Евгений Сухов
Убойный репортаж
– Возможно, вас, – пошутив, ответил я.
– А вы кто?
Я представился, назвал место работы и сказал, что хотел бы побеседовать с кем-нибудь из взрослых.
Девушка ответила, что из взрослых дома только она одна, и попросила показать ей какие-нибудь документы, доказывающие, что я есть то самое лицо, каковым назвался, и что я действительно тележурналист, работающий в телекомпании «Авокадо».
Я показал ей удостоверение сотрудника телеканала, после чего, убедившись, что я пришел один, она осмелилась впустить меня в квартиру.
На вид ей было не больше шестнадцати. Она только что вышла из-под душа, поэтому на ней был только легкий халатик небесного цвета.
Мы прошли на кухню, и девушка предложила сварить кофе мне самому.
– А на вас сварить? – спросил я ее.
– Нет, я не пью кофе, – ответила она и добавила: – Ничего, если я вас оставлю на пять минут? Я только что из душа…
– Да ради бога, – снисходительно разрешил я, нашел кофе и турку и принялся варить кофе.
Девушка вскоре вернулась: в том же халатике и с неким сооружением из полотенца на голове, похожим на турецкий тюрбан, только больше. Не буду скрывать, что она мне понравилась. Да и как могли не понравиться ее прелестное личико со слегка вздернутым носиком, тонкая хрупкая шейка, вызвавшая во мне прилив нежности, вполне созревшая грудь, угадывающаяся под плотно наспех запахнутым халатиком, и точеные ножки с сильными загорелыми икрами?
– А у вас кофе не убежит? – спросила она с легкой усмешкой, поскольку я натурально застыл, уставившись на нее.
Я спохватился и едва успел снять с плиты турку, в которой кофейная пена уже выросла до самой кромки турки.
Налив кофе в чашку, я сказал хозяйке, что очарован ею.
– Да? – улыбнулась она и сузила глаза до щелочек. – Делать девушкам комплименты входит в вашу обязанность?
– Нет, – ответил я, подув на кофе и сделав маленький глоток. – Я делаю девушкам комплименты только тогда, когда не могу этого не делать.
– Значит, я вас сразила?
– Наповал, – признался я.
Она в ответ рассмеялась, показывая белые ровные зубки, и спросила про мою работу. Мы немного поговорили о телевидении, а потом она поинтересовалась, что привело меня к ней.
– Желание поговорить, – ответил я.
– Желание? – переспросила она.
– Именно. Ну, и некоторая необходимость…
– Вы хотите пригласить меня работать в вашей телекомпании? – хитренько улыбнулась девушка и присела напротив, подперев голову ладонью.
Сам не понимаю, что меня толкнуло спросить:
– А вы живете одна?
– А что, от моего ответа зависит, примете вы меня на работу или нет?
– Нет, не зависит, – серьезно ответил я.
– Я живу с мамой. Но сейчас она в другом городе. И пробудет там еще почти неделю…
Странное дело, но разговор с этой малолеткой доставлял мне огромное удовольствие. Сразу возникло ощущение, что мы знакомы уже давно.
– Ладно, вы меня уговорили, – произнес я тоном человека, которого после долгих уговоров наконец убедили.
Она удивленно вскинула красивые узенькие бровки:
– Уговорила – в чем?
– В том, чтобы я еще раз к вам зашел, – сказал я и с добрейшей улыбкой добавил: – Пока мама пребывает в другом городе. А как вас, кстати, зовут?
– Ирина, – ответила она. – Сейчас вы спросите, сколько мне лет?
– А сколько вам лет?
– Почти восемнадцать, – пытливо посмотрела на меня Ирина. – И в этом году я оканчиваю школу.
– Замечательно! – воскликнул я, изобразив радость. – Значит, вам уже можно жениться?
– Жениться?
– Ну, в смысле уже можно выходить замуж, – поправился я. Понимал, что меня занесло в какую-то не ту сторону, но ничего поделать с собой не мог.
– Да, можно, – кивнула она. – А вы что, имеете намерение позвать меня замуж?
