Евгений Сухов
Гнев смотрящего
Пролог
В бильярдной стоял аромат дорогих голландских сигар. Просторное помещение было погружено в полумрак. Только зеленый суконный прямоугольник стола ярко освещался флюоресцентной лампой, свисавшей с потолка на длинном черном шнуре. Бильярдная размещалась в подвале кирпичного трехэтажного особняка за высоким зеленым забором в надежно охраняемом дачном поселке Жуковка-5, не обозначенном ни на одной географической карте Подмосковья. Этот особняк после смерти владельца, старого кремлевского работника Ивана Пахомовича Сапрыкина, перешел его сыну Алику, который, помимо роскошного дома, унаследовал многочисленные личные связи отца, позволявшие тонко ориентироваться в лабиринтах советской, а позже – российской власти. Это наследство оказалось бесценным, потому что давало возможность наследнику и его ближайшим друзьям, самым доверенным лицам, осуществлять невидимый контроль за передвижениями ключевых актеров на российской политической, экономической и криминальной сцене. Кем они были – простыми суфлерами или всесильными режиссерами великого загадочного театра, этого не знал никто. Порой они сами до конца не осознавали силу своего воздействия на огромную зрительскую аудиторию, называемую Россия. Наивные зрители, простые российские граждане, не видя истинных постановщиков великолепного и страшного спектакля, то впадали в дикий восторг и эйфорию, сопровождая актерскую игру бурными, переходящими в овации аплодисментами, а то вдруг обливались горькими слезами от разыгравшейся на необъятных театральных подмостках вакханалии и беспредела. Ясно было одно, что игра велась по-крупному, и это внушало аудитории уважение и даже трепет.
Вокруг бильярдного стола нервно прохаживались двое игроков. Третий молча наблюдал за затянувшейся партией, стоя у полированной стойки бара. Перед ним на картонном кружочке с изображением карты России стояла пузатая рюмка.
– Алик! Своячка в лузу! – лениво произнес он, обращаясь к мужчине лет пятидесяти, крепкого сложения, с хищным сухощавым лицом.
– Только не надо говорить под руку, Витюша… – процедил Алик и, прицелившись, хлестким ударом направил шар в борт, бросив ему вдогонку: – Карамболь – второго в середину!
Шар врезался в борт, отскочил вбок и, подрезав другой шар, ушел далеко влево. А подрезанный шар резво покатился по зеленому сукну и через мгновение пойманной рыбой уже трепыхался в средней сетке.
– Партия! – провозгласил довольный Алик и в возбуждении стукнул кием о полированный борт. – Однако с тебя стольничек зелененьких, добрейший Петр Петрович.
Его соперник покачал головой и криво усмехнулся:
– Что-то непруха у меня сегодня, мой друг…
– Ты скажи спасибо, что мы с тобой играем по маленькой, Петр Петрович. – Алик поднял вверх палец. – Сто баксов – это разве сумма! В старое время люди на бильярде совхозы и заводы проигрывали. А еще был случай, когда за место в Политбюро старые партийцы бились: один шар все тогда решил, а какие последствия… Ого-гo!!! Потому-то при Советах бильярд и запретили…
– А ты откуда все знаешь? – без всякого интереса спросил Петр Петрович.
– Папа рассказывал, – уклончиво ответил Алик.
Собеседник понимающе кивнул:
– Папа у тебя большой был человек…
– Это точно, – уважительно подтвердил Витя. – Царство ему небесное. – Взяв рюмку, он выплеснул в рот остатки напитка и, почувствовав, как обжигающая жидкость поползла по пищеводу, довольно зажмурился.
– В старое время, скажу я вам, любезные, – со вздохом произнес Петр Петрович, – не только бильярд – все было под запретом. Может, потому и жилось проще. Раньше оно ведь как было: строго по лозунгу «Вся власть – Советам». У тех, кто эти самые советы давал, – у того и была вся власть. А вот нынче советчиков больно много развелось. Оттого и бардак…
Алик махнул рукой:
– Ну, это ты, Петя, брось! Не советчиков много стало, а болтунов. Я так думаю, что мы трое будем покруче, чем вся наша Госдума, Кремль и губернаторы, вместе взятые! Это им только кажется, что в их руках власть… А на деле… Сам посуди…
– А на деле и нам сейчас куда сложнее стало, – покачал головой Витя, наливая себе еще одну рюмку. – Старых проверенных людей не осталось – тех, на кого можно было опереться. Академика нет…
– Того нет, зато есть другие, – с усмешкой отозвался Алик. – Академики вон куда взлетают нынче – в Кремле гнездо норовят свить!
