– Я все понимаю, будьте спокойны.
– Ты знаешь такого заключенного – Джонни-Могильщика?
– Канадец, здоровяк в триста фунтов весом?
– Он самый. Мне бы хотелось, чтобы он тоже… пострадал в этой ссоре.
После разговора со Стивом Фрэнки вернулся к себе в офис, сел за стол и задумался. В последнее время ему явно не везло: все проекты, которые он затевал, неизменно рушились, как будто невидимый недоброжелатель заранее просчитывал контрмеры. Пять лет назад ему с огромным трудом удалось внедрить своего человека в крупнейшую китайскую преступную группировку. Но с его помощью он успел провести всего лишь одну-единственную операцию по ликвидации канала доставки героина из Юго-Восточной Азии. А потом отрубленную голову агента полицейские обнаружили в мусорном контейнере в китайском квартале.
Два года назад он торжествовал победу, когда приняли именно его, Фрэнки Галлахера, план борьбы с японской «якудзой», но не прошло и месяца, как неожиданно его перевели в европейское управление и «бросили» на Россию.
Теперь он занимался малоперспективной и даже опасной операцией под кодовым названием «Тройка», целью которой являлась борьба с «русской мафией». Идиотизм состоял в том, что по замыслу высокого начальства тайной слежке и проверке подвергались все российские граждане, прибывающие в Америку – особенно по делам. Игнатов был одним из сотен его заочных «объектов». И, видимо, очень интересным объектом – иначе из Вашингтона не пришла бы шифровка с коротким требованием избавиться от Игнатова. Непонятно только, кому это понадобилось. Но ведь приказы не обсуждаются.
Заверещал переговорник. Фрэнки Галлахер нажал кнопку. Секретарша сообщила, что его спрашивает некий «мистер Нестеренко».
– Мэри, скажи, что у меня совещание. – Фамилия отчего-то показалась ему знакомой. – Постой!
– Да, мистер Галлахер.
– Кто это? Мы его знаем?
– Мистер Галлахер, он сослался на Вашингтон. На Майкла…
Фрэнки Галлахер сглотнул слюну. Майкл… Какого черта!
– Ладно, Мэри, соедини!
В трубке послышался властный старческий голос с сильным славянским акцентом.
– Мистер Галлахер? Моя фамилия Нестеренко. Мы не знакомы. Но мой добрый друг Майкл посоветовал к вам обратиться. Мы могли бы встретиться где-нибудь в городе? – И, предваряя все вопросы, старик продолжил: – Я тут нахожусь в составе российской официальной делегации. По линии Министерства юстиции. Но к вам у меня дело неофициальное. И неотложное.
Фрэнки ничего не мог понять. Он не привык назначать встречи с незнакомыми людьми. Но в голосе русского была какая-то непонятная сила и непререкаемая авторитетность. Фрэнки помедлил и помимо своей воли ответил:
– Хорошо. В час у меня обед. Мы можем встретиться в час пятнадцать. Где вы находитесь?
– Не утруждайте себя, мистер Галлахер. Вы занятой человек. Я приеду туда, куда вы скажете, – как бы с усмешкой сказал русский.
Фрэнки назвал улицу и, услышав в ответ от мистера Нестеренко заверения в том, что он найдет указанный адрес, досадуя на проявленную слабость, положил трубку.
В тюрьме был праздник по случаю Рождества.
Было объявлено, что, кроме традиционных фигурных пряников, администрация тюрьмы решила побаловать узников дополнительными угощениями. Заключенные, отвыкшие от гастрономического разнообразия, только и говорили об острых томатных приправах и мясе, прожаренном на угольях. И Варяг с улыбкой думал о том, что такой жратвы, какой ему удалось отведать в заморской тюрьме, большинство русских зэков не пробовали даже на воле, а в зоне все чаяния коренных обитателей сводились к тому, как раздобыть лишнюю щепотку чая.