– Нет, – сделал я серьезное лицо. – Денек-другой все же нам с тобой надо повременить…
– Хорошо, повременим, – звонко засмеялась Ирина. – И все же, зачем вы ко мне пришли?
Настало время перейти к цели моего визита. И я сказал, что хочу распросить ее про Игоря Санина.
– А его правда убили? – спросила она. – Говорили же, что это просто несчастный случай. Упал, ударился головой, потерял много крови…
– Точно ничего пока не известно, – не стал я раскрывать перед ней все репортерские тайны. Не только в женщине должна быть загадка, но и в мужчине тоже. Добавил только, что такой вариант, как убийство, я не исключаю. А потом спросил, виделась ли Ирина с ним.
– Да, виделись, – просто ответила она. – Сталкивались пару раз на площадке и даже один раз немного поговорили. Он позвал меня замуж…
– Да ты что? – притворно заревновал я.
– Мы с ним встретились на лестничной площадке. Санин заходил в свою квартиру, а я как раз закрывала дверь. Мы поздоровались, и он, посмотрев на меня, сказал, что с моей внешностью мне надо сниматься в кино. Это прозвучало довольно неожиданно, но я решила ответить шуткой и сказала: я, мол, согласна, если вы меня устроите. И тогда он ответил, что, если я выйду за него замуж, сделать это ему просто придется…
– И когда состоялся такой разговор? – спросил я, почувствовав себя ищейкой, наткнувшейся на свежий след зверя.
– За день до его гибели, – ответила Ирина.
– А в день, когда с ним случилось… это несчастье, вы его видели?
Оказалось, что Ирина видела Санина и в день убийства. Она собиралась к подруге и выглянула в окно, чтобы посмотреть, какая погода и что ей надеть. Санин стоял во дворе с тремя мужиками. Потом третий, наверное, пошел в магазин, а двоих он повел к себе домой. О том, что актер выпивал с дворовыми мужиками, я уже знал. И этих двоих, Васю и Гришу, тоже знал, поскольку успел уже с ними поговорить и выяснил кое-что интересное… А вот третий мужик был из соседнего дома. Правда, его поиски ни к чему не привели. Более того, после убийства Санина он вообще пропал. Перестал появляться в их дворе и пировать вместе с Васей и Гришей. А именно он, как мне удалось узнать, покинул квартиру Санина последним. И вдруг Ирина заявляет, что живет этот мужик в соседнем доме, причем она даже знает, в каком: его дом виден из ее окна. Правда, имя его ей было неизвестно, (а его звали Петром Самохиным), зато подъезд и этаж, на котором он жил, хорошо знакомы, поскольку на этой же лестничной площадке обитала ее лучшая подружка Катька, и Ирина однажды, придя к ней, увидела, как он выходил из соседней квартиры.
Тут во мне взыграло ретивое, проснулся репортерский азарт, оттеснив на второй план все прочие личные интересы, в том числе и вспыхнувшее расположение к девушке. Я быстренько засобирался и стал прощаться с Ириной, чем, похоже, ее сильно обидел.
– Вы куда? – услышал я уже в спину, и в этих словах явно сквозило приглашение остаться.
Но я пробормотал что-то вроде:
– Мне надо… спасибо… я совсем забыл, что мне надо… именно сейчас… простите… – И ретировался. Мне нужно было срочно повидать Петра Самохина.
И что же дальше? Самохина я так и не увидел, поскольку его задушили подушкой прямо в реанимационном отделении, куда он попал после ножевого ранения. А вот вернуться к Ирине мне не достало решительности. Но более всего не хотелось попасть в щекотливую ситуацию, которая обязательно бы произошла. Сто процентов, что Ирина встретила бы меня холодно и в квартиру не пригласила бы! И я бы мялся, не зная, что сказать и как себя вести. А этого очень не хотелось…
Ирина стояла передо мной, и глаза ее лучились радостью. Про обиду, которую я ей нанес, убежав из ее квартиры в желании поскорее увидеть Самохина и переговорить с ним, она, кажется, не желала вспоминать…
– И все же, что ты здесь делаешь? – повторил я свой вопрос.
– Пишу репортаж о конференции, – охотно ответила она.