– Ну, это ты про академиков советского розлива… Я говорю про Егора Сергеевича Нестеренко – вот это был академик высшей пробы, не то что нынешние… Все в своих руках держал. Каким могучим оркестром дирижировал. Вон какие люди под его музыку плясали. Жаль старика. Сколько уже прошло, как его в самолете взорвали?
– Да, пожалуй, около двух лет будет! – Алик нахмурился. – Нет, Нестеренко под конец сильно сдал. Все дела перекинул своему ученичку… Он нам чуть всю песню не испортил. Вместе с генералом Артамоновым. Хорошо, генерала удалось вовремя вывести из игры…
– Кстати, этого нестеренковского выкормыша еще рано сдавать в архив, – назидательно заметил Петр Петрович. – Он, как птица Феникс, запросто из пепла возрождается. Глядишь, еще и нам пригодится. Помнишь, кто в старину Русь спас – когда пришлось звать, чтобы пришли и порядок навели? Варяги!
– Думаешь, и нам придется обращаться к «варягам»? – со зловещей улыбкой тихо спросил Алик.
– Не исключаю, – кивнул Петр Петрович и уселся в глубокое кожаное кресло в углу, знаком пригласив Алика присесть рядом. – Случайные люди полезли во власть. Да и в бизнес тоже. Чумазым не понравились итоги приватизации – они хотят все переиграть под себя. Вон нашего сибирского металлурга с шумом выпихнули из страны, в Питере в последнее время черт знает что творится – даром что город славных киллерских традиций. Раньше там царей и секретарей обкомов убивали, а теперь за бизнесменов и депутатов взялись… А с торговым флотом недавно какая там катавасия закрутилась! Слава богу, что этого выскочку младшего Гаврилова замочили. Это его папаше был добрый сигнал – чтоб знал свое место и не зарывался!
– И кого же за торговый флот нужно благодарить? – Алик расстегнул воротник рубашки и ослабил узел галстука.
– Кого же еще – Владислава Геннадьевича, Варяга нашего славного.
– Ага. Так не рано ли «варяги» пожаловали?
– Кто его знает, Алик. Но эти «варяги» нас не спрашивали. Сами пришли, как видишь.
– Так, может, это непорядок, Петр Петрович. Как думаешь?
– Не знаю. Последнее время он, конечно, странно себя ведет. Ему-то этот «Балторгфлот» на какой ляд сдался? Может, в детство впадает? С сынишкой кораблики решил попускать? Так у него для домашних забав есть оловянные солдатики, пистолетики, пулеметики, самолетики «Госснабвооружения»…
– Мне тоже, Петя, не нравится это его новое увлечение, – хмуро встрял в разговор Витя. – Он прет, как носорог, хочет всех конкурентов с оружейного рынка выдавить и явно намерен подгрести под себя вообще весь оборонный заказ. А торговый флот ему нужен для беспрепятственного вывоза оружия за рубеж. Когда круг замкнется, он будет монополистом. А нам такой монополист не нужен!
– Не нужен, верно, – кивнул Алик. – Поэтому я и предлагал Варяга попридержать. И сейчас повторяю: Варяга надо тормознуть!
– И как ты хочешь это сделать?
– Имеются интересные варианты… Но об этом потом. – Алик взглянул на часы. – У нас еще есть минут двадцать… Пока наш общий друг не пришел.
– А что, и он будет? – удивился Петр Петрович.
– Да, я его еле уговорил. Он же у нас шибко опасливый. Тени собственной боится. Ты вспомни: когда с ним разговариваешь – даже один на один, глазки так и бегают, как перепуганные крольчата. Ну, ничего, сегодня уж мы его раскрутим на полную катушку.
Алик встал, подошел к бару, взял бутылку виски и плеснул себе в низкий стакан.
– Так вот, коллеги. Нам надо срочно решать четыре проблемы. Нефтяные и газовые дела. Металл. Оружие. По нефти пройтись… Сейчас самые главные события будут на Кавказе. Из-за кавказской нефтяной трубы все передрались. Азербайджанцы, грузины, чеченцы… Ладно, пускай пока пошумят. Мы посмотрим, как дело повернется, – и эту трубу в конечном счете приберем к рукам. Боюсь, как бы не пришлось поучаствовать в маленькой победоносной войне.
