Евгений Сухов
За пределом беспредела
Глава 2
ЛИКВИДАЦИЯ АГЕНТА
Майор Громовский привычно вытаскивал из кожаной сумки пачку за пачкой, словно всю жизнь работал кассиром, а не в контрразведке. Сумка была старая, потертая, никому и в голову не могло прийти, что в ней переносят целое состояние. Когда на стол легла последняя запечатанная пачка, майор безрадостно подытожил:
– Значит, так, Укол, здесь ровно двадцать тысяч баксов. По нынешним меркам очень неплохие деньги, особенно если учесть, что ты не сумел сделать и половины того, о чем мы с тобой договаривались.
– Петр Иваныч, я же говорил, как все получилось…
– Не нужно мне ничего объяснять. Я уже все слышал. Ты честно работал, поэтому и получаешь деньги. Если бы ты филонил, то не увидел бы и доллара. Я тоже прекрасно понимаю, что задача была очень сложной. У Чижевского потрясающий нюх на всякого рода провокаторов, все-таки он бывший полковник КГБ, а это, как ни крути, неплохая школа. Тебе в отличие от многих удалось продержаться целый месяц, и если быть откровенным, то я до сих пор удивляюсь, почему тебя не закатали в асфальт. – Майор с интересом посмотрел на собеседника, как будто перед ним и в самом деле сидел восставший из могилы покойник. – У меня к тебе вопрос… Случайно никто из них не знает, от кого ты пришел? Не прячь глаза! – неожиданно рявкнул он. – Смотри на меня.
– Ну бля буду, все ништяк. – Голос собеседника прозвучал обиженно.
– Ну ладно, это я так, не держи зла, – примирительно похлопал Громовский агента по плечу. – Погорячился малость. Сам понимаешь, работа у меня такая скотская, никому верить нельзя. Ты пересчитай, может, я тебе недодал сотенную?
Собеседником майора Громовского был парень не старше тридцати лет, невысокого роста, сухой, жилистый, очень подвижный. Он оживленно жестикулировал и очень напоминал борзую. Пальцы у него были синие от «перстней», по которым нетрудно было прочитать его биографию: был осужден за грабеж в малолетстве, имел немалый авторитет в колонии, был «поднят на взросляк», трижды судим. На левой руке выколота корона – приветствие всем ворам, означающее одновременно и то, что и сам носитель наколки считает себя в преступном мире человеком не последним. Носить подобную отметину незаслуженно не полагалось, за это отвечать приходилось строго.
Когда-то у парня действительно были заслуги, он имел немалый авторитет в своей среде. Но все пошло прахом несколько лет назад, после первого укола героина… Уже через полгода он стал законченным наркоманом. Тогда же он совершил непростительный грех – залез в карман к своему подельнику и вынул золотые часы, которых хватило всего лишь на четыре дозы.
От крысятничества не отмываются, это такое же позорное пятно на всю жизнь, как порванное «очко». От бесчестия, а возможно, и от смерти парня спас майор Громовский. Он без всяких предисловий предложил ему работать на «контору», взамен пообещав свое покровительство, регулярную дозу героина и новую кликуху – Укол.
Ожидания майора оправдались всецело. Укол оказался блестящим артистом. Майор подсаживал его в камеры к идейным блатным и к тем, на кого следовало найти компромат. Агент умел разговорить даже самых молчаливых и выуживал из них мелкие сведения, которые они не открыли бы и собственной матушке. Колян нравился людям, а авторитетные наколки только добавляли к нему доверия.
Парень блеснул золотыми зубами и обиженно протянул:
– Ну че ты, в натуре, начальник! Ты меня за суку держишь?
– Ладно, ладно, – примирительно похлопал майор агента по плечу. – Пошутил я. Деньги можешь сложить в эту сумку. Она невзрачная, потертая, никто и не заподозрит, что в ней лежит двадцать тысяч баксов.
– Хорошо. – Укол поднял сумку и попробовал ее на вес. По его сосредоточенному лицу можно было предположить, что он подсчитывал, сколько доз можно купить на двадцать тысяч. – Ну, так я пошел, начальник?
Подходило время для очередной дозы, и Укол не мог дождаться конца беседы, чтобы ввести в вену очередную порцию дурманящего зелья. В правом кармане брюк у него лежал шприц – для наркомана почти одушевленный предмет.