– Но ты ж говорила, что еще учишься в школе? – припомнил я наш предыдущий разговор.
– Да, я ее оканчиваю и уже второй год посещаю Школу юного журналиста при МГУ. Мне дали задание написать репортаж с этой конференции.
– Ясно, – сказал я. – Будешь поступать на журфак…
– Буду, – твердо проговорила Ирина. – И лишняя публикация мне совсем не помешает…
– Значит, мы с тобой коллеги?
– Получается, что так.
Мы немного помолчали.
– Я видела вашу передачу, – сказала она, назвав меня на «вы». – Вы, Алексей, очень рисковали жизнью… Я так за вас переживала!
– Меня зовут Аристарх, – чуть помедлив, ответил я.
– Я знаю. Но тогда, при знакомстве, вы назвались Алексеем, и я подумала, что вам не хочется, чтобы вас называли Аристархом.
– И верно, не хочется, – согласился я. – Поскольку, помимо имени Аристарх, у меня еще и отчество Африканыч…
– Какое-какое? – Она фыркнула, но рассмеяться не решилась и сдержалась. Правда, с трудом.
– Африканыч, – повторил я.
– Но вы ведь в этом не виноваты, верно?
– Верно. Но как-то не хочется никого винить. Просто не повезло.
Раздались не совсем дружные рукоплескания. Это появился Рудольф Михайлович Фокин, доктор биологических наук и руководитель экспериментальной лаборатории отдела исследований мозга. Шаг его был решительным и твердым, какой может быть у уверенного в себе человека. Пока он шел к кафедре, рукоплескания стали более дружными и продолжительными, а затем и вовсе превратились почти в овацию, когда он взошел на кафедру и победным взором окинул торжествующий зал. Потом поднял руку, как бы успокаивая присутствующих, и рукоплескания затихли. Было заметно, что Фокин немного волнуется и не решается начать свой сенсационный доклад. Он опустил голову, как бы собираясь с мыслями, и так простоял секунд тридцать при полной тишине зала.
Наконец Рудольф Михайлович поднял голову и решительно произнес:
– Уважаемые коллеги, друзья, гости. Сейчас вы услышите то, о чем еще долго будете говорить в коридорах, курилках и между собой в приватных разговорах. То, что заставит вас задуматься о вашей жизни и работе, жизни и работе ваших коллег, то, что, возможно, шокирует вас и изменит восприятие окружающей действительности, каковую вы привыкли видеть каждодневно и ежечасно. Речь пойдет о работе нашей экспериментальной лаборатории и результатах этой работы… – Фокин запнулся, посмотрел прямо перед собой, затем налил из стоящей на кафедре бутылки минеральную воду в стакан и залпом выпил. – Так вот, господа ученые и гости. Вся деятельность нашей экспериментальной лаборатории – это…
Фокин вдруг задрал подобродок стал жадно ловить ртом воздух, лицо его налилось кровью и исказилось гримасой ужаса, словно он увидел прямо перед собой страшного монстра. Он зло рванул руками ворот рубахи, а потом грохнулся на пол. Его ноги, выглядывавшие из-за кафедры, слегка дернулись, Фокин попытался подняться, и в замогильной тишине, установившейся в зале, было слышно, как о деревянный пол ударилась обессилевшая голова.
Я невольно оглянулся на Степу. Тот снимал все происходящее, установив камеру на плечо. Шесть килограммов на плече для него – вполне привычное дело. Секунды три-четыре в зале еще стояла зловещая тишина. А потом все повскакивали со своих мест и метнулись к трибуне, где распластался Фокин. Вскочила с места и роковая женщина в деловом костюме, что сидела возле самого прохода на крайнем стуле. Только она не бросилась, как остальные, к Фокину, а, напротив, пошла совсем в обратную сторону, к выходу. Это показалось мне весьма странным и даже где-то подозрительным, но репортерская привычка находиться как можно ближе к случившемуся не позволила мне следовать за ней. Хотя было крайне любопытно, почему эта женщина не ринулась, как все остальные, к лежащему Фокину, тело которого вдруг стало содрогаться в конвульсиях. Уходила она крайне поспешно, будто спасалась от кого-то бегством.