– После чеченской кампании никто воевать не захочет. Ни армия, ни Госдума, ни Кремль, – возразил Петр Петрович, прохаживаясь около бильярдного стола.
– Есть варианты! – отрезал Алик. – Возможно, ситуация изменится к весне. Возможно, опять будет новый премьер… Мы можем и об этом позаботиться. Вторая проблема – металлургия. Тут полный облом – куда ни глянь. Мы только начали своих людей расставлять на крупнейших комбинатах – так там чуть ли не революции начались! Регионалы, суки, стали права качать… С ними тоже придется разобраться. Теперь оружие. Тут есть кое-какие наметки – и они связаны с возможными изменениями в нашей кавказской политике. Если там будет новая заваруха, придется генералов и ВПК подкормить. Приласкать, денежек подбросить. Именно мы и должны это сделать. Сейчас, я так полагаю, кроме нас, матушку-Россию никто не сможет отстоять. Вы посмотрите, что кругом делается. Старая гвардия ни на что уже не способна! Коммуняки полностью просрали все! А ведь их любимый Сталин кое-чего все же соображал… Все орали: железный занавес, железный занавес! А он, хитрован, просто не позволял своим красным директорам залезать в долги. Вон при Лёне Брежневе как только этот самый железный занавес чуть приподняли – сразу вся номенклатурная шантрапа поперла на Запад! Кто сейчас громче всех разоряется про утечку капиталов из России – эти самые старые коммуняки, при которых основная утечка капиталов и началась. Они же наделали миллиардных долгов, а теперь нам за них расплачиваться. Да и эти реформаторы хреновыми игроками оказались. Они-то думали, что приватизация – это как детская забава: «сорока-ворона кашу варила, этому дала, этому дала, а этому не дала». Хрен-то! Те, кому не дали, сильно обиделись… И стали готовиться к войне за передел собственности. А кремлевские ребята утратили над ними контроль. Так что надо срочно им кое-чего подсказать, а может, и подвинуть придется. Тяжко как-то стало до выборов ждать. К тому же не сегодня завтра Запад опять выставит России счет по внешним долгам, начнут гундосить, пальцы загибать. Говорить, что была тысячелетняя Россия, и на тебе – вдруг не будет.… Слава богу, толковых людей поставили вести переговоры с этими пижонами из парижских-лондонских клубов.
– Думаю, ребята у них не то что отсрочку выторгуют, они их скоро раком поставят, и как бы не случилось, что эти «клубники» нам платить будут.
– А так оно и будет. Я тут на днях с Биллом разговаривал. Он уже весь в сомнениях. Не рад, что связался, говорит, у нас с этими никто не хочет иметь дела. А я ему так и говорю: надо спасать положение. А он кивает на этого, с которым ты вчера базарил.
– И то верно. Может, его и выберем, – заметил Витюша. – А он нам поможет. У него ж на всех кремлевских обитателей по толстенной папке оперативных разработок – не зря же наши люди из спецслужбы и из ментов ему подбрасывали материал. Пускай теперь предъявляет! И долбит всю эту шушеру.
Алик покачал головой:
– Просто так не предъявит. Он хитрый, сучонок! Его самого надо нам покрепче за яйца взять. Тогда, может, что и получится.
– Так как же ты его возьмешь? – Витюша покачал го ловой. – Он же «незапятнанный».
На тонких губах Алика зазмеилась хищная ухмылка.
– Ну ты перегнул. В нашей стране незапятнанных не бывает. Вот и сегодня я хорошо подготовился к его визиту. Во-первых, приготовил для него его любимый «Джек Дэниэлс». – С этими словами он потряс в воздухе квадратной бутылкой с черной этикеткой. – После трех стакашков он с копыт слетит. А во-вторых, и в главных, он же у нас такой же, как твой Билл, но только – русский. Я ему такую Монику Левински приготовил! Все внутри переворачивается, а снаружи встает… И, кстати, не одну приготовил – а сразу двух! Парень не сможет устоять… Уверен. Да ты и сам можешь убедиться. Девки сейчас здесь, в гостевой, от нас команды дожидаются…
– Девки? – изумился Петр Петрович. – Какие девки?