Тюрьма, в которой находился Варяг, представляла собой внушительное четырнадцатиэтажное здание, где три первых этажа были спрятаны от любопытных глаз высоким бетонным забором. Архитектурными формами и отделкой здание тюрьмы больше смахивало на мэрию или солидное банковское учреждение. Однако это был исправительный центр, только вместо привычных решеток – пуленепробиваемые стекла, вместо колючей проволоки – высокая ограда. Столовая размещалась на седьмом этаже и занимала огромную площадь, которая могла вместить одновременно несколько десятков человек. Однако чаще всего помещение оставалось полупустым. Это было связано с общей безопасностью, чтобы во время столпотворения не могли возникнуть потасовки и драки. Заключенные обедали по блокам. Через каждые полчаса в сопровождении надзирателей являлась следующая партия. Охранники ходили между столами и пристально наблюдали за своими подопечными. В случае необходимости надзиратели всегда готовы были применить тяжелые резиновые дубинки, с которыми не расставались даже в сортире и которые в условиях тюрьмы представляли собой грозное оружие для наказания. Если удар приходился по предплечью, то отнималась рука, если били по голове, заключенный мгновенно терял сознание. Нарываться на охранника с резиновой дубинкой остерегались даже самые матерые обитатели тюрьмы.
В этот день по каким-то непонятным причинам обычный график был поломан, столовая переполнена, и заключенные жались в узких дверях, дожидаясь своей очереди. Надзиратели нервно прохаживались по коридору и сквозь зубы ругали начальника тюрьмы, который обожал всевозможные эксперименты, а сейчас распорядился втиснуть в столовую заключенных сразу из трех блоков. Несколько раз надзиратели грозили дубинками чрезмерно развеселившимся, но было совершенно очевидно, что если ропот перерастет в бунт, то усмирить его удастся только особыми мерами с применением дополнительных сил.
У самых дверей стоял Джонни-Могильщик. Длинноволосый гигант невольно притягивал к себе взгляды. На фоне других зэков он выглядел Атлантом, шагнувшим из морской пучины на берег и по странному недоразумению оказавшимся среди людей. Джонни с интересом заглядывал в столовую. Он с благоговением втягивал в себя чудесный запах свежих пряников – весь вид его говорил о том, что даже на вершине Олимпа невозможно ощутить подобный аромат. Варяг стоял немного в стороне и, посмеиваясь, наблюдал за своим бывшим сокамерником. Конечно же, он не забыл, что этот здоровяк пытался его убить, но тем не менее испытывал необъяснимую симпатию к Джонни, сейчас напоминавшему большого ребенка.
Из столовой вышел надзиратель, оттеснил концом дубинки нависшего над порогом Джонни и крикнул заключенным, выходившим из столовой:
– Быстрее, ребята! Пошевеливайтесь!
Зэки неторопливо и тяжело, как будто отведали не светлого рождественского блюда, а проглотили многопудовые камни, перешагивали через порог. Обед, как и обещал начальник тюрьмы, был в самом деле очень сытный, и единственным желанием заключенных было добраться до своей камеры и задрать живот кверху. Последними выходили три вертких мулата. В тюрьму эта троица попала за разбой в латинских кварталах – они составляли ближайшее окружение Стива, и многие поговаривали о том, что ребята служат ему не только кулаками…
В тюрьме их побаивались. Каждый из них имел по большому сроку, и такое дело, как драка, воспринималось ими почти что молодецкой забавой, в которой можно размять застывшие мышцы и показать всему тюремному сообществу лихую удаль.
Внезапно один из них слегка подтолкнул Джонни, а тот вдруг качнулся, словно от сильного удара, и неловко ухватился рукой за дверь.
Мулаты неторопливо проследовали дальше, о чем-то оживленно переговариваясь. Из обрывков фраз слышалось, что они вспоминают оставшихся на воле подруг и очень жалеют о том, что большую часть времени проводят не с ними, а на тюремной баскетбольной площадке.
