоусовым получили приказ выступить на охрану государственной границы и залегли в «секрете». Место это было в небольшом кустистом овражке, зимой служившем, очевидно, берлогой какому-нибудь «топтыгину», и было уже вдоль и поперек знакомо. Равно как и сам участок, надлежащий к просмотру.
Что хорошо в таком «секрете»?
А многое: лежи себе, смотри в оба глаза и слушай тишину. А она бывает загадочной и часто красивой.
А что плохого?
Тоже немало: если двигаться – так медленно и в полдвижения, если дышать – так лишь в полноздри. Не кашлянуть, ни, упаси бог, чихнуть. Ну, а ежели вдруг сморит сон на посту, то можешь больше никогда и не проснуться. Поскольку в такой ситуации, как оно чаще всего и бывает: возьмется невесть откуда хорошо обученный ворог с той стороны, умело полоснет кинжалом по горлу, да и оттащит бездыханные тела на свою сторону, что не однажды случалось. А потом враждебная сторона громогласно и на весь мир заявит: «Случился очередной пограничный инцидент: советские пограничники нарушили границу!» И в качестве подтверждения своих слов предъявит два окоченевших трупа советских пограничников, убитых, дескать, при переходе границы иностранного государства. Выигрыш неприятельской стороны весьма очевиден: и скандал против СССР спровоцирован, и конкретный пост линейной заставы на время обезлюжен, и подлинные советские документы на руках, плюс форма и вооружение. Есть чем экипировать двух своих шпионов…
Поскольку пограничный «секрет» – наряд ночной, то много особенно не различишь, разве что неясные человеческие силуэты на фоне неба… Зато услышать можно многое. Слух в такие часы обостряется до невероятности: в ночной тишине вполне можно различить громыхание вагонных колес поезда по стыкам рельс, проходящего за много километров до места пограничного «секрета». Днем, как ни напрягайся, звука проходящего поезда не услышишь. Или лай собак, слышимый на несколько верст. Обостряется и обоняние. В лесу воздух замешан на травах и цветах, и всякий чужеродный запах распознается на многие десятки метров. Или… Да много еще чего!..
Первый час прошел спокойно. Если не считать, что ночное небо еще больше затянулось тучами, и стало так темно, что вглядываться в наступившую темень было попросту бессмысленно.
В начале второго часа Ивашов увидел какое-то темное пятно, медленно двигавшееся по направлению к «секрету». Кажется, пятно это заметил и Серега Белоусов. Оба стали пристально всматриваться, пытаясь определить, что же это: человек или какой-то зверь.
И вдруг неясная тревога заставила учащенно биться сердце. Впоследствии, уже обучаясь в школе младшего начсостава, Егор не раз задавал себе вопрос: а что было бы, не оглянись он тогда назад? И находил один-единственный ответ: была бы неминуемая смерть…
Это чувство тревоги заставило его обернуться. И он увидел прямо над собой занесенную руку с тускло блеснувшим лезвием кинжала. Не отдавая себе отчета в своих действиях, чисто механически, Егор перевернулся на спину, схватил руку за запястье, резко отвел ее в сторону и дернул на себя. Человек в маскировочном халате, неслышно зашедший сзади, повалился на него, завязалась борьба, в результате которой Егору удалось завести руки нарушителя назад, а самого его вдавить в землю.
Второго нарушителя, продолжавшего идти прямо на «секрет» и не подчинившегося окрику «Стой!», застрелил, недолго думая, его напарник Серега Белоусов. Он же, пока Егор сидел верхом на нарушителе, жестко подавляя все его попытки высвободиться, слетал к секретному пеньку, в нутре которого был спрятан телефон, и доложил на заставу о задержании.
– Сейчас пришлем вам смену, – ответили в трубку. – А вы пока отконвоируйте задержанного на заставу…
На следующее утро рядового Ивашова вызвал к себе начальник заставы.
– Поздравляю вас с задержанием, – сказал он и объявил: – Матерого нарушителя поймали, сейчас он дает признательные показания. Пограничник Ивашов, вы направляетесь в город Коломы для обучения в школе младшего начальствующего состава. Выезд через час…
Практически начальник заставы его спас. Поскольку двадцать второго июня застава полегла вся. До единого бойца…
Тревога нарастала, билась уже где-то под самым горлом, пульсировала вместе с сердцем.
Ивашов сделал еще несколько шагов, замер в каком-то оцепенелом ожидании и вдруг бросился на землю. Почти тотчас, через какие-то доли секунды, прозвучала автоматная очередь. Краем глаза Егор заметил дрогнувшую ветку придорожного куста и трижды выстрелил в ту сторону. Послышался приглушенный вскрик. А может, и показалось.
Он быстро поднялся, петляя, бросился к кустам, но там, конечно, уже никого не было. Тот, кто стрелял, увидел, что не попал, и так же неслышно запропастился. Похоже, тоже умел ходить бесшумно… Значит, за ним серьезная школа, а такой, как правило, следов не оставляет. В лесу темнеет быстро. Еще час-полтора – и будет совсем темно. Конечно, какую-нибудь зацепку отыскать всегда можно. Не по воздуху же он полетел обратно в свою берлогу. А то, что укрытие у него где-то в лесу, – в этом можно не сомневаться. Но искать придется долго. И уж точно не сегодня. Скоро в этом лесу черта лысого разве что и увидишь.
А ведь сегодня он, младший лейтенант Ивашов, опять был на волосок от гибели. Как тогда, в «секрете», под Перемышлем… Уберег ангел-хранитель, не дал сгинуть.
Егор потопал дальше, продолжая прислушиваться к любому звуку и шороху. Лес скоро стал редеть, большие светлые полянки сообщали своим появлением о том, что лес вот-вот закончится. Потом сосновые деревья сменились дубовым редколесьем, а еще метров через пятьдесят Егор вдруг увидел деревню. Точнее то, что от нее осталось: голые закопченные каменные печи с голенастыми трубами в грудах головешек. Одна печь, две, четыре… На возвышении стояла каменная церковь без венчающего купол креста. Стояла, как некий укор и печаль по тому, что лежало окрест. Кажется, церковь была не тронута огнем. Над входом в бывший храм висела покосившаяся большая табличка: «Клуб».
Это была та самая Вакаловщина, о которой говорил Егору Ивашову майор Стрельцов.
Младший лейтенант шел по проселку и считал: восемнадцать, тридцать четыре, семьдесят, сто семнадцать… Настоящее кладбище домов. Вся деревня была сожжена дотла: ни одного уцелевшего дома. И ни единой живой души. А ведь некогда здесь было более ста тридцати дворов, судя по печам. На печных трубах, как на древних кладбищенских крестах, сидело в своем траурном одеянии воронье, лениво косясь на проходившего мимо человека.
Километр с небольшим до Битицы младший лейтенант Ивашов прошел менее чем за четверть часа. В селе размещался батальон 465-го стрелкового полка, и патруль из комендантского взвода дважды проверил у Егора документы.
– У нас тут неспокойно, постреливают, так что будьте осторожны, – возвращая документы, предупредил старшина комендантского взвода на выходе из села, уважительно глянув на медаль «За отвагу» на груди младшего лейтенанта.
– Я знаю, – без улыбки ответил Егор, засовывая документы в нагрудный карман гимнастерки.
Невдалеке от Битицы показалось село Пушкаревка, где разместился на постой 520-й стрелковый полк – место службы оперативного уполномоченного отдела контрразведки «СМЕРШ» младшего лейтенанта Егора Ивашова.
Как-то оно все сложится?..