– Какие-какие – эс-вэ-эровские. Из внешней разведки. Из спецотдела по секс-услугам. Причем из элитных кадров: все делают по высшему разряду, особенно когда трахаются перед телекамерой, и что характерно: всегда занимают нужные позиции на «съемочной площадке».
– Так ты и киномеханика привел? – Туго до Петра Петровича дошел смысл уклончивых слов Алика.
– Да, – серьезно сказал тот. – Кино будем снимать скрытой камерой. Назовем фильмец «Особенности национальной предвыборной кампании»… Ничего название, а?
Петр Петрович рассмеялся:
– Ничего, пойдет. Зови девок. Наш-то герой на подходе… Через минут пять будет. Пора включать аппаратуру.
Часть I
Сибирский узник
Глава 1
Наркодопрос
Варяг с полминуты постоял на пороге в подвал, пока глаза привыкали к полутьме. Затем он рассмотрел распростертого навзничь на полу Николая Радченко. Некогда грозный авторитет-беспредельщик по кличке Колян сейчас представлял собой жалкое зрелище: зрачки у него закатились, язык вывалился, из углов рта стекали струйки слюны. Колян, не переставая, что-то неразборчиво бормотал, а сидевший над ним отставной полковник Чижевский, ныне начальник охраны Варяга, внимательно слушал это бормотание и время от времени по-деловому делал пометки в блокноте. Рядом на табурете стоял включенный диктофон. Увидев вошедшего шефа, Чижевский поднялся и негромко сообщил:
– Все в порядке. Наш клиент стал значительно разговорчивей.
При налете на особняк Варяга погибла большая часть бойцов из банды Коляна. Живьем, кроме самого бригадира, взяли четверых раненых пехотинцев: совсем еще молоденьких парней лет по восемнадцать-двадцать, которых Радченко навербовал буквально два-три месяца назад. Варяг распорядился подлечить пленников и затем с миром отправить на родину, в город Таежный.
Чижевский, лично провожавший пацанов в аэропорт, сурово глядя в глаза, сказал им на прощанье:
– Скажите спасибо, салаги, что шеф у нас человек добрый. Я бы на его месте вас всех давно похоронил где-нибудь в овраге. И похороню, если еще раз замечу в Москве.
Пехотинцы, бледные и растерянные, переминаясь с ноги на ногу, слушали наставления Чижевского молча, в душе мечтали лишь об одном: поскорее оказаться в самолете и унестись подальше от страшной столицы. По большому счету, парням было глубоко наплевать на судьбу главаря, сулившего им золотые горы, а в результате приведшего на кровавую бойню.
Колян же, оказавшись в плену, вел себя вызывающе. Вначале, решив проявить характер, на требование Варяга назвать имена заказчиков налета ответил матерной бранью и добавил, хищно стреляя глазами:
– Жалко, суку твою не прибил и щенка. Погоди, мои люди доберутся еще до них. И тебе башку отрежут, как пить дать, – добавил Колян.
Варяг только пожал плечами, усмехнулся и вышел, оставив пленника в распоряжении Чижевского. Тот без лишних хитростей отдубасил Коляна резиновой дубинкой. Радченко ожидал более изощренных пыток и побои перенес играючи. Правда, его насторожило то, что по ходу избиения Чижевский ни о чем его не спрашивал.
На следующий день главный охранник явился вновь и опять пустил в ход дубину, по-прежнему не задавая никаких вопросов. Бывший чекист знал, что делал: после нескольких его посещений все тело Коляна превратилось в один сплошной кровоподтек, отбивную, готовую к употреблению. Даже легкое прикосновение теперь заставляло пленника вскрикивать от боли. Оказалось, что банальная резиновая дубинка в руках терпеливого садиста-профессионала, появляющегося через каждые три-четыре часа, делается изощренным орудием пытки.
– Чего ты хочешь, фашист? Чего тебе надо, падла? – плача и скрипя зубами от невыносимой боли, хрипел Радченко.
– Придет время – скажу, свинья, – хладнокровно отвечал Чижевский, перехватывая дубинку поудобнее. – А почему меня называешь фашистом? Потому что я не жалею тебя? А сам ты кого жалел?