Джонни повернулся к Варягу, сделал один неловкий шаг, потом другой, еще короче и неувереннее. Несмотря на свой огромный рост, в эту минуту он напоминал младенца, едва научившегося ходить. Варяг увидел, что одной рукой канадец зажимает живот, а через пальцы, пачкая праздничную белую рубашку, уже сочатся крупные рубиновые струйки. Еще секунда – и гигантское тело канадца рухнуло на каменный пол.
Варяг понял все. Ему следовало сразу поверить Джонни, когда тот сказал, что здесь замешаны серьезные парни. И он должен был догадаться, что Джонни обречен, как только его перевели в другую камеру, – методы работы местных властей и МВД во многом схожи. Очень может быть, что они даже подслушивали их беседы и, конечно, не могли простить Джонни его словоохотливости.
Варяг увидел, что трое мулатов направляются теперь к нему. Ага, они слегка заденут его по касательной, но этого, чуть заметного прикосновения будет вполне достаточно, чтобы он, подобно выброшенной на берег рыбе, беспомощно начал хватать губами воздух.
Чувства Варяга мгновенно обострились. С кухни в ноздри ударил потрясающий запах свежеиспеченного хлеба. Этот запах, нахально забираясь в ноздри, мешал сосредоточиться. Заключенные, уже заметившие беспомощность Джонни, с любопытством и страхом наблюдали за истекающим кровью гигантом, корчившимся на полу в предсмертных судорогах. Вокруг воцарилась поразительная тишина, которая была куда красноречивее тюремной сирены.
Прогуливавшийся по длинному коридору надзиратель задумался о своем, не замечая происходившего. С сегодняшнего дня ему полагалась первая надбавка за выслугу лет, и он с удовольствием размышлял о том, что за год сможет наконец-то отложить кругленькую сумму и купить себе новую машину.
Беспечно размахивая руками, троица приближалась к Варягу. Равнодушие было напускным. Владислав сразу же отметил, что у двоих из них кулаки были сжаты и спрятаны в рукава.
– Русский! – окликнул Варяга кто-то вблизи.
Варяг невольно обернулся на громкий голос. В это мгновение один из трех мулатов в два прыжка подскочил к нему и выбросил вперед руку с ножом. Владиславу потребовалось невероятное усилие, чтобы перехватить руку убийцы. Мозг сработал словно объектив фотоаппарата, зафиксировав в памяти злобный оскал нападающего со сломанным почерневшим зубом. Варягу удалось остановить удар. Правой рукой он поймал мулата за широкий рукав и с силой дернул того на себя, одновременно левым локтем коротко встретив его ударом прямо в сомкнутые челюсти и вложив в этот удар всю накопившуюся злость. Челюсть громко хрустнула, и мулат, обмякнув, повалился на пол.
В это время к Варягу слева подскочил второй из нападающих и попытался длинной граненой заточкой проткнуть ему бок, но законный вор в последнюю секунду успел отскочить в сторону, и острое жало лишь распороло рубашку, чуть зацепив кожу. Варяг успел поймать своего обидчика за запястье и с силой ударил коленом в локтевой сустав. Затрещала лучевая кость, и тюремный коридор огласился истошным воплем.
Третьего Варяг встретил страшным ударом между ног, от которого тот просто потерял сознание. Драка продолжалась буквально несколько секунд.
Крик мулата вывел надзирателя из приятных грез. И он, размахивая дубинкой, бросился к столпившимся зэкам. Охранник увидел лишь последствия: трех мулатов, валяющихся на полу, да скорчившегося от боли, умирающего канадца.
– Встать к стене! – заорал надзиратель, еще не понимая толком, что случилось. – Всем к стене! – срывая голос, орал он вновь.
Другие охранники уже спешили к нему на помощь со всех концов пищеблока. На ходу они расстегивали кобуру и, выхватывая оружие, истошно кричали:
– К стене лицом! Недоноски! Ноги на ширине плеч!