– Иди. Встретимся через неделю в это же время.
– Договорились, – уже не скрывал радости Укол.
Он представил себе, как растянется на стареньком прокуренном диване и в одиночестве примет кайф.
Открыв дверь и махнув на прощанье рукой, Укол вышел в коридор. Майор Громовский повернул ключ на два оборота. Эту квартиру, на самой окраине города, он использовал как явочную раза два в неделю. По субботам он иногда устраивал здесь шумные пирушки со старинными приятелями, и часто веселье заканчивалось только под утро. В первую очередь это была берлога, где он мог отдохнуть от упреков жены, писка детей и весело воспользоваться свободой. Плохонькая скрипучая кровать, стоявшая в углу комнаты, частенько испытывала на себе темперамент майора, когда он приглашал в гости молоденьких официанток из соседнего ресторана.
Майор Громовский посмотрел в окно. Укол быстрыми шагами удалялся в сторону соседнего микрорайона – типовых девятиэтажек, окруженных чахлыми тополями. Разочарование в агенте было сродни физической боли. Укол не сумел втереться в доверие к Чижевскому. Бывший полковник КГБ раскусил блатного сразу, едва на него взглянув, – уж он-то на своем веку перевидал немало таких ссученных. А логика в подобном случае чрезвычайно проста – если предал один раз, то обязательно предашь и во второй. Это уже диагноз.
Николай Валерьянович Чижевский возглавлял службу охраны Варяга. Как это ни странно, но «законник» доверял ему безоговорочно. Кроме того, бывший полковник заведовал при Варяге разведкой и контрразведкой, – этим он успешно занимался и на прежней службе, а без успехов никогда ему не видать бы больших звезд.
Где-то Укол переиграл, а жаль. Или Чижевский воспользовался какими-то своими старыми связями, и ему удалось полистать досье даже секретных агентов? Но как бы там ни было, Укола раскрыли. Следовательно, он выпадал из игры навсегда.
Укол остановился на краю дороги, пропустил автомобили и бодро пересек шоссе, помахивая сумкой. Длинные матерчатые ручки он намотал на кисть, словно опасаясь, что сумку у него вырвут. К смотрящему нужно будет искать другой, более хитрый подход.
Майор Громовский нажал на кнопку магнитофона и тотчас услышал негромкий голос Чижевского: – Владислав, как я и предполагал, наш друг оказался засланным казачком.
– И как же ты догадался? – раздался голос Варяга.
– Я не догадался, я это выяснил. В тюрьмах он работает в качестве подсадной утки. Не могу объяснить почему, но он мне сразу не понравился. Профессиональное, что ли… У меня просто нюх на таких тварей! Что прикажешь делать?
– А сам как считаешь?
– Сначала нужно узнать, кто его к нам заслал, а дальше следует действовать по обстоятельствам.
– Тогда приступай.
– Понял. Как только он появится, будем беседовать…
Майор Громовский выключил магнитофон. Не нужно было обладать аналитическим мышлением, чтобы понять – как только полковник Чижевский начнет дробить Уколу пальцы плоскогубцами, тот не только сдаст своего непосредственного начальника, но и признается во всех остальных грехах. Подобного вмешательства в свою личную жизнь Варяг не простит, и тогда на окоченевший труп нахального майора натолкнется в лесопосадке какая-нибудь любвеобильная парочка, скрывающаяся от посторонних глаз.
Выходило, что майора спас случай.
Неделю назад, незадолго до разговора Чижевского с Варягом, он организовал неисправность телефонной линии. Чижевский вызвал на дом специалиста, а тот вставил в трубку телефона крохотный автономный жучок. Подслушивающее устройство проработало недолго, его выявили уже на следующий день, но нескольких часов вполне хватило, чтобы записать разговор Чижевского с Варягом. Вероятно, это и спасло майору жизнь.
Укол не догадывался о тревогах шефа – он уверенно шагал в сторону своего дома.
В сумке Укола кроме долларов в потайном кармашке лежал пластит. Он был удобен тем, что мог принимать практически любую форму: его можно было свернуть в трубочку и спрятать где-нибудь в ручке сумки, можно было запихать в спичечный коробок или раскатать, как блин, а потом уложить на самое дно сумки или чемодана. Но при всем этом пластит не терял своей разрушительной силы, – наоборот, он превосходил динамит по всем показателям.