– Он что, умер? – удивленно спросила меня Ирина.
– Не знаю, – ответил я, тоже кинувшись к Фокину.
Поскольку мы стояли в проходе, мне удалось подойти к нему весьма близко, и через склоненные головы я увидел всю картину происходящего. Кто-то обмахивал лежащего на полу мужчину газетой, кто-то звонил в «Скорую помощь».
– Наверное, надо позвонить и в полицию, – услышал я откуда-то сбоку женский голос.
– Не лезь не в свое дело, Лара, – ответил приглушенный начальственный баритон. – Нам что, своих, что ли, забот не хватает?
Повернуться в сторону говоривших мне не удалось. Народ сбился вокруг Фокина в плотный круг, лишив меня всякой возможности совершить какой бы то ни было маневр.
– Да отойдите же вы от него! – закричал профессор Базизян, отталкивая своим тучным телом людей подальше от лежащего Фокина. – Дайте ему возможность дышать!
Возле Рудольфа Михайловича уже энергично хлопотали двое мужчин из зала, очевидно, медики.
– Потеря сознания, – негромко сказал плотный здоровяк, оттянув веки Фокина.
– Он не дышит, – произнес второй, с длинной подвижной шеей, чем-то похожий на рассерженного гусака. – Очевидно, наступил паралич дыхательного центра.
Здоровяк разомкнул зубы Фокину и заглянул ему в рот:
– Смотрите, Виктор Иванович, у него гиперемия кожных покровов. И алый окрас слизистой…
– Вы думаете, Геннадий Васильевич, что это… – начал было второй, но первый мужчина не дал ему договорить и довольно громко произнес:
– Это отравление. Надо полагать, синильная кислота…
По залу пронесся шелест, какой бывает, когда налетевший вдруг ветер растревожит кроны деревьев.
– Ничего не трогать! – громко сказал здоровяк. – Полицию кто-нибудь вызвал?
– Я уже звоню, – ответил второй мужчина по имени Виктор Иванович.
Количество людей в зале стало стремительно таять. Ученые – весьма осторожные люди и в большинстве своем стараются держаться как можно дальше от всякого рода неприятностей. Поэтому вскоре возле тела завлаба Рудольфа Михайловича Фокина, начавшего, похоже, остывать, остались только профессор Борис Георгиевич Базизян, дышавший так, словно только что пробежал стометровку на время, и какая-то девица лет двадцати пяти с покрасневшими глазами. Конечно, остались двое медиков – Геннадий Васильевич и Виктор Иванович, я со Степой и Ирина, беспрестанно строчившая что-то в своем блокнотике. Последним, выдавив глубокомысленное: «Да-с», ушел академик Леонтий Янович Раскин, поддерживаемый под руку некоей юной особой. Надо полагать, он тоже не искал приключений на свой истощенный научными изысканиями вислый зад…
– Так вы думаете, это отравление? – спросил профессор Базизян, обращаясь к Геннадию Васильевичу.
– Да, я так думаю, – уверенно ответил мужчина. – Все симптомы указывают на то, что Рудольф Михайлович был отравлен синильной кислотой.
– Но она же должна пахнуть горьким миндалем, – нерешительно произнес профессор Базизян. – Как косточки от слив… Это ведь общеизвестно… Он что, совершенно не чувствовал этого запаха?
– Ну, скажем, не так уж сильно она и пахнет, – уточнил Виктор Иванович. – Кроме того, было видно, как Рудольф Михайлович сильно волнуется. Да и жарко сегодня. А стакан воды с растворенной в ней синильной кислотой можно выпить и залпом, не заметив. И уж только потом почувствовать запах… Стоп! Ведь он что-то пил, стоя за кафедрой?
При этих словах все повернули головы к кафедре. Я тоже невольно перевел взгляд с говорящих на трибуну-кафедру. Ни стакана, ни пластиковой бутылочки с минеральной водой на ней уже не было…
Геннадий Васильевич поднялся на сцену, оглядел кафедру, пол и ступени и развел руками:
– Ни бутылки, ни стакана здесь нет. Их явно кто-то унес.