Варяг уткнулся лицом в стену. За спиной раздался грохот выстрелов. Охрана стреляла в потолок. Свинцовые капли, раскрошив штукатурку, осыпали белой пылью тюремные робы. Грохот выстрелов эхом отзывался во всех закоулках тюрьмы.
– Ноги на метр от стены! – кричали полицейские и без разбору охаживали всех заключенных резиновыми дубинками.
– Всем к стене! Ублюдки!
– Ноги на ширине плеч! Кому сказано, сволочи!
У самой щеки Варяг увидел ствол «магнума» и понял, что достаточно лишь повернуть голову, чтобы получить порцию свинца в затылок. Упершись руками в стену, замер в покорном ожидании.
– Что с этим? – кивнул на Джонни-Могильщика подбежавший охранник.
– Мертв. Пырнули ножом.
– Кто это его?
– Не знаю точно. Кажется, вот эти, смуглые…
– Ладно, потом разберемся. Срочно свяжитесь с начальником тюрьмы и вызывайте «Скорую помощь».
Через несколько минут из дальнего конца тюрьмы, гремя наручниками, прибежали еще несколько охранников. За ними торопливо шагал Томас Ховански. Подойдя к толпе заключенных, он быстрым взглядом оценил ситуацию, на мгновение задержав взгляд на безжизненном теле Джонни Кидса, на корчащихся от боли трех мулатах, мельком скользнул глазами по Игнатову. Охрана, освобождая пространство для начальника тюрьмы, усердствовала, распихивая заключенных. Вся эта история не сулила ничего хорошего не только зэкам, но и всему обслуживающему персоналу.
– Что здесь произошло? – сухо спросил Ховански.
Один из охранников, видимо, старший по званию, вытянувшись перед начальником, срывающимся голосом стал докладывать, указывая на мулатов:
– Кто-то из этих троих зарезал заключенного, господин полковник. К сожалению, никто не видел, как это произошло. Лейтенант Таккер все время находился рядом и отвлекся буквально на секунду… – полицейский замялся, но, найдясь, браво продолжил свой доклад: – Отвлекся, чтобы дать распоряжение, а когда повернулся… заключенный Кидс был уже ранен и лежал на полу. Мы ничем не успели ему помочь. – Полицейский с сожалением посмотрел на бездыханного Джонни Кидса, тело которого по-прежнему лежало на полу, перегородив весь коридор, рот был широко открыт, а остекленевшие глаза смотрели в потолок, а может быть, в вечность.
– А этот что? – так же сдержанно и сурово поинтересовался Томас Ховански, вскинув глаза на заключенного Игнатова, которому уже нацепили на запястья наручники.
– Мулаты сами все затеяли, – продолжал начальник охраны, – но русский оказался проворнее. Одному свернул челюсть, другому сломал руку, а третий наверняка теперь останется без яиц.
– Этих двоих отвести в госпиталь… иначе и они сдохнут до суда. А русского и этого третьего рассадить по одиночным камерам. Труп в морг! На медэкспертизу.
Два надзирателя принесли носилки, на которых лежал широкий зеленый мешок. Брезгливо, стараясь не запачкаться кровью, положили покойника на прорезиненную поверхность и упаковали его с головой, затянув «молнию» на самом затылке.
Подталкиваемый надзирателем, Варяг двинулся по коридору. Вдруг, что-то почувствовав, он резко обернулся и сразу наткнулся глазами на острый как бритва взгляд невысокого худощавого азиата Стива, который тут же отвернулся, сделав вид, что вовсе не интересуется русским.
День был безнадежно испорчен. Каким-то образом журналисты сумели пронюхать об убийстве в исправительном центре, и вечерние газеты запестрели заголовками: «Очередное побоище в здании тюрьмы», «Куда смотрит суд?!», «Есть ли в тюрьме демократия?».