Через несколько дней Чижевский решил, что настало время задавать вопросы. К этому моменту при одном его появлении Коляна начинала бить дрожь. Однако на сей раз Чижевский вместо обычной обработки дубинкой приказал пленнику лечь на диван, закатал ему рукав, перевязал бицепс резиновым шлангом, взял шприц и уверенно ввел иглу во вздувшуюся вену. Некогда грозный бригадир теперь безропотно позволял производить над собой всевозможные манипуляции. Когда поршень вытолкнул прозрачную жидкость из шприца в вену и полковник выдернул иглу, Колян откинулся на подушку и застыл в неподвижности, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. Через пятнадцать минут по его телу пробежала судорога, за ней еще одна. Конвульсии становились все чаще, зрачки у Коляна расширились и потом закатились под лоб, голова задергалась и безвольно упала набок, изо рта, пузырясь, потекла слюна.
– Откуда ты приехал, Коля? – вкрадчиво стал спрашивать Чижевский своего подопечного.
Колян, слабо контролируя себя, не поворачивая головы, стал отвечать не слишком членораздельно, зато охотно. Чижевский же, почти не слушая ответное бормотание Коляна, продолжал задавать тому малозначащие вопросы – большую часть ответов отставной чекист, находившийся на службе у смотрящего России, знал и так. Несколько внимательнее Чижевский отнесся только к рассказу Коляна о смерти майора Громовского, хотя и предполагал, что выяснится нечто подобное.
Дверь открылась, на пороге появился Варяг и некоторое время молча слушал невнятные излияния Коляна.
– С чего это он так разговорился? – поинтересовался Варяг.
– Хорошая доза скополамина, – объяснил отставной полковник. – Есть такой незаменимый препарат – вызывает невероятную тягу к общению. Пациент у нас волевой попался, но я его волю сперва маленько подрасшатал с помощью вот этого универсального инструмента. – Чижевский кивнул на резиновую дубину. – А когда он дозрел, перешел на скополамин.
Владислав понимающе кивнул. Колян продолжал что-то бормотать, словно страстно желая поделиться самым сокровенным.
Варяг покачал головой:
– Я все же не думал, что он так быстро сломается.
– Против науки не попрешь, – развел руками Чижевский. – А потом, он же беспредельщик, напрочь отмороженный, а значит, личность безыдейная. Что волю укрепляет? Идейность! Некоторых идейных даже по всем правилам науки никак не расколешь. А у этого что на уме? Власть, деньги, бабы и чтоб все видели, какой он крутой. Нет, с таким моральным багажом колются быстро и до самой задницы.
– Откуда препарат? – спросил Варяг. – Связи в «конторе»?
– Нет, – улыбнулся Чижевский, – в дурдоме. Такие снадобья в психиатрии активно применяются. Некоторые психи ведь очень скрытные. Как лечить психа, если не знать, что за дурь у него в башке? Когда я ездил в последний раз за препаратами, там был один учитель истории, который отказывался от еды, а почему – никто не знал, поскольку он ни с кем не разговаривал. Он уже впал в дистрофию и того гляди мог помереть. Пришлось вколоть ему лошадиную дозу вот этого самого препарата – только тогда он рассказал лекарям, что вокруг него живут черти и запрещают ему есть и разговаривать.
– Ну и как, вылечили его? – полюбопытствовал Варяг.
– Если к человеку повадились черти, вряд ли его можно окончательно от них избавить, – рассудительно ответил Чижевский. – Во всяком случае, этому учителю внушили, что черти над ним просто подшутили и на самом деле есть ему можно. Не помрет хотя бы, и то хорошо.
Пленник тем временем примолк, словно выложив все, что знал. Чижевский наклонился к его лицу и внятно, с нажимом спросил:
– Кто такой Федор Угрюмый?
Колян встрепенулся, хрипло вдохнул и с готовностью ответил:
– Мы в одном дворе росли… чемпион по карате… в бригаде был моим заместителем… мы все дела проворачивали вместе, – зачастил Колян. Затем после минутной паузы с обидой сообщил: – Сука он. Мою жену поимел. Меня замочить хотел. Мы привели его на хату, собирались грохнуть, а он вытащил гранату… «Ф-1», и пришлось его отпустить.
Варяг и Чижевский переглянулись.
– Не врал, стало быть, Федя, – констатировал Чижевский. – Когда он вышел из подъезда, Сержант его и сцапал.