Доллары в сумке Укола были искусными фальшивками. Месяц назад в Москве накрыли одного талантливого кустаря, который занимался изготовлением поддельной «зелени». Обнаружить фальшивку не могли даже детекторы в обменных пунктах. Громовский уговорил начальство не уничтожать столь качественную продукцию, словно знал, что доллары ему пригодятся.
И он не ошибся!
Майор взял пульт. В массу взрывчатки был помещен крохотный детонатор, терпеливо дожидавшийся электронного сигнала. Сам того не подозревая, Укол полностью находился во власти шефа. В глубине души у Громовского шевельнулось нечто похожее на жалость. Все-таки Укол был неплохим агентом: умел потрясающе вживаться в образ, найти другого такого станет крайне сложно, а может быть, и невозможно вообще. Жаль Укола было и по другой причине – Громовский считал его своим детищем, вложил в него все, что знал и умел. А расставаться со своими творениями всегда печально.
– Прощай, Укол, – тихо произнес майор Громовский и надавил на кнопку пульта.
Электронный сигнал мгновенно достиг детонатора. Укол превратился в маленькое облачко, из которого во все стороны брызнули куски его тощего тела. Через секунду до майора Громовского докатился негромкий хлопок взрыва.
Глава 3
ВЕРБОВКА
У самой окраины Москвы, а кое-где даже в черте города сохранились доселе участки старых заповедных лесов. За порубку таких лесов в петровские времена отправляли на каторгу, но и теперь они далеко не всегда доступны для простого человека. Например, несколько квадратных километров лесного массива сразу за кольцевой автодорогой на севере от столицы являются запретной зоной, подведомственной ФСБ, и вход на эту территорию возможен только по специальному разрешению.
Там, где прекрасная дорога уходила в лес, возле шлагбаума стояла караульная будка и дежурило несколько молодых офицеров в камуфляжной форме и с полной боевой выкладкой. У всех сворачивавших в лес водителей тщательно проверялись документы. Однако здесь располагался не военный объект, а санаторий, где видные чины из силовых ведомств могли поправить здоровье и хорошо отдохнуть. Многие больные были знакомы друг с другом еще до санатория, и потому очень скоро возникали теплые компании, втихомолку распивавшие доставленный контрабандой дорогой коньячок где-нибудь в уединенной беседке или на берегу находившегося в запретной зоне живописного озера.
Возраст большинства больных колебался между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, и потому среди них выделялся своей моложавостью невысокий черноволосый мужчина с обаятельной мальчишеской улыбкой. На вид ему можно было дать не больше сорока, а то и меньше. Этот человек любил гулять по лесу в одиночестве, избегая ухоженных дорожек, и всем прочим местам предпочитал берега озера. Купание в озере не поощрялось из боязни инфекций, но брюнет время от времени, выбрав местечко поукромнее, нарушал этот запрет. Вот и теперь он, придя на берег озера после массажа, собирался освежить в холодной от донных ключей воде разгоряченное тело и уже снял рубашку, как вдруг чей-то спокойный голос мягко его предупредил:
– Вы бы, Андрей Егорович, поосторожнее, водичка холодновата. А потом, после Ильина дня купаться вообще не рекомендуется. Согласно народным поверьям, вода становится некрещеной и всякая нечисть в ней оживает…
Андрей Егорович обернулся. Перед ним стоял молодой мужчина, на вид его ровесник, и дружелюбно улыбался. Не было ничего странного в том, что один отдыхающий заговорил с другим – в санатории постоянно завязывались знакомства. Странным было другое – что совершенно незнакомый человек знал, как его зовут, и явно подчеркивал эту свою осведомленность.
– Кажется, и впрямь искупаться не удастся, – вновь надевая рубашку, с легкой досадой произнес Андрей Егорович.
– Не переживайте, поплаваете в другой раз, – с обаятельной улыбкой успокоил его незнакомец. – А сейчас хотелось бы пообщаться.
Властный тон собеседника породил в душе Андрея Егоровича ощущение тревоги. Он внимательно вгляделся в лицо незнакомца. Обычное русское лицо с крупными чертами. Светлые волосы, небольшие серые глаза. Неординарность этого человека выдавал только взгляд: пристальный, холодный, слегка насмешливый.
– Вы из ФСБ? – нарочито равнодушно поинтересовался Андрей Егорович.