По ночному каналу был дан сюжет у здания исправительной тюрьмы, в котором бойкий репортер рассказывал о подробностях драки. Описание было настолько точным, как будто бы он вместе с Томасом следил за всем происходящим на мониторе. Увеличенным планом оператор показал этаж, на котором размещалась столовая, и в заключение добавил:
– До каких же пор будет продолжаться насилие в исправительном центре? А может, тюремная администрация решила взять на себя и роль судей?
Томас Ховански в раздражении выключил телевизор. Состоявшийся репортаж был могильной плитой на его дальнейшей карьере. Все его честолюбивые помыслы в одночасье сумел разрушить безусый юнец, который едва выпрыгнул из стен колледжа. Как объяснить теперь изысканной аудитории, что он заведует не пансионом для престарелых, а исправительным центром, а в тюрьме случается, что заключенные не только бьют друг другу рожи, но еще и убивают.
Ховански надеялся, что когда-нибудь его старания будут замечены и по достоинству отмечены и он сумеет сделать карьеру, а то и перебраться в Вашингтон и заняться политикой, но после этого репортажа стало ясно, что его исправительный центр автоматически попадает в число худших. А на всевозможных совещаниях более удачливые коллеги будут тыкать ему в спину пальцами. Отныне его участь – киснуть в четырех стенах до самой пенсии.
От нахлынувших размышлений сделалось невыносимо, и Ховански позвонил Фрэнки:
– Слушаю, – безрадостно отозвался Галлахер на противоположном конце провода.
– Это Том. У меня все валится из рук. Если бы не твоя дурацкая идея, то меня не мучила бы бессонница.
– Что ты так волнуешься? – невозмутимо спросил Фрэнки. – Тебя не должно волновать то, что произошло.
– А когда мне, по-твоему, стоит волноваться? Когда Дядюшка Сэм выгонит меня пинком под зад с работы?! Может, ты этого хочешь? Я проработал в учреждении пятнадцать лет и не имел ни одного взыскания, а сейчас меня могут просто вышвырнуть безо всякого содержания.
– Ты преувеличиваешь.
– И потом, мне не по душе вся эта вонь вокруг моего учреждения. Если газетчики начнут копать дальше, то нам не поздоровится обоим. Учти это! И как они обо всем узнали?! Моя тюрьма – это не место отдыха, а закрытое учреждение. Я начинаю думать о том, что моя тюрьма скоро превратится в один из филиалов вечерней газеты. Кто-то из моих сотрудников снабжает журналистов информацией.
– Том, тебя не должна беспокоить вся эта шумиха, ты им не по зубам. И потом… я сам обо всем рассказал газетчикам.
От приступа ярости у Тома перехватило горло:
– Да ты с ума сошел! Зачем тебе все это было нужно?! Я тебя удавлю!
Фрэнки хмыкнул в трубку, и Том даже представил, как ядовитая улыбочка разодрала его тонкие губы.
– Можешь не переживать, все идет так, как нужно.
– О чем ты говоришь, дьявол тебя побери! Эти журналисты способны копать не хуже ищеек! Они могут вытянуть даже то, о чем мы просто и не подозреваем! Хочу тебя предупредить: я не из тех, кто берет все на себя! Я выдам и тебя, и все твое вонючее ФБР! Я даже не стану торговаться, а сдам вас с потрохами, будете знать, как соваться туда, куда не следует. И чихал я на все твои обещания относительно моей предстоящей карьеры. Я сыт по горло твоей дружбой.
– Ты выговорился? А теперь выслушай меня, – в голосе Фрэнки сквозило трудноскрываемое раздражение. – Не будь глупцом, если не хочешь, чтобы тебя в вечерних сумерках переехал грузовик. У меня для тебя имеется приятный сюрприз.
– Что еще за сюрприз?! – орал в трубку Ховански. – Хватит с меня всех этих неожиданностей. От них у меня вылезут волосы раньше положенного срока.
– Сейчас от твоего крика расколется трубка. Подожди до завтра, а там можешь делать все, что хочешь, – и, не попрощавшись, бросил трубку.