– Так это что, убийство? – Борис Георгиевич Базизян задышал еще тяжелее, будто на этот раз пробежал на время не стометровку, а четыреста метров с барьерами. Казалось, профессора вот-вот хватит удар, и он уляжется на пол, составив компанию доктору биологических наук Рудольфу Михайловичу Фокину.
– Очень похоже на то, – задумчиво проговорил Геннадий Васильевич. – Ваш отдел исследований мозга – самый успешный в институте, а экспериментальная лаборатория Рудольфа Михайловича – самая перспективная. Ему и вам просто страшно завидовали…
Базизян вдруг повернулся в нашу сторону:
– Перестаньте снимать! Имейте совесть, в конце концов! Тут такое, а вы…
Я кивнул и посмотрел на Степу. Огонек на камере, показывающий ее работу, погас.
– И вообще вам здесь больше нечего делать, – продолжал профессор. – Остальное – уже дело полиции. – Было видно, что слова даются ему с трудом. – Представление закончилось, можете расходиться.
– Мы не можем разойтись, – ответил я, имея в виду себя и Степу, – ведь мы свидетели.
– Я тоже свидетель, – пискнула Ирина.
Расстроенный профессор Базизян сердито отвернулся. Мужчины-медики стали о чем-то шептаться между собой. Девица с красными глазами закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Мы – я, Степа и Ирина – молча устроились в креслах во втором ряду. А потом приехала полиция…
Глава 2
Хитрость Степы, или Можно ли победить зло
Они появились внезапно: не было, не было, и вдруг – нате вам! Явились! Выросли, будто из-под земли, энергично застучав каблуками. Оперативно-следственная группа состояла из трех человек. Все мужчины были молодые и самоуверенные: дескать, что это у вас, труп? Экое диво! Мы таких целое кладбище повидали.
Тело бывшего завлаба Рудольфа Фокина тщательно сфотографировали с самых неожиданных ракурсов, как если бы покойного готовили к какой-то серьезной фотосессии, и, отсняв, взялись за написание протокола с места происшествия. Далее приступили к опросу свидетелей. Борис Георгиевич Базизян и мужчины-медики, волнуясь и без конца сбиваясь, рассказали, что видели. От плачущей девицы толком ничего не удалось добиться, кроме того, что Рудольф Михайлович был «очень хороший и добрый».
Потом допросили Степу, Ирину и отсмотрели с камеры кадры, как Фокин поднимается на сцену и подходит к кафедре, как начинает говорить, как наливает и пьет воду, а потом, задыхаясь и краснея, валится на пол.
К сожалению, все внимание Степы было обращено на Фокина и людей, толпящихся вокруг, поэтому, куда подевались с кафедры пластиковая бутылка с минералкой и стакан, из которого пил Рудольф Михайлович, осталось неясным. И это наводило на мысль, что именно в бутылке с минеральной водой и содержался яд.
– Это убийство, – без обиняков, ни к кому не обращаясь, заявил старший из оперативников: худой и невыразительный, как затасканная кепка. И тут же посмотрел на меня: – Ну а теперь давайте побеседуем с вами.
Степа наладился было снимать, но дознаватель заметил это и сказал:
– А вот снимать меня не надо…
Я сделал знак Степе, и мой помощник выключил камеру.
– Итак, как вас зовут? – бесцветно поинтересовался оперативник.
– Аристарх Африканыч, – ответил я.
– Вы это серьезно, – недовольно посмотрел он на меня, – или это ваши журналисткие шуточки?
– А если серьезно, то Русаков Аристарх Африканыч. – И я показал полицейскому свое удостоверение сотрудника телекомпании «Авокадо».
Тот повертел его в руках, потом с некоторым любопытством спросил:
– Телеканал «Авокадо»? «Кто убил Санина?» – это ваша передача?
– Наша, – скромно признался я, на короткий миг ощутив себя телезвездой.
– Ясно, – многозначительно протянул дознаватель. – Я – капитан Бровкин, отдел МГУ. Вы здесь по приглашению?
– Да, мы с моим оператором были официально аккредитованы на конференцию.
– Мы будем вынуждены изъять ваши видеоматериалы, – предупредил капитан Бровкин.
– На каком основании? – попытался я возразить.