– Никоим образом, – улыбнулся незнакомец еще шире.
Андрей Егорович задумался. О его пребывании в санатории знал весьма ограниченный круг людей. Стало быть, в любом случае перед ним стоял немаленький чин.
– Интересно, – хмыкнул он. – Разве есть в России более осведомленные организации, чем ФСБ?
– А вы подумайте, – безмятежно улыбался незнакомец, но взгляд его оставался холодным.
Андрей Егорович поморщился:
– Послушайте, слишком много загадок. Если вам нужно поговорить со мной – говорите, а то я начинаю терять терпение.
– Должен признаться, что я постарался побольше узнать о вас еще до этой встречи, – сообщил незнакомец. – Когда-то специалисты из заинтересованной организации составили ваш психологический портрет. Вот выдержка из него: «Отличительная черта Платонова – хладнокровие. Даже попадая в невыгодную для себя ситуацию, он ищет и находит выход из нее путем компромисса…» Очень обнадеживающие слова, но как будто не про вас написано. Мы и пяти минут не говорим, а вы уже теряете терпение. А ведь у меня имеется много интересных сведений о вас. К примеру, о том, как вы в военном училище не поладили из-за девушки с комсоргом курса, он хотел подвести вас под исключение, но у него ничего не вышло – вы ведь были гордостью училища, Ленинским стипендиатом, и к тому же за вас заступился весь курс…
– Откуда у вас эта информация? Кто вы, черт возьми?!
– Вор, – после недолгой паузы произнес собеседник.
– Простите, не понял.
– Я – вор в законе. Та организация, которую я представляю, себя не рекламирует, она и без того достаточно сильна. Я что, не сумел вам это доказать? Или пройдемся дальше по вашему досье?
– Не стоит, – пробормотал Андрей Егорович.
В его мозгу шла лихорадочная работа. Встреча у озера могла быть провокацией, организованной ребятами из федеральной «конторы», под одеждой незнакомца могли скрываться и микрофон, и миниатюрная видеокамера, однако интуиция, проверенная в самых нестандартных ситуациях, подсказывала генералу Платонову, что его собеседник не провокатор.
Генерал не сомневался в том, что перед ним человек с необычайно высоким интеллектом и с большими возможностями. Чего стоит хотя бы это досье! Собеседник Платонова явно не блефовал – он был готов продолжать рассказ о жизни и карьере генерала. При этом незнакомец, назвавшийся вором, ни по речи, ни по манерам не соответствовал стандартному образу уголовника.
– Вам не кажется, что разговор идет не на равных? – спросил Андрей Егорович. – Вы обо мне знаете все или почти все: имя, должность, звание, биографию, я же о вас не знаю абсолютно ничего. Как вас зовут?
– Со временем вы все узнаете, даю слово… Мое воровское погоняло, то есть кличка, – Варяг, но здесь лучше называть меня Владиславом. Не хотите пройтись?
Не дожидаясь согласия собеседника, Варяг двинулся по тропинке в сторону от озера, и Платонов, словно привязанный, последовал за ним. Некоторое время они шли молча.
– А вам известно, что некоторые лавочки здесь с сюрпризом? – неожиданно остановился Варяг.
– То есть? – не понял Платонов.
– Очень просто – на некоторых лавочках и веточках деревьев укреплены микрофоны, и заинтересованным лицам становится известно содержание ваших доверительных разговоров, в частности ругань в адрес начальства. Так что, уважаемый Андрей Егорович, если надумаете меня выругать, то постарайтесь делать это про себя.
– Ну, вы мне пока не начальство, – возразил уязвленный генерал.
– Вот именно – «пока», – холодно усмехнулся Варяг. – Присаживайтесь, – указал он Платонову на широкую скамью под вековой сосной. – Разговор у нас будет долгим.
– Интересно, откуда такая уверенность? – поинтересовался генерал.
Варяг достал из кармана массивный золотой портсигар, вынул из него сигарету, не спеша закурил, выпустил длинную струю дыма и невозмутимо ответил:
– Уверенность моя основывается на кое-каких ваших грешках, Андрей Егорович. Кажется, это была ваша идея – наладить переброску оружия в Абхазию в обход официальных каналов? Да не пугайтесь – операция была проведена очень аккуратно, эшелоны предназначались для федеральной группировки в Чечне, потом бесследно исчезали, а затем оружие всплывало в Абхазии. Чертовски доходная затея! Правда, кое-какие следы все же остались, но об этом после… Согласитесь, торговля оружием – неплохой бизнес. Моим коллегам по воровскому цеху, выходящим на промысел с «фомкой» и отмычками, такие доходы и не снились.