Том Ховански вновь развернул газету. На той странице, где крупным планом был дан фотоснимок тюрьмы, белой стрелкой были указаны окна его кабинета, а ниже крупными буквами было приписано: «Отсюда начальник исправительного центра наблюдает за порядком».
Том в ярости отшвырнул газету и с тоской подумал о том, что завтрашний день будет значительно труднее, чем сегодняшний. Видно, сам черт надоумил его связаться с этим полоумным. Эх, попадись один из этих журналистов к нему в исправительный центр, так он сумел бы превратить его жизнь в ад!
Фрэнки Галлахер сразу понял, что этот высокий, чуть сутуловатый старик в недорогом плаще и есть тот, кто звонил ему полтора часа назад. Старик увидел его первым и сразу подошел, точно они были давно знакомы. Без всяких приветствий он спокойно сказал:
– А знаете, я хочу передать вам привет от вашей русской приятельницы… Валентины. Помните такую? Вы тогда, кажется, служили в посольской охране.
Даже удар электрическим током не смог бы подействовать на опытного Фрэнки более устрашающе, чем имя этой русской подруги. Теперь он не сомневался в том, что встреча со стариком была очень тонкой комбинацией российских разведслужб.
…История с Валентиной случилась двадцать лет назад, когда Фрэнки в звании младшего офицера проходил службу в морской пехоте. Тогда он был молод, честолюбив, очень уверен в себе и считал, что женщины существуют исключительно для того, чтобы завоевывать их. Сам Фрэнки Галлахер числился женихом в доброй дюжине весьма приличных семей, а во время коротких отпусков не пропускал ни одного публичного дома в иностранных портах, где его тоже принимали за своего парня.
Совсем неожиданно он был откомандирован в Москву охранять американское посольство и заодно выполнять обязанности агента разведки. Неожиданный перевод Фрэнки воспринял как очередную улыбку фортуны и с рвением продолжал службу уже в новом качестве. Приятно было то, что свободного времени у него было теперь побольше, и он использовал его не для того, чтобы насладиться красотой памятников русской архитектуры, а чтобы увеличить число любовных побед, но теперь уже над московскими красавицами.
И все-таки Фрэнки влюбился.
Он никогда не думал, что страсть может быть такой пожирающей. Увидев Валентину – русскую машинистку из отдела информации, – он понял, что пропал.
Валентина была выпускницей филологического факультета Московского университета, бегло гoворила по-английски, была потрясающей в постели и к тому же оказалась неплохим учителем по русскому языку, так что через полгода общения с ней Фрэнки сносно разговаривал по-русски. Возможно, именно это обстоятельство, то есть безупречное знание русского, сыграло в его судьбе определяющую роль, когда его решили перевести в Европейское управление ФБР. Так что, можно сказать, благодаря именно Валентине он делал карьеру эксперта по «русской мафии».
Но он совсем не мог предположить, что через двадцать лет получит «привет» от Валентины в столь неожиданных обстоятельствах от какого-то незнакомого благообразного старика.
Фрэнки, натужно улыбнувшись, ответил:
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Напрасно, – твердо отвечал старик. – Вот взгляните на эти фотографии, – и он сунул оторопевшему Фрэнки увесистый пакет.
Помедлив, Фрэнки вытащил одну фотографию, затем другую. Боже мой! Оказывается, русская контрразведка следила за каждым его шагом, даже в квартире на… как его… Кутузовском, где он проводил сладкие минуты в обществе Валентины.
– Вы знаете, кто я? – спросил Фрэнки, нехотя отдавая пакет старику.
– Что за вопрос? Разумеется, – старик осторожно взял пакет из рук Фрэнки, – иначе наш разговор с вами был бы беспредметен.