– В интересах следствия.
– А разве расследованием этого убийства будет заниматься ваше отделение?
– На данном этапе – да, – ответил Бровкин.
– А потом?
– А потом мы передадим дело Главному управлению Следственного комитета. Скорее всего, они заберут его у нас. Такие дела, как это, – в их компетенции. Разумеется, с предоставленными вами видеоматериалами.
– А мне нельзя напрямую передать видеоматериалы Главному следственному управлению? – поинтересовался я.
– Нет, вы их передадите нам, – безапелляционно произнес Бровкин, – а мы – им… Таковы правила.
– Но нам не из чего будет делать передачу, – попробовал я посопротивляться и тут же понял бесполезность своей затеи. Мои проблемы заботили капитана мало, вернее, совсем не заботили. Поэтому в ответ на мою фразу Бровкин просто промолчал.
– Итак, – положил он лист бумаги на папку, чтобы было удобнее записывать мои показания, – скажите, господин Русаков, что вы видели.
– Я видел все… что и остальные, – быстро заговорил я. – Мы встали с камерой в проходе напротив третьего ряда. Это совсем недалеко от сцены, поэтому я не только все видел, но и все слышал…
– Вот что… Давайте по порядку, – поправил меня капитан Бровкин. – Появился докладчик – Рудольф Михайлович Фокин. Что было дальше?
– Он поднялся на сцену и подошел к трибуне.
– А бутылка с минеральной водой уже стояла или кто-то принес ее и поставил на кафедру вместе со стаканом?
– Бутылка с минералкой… – я запнулся, припоминая, и ответил: – Стояла на кафедре уже до того, как поднялся Фокин.
– Вы в этом уверены?
– Уверен. Эти кадры будут зафиксированы на кассете, так что можете не сомневаться.
– Хорошо, – кивнул Бровкин. – Посмотрим… Что было дальше?
– Дальше Фокин начал говорить.
– И что он говорил, помните?
– Это тоже есть на кассете, и вы все увидите и услышите при ее просмотре, – произнес я, не очень понимая, зачем меня спрашивать о том, что можно более точно и подробно узнать из видеоматериала.
– Я, конечно, все это посмотрю и послушаю, но в данный момент я спрашиваю у вас, поскольку вы собственными глазами видели происходящее и собственными ушами все слышали. Порой показания свидетелей, эмоционально окрашенные и с деталями, оказываются полезнее видео.
– Как скажете, – пожал я плечами.
– Так что успел сказать потерпевший? – спросил Бровкин.
– Покойный успел сказать следующее… – Я на несколько мгновений замолчал, припоминая текст речи Фокина, а потом выдал почти дословно: – Сначала он поздоровался с присутствующими. А потом сказал, что сейчас все услышат от него то, о чем еще долго будут говорить в коридорах и курилках. Услышат то, что заставит задуматься о работе и жизни, что шокирует и изменит восприятие окружающей действительности…
– Вот даже как! Что он имел в виду? – оживился Бровкин.
– Он сам скажет об этом чуть позже, – ответил я. – А скажет он то, что речь в его докладе пойдет о его экспериментальной лаборатории и о результатах ее деятельности…
– А вы знаете, чем занимается эта лаборатория? – пытливо посмотрел на меня капитан.
– Только в общих чертах, – ответил я. – Лаборатория доктора биологических наук Рудольфа Михайловича Фокина занималась воздействием электромагнитных лучей и магнитного поля на различные участки мозга, отвечающие за разные функции человеческой деятельности. Судя по всему, Фокин и его группа были на грани мирового открытия. Либо они его уже совершили, и он собирался поведать об этом на конференции своим коллегам. Говорили, что он заткнул за пояс американцев и немцев…
– А кто говорил, не припомните?
– Просто люди из зала. Делать было нечего, сидел, слушал, – ответил я. – Я этих людей не знаю…
– Значит, вы пришли на эту конференцию за сенсацией? – с иронией спросил капитан.
– Именно так. Мы пришли за сенсацией.
– Что ж, вы ее получили, – уныло проговорил Бровкин, – только иного характера…
– Вы абсолютно правы, – согласился я. – Но кто мог подумать о таком?