– Откуда вам известно о поставках в Абхазию?
Варяг хитро посмотрел на Платонова и произнес:
– Вот вы и признались, Андрей Егорович… Ну ладно, ладно, я не из «конторы». А насчет того, откуда я получил информацию, – это мой профессиональный секрет. Он стоил мне немалых денег, и, разумеется, я не намерен его раскрывать. Вы ведь тоже никому не рассказываете о том бурном романе, который у вас начался в Арабских Эмиратах с юной переводчицей.
Платонов усмехнулся. Он не знал, что ему делать – смеяться или дрожать от страха.
– Вы и об этом знаете?
– Разумеется. Мы давно за вами наблюдаем, Андрей Егорович. Не скрою, вы нам очень интересны.
Генерал Платонов никогда не привязывался к женщинам надолго – не оттого, что был от природы неспособен на глубокое чувство, просто работа отнимала у него все время и все душевные силы. В период тех небольших интрижек, которые у него порой случались, он поступал по-гусарски: заваливал женщину цветами, купал ее в ванне с шампанским… Однако, добившись желаемого, мгновенно остывал. Случай с молоденькой переводчицей был особенным хотя бы потому, что добиваться ее пришлось гораздо дольше обычного – на нее совершенно не действовали ни генеральская форма, ни прочие атрибуты власти, и держалась эта девушка с Платоновым как примерная старшеклассница со строгим учителем. И лишь во время командировки в Эмираты, где каждый араб смотрел на белую женщину с нескрываемым вожделением, переводчица неожиданно воспылала страстью к молодому генералу. Наплевав на многочисленные бумаги, которые им пришлось подписывать перед отъездом на целомудренный Восток, они каждый вечер любили друг друга как сумасшедшие, заперевшись в номере генерала и отключив телефон.
Небольшое приключение переросло в прочную связь – целых полгода генерал наведывался к переводчице в «общежитие гостиничного типа», заселенное всевозможной лимитой. Строгая вахтерша, выпускавшая его под утро за скромный гостинец, не подозревала о том, что имеет дело с человеком, от которого зависит военная политика огромного государства. Однако и Платонов в свою очередь никак не мог подумать, что его связи будут интересны не только жене и разным спецслужбам, но еще и ворам в законе.
– Можно сигарету? – попросил генерал, напрочь позабыв о строжайшем запрете врачей.
Медики нашли у него облитерирующий эндоартериит – страшную болезнь сосудов ног в начальной стадии, возникающую на почве курения и часто приводяшую к ампутации. Еще утром генерал дал себе клятву бросить курить, но сейчас после первой же затяжки в голове у него просветлело и прошла мучившая все утро тяжесть в ногах. Надо же, какого удовольствия он хотел себя лишить. Да он скорее загнется от недостатка никотина, чем от его избытка.
– С вашими возможностями и талантами вы могли бы уже давно сколотить солидный капитал, – продолжал Варяг. – То, что вы сейчас имеете в бернском банке, может вызвать лишь улыбку. Девятьсот тысяч, кажется? – Варяг вопросительно посмотрел на онемевшего от изумления генерала. – Человек вашего масштаба должен иметь десятки миллионов! И я постараюсь вам в этом помочь. Разумеется, за свои консультации и за помощь в налаживании деловых связей намерен брать процент, но он не будет грабительским. Это не рэкет. Вы не возражаете, если я иногда буду называть вас просто «партнер»?
Генерал невесело хмыкнул. Следовало отдать Варягу должное – давил он по всем правилам психологической обработки, показывал не только кнут, но и пряник.
– Называйте, если это доставит вам удовольствие, – с деланным равнодушием пожал плечами Платонов.
– И еще часть пойдет в воровской общак. Если не делать подобных отчислений, то братва нас просто не поймет. Ведь религия нас учит тому, что надо делиться с ближними, а мои уголовнички – очень религиозный народ.
– Вы со мной разговариваете так, будто стопроцентно уверены в моем согласии, – возразил Платонов. – Вижу, вы многое просчитали, изучили мое досье, выявили кое-какие мои слабые места. Однако человеческая душа сложнее, чем вы думаете. Мое нежелание работать с вами может оказаться сильнее всех ваших аргументов. И почему вы считаете, что я не сообщу о нашей беседе компетентным органам?