– А вы не боитесь, что я могу вас…
– Мистер Галлахер, я перестал бояться уже лет двадцать, как только мне перевалило за шестьдесят, – мягко улыбнулся старик. – Я хорошо и долго пожил на этом свете. И потом, если вы арестуете меня, то это может очень сильно повредить вашей карьере. Хочу вас заверить, что это сугубо частный разговор, который останется между нами. Вам вообще не стоит ничего опасаться, я не работаю ни на какую разведку.
– Кто же вы тогда?
– В Америку я прибыл по одному делу, в котором вы мне могли бы оказать неоценимую помощь.
– Чего вы от меня хотите?
– Давайте отойдем немного в сторону, вот к той скамеечке. Я старый человек, и мне хотелось бы присесть… Ох, как замечательно, ох, славно. Находился, понимаете ли, за день, устал, – усаживаясь на скамейку, старик вытянул длинные ноги. – Скажу вам, мистер Галлахер, нужно прожить долгую жизнь, чтобы вот так наслаждаться покоем.
– Итак… что вы от меня хотите, мистер Нес…
– Меня зовут Егор Сергеевич, – беззаботно и совсем не желая замечать раздраженного тона Фрэнки подсказал собеседнику русский гость. – Три дня назад я купил в Москве ботинки, и, представляете, какая неудача? Они оказались тесноватыми! Вы не будете возражать, если я развяжу шнурки? Нет, в моем возрасте не стоит гоняться за модой, а нужно, чтобы одежда и обувь были в первую очередь максимально удобными… А ведь я с вами знаком давно… заочно. Я знаю, что когда вы закончили юридический колледж, вам пророчили блестящее будущее. Очень обидно, что начальство всегда не замечает лучших, а опирается исключительно на выскочек. Вы сумели перекрыть канал, по которому китайцы доставляли наркотики в Калифорнию. А потом вы доказали, что умеете видеть перспективу и обладаете аналитическим складом ума. Вы составили интересный доклад, где предсказали, что в китайской мафии начнется борьба за власть, что значительно усилится роль японской мафии и она начнет перехватывать инициативу у итальянской мафии по экспорту оружия. Полностью оправдалось и ваше опасение, что на первые роли в Америке выйдет российская организованная преступность. И что она сумеет потеснить даже сицилийских донов. В вашем докладе очень точно было замечено, что русская мафия начнет с того, что будет доставлять из России девушек в стриптиз-бары, а потом переориентируется на наркотики, энергоресурсы и экспорт оружия. Чтобы все это предвидеть и учесть множество тонких моментов, нужно действительно иметь очень светлую голову…
Фрэнки сел рядом – разговор предстоял серьезный. Старик словно читал его личное дело, хранящееся в Вашингтоне, в сейфе отдела кадров ФБР под грифом «строго секретно».
– Откуда вам все это известно? – шепотом спросил Фрэнки Галлахер.
– Давайте договоримся, мой друг, не задавать вопросов, на которые нет ответа. Скажу вам только: у меня много преданных друзей. Вот, например, Майкл… – Старик сделал паузу, наблюдая за тем, какое действие возымела на собеседника последняя информация – Фрэнки сглотнул подступивший спазм. – Итак, что мне нужно от вас? Совсем немного. Я думаю, вы знаете русского бизнесмена Владислава Игнатова?
– Ах вот вы о чем? Разумеется!
– Так вот. Я бы посоветовал вам беречь здоровье и жизнь мистера Игнатова как зеницу ока. Я надеюсь, у него в тюрьме нет неприятелей? Камера со всеми удобствами? Кормят хорошо? Обслуживание на уровне?
Сначала Фрэнки Галлахер подумал, что старик насмехается над ним, но, внимательно всмотревшись, увидел в его глубоко запавших холодных глазах скрытую угрозу. Ему стало не по себе. Если не сказать, что умудренного опытом Фрэнки Галлахера охватил животный страх.
– Вы хотите добиться его освобождения под залог? – спросил он дрогнувшим голосом.
Старик усмехнулся.