– Хорошо. – Капитан снова что-то записал в протоколе и поднял на меня взгляд: – Фокин сказал, что будет говорить о своей лаборатории. И что произошло дальше?
– Дальше он замолчал. Было заметно, что профессор очень волнуется. Да еще и в зале было довольно душно. Он налил из стоящей на кафедре бутылки с минеральной водой половину стакана и выпил его содержимое одним глотком…
– Он что, не поморщился, не почувствовал специфического запаха? – спросил Бровкин.
– Нет, не поморщился, это точно. А насчет запаха – не знаю, может, и почувствовал, да не придал значения. Говорю же вам, он очень сильно волновался, это, наверное, было заметно даже с последних рядов… Хотя это странно, обычно ученые привычны к разного рода выступлениям, а тут его буквально колотило!
– Дальше, – коротко сказал капитан Бровкин.
– Дальше он произнес последнюю фразу, что вся деятельность его экспериментальной лаборатории – это… И на этих словах запнулся. Больше Фокин ничего не сказал, сильно покраснел, потом в его глазах отразился ужас, и он упал на пол, содрогаясь в конвульсиях. А потом умер… Вот, собственно, и все…
– Ну а вы, девушка, кто? – перевел взгляд с меня на Ирину Бровкин. – И что вы здесь делаете?
– Я? – встрепенулась Ирина. – Я слушательница Школы молодого журналиста при нашем университете. – Она доверчиво улыбнулась капитану, на что тот ответил легкой улыбкой доброго, но еще не старого дядюшки. – У меня было задание сделать репортаж о конференции. Вот почему я здесь.
– Понятно, – кивнул Бровкин. – Тоже будете скоро охотиться за сенсациями?
– Нет, – ответила Ирина, честно посмотрев ему прямо в глаза. – Я буду охотиться за правдой…
– А что за ней охотиться? Разве она скрывается?
– Нет, сама она не скрывается. – Ирина еще минуту назад была сама непосредственность и вдруг сделалась неприступной и холодной: – Ее скрывают…
– Ого, как! Ясно, девушка, – сбросил с себя образ доброго дядюшки капитан Бровкин. – Ваше имя, место работы или учебы?
Ирина назвала. А когда Бровкин спросил, что она может показать «по этому делу», она ответила:
– А вы перепишите показания Аристарха Африканыча Русакова на отдельный листок, а я подпишу. Мы же видели с ним буквально одно и то же.
– И ничего нового к его показаниям вы добавить не можете? – покачал головой капитан. – По собственной практике я знаю, что женщины куда более наблюдательны, чем мужчины.
– Нет, это не мой случай, – ответила Ирина тоном продавщицы, отказавшейся разменять сто рублей на гривенники.
Я с любопытством посмотрел на нее – а девушка-то с характером.
Наконец свидетели были опрошены, протокол с места происшествия полностью составлен, труп Фокина покрыт невесть откуда взявшейся белоснежной простыней и унесен. Записав наши адреса, капитан Бровкин со своей немногословной командой отбыли, забрав у Степы компакт-кассету. На что мой оператор почему-то никак не среагировал…
– Вас куда-нибудь отвезти, Ирина? – спросил я девушку.
– Ну разве что пообедать в какой-нибудь хороший ресторан, – серьезно ответила она и, увидев в моих глазах некоторое замешательство, улыбнулась. – Не беспокойтесь, я шучу. И везти меня никуда не надо. Мне тут недалеко.
– Ну а если все же такое желание возникнет – пообедать или поужинать вместе, как мне вас найти?
– Что, только пообедать или поужинать?
– Ну-у, может, и позавтракать, – прикинулся я эдаким простаком.
– Я не это имела в виду. – Она подошла ближе и заглянула мне в глаза. – Возможно, мне понадобится ваш совет или помощь…
– Тогда, если вам понадобится какой-либо совет или помощь, как мне вас найти?
– Позвоните мне… – Ирина продиктовала номер сотового, который я тотчас занес в свой список контактов мобильного телефона. После чего мы тепло распрощались и разошлись.