Варяг щелчком отшвырнул сигарету, и генерал понял, что его невозмутимый с виду собеседник тоже нервничает.
– Хотите? – Варяг вновь открыл перед Платоновым портсигар.
– Не откажусь, – взял новую сигарету генерал. Некоторое время они молча курили, следя за тем, как развеиваются в прозрачном предвечернем воздухе волокна дыма.
– Вы не сделаете этого, – наконец произнес Владислав. – Я не буду опускаться до угроз вашим близким – это не мои методы. Я призываю вас подумать о другом: к чему ломать такую блестящую карьеру, как ваша? Хоть кого-нибудь из ваших ровесников можно поставить вровень с вами? И ведь это вовсе не конец вашего пути. Не удивлюсь, если года через три вам предложат пост министра, а там, чем черт не шутит, и на премьера можно замахнуться… Сейчас в правительстве идет омоложение кадров, и не исключено, что этот процесс коснется и вас. Посмотрите на нынешних вице-премьеров – эти мальчишки, которых раньше никто не принял бы всерьез, теперь запросто ворочают миллиардами. Насколько я успел вас изучить, Андрей Егорович, вы не способны отказаться от столь блестящих перспектив. Вы честолюбивы, тщеславны, а в нашем деле такие черты характера – только плюс. И в госпиталь вы легли не потому, что хотели отдохнуть от скучной работы и опостылевших сослуживцев, а потому, что прихватило всерьез. Язва, кажется?.. Вы трудоголик, и работа, карьера для вас – настоящий наркотик.
Платонов невесело хмыкнул:
– Спасибо за лестную характеристику. От вас ничего не скроешь. Я начинаю думать, что общаюсь не с человеком, а с дьяволом.
– Ну что вы, – засмеялся Варяг, – это вы преувеличили. Я не собираюсь мериться силами с дьяволом. Зато в моих силах разместить разоблачающие материалы о вас в центральной прессе и одновременно направить их на Лубянку. Тогда это будет для вас не только конец карьеры. Пожалуй, это будет конец всему.
С каждой затяжкой дым казался генералу все горше – дареный табачок впрок не шел.
– Мне нужно подумать.
– Сколько?
– Неделю как минимум.
– Слишком долго. Могу дать только три дня. Через три дня в Мексике будет решаться вопрос о перевооружении ВВС, и местные военные с интересом посматривают на нашу авиатехнику. Так что через неделю мы уже хотели бы войти в долю.
– Да-а, вижу, информацией вы владеете. А о Мексике вам откуда известно? Это сверхсекретные сведения!
– Не надо меня пытать, Андрей Егорович, все равно ничего не скажу. К тому же у нас с вами совершенно разные источники. Вам информация поступает по официальным каналам, я же использую неофициальные…
– Вот оно даже как.
Варяг поднялся и повторил:
– Три дня, не больше! И не вздумайте стреляться или вешаться – это будет огромная глупость с вашей стороны. Возможно, встреча со мной – величайшая удача в вашей жизни.
Варяг приложил ладонь к виску, как бы отдавая честь, и зашагал прочь.
Некоторое время генерал пребывал в оцепенении, а потом поспешил к тому корпусу, в котором находился его шикарный номер-люкс, расположенный таким образом, что никакие звуки из коридоров туда не долетали. Поднявшись в номер, генерал опустился в мягкое кресло и задумался. Итак, он завербован, и не сверхпрофессиональной иностранной разведкой, а – смешно сказать! – каким-то там вором. Однако возможности у этого человека, несомненно, колоссальные, разговор он построил очень грамотно, и вид его внушает уважение.
Собственно, всякое крупное дело должно вестись в сотрудничестве с правильно избранными дружественными силами, и, похоже, та сила, которую представляет Варяг, не уступит никакой другой в этой стране.
Андрей Егорович поднял трубку телефона:
– Аркадий, это ты? По-моему, я достаточно повалялся здесь. Высылай за мной машину. К черту «Мерседес», к чему вся эта помпа, я и так знаю себе цену. Обычную «Волгу». «Девятку»? Можно и «девятку». Когда? Утром, часам к пяти. Нет, не рано, в самый раз.