– Я хочу добиться его выхода из тюрьмы за отсутствием состава преступления. Вам знаком такой юридический термин? Мистер Игнатов ведь ни в чем не виноват. Правда?!
Фрэнки Галлахер пожал плечами.
– Но это же невозможно. Во всяком случае, лично я не имею полномочий отдать такое распоряжение.
Старик недовольно поднял руку.
– Вам придется потрудиться. А сейчас от вас требуется лишь одно – обеспечить мистеру Игнатову личную безопасность и нормальные условия пребывания в тюрьме на те несколько десятков часов, которые ему осталось там провести. Вам это по силам, я знаю. А в знак моего доверия к вам я, пожалуй, отдам вам этот пакет. Чтобы вы могли вспомнить романтические приключения двадцатилетней давности!
У Фрэнки Галлахера нестерпимо заломило в висках. Кровь прилила к лицу.
– Мне бы потом хотелось получить негативы этих пленок.
– Обязательно. Вы их получите после освобождения Владислава Игнатова.
– Каким образом я могу освободить его? Может, вы мне подскажете? – с иронией сказал Фрэнки.
Фрэнки невольно улыбнулся, вспомнив о том, как в заснеженной Москве трое коротко стриженных парней, угрожая ножом, сняли с него куртку. Если бы нечто подобное случилось с ним в Сан-Франциско, так он по тревоге поднял бы половину города, а в русской столице столь маленькое происшествие вызвало у блюстителей закона легкое сочувствие и пожелание не бродить в одиночестве по ночным улицам.
Пожалуй, старик будет покрепче тех русских молодцов.
– С удовольствием… Вы должны прессе дать полную информацию о происшествии. И как только они поднимут шум, вы должны будете убедить свое начальство как можно быстрее избавиться от этого русского. Такой поступок во всех отношениях будет хорошим. Вы докажете всему обществу, что не намерены терпеть бесчинства иностранцев, и пусть они отправляются туда, откуда прибыли. И, во-вторых, своими действиями очень поможете нам. Уверяю вас, в глазах всех вы будете выглядеть героем!
– Но таким образом я подставлю начальника тюрьмы. А если поднимется шум в прессе, то он не пожелает расхлебывать всю эту кашу в одиночестве и потянет за собой и меня.
– Что я могу вам здесь посоветовать… Если он бабник, то предложите ему красивую женщину. Если ему нужны деньги… этот вопрос тоже решаем. Если у вас имеется на него какой-то компрометирующий материал, то сейчас самое время, чтобы ткнуть ему в нос эти факты. Для меня сейчас самое главное, чтобы мой человек в ближайшее время выехал в Россию.
– Можно мне вам задать еще несколько вопросов?
Старик кивнул:
– Я вас слушаю.
– Валентина работала в КГБ? Все-таки вы тоже оттуда?
Нестеренко внимательно посмотрел на американца. Он, конечно, мог бы ему рассказать, что в России существуют организации не менее мощные, но гораздо более законспирированные, чем КГБ, ФСБ и так далее.
Нестеренко мог бы также рассказать Фрэнки, что кроме него у Валентины в тот год было еще четыре клиента, перед которыми она так же лихо оголяла сиськи: начальник владимирской тюрьмы, два генерала из управления МВД и пожилой полковник из госбезопасности. Молоденький американский лейтенант был для нее всего лишь одним из многих. Однако Валентина обладала удивительным даром, который свойственен только очень тонким и чувствительным натурам: оставаясь с мужчиной наедине, она была способна внушить ему, что он ее единственный избранник. Возможно, в эти минуты она и сама верила в созданный ею миф.
«Да, – подумал Егор Сергеевич, – в Валентине скрывалась актриса потрясающего дарования…»
– Она не работала на КГБ, – спокойным голосом произнес Нестеренко. – И я тем более не оттуда.
Он увидел, что этот короткий ответ вполне устроил мистера Галлахера. Лицо американца просветлело, озарившись надеждой и решимостью сделать все, о чем его попросил этот опасный старец.