– Значит, Угрюмый поможет нам выйти на тех бойцов бригады, которые еще живы, – заметил Владислав.
– Вряд ли он знает все хаты, – возразил Чижевский. – Колян у нас скрытный, никому не верит, информацией с дружками не делится… Слышь, Колян, где живут в Москве твои люди? Адреса называй!
И полковник ткнул пленника дубинкой под ребра. Радченко жалобно заскулил и начал перечислять адреса снятых им в столице квартир.
Однако в его помутившемся сознании пульсировала мысль: «Нельзя все говорить… Все говорить нельзя…» Последние остатки той, некогда могучей воли, благодаря которой Николай Радченко всецело подчинял себе своих бойцов, теперь помогли ему умолчать об одной хате, где он разместил полдюжины своих наиболее многообещающих бойцов, недавно прибывших из Сибири.
– Между прочим, у Коли есть шикарная дача в Переделкине, – сказал Чижевский. – А на даче у него жена Надежда и охрана. Угрюмый знает, где находится эта дача. Вот только вопрос: в курсе ли братва, что их бригадир поссорился со своим ближайшим помощником? Скажи-ка нам, Коля, охрана на даче знает, что ты Угрюмого приговорил?
– Бойцы в курсе, – прохрипел Колян. – Я ж туда Надьку с бойцами отправил. Если Угрюмый там появится, они его должны живьем взять. Валить его я разрешил только в крайнем случае.
– Надо еще узнать, какие точки в Москве они контролируют, – сказал Варяг Чижевскому, делавшему пометки в блокноте. – Эти ребята тут навели шороху… Гнома грохнули. Я же его хорошо знал – достойный был человек… Надо у Коляна выяснить, откуда этот ветер дует…
– Конечно, Владислав Геннадьевич, – кивнул Чижевский. – Я все выясню, свяжусь с людьми и постараюсь сделать все возможное, чтобы покончить с этим беспределом.
– Отлично, – сказал Варяг. – Но больше всего меня интересует, кто заварил всю эту кашу, кто привел Коляна в Москву, кто натравил его на меня.
Колян, казалось, не видел Варяга и не слышал его слов. Голова пленника лежала на подушке безвольно, словно у покойника, глаза были полузакрыты.
– Коля, – нагнувшись к нему, внятно произнес Чижевский, – это я, тот самый, кого ты называешь фашистом. Слышишь меня? Ответь мне на один вопрос. Но не заставляй меня повторять его дважды. Кто тебе заказал Варяга?
Радченко что-то невнятно и совсем шепотом забубнил. Чижевский некоторое время слушал, делая пометки в блокноте, затем повернулся к Варягу:
– Заботин Герасим Савельевич… Так я и знал, что без «конторы» тут не обошлось. Колян ведь был поначалу «конторским» кадром, его покойник Громовский завербовал. Кто бы иначе знал, что есть в городе Таежном такой способный и перспективный человек, как Николай Радченко? Громовский откинул копыта, но крючок-то остался.
– Понятно, в чем дело, – хмуро сказал Варяг. – Я целую шайку этих бывших кагэбистов попер из «Госснабвооружения». А Заботин наверняка действует не один – это на него было бы не похоже. Я предполагал, что, потеряв теплые места, эти «хлопцы» соберутся вместе и постараются мне насовать палок в колеса, используя свои связи. Но таких радикальных решений я от них не ожидал. Отморозки из города Таежного штурмуют мою дачу чуть ли не с применением артиллерии… С ума сойти можно. Вот как меняются времена!
– А какие времена, такие и методы, – пожал плечами Чижевский.
– В направлении Заботина резких движений пока не предпринимать, – распорядился Варяг. – Взять его под наблюдение и выяснить, кто входит в его компанию и каковы их дальнейшие намерения. Что касается остатков бригады нашего друга, – Варяг кивнул в сторону Коляна, – то Москву от них следует очистить, и немедленно. Если будут сопротивляться, то я бы хотел, чтобы и в Сибири о них больше не было слышно. Лишней крови я не жажду. Мне нужно только одно – прекращение беспредела.
– Будем работать, Владислав Геннадьевич, – охотно отозвался Чижевский и, кивнув на Коляна, спросил: – А с этим что делать? Может, в расход?
– Нет. Пока подержим здесь, – произнес Варяг. – Колян нам еще пригодится в качестве живца…