Не без обоюдного желания продолжить наше знакомство…
На работу мы прибыли опечаленными. Вернее, опечаленным из-за изъятия кассеты был только я. Степа, по своему обыкновению, был невозмутим, как гранитная ступенька мавзолея. А Сан Саныч, наш водитель, буквально источал оптимизм. Так что в скверном настроении пребывал единственно ваш покорный слуга…
– Что случилось? – заметил мое убитое состояние шеф.
– Ничего, – отвечал я бодреньким голоском и добавил, чуть помедлив: – Если не считать того, что докладчик, сказав пару ничего не значащих, но многообещающих фраз, хлебнул заранее приготовленной для него водички с синильной кислотой и умер в страшных судорогах и с выражением ужаса на лице. Причем произошло это все буквально на наших глазах. Ну и если не считать того, что кассету с записью данного события у нас изъял некто капитан Бровкин, начавший следствие по факту убиения заведующего экспериментальной лабораторией отдела исследований мозга НИИ неврологии имени Божевникова, доктора биологических наук Рудольфа Михайловича Фокина.
– Как это – изъял? – недовольно посмотрел на меня шеф. – И что, ты ему так и отдал?
– А что мне еще оставалось делать? – ответил я. – Чтобы мне пришили статью за сопротивление полиции?
– И, стало быть, у нас теперь ничего нет? – прожег меня шеф суровым взглядом.
– Ничего, – кивнул я, – кроме наших со Степой воспоминаний.
– Не, – вдруг буркнул Степа.
– Что значит «не»? – встрепенулся шеф.
– Не изъяли. – Степа преданно посмотрел на него, потом перевел взгляд на меня, и я, не выдержав, уточнил:
– То есть?
Степа молча полез широкой пятерней в карман и извлек из него кассету.
– А что же в таком случае ты отдал капитану? – с нотками восхищения в голосе спросил я.
– Другую кассету, – коротко и просто ответил Степа.
– Давайте переводите изображение на комп, потом вместе посмотрим, что вы там наснимали. Не ровен час, полицейские нагрянут – отберут, – быстро сообразил, что надлежит сделать в первую очередь, шеф.
А я не отрывал взгляда от Степы. Ай да Степушка, ай да чей-то там растакой сын! Пока мы разговаривали с капитаном Бровкиным, он успел подменить кассету, вставив в камеру другую. Смекалистый малый! Быстро сообразил, что к чему. Молчуны, они такие. Молчат, но соображают зачастую быстрее тех, кто много болтает. И делают больше говорливых. А потом как выдадут по первое число! Степа, как былинный Илья Муромец, промолчавший и пролежавший на печи тридцать три года, пока его не подняли волхвы, призвавшие защищать святую Русь (в те времена Русь еще была святая), спас и передачу, и наш рабочий день, который уже не был бесплодным, и всю нашу новую затею. Нашу, это значит – телеканала «Авокадо». Поскольку шеф, только принявшийся отсматривать снятый нами материал, уже решил, глубокомысленно хмыкнув, что смонтированный и снабженный моими синхронами материал станет первой передачей его нового цикла под названием…
– А вот названия новой программы я пока не придумал, – заключил он. – Но одно знаю точно – это будет новое журналистское расследование.
– И вы поручаете его мне? – догадался я, хотя и догадываться тут особо было нечего.
– Договорились, – кивнул шеф. – Заслужил!
– Может, не мудрствуя лукаво, назовем передачу «Кто убил Фокина?» – предложил я наугад. – Ничего придумал, а? По аналогии с программой «Кто убил Санина?» Привлеченный таким названием, а главное, словом «убил», народ плотными рядами бросится к диванам смотреть нашу передачу! Заинтересованность налицо, поскольку кого-то убили, а они – живы. Это бодрит и вселяет надежду, что ему-то, народу, еще удастся, о-го-го, как пожить!
– Зерно в твоих словах, конечно, есть, но надо придумать что-нибудь пооригинальнее, – не во всем согласился со мной шеф. Он вообще редко соглашался с предложениями своих сотрудников безоговорочно и с ходу, если они не звучали в унисон с его мыслями. Всегда держал интригу. А попасть в унисон с мыслями шефа было ох как трудненько…